banner banner banner
Семьи
Семьи
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Семьи

скачать книгу бесплатно


Вспоминая же сейчас случаи сегодняшнего вечера, почти во всех из них Юрий видел себя полностью правым. Он на самом деле считал нелепым вести свою девушку на пинг-понг шоу, и даже более того – готов был усомниться в развитости личности подруги Легкова, отправившейся с ним на представление, где женщины курят влагалищем; он действительно считал безрассудством для женатого мужчины выставлять на заставку телефона фотографию обворожительной голой модели; и он действительно был убежден в том, что к способности и желанию человека разнообразить свои сексуальные отношения стоит подходить с большей серьезностью ввиду возможных их крайне негативных проявлений. Во всех этих случаях Юрий мог упрекнуть себя только в своей несдержанности, неспособности промолчать, но никак не во взглядах, в которых он был искренне убежден. Но среди множества подобных ситуаций время от времени возникали моменты, возвращаясь к которым, он со всей очевидностью понимал, что высказывался исключительно для того, чтобы задеть друзей.

Случилось это и сегодня, когда он в разговоре с Легковым сбил с него восторженность своей свободной холостяцкой жизнью рассказом про существующее в американском обществе убеждение, что если у человека нет семьи – значит, с ним что-то не так. Эта ситуация отличалась от остальных тем, что Юрий сам не разделял занятой им точки зрения. В действительности он считал убеждение «если у человека нет семьи – значит, с ним что-то не так» глупым стереотипом закоченевшего в своем отсталом консерватизме общества. Если бы в любой другой ситуации кто-нибудь высказал подобное убеждение, он бы первый открыто восстал против него, но, несмотря на свою истинную позицию, в разговоре с Легковым занял совершенно противоположную точку зрения. И размышляя сейчас над этим, Юрий ясно увидел, что высказал это мнение не потому, что считал его справедливым, а исключительно для того, чтобы задеть товарища, подвергнуть сомнению и разрушить его ликование по поводу своего положения. Сегодня вновь в нем проявилось желание принизить друга, желание, которое он регулярно замечал за собой и которое доставляло ему всегда сильнейший душевный дискомфорт. Юрий упорно пытался определить для себя, почему поступает иногда подобным образом, и ничего не находил. Правда, такие моменты всегда возникали бессознательно, ненамеренно, но данный факт мало успокаивал его.

Всю дорогу Юрий был занят размышлениями о сегодняшней встрече с друзьями, о мотивах своего поведения и даже не заметил, как добрался до дома. На подходе к подъезду он полез в карман джинсов за ключами, но вдруг обнаружил в нем какой-то незнакомый предмет. Он достал его – это был телефон, тот самый, который он нашел у входа в клуб и о котором благополучно забыл, как только показал друзьям.

Юрий замер на месте. Его охватило чувство глубокого разочарования. Весь нахмурившись, до скрипа сжав зубы, он преисполненным болью взглядом уставился на телефон. С минуту он стоял, не думая ни о чем, лишь ощущая, как одно за другим вспыхивали в его душе тягостные переживания. Ему вдруг стало и стыдно, и гадко. В отвращении швырнул он телефон на засыпанный листвой газон и быстрым шагом, почти бегом заспешил домой.

Глава XI

Попрощавшись с друзьями у боулинг-клуба, Завязин отправился не в гараж, как сказал им, а в ближайший цветочный павильон. Заняв своей огромной фигурой все пространство крохотного киоска, он долго вертелся из стороны в сторону, не в состоянии остановиться на чем-либо одном среди окружающего его многообразия, чем не на шутку встревожил продавщицу, начавшую опасаться, как бы он невзначай не опрокинул какой-нибудь вазон с цветами. Решив вмешаться в происходящее, продавщица умело сосредоточила внимание растерянного посетителя на двух стоящих рядом вариантах, так что Завязин еще некоторое время колебался между шикарными нежно-голубыми астрами и букетом лилий, после чего купил три красные розы и поехал в ночной клуб.

Поздоровавшись на входе в заведение с охранником и контролершей билетов, Завязин прошел внутрь и, с трудом протиснувшись сквозь сплошную массу стоящих и движущихся во всех направлениях людей, устроился возле барной стойки, поближе к танцполу.

