Часы

Сьюзан с потерянным видом оглядела кресло и, пожав плечами, села. Пыль вспорхнула вверх, и мебель облегченно ухнула, совершив первый глоток чистого воздуха. Мы же обе скривились, и у меня защипало в глазах. Я начала безостановочно чихать и в конце концов вышла на улицу, чтобы отдышаться. В лицо пахнул слабый ветерок, и стало намного легче.

С крыльца, к моему удивлению, открывался не такой уж и печальный вид. Готова поспорить, по вечерам здесь было хорошо… Я посмотрела направо и увидела плетеное кресло-качалку. Мне безумно захотелось сесть в него и провести так весь день, наблюдая за возней шмелей вокруг белых цветков жасмина. Разбросанные в пышной листве, они источали приятный аромат, который привлекал этих маленьких тружеников. Они сновали туда-сюда, спокойно и размеренно, и не суетились так, как это обычно делают люди. Может, у них просто не горели сроки? Они ведь не подписывали ни с кем контрактов, не давали устных обязательств. Или просто умели ценить свое время, которое идет еще быстрее, если начинаешь торопиться.

Веранда была целиком скрыта за кустами. Они тянулись к ставням, будто желая распахнуть их – дом тоже имел право любоваться их красотой, хозяин не мог этого запретить. Хотя теперь у этого дома никого не осталось. Сьюзан сразу сказала, что после того, как мы здесь побываем, даст объявление о продаже. В какой-то мере я ее понимала.

Мне казалось нечестным расстаться раз и навсегда с местом, где ты вырос, но разве мне было судить? Я не видела места, где делала первые шаги, больше двадцати лет. Ну и что? Ведь моим настоящим домом был дом Маккарти.

Что-то больно кольнуло в груди. Мне вдруг вспомнился немой упрек Сьюзан: «Ты никогда не называла меня мамой…»

Из года в год я искала этом причину, но понять, почему так происходило, так и не смогла. Наверное, детали, отпечатавшиеся в моей памяти, жили во мне и не давали называть все одними и теми же именами. То было прошлое, далекое и смутное, но все же являющееся частью моей истории. Но оно не имело ничего общего с той жизнью, которая появилась у меня в два года. И, как это ни печально осознавать, я много раз возвращалась к событиям того дня и продолжала проживать его, придумывать себе каждый последующий. Мне было любопытно, как бы все сложилось, не приюти меня семья Маккарти…

Я настолько сильно их полюбила, что они стали частью меня. По-моему, без таких людей вообще жить невозможно. В глубине души я даже сочувствовала Марвину – насколько тяжело ему было. Он расплатился сполна за то, что совершил, однако заплатить по счетам перед лицом закона и понести наказание – это одно, а смириться с тем, что тебя из жизни вычеркнули родные люди – совсем другое. Особенно такие люди, как Сьюзан.

– Прости, – раздалось у меня за спиной, – я не подумала. У тебя же аллергия на пыль!

– Ничего, мне уже лучше, – я улыбнулась и поспешила за ней внутрь. – Мы будем убираться?

– Ты что? – бросила она через плечо, пока я отряхивала ей юбку. – Новые жильцы уберутся!

Я глубоко вздохнула и, выдержав определенную паузу, спросила:

– Ты действительно хочешь продать этот дом?

Сьюзан повернулась ко мне лицом и положила руки мне на плечи. В ее глазах читалось осуждение, и мне стало неловко, что я опять задала тот же самый вопрос.

– Мы же говорили… Нет, конечно, нет… Но мне тяжело здесь находиться. И я не хочу, чтобы кто-то из вас здесь бывал. Только ты. И то сегодня. Один-единственный раз. На вырученные деньги мы…

– Да какие деньги? Здесь же твое детство!

– Да, а вместе с тем и моя юность.

– Видишь?

Сьюзан серьезно посмотрела на меня.

– В какой-то момент она стала сущим адом, я благодарна судьбе за то, что уехала в Ирландию и повстречала Карлайла…

Я замолкла. Мои представления, видимо, сильно отличались от реальности.

– Иногда, знаешь, лучше расстаться с прошлым, – протянула она, и в ее голосе послышались горькие нотки, – иначе оно проглотит тебя и не выплюнет ни единой твоей косточки.

– Это твой выбор.

– Знаю. Помнишь, зачем мы здесь?

Я молча кивнула. У нас была только одна задача: найти дневник Марвина. Норма Тэддер после единственного звонка прислала с курьером посылку: обшарпанную жестяную банку из-под чая, в которой не было ничего, кроме ключей и небольшой аккуратно сложенной вдвое записки: «Марвин вел дневник. Он в доме. Пожалуйста, приезжайте за ним!»

Интересно: взрослый мужчина вел заметки о своей жизни. С другой стороны, ему нужно было делиться мыслями хоть с кем-то. Друзья вряд ли у него были – в этом районе даже внешний вид домов говорил о том, что их хозяева только и делают, что пекутся о своей репутации.

А размышлений было много. Не знаю даже, что он чувствовал, как планировал свое будущее, что хотел успеть сделать. Всем нам отведено время, но, к счастью, мы не знаем, когда оно истечет. Потому что слишком страшно жить, отсчитывая назад секунды, превращаясь в бездушный таймер. Те, кто это тщательно отрицает, на самом деле больше всего боятся того рокового дня. И, чем он ближе, тем меньше они ценят жизнь. Хотя должно быть наоборот.