В клубе было шумно и весело. Вечер уже перешел в самую оживленную стадию. Расслабленные легким хмельком посетители до отказа заполонили собой танцпол, те же, кто не танцевал, увлеченно беседовали с новыми знакомыми, не замечая уже ничего из того, что происходило вокруг. Но никто в этой толпе не интересовал Завязина. Все его внимание было приковано к одной из трех площадок, установленных на возвышенности вокруг танцпола. На этих оборудованных шестами площадках, разогревая толпу и показывая пример, танцевали девушки в сетчатых колготках, туфлях на высоких платформах и блестящих костюмах, закрывающих лишь самые пикантные части их стройных изящных тел. И на одной из этих площадок, той, что была справа, ближе всего к Завязину, танцевала она.

Не отрываясь от нее ни на секунду, Завязин заказал бутылку пива и сместился ближе к условленному месту. Она ждала его: не прошло и двух минут, как взгляды их встретились. Больше она ни разу не посмотрела в его сторону, но Завязину казалось, что с этого мгновения она танцевала только для него одного.

Ее танец завораживал Завязина. Каждое ее движение, каждый изгиб, каждая частичка тела казались ему сейчас чем-то невероятным, недосягаемым, недоступным, и в то же время все это было ему очень близко, знакомо – было его. Завязин видел, с каким вожделением смотрели на нее мужчины, и в душе у него все ликовало от сладостного сознания обладания ею. И если все эти мужчины созерцали только невероятно волнующий танец умопомрачительной в своей сексуальности девушки, то для него этот танец был неотделим от ее личности: помимо движений тела он видел в нем ее чувства, ее эмоции, видел ее душу. Он забыл в эти мгновения обо всем. Только ее он ждал, и это ожидание будоражило его сознание, волновало так, как, пожалуй, мало что во всей жизни.

Когда танец закончился, Завязин взял цветы, сделал глоток пива из бутылки, к которой за все это время ни разу даже не притронулся, и направился к выходу. Она не хотела, чтобы они встречались в клубе, и поэтому он всегда ожидал ее на улице.

Завязин стоял на повороте в проулок, в котором располагался служебный вход в клуб. Дверь открылась, и появилась она: молодая, цветущая и, как всегда при встречах с ним, счастливая.

– Красные розы, – заметила она с улыбкой, когда Завязин протянул ей букет.

– Тебе они, наверное, уже надоели?

– Нет, – взяв цветы, улыбнулась она еще радостней. – Мне очень приятно.

Глава XII

Детство Глеба Завязина, сколько он себя помнил, прошло в разъездах. Отец его был крановщиком, и семья моталась по всему Союзу, от Риги и до Дальнего Востока, пытаясь захватить затухающие уже к тому времени стройки, на которых он мог бы побольше заработать. Мать же, имевшая за плечами только среднее образование да трехмесячные курсы медсестер, сопровождая мужа в его путешествиях по стране, занималась в основном тем, что подрабатывала в местных больницах на полставки или просто сидела дома, если не могла найти ничего подходящего.

Двух лет не проходило, чтобы семья не перебиралась в новый город, как правило, за тысячи километров от прежнего своего места жительства. Завязин по-разному переживал переезды: иногда он легко и быстро вливался в новый коллектив сверстников в детском саду, позже – в школе; чаще же так и не мог сойтись ни с кем, но уже с ранних лет обладая впечатляющим своей мощью телосложением, значительно выделяющим его среди одногодок, изгоем никогда не был, и если и держался особняком, то неизменно сохраняя независимость и чувство собственного достоинства. Он был единственным ребенком в семье, и, оказавшись на новом месте, родители всегда старались определить его в какой-нибудь кружок, чтобы мальчик не сидел дома с матерью. В разные периоды своего детства Завязин посещал секции шахмат, карате, плавания, хоккея на коньках, рисования, но хотя и достиг кое-где даже довольно приличного любительского уровня, так особенно ничем и не увлекся. Отчасти причиной этому были постоянные переезды, отчасти – то, что ни одно из занятий по-настоящему его не захватило.

Отец Завязина был высококвалифицированным рабочим, настоящим профессионалом, и со своим неоконченным средне-специальным образованием получал больше, чем работающие на тех же объектах инженеры. Деньги у него были всегда, и всегда в необходимом количестве; обладая к тому же впечатляющей наружностью статного красавца, он представлял собой уверенного в себе самодостаточного мужчину и, когда Завязину было семнадцать лет, покинул семью, оставив их с матерью вдвоем в N-ске.

Спустя несколько месяцев после того, как ушел отец, Завязин окончил школу, и его призвали в армию. Добросовестно отслужив положенный срок, он получил звание старшины, а по возвращении сумел поступить в университет на факультет городского строительства. Учеба давалась ему легко, но вскоре Советский Союз развалился, все стройки заморозили, и Завязин решил перевестись на ставший более востребованным юридический факультет. Однако, не отучившись на новой специальности и двух семестров, окончательно разочаровался в высшем образовании и оставил институт.

Уйдя из университета, Завязин занялся бизнесом. К тому времени он жил отдельно от матери, имел несколько единомышленников из числа бывших сокурсников и даже маленький капитал, который успел накопить, подрабатывая охранником. На эти деньги он приобрел инструмент и стал вместе с товарищами заниматься сборкой мебели на дому. Дело пошло: клиентов было много, и фирма приносила неплохую прибыль. Завязин встал на ноги, переехал из малосемейного общежития, где снимал комнату, в нормальную квартиру, а затем и женился.

Его будущая супруга Полина училась в педагогическом колледже на детского психолога и жила в одном с ним общежитии, где они и познакомились. Молодые люди дружили несколько лет и в полной мере успели насладиться безрассудной романтикой студенческих отношений, когда любовь возникает на одних искренних и ясных чувствах, не имея под собой никакой материальной подоплеки и не обусловленная ни прошлыми разочарованиями, ни безвыходными положениями последнего шанса, ни какими-либо обязательствами. Они были молодыми, совершенно свободными и в этой безграничной свободе юности пожелали быть друг с другом.

Жизнь молодоженов в первые годы после брака была по-настоящему счастливой. Завязин занимался полюбившимся делом и чувствовал себя вполне состоявшимся человеком; Полина же, окончив колледж, сумела устроиться на работу по специальности детским психологом в школе, и хотя получала немного, с тем доходом, который был у мужа, не особенно расстраивалась данному обстоятельству. Статус законных супругов и совместный быт с новой силой раздули пламя отношений Завязина и Полины, а после рождения дочки оно засияло как никогда ярко. Родители не могли нарадоваться появлению в семье нового человечка и, воодушевленные шедшими в их жизни одно за другим значительными и приятными изменениями, с упоением строили планы на будущее. Они всерьез уже задумывались о покупке собственной квартиры и о втором ребенке, но внезапные проблемы, начавшиеся на работе у Завязина, разбили все их надежды.

К тому времени в уже окончательно перешедшей к капитализму стране началось активное развитие рыночных отношений. Одна за другой в N-ске стали появляться крупные мебельные фирмы, предлагавшие клиентам целый спектр услуг, от широкого выбора материалов самых различных фабрик до дизайна интерьера. Эти фирмы быстро вытесняли небольшие специализирующиеся на каком-либо одном виде деятельности предприятия, и вскоре дело Завязина с товарищами совершенно заглохло.

Оставшись без работы, Завязин стал перебиваться случайными заработками, но, как ни старался, денег на то, чтобы оплачивать отдельную квартиру, не хватало, и супруги с маленьким ребенком на руках переехали к его маме. Лишившись постоянного дохода, семья подолгу могла сидеть вообще без средств, и очень скоро Полина вынуждена была тоже выйти на работу. Передав годовалую дочку на попечение свекрови, она оставила закрепленное за ней низкооплачиваемое место психолога в школе и устроилась продавцом в магазин одежды, где предлагали хоть какие-то существенные деньги.

Вскоре умерла мама Завязина, а затем последовало несколько трудных долгих лет, в течение которых он неоднократно терял работу, так что бывали периоды, когда семья жила на одну только Полинину зарплату продавца, не в состоянии позволить себе ничего помимо еды и предметов первой необходимости. Несколько раз в самые сложные моменты Завязин готов был уже совершенно отчаяться и опустить руки, но всегда рядом были жена и дочка: ответственность перед ними придавала ему сил, а их вера и любовь утешали. В конце концов после нескольких лет мытарств Завязин смог устроиться бригадиром в крупную строительную фирму, и вопрос денег перестал стоять в семье столь остро.

Начав получать стабильный доход, Завязин и Полина вновь вернулись к мыслям о втором ребенке. Оба они очень сильно хотели малыша, но несколько предпринятых ими попыток в итоге оказались неудачными. Супруги обратились к врачам, прошли не одну консультацию, и везде мнение докторов было одно и то же: все они в голос заявляли, что Полина, которой к тому времени уже подходило к сорока, ввиду своего здоровья не могла больше рожать. Оставив мечты о ребенке, супруги со временем смирились со своим положением. Жизнь их вошла в привычное русло, и казалось, теперь ничто не могло встревожить ее размеренное течение, но чуть меньше года назад спокойные воды Завязина были взволнованы ворвавшимся в них ураганом чувств. И ураган этот звали Любой.

Завязин познакомился с Любой случайно, во время одной из встреч с друзьями. В тот вечер они отмечали день рождения Легкова в ночном клубе, где она танцевала. Завязин по своему обыкновению не стал засиживаться допоздна и ушел раньше товарищей; оказавшись же на улице, заметил у входа симпатичную молодую девушку, дожидающуюся такси. Он подошел познакомиться, они разговорились, потом решили встретиться. Свидания следовали одно за другим, а спустя месяц безудержных рандеву Завязин неожиданно для себя обнаружил, что его отношения с Любой превратились в настоящий роман.

Это было впервые, когда у Завязина появилась постоянная любовница. Он изменял Полине, и изменял часто, но все его похождения были скоротечными и никогда не перерастали в длительные связи. Правда, на заре семейной жизни он пытался начать несколько продолжительных романов, но быстро отказался от них. Такие отношения всегда тяготили Завязина: они неизменно сопровождались ложью, необходимостью изворачиваться, хитрить, быть всегда настороже. Они требовали немалых эмоциональных усилий и при этом не давали ему практически ничего. Он не видел смысла в длительных связях с любовницами, потому что ему на самом деле нравилась собственная жена. Полина была действительно симпатичной девушкой: редко когда новые приятельницы Завязина (большинство из которых и вовсе составляли женщины, нанятые за деньги на одну ночь) оказывались привлекательнее супруги, и никогда настолько, чтобы дать ему повод всерьез задуматься о продолжительных отношениях на стороне. Никогда до недавнего времени.

Знакомясь с Любой в тот самый вечер возле ночного клуба, Завязин представить себе не мог, до какой степени эта девушка вскружит ему голову. Она была восхитительно красива, с великолепной фигурой, густыми пышными волосами, и ко всему прочему обладала изящным гибким телом, даря Завязину такие впечатления в постели, которые тихая и скромная Полина была попросту неспособна дать. Но главное – в свои двадцать два года Люба оказалась почти в два раза моложе Полины. Прожив с супругой всю жизнь, Завязин никогда не замечал, как сильно она состарилась; только встретив молодую, чем-то похожую на нее своим телосложением Любу, ясно увидел он масштаб произошедших с женой со времени их молодости перемен и был поражен разницей между ними.

Люба заняла все мысли Завязина, взбудоражила настолько, что месяц нескончаемых бурных встреч пролетел для него просто незаметно. Он понял, что в его жизни закрутился настоящий роман, только когда, придя однажды поздно вечером домой, не смог внятно объясниться с Полиной по поводу своего отсутствия. Попытавшись на следующий день все хорошенько взвесить, Завязин вдруг ясно осознал, что Люба стала частью его жизни. Такой частью, от которой он не мог отказаться.

Завязин решил быть осторожнее: он начал тщательнее планировать время своих свиданий с Любой; подбирал места, где их не могли встретить общие с женой знакомые; придумывал алиби, которые бы не оставили супруге поводов для беспокойства. Всеми силами он старался сохранять втайне от Полины свою связь на стороне, и некоторое время ему это вполне удавалось, но затем снова и снова стали возникать ситуации, при которых старательно скрываемая им часть жизни пробивалась наружу, выливаясь в итоге в скандалы, крики и слезы жены. Атмосфера в семье накалялась, с каждым месяцем делаясь все напряженнее, и от этого свидания с Любой становились для Завязина еще приятней. С ней ему не приходилось лгать, изворачиваться, взвешивать каждое слово; с ней он забывал о жене и не чувствовал себя виноватым.

Глава XIII

– Ты помнишь, как мы познакомились? – спросила Люба, взяв протянутый ей бокал вина и одновременно наклоняясь телом несколько вперед, давая таким образом Завязину знак, чтобы он приподнял подушку, на которой она лежала. – Скоро будет ровно год.

– Помню, конечно, – ответил Завязин. Поправив подушку, он поднял с пола второй бокал, тарелку с маслинами и, забравшись под одеяло, придвинулся ближе к Любе. – Возле твоего клуба. День рождения Дениса как раз был. Я ушел пораньше и на улице тебя встретил. Ты такси ждала.

– А помнишь первое, что ты сказал мне? – сразу следом поинтересовалась Люба, несколько раздосадованная тем обстоятельством, что столь значимое событие хранилось в памяти Завязина лишь постольку, поскольку совпало с днем рождения его друга. – Не помнишь? «Девушка, давайте с вами познакомимся».

– Да ну! – искоса посмотрел на нее Завязин наполовину недоверчивым, наполовину веселым взглядом.

– Да, да, да! – ликующая улыбка еле сдерживаемой радости засияла на губах и в глазах Любы.

– Глупость страшная.

– Но именно так ты и сказал: «Девушка, давайте с вами познакомимся».

– Ужас.

– Это точно.

– Что?!

– Ну а как еще это назвать?

– Да… наверное.

– По-моему, даже первокурсники так с девушками не знакомятся.

Они оба засмеялись.

– Но знаешь что странно? Ко мне по нескольку раз в неделю подходят мужчины, и если бы кто обратился с подобными нелепостями, я бы даже отвечать такому не стала. Просто проигнорировала бы, и все. Но в тот раз я почему-то не оттолкнула тебя, – Люба украдкой взглянула на Завязина. – Мне кажется, что мы не просто так встретились. Что это судьба.

– Я не верю в судьбу.

– Ну, может, не судьба… – задумчиво продолжила она. – Но что-то необычное свело нас тогда. Что-то, что подсказало мне: «Да, это твоя половинка, твоя любовь».

– Интересно, – сказал Завязин, подливая себе вина в бокал. – В последнее время я тоже об этом думал.

– О чем?

– О любви. О том, что у каждого на свете есть его вторая половинка и что, встретив эту половинку, люди и находят любовь… Вот сама посуди, на свете живут миллиарды людей, и если у каждого имелась бы только одна его половинка, то шанс встретить ее был бы невероятно низким. Настолько низким, что люди никогда бы не знали своей истинной любви. Однако все влюбляются. И, как правило, в тех, кто просто оказался поблизости: в знакомых со школы или университета, в коллег или соседей по подъезду… Мы не находим любовь, предназначенную нам небесами, – мы просто влюбляемся в какого-нибудь человека, и все.

Люба ничего не отвечала. Завязин посмотрел на нее: она с задумчивым видом наклоняла свой бокал в разные стороны, наблюдая за тем, как вино переливалось в нем от одной стенки к другой. Ее серьезное, несколько печальное личико вдруг родило в нем какие-то особенно нежные, трепетные чувства. Завязин смотрел на ее опущенные веки и изумительно длинные пышные ресницы, на аккуратный носик с множеством светлых веснушек, на пухлую нижнюю губку, выглядывающую чуть-чуть вперед. Столько детского, доверчивого, ранимого увидел он в ней в этот момент.

– Ты любишь меня? – вдруг повернулась к нему Люба.

– Да. Люблю, – ответил Завязин, наклоняясь и целуя ее в губы.

– Презервативы… там… в ящичке, – с трудом выговорила она под напором сыпавшихся на нее поцелуев и страстных объятий.

– А ты что, таблетки не пила?

– Пила. Но они не дают стопроцентной гарантии.

– Не переживай. Презервативы не понадобятся. Я все сделаю как надо.

Завязин вновь принялся было покрывать шею и плечи Любы поцелуями, как вдруг резко встрепенулся:

– Подожди! А где кот?

– Я его в ванной заперла. Как ты и просил.

– Да, да. Это хорошо, – облегченно выдохнул Завязин. – А то он мне в прошлый раз все ноги исцарапал…

?????????????????????????????????????????

Взяв вскипевший чайник, Люба налила Завязину полную кружку и, придвинув поближе к нему стоявшую на столе розочку с вафлями, устроилась рядом на табуретке. Завязин сидел с телефоном в руке, разглядывая сквозь очки номер на визитке службы такси, которую взял из боулинг-клуба.

– У тебя всегда такой умный вид в очках, – не отрывая от него взгляда, сказала Люба. – Ты в них на профессора из университета походишь. Или на доктора какого-нибудь.

– Это у всех так, кто очки надел, – тепло улыбнувшись, посмотрел на нее Завязин.

– Дай я тоже примерю, – весело выпалила Люба.

Легким ловким движением сняв с Завязина очки, она вспорхнула с табуретки и, в мгновение оказавшись возле зеркала в коридоре, примерила их на себя.

– Точно, – развеселилась Люба. – Я похожа на какую-то… бухгалтершу… или директоршу из школы.

– Я же говорю тебе. Это просто иллюзия.

– В каком смысле иллюзия?

– Ну, на самом же деле выражение твоего лица не стало умнее после того, как ты надела очки? Изменилось не выражение лица, а твое восприятие, – Завязин надел очки и снова посмотрел на Любу. – Зачем люди надевают очки?

– …Что-нибудь увидеть, – ответила Люба, не сразу осознав вопрос.

– И даже не увидеть. Надевая очки, человек, как правило, хочет что-то прочитать, разглядеть. Глаза его хмурятся, лицо приобретает серьезный сосредоточенный вид… Даже вот сейчас мы весело о чем-то разговаривали, и вдруг мне понадобилось прочитать номер такси. Я надеваю очки и полностью сосредотачиваюсь на визитке и телефоне.

– А я про что говорю? Получается, что выражение твоего лица действительно изменилось сейчас.

– Ну, в данном случае так и есть. Но ты же говоришь, что у меня всегда в очках очень умный вид.

– Всегда.

– Вот это-то как раз иллюзия. Сейчас, примеряя очки, ты не изменяла выражения лица, но восприятие твое изменилось. Сама сказала, что стала на директрису походить… Все мы с самого раннего детства наблюдаем, как люди, надевая очки, становятся серьезнее и сосредоточеннее. Бабушка, которая берет очки, чтобы вязать; сестренка делает уроки в очках; папа надевает очки, когда читает газету. Все это раз за разом воспринимается нашим подсознанием, накапливается в нем, формируя у человека стойкое убеждение. Убеждение, что в очках – серьезный и сосредоточенный человек.

– Но ведь ты сам говоришь, что так и есть. Что в очках человек становится серьезней и сосредоточенней.

– В большинстве случаев, но отнюдь не всегда. Дело в том, что убеждение «в очках – серьезный и сосредоточенный человек» изначально формируется у нас в голове в результате многократного наблюдения эффекта: «я вижу, что люди становятся серьезнее и сосредоточеннее, когда надевают очки». То есть мы воспринимаем изменения, происходящие в людях, надевающих очки, и из этих изменений формируем убеждение… Происходит это так: в детстве в нашем подсознании активно строится модель окружающего мира, чтобы мы могли эффективно в нем функционировать. Ребенок с интересом наблюдает за людьми и видит, что иногда они становятся необычно серьезными и сосредоточенными. Его это настораживает: он пытается понять причину изменений, чтобы адаптироваться к окружающей обстановке, и очень быстро замечает, что зачастую это происходит, когда люди надевают очки. Ребенок находит объяснение, формируя у себя убеждение: «в очках – серьезный и сосредоточенный человек». Это убеждение является одним из миллиардов кирпичиков в его подсознании, из которых построена модель окружающего мира, позволяющая ему объяснять происходящие вокруг процессы. После того как убеждение сформировано, неожиданно серьезный и сосредоточенный, в чем-то даже грозный вид мамы или отца, когда они надевают очки, уже не беспокоит ребенка, потому что он знает: «в очках – серьезный и сосредоточенный человек». Естественно, весь этот процесс формируется в ребенке бессознательно… Ирония же в том, что, когда убеждение заложено в нас, оно начинает работать по обратному принципу: теперь уже наше убеждение формирует восприятие. То есть даже если нет никаких реальных изменений в выражении лица человека, мы тем не менее будем по-разному воспринимать его в зависимости от того, в очках он или нет. Именно из-за этого сформированного в тебе убеждения, надев очки, ты кажешься себе директрисой или бухгалтершей. Заметь, – чуть наклонив голову, значительно продолжил Завязин, – тебе пришли на ум именно директриса и бухгалтерша. Почему? Не потому же, что все директрисы и бухгалтерши ходят в очках. Нет. Директрис и бухгалтерш в очках не больше и не меньше, чем женщин любых других профессий. Но именно две эти профессии: директриса и бухгалтерша – представляют собой наиболее яркое воплощение таких качеств, как серьезность и сосредоточенность. «В очках – серьезный и сосредоточенный человек» – это убеждение изменило твое восприятие даже самой себя. Оно настолько сильно в нас, что приводит к абсурду… Сейчас я покажу тебе. Где Васька? – спросил Завязин, встав с места и направившись в комнату.

– Это не Васька. Это Феликс, – с веселой усмешкой поправила его Люба, торопясь следом, чтобы не пропустить ничего интересного.

– Никакой это не Феликс. Это – Васька! – сказал Завязин, обращаясь уже к коту. Подняв с подушки огромного лохматого, ленивого и сонного норвежского кота, он положил его спиной себе на ноги. – До чего же он глупый у тебя.

Кот действительно лежал в очень несуразной позе, растопырив лапы в разные стороны и смотря перед собой неподвижным безучастным взглядом. Вяло шевеля пушистым хвостом в знак неодобрения производимым над ним действиям, он тем не менее не выказывал ни малейших попыток изменить свое положение, убежденный, видимо, что его и без того вскоре вернут назад на нагретую подушку, и в ожидании этого момента не собираясь тратить собственные силы.

– Теперь смотри на Ваську, – сказал Завязин, снимая очки и надевая их на усатую морду кота.

– Ха-ха-ха!.. – оба враз засмеялись они.

– Да?! Видишь?! – весело воскликнул Завязин.

– Не могу. Ха-ха! Феликс!.. Умора!

– Смотри!

Завязин приподнял очки, а затем снова опустил на нос коту.

– А-ха-ха! Ой, не могу! Он в очках таким серьезным становится, будто вот-вот заговорить должен.

– Точно-точно!!! Ха-ха-ха! Так и кажется, что он сейчас произнесет: «Ну и что вы ржете?»

– Ха-ха-ха!.. – Завязин и Люба снова залились дружным смехом.

– Представляешь, какая иллюзия сознания! – сняв очки с кота и вернув его на подушку, продолжил Завязин. – Под влиянием убеждения «в очках – серьезный и сосредоточенный человек» изменилось даже твое восприятие животного. Что уж говорить о людях. Некоторые политики, например, специально носят очки, даже если те им вовсе не нужны, потому что знают – они делают их более значительными, презентабельными. Так что если я захочу, чтобы ко мне относились с большим почтением, или, к примеру, пожелаю произвести впечатление серьезного человека, я просто возьму и, – Завязин опустил оправу себе на переносицу, – надену очки! Видишь, как элементарно можно манипулировать сознанием людей.

Люба была восхищена Завязиным. Услышанное сильно впечатлило ее, хотя она не поняла почти ничего из того, что он говорил ей. Не смысл сказанного взволновал ее, отнюдь. Ее пленила интонация любовника, его уверенная убедительная умная речь, тот эмциональный посыл, который явственно ощущался как в каждом его слове, так и в каждой паузе – именно они увлекли и захватили все ее существо. Люба слушала, смотрела на Завязина глазами, полными обожания, как вдруг в выражении ее лица мелькнул еле заметный оттенок настороженности. Взгляд ее на секунду застыл в тревоге и тут же вспыхнул двумя преисполненными решимости огоньками.

– Когда мы познакомились, ты был в очках! – пылко произнесла она. Улыбка осталась на ее лице, но исказилась в каком-то нервическом оживлении. – Ты тогда их тоже специально надел?

Завязин в задумчивости посмотрел на Любу. Несколько секунд он сидел, ни на что не обращая внимания, совсем не шевелясь, даже не моргая, будто пытаясь восстановить в памяти что-то давно забытое.

– Ты знаешь, – сказал он, вдруг улыбнувшись, – я не помню точно, но очень даже может быть.

Глава XIV