Наверняка Марвину сказали сколько. И он непременно написал об этом.

ГЛАВА 7

Мы провели около часа в пыльной гостиной, пытаясь найти дневник Марвина. Я то и дело выходила, потому что моя аллергия не давала мне возможности погрузиться в поиски так же самоотверженно, как это делала Сьюзан. Под конец мои глаза припухли и слезились, и, когда я вошла обратно в комнату, она невольно ахнула.

– Поедем отсюда, к черту все! – разозлено буркнула она, пнув ножку дивана и посмотрела на меня. – Ты выглядишь ужасно!

Я редко слышала из ее уст ругательства. Значит, она переживала еще сильнее, чем я думала. Я подошла к ней и уткнулась лбом в плечо.

– Ты ведь знаешь. Мы должны его найти.

Мы осмотрели все. Оставался только нижний ящик стола, и тот был заперт.

– Вот задачку он нам подкинул! Нельзя было по-нормальному? – Сьюзан окончательно вышла из себя. – У него всегда были какие-то непонятные идеи! Непонятное поведение! Горе какое-то!

–Успокойся, пожалуйста! – сказала я, вытирая нос очередным одноразовым платком. Мне было очень трудно дышать, поэтому я сделала несколько пауз, прежде чем договорить. – От ящика должен быть ключ, так? Где он?

– Я знаю разве? – Сьюзан плеснула руками и оглядела комнату. Помолчав, она предположила уже более спокойно:

– Когда-то мы сделали тайник. Мы собирали туда все дорогие нам вещи. Пошли, посмотрим, может, он туда его заныкал.

Заныкал?

– Он не дома?

– Не, на улице. Идем.

Мы покинули дом через черный ход. Я на секунду растерялась: солнечный свет почти не пробивался между пушистых еловых лап, но отторжения это не вызвало.

– Ничего себе!

– Их еще наш дедушка сажал, – глаза Сьюзан светились. – Господи, сколько лет прошло! Пойдем, посмотрим, хорошая ли у меня память.

Пришлось пригнуться, потому что ветви росли очень близко к земле. Сьюзан прошла вперед, не обратив внимания на хлесткую ветку перед моим лицом, и она с оттяжкой прилетела мне по щеке. Я вскрикнула, и женщина испуганно извинилась. Я выставила вперед согнутые локти, чтобы впредь безопасно расчищать себе путь, но кожу подозрительно защекотало: виной были продолговатые нити паутины, так некстати липнувшие к волоскам на руках. Единственное, что меня обрадовало в этом колючем мирке – тень. Честное слово, я бы осталась тут жить, лишь бы не попадать под солнце! Хотя стоило задуматься, зная, что творцы разрушенных мной чудес инженерной мысли где-то поблизости, прячутся в густом пологе над моей головой, гневно потрясая лапками и готовясь в любой момент десантироваться мне за шиворот в порыве отмщения…

Насекомых я не боялась. Но стыдно было.

Сьюзан петляла вокруг стволов. Их было немного – штук семь – но она никак не могла определиться. Наконец, она остановилась:

– Лу, смотри!

– Где? – я несказанно обрадовалась, потому что к тому времени я исколола себе всю спину.

– Гриб! – Сьюзан ткнула пальцем на чахлую поганку, росшую у корней одного из деревьев-гигантов.

Я сникла. Мне уже было все равно, и я села прямо на землю, прислонившись к шершавой коре. Моя ладонь коснулась земли, и я с интересом посмотрела на холмик рядом с собой.

– Сьюзан! Кажется, здесь что-то зарыто!

– Земля не успела осесть? – улыбнулась она по-детски и опустилась на колени передо мной.

– А чем копать?

– У меня есть пакет! – она проворно выудила его из кармана юбки.

Я с недоумением посмотрела на нее. Ее нездоровый энтузиазм пугал меня.

– И что?

– У тебя маникюр, копать буду я, – с этими словами она надела пакет на руку и принялась разгребать землю. К счастью, то, что было зарыто, было зарыто неглубоко, и вскоре на дне ямы показалась крышка небольшой шкатулки.

– Это она?

– Похоже. Я уже не помню.

Сьюзан выглядела счастливой. Она устроилась рядом со мной, и мы жадно уставились на шкатулку. Там наверняка были их детские фотографии, любимые резинки для волос и упаковки от жвачки… Маленькие сокровища, которые ценнее самых дорогих бриллиантов мира… Однако, заглянув внутрь, мы обнаружили там только ключ. Но и этого было достаточно. Чуть ли не в припрыжку мы поспешили в дом и подошли к драгоценному ящику.

– Хочешь открыть? – Сьюзан протянула мне ключ, но по ней было видно, что она сама с удовольствием бы повернула его в замочной скважине.

– Давай лучше ты!

Она, кряхтя, опустилась на колени. Выдвинув ящик, она зажала рот рукой, и я нагнулась, чтобы посмотреть, что там лежало. Старый фарфоровый пупс. Пожелтевший от времени бейсбольный мячик. Книга.

Я достала книгу, пока Сьюзан молча крутила в руках куклу с трогательной улыбкой на лице.

Справочник по анатомии? Чудесно!

– Дневника нет?

– Похоже на то… – не отрываясь от игрушки, протянула она. – Представляешь, мне подарили ее на выпускной…

Я разочарованно хлопнула себя по коленям и, распрямившись, подошла к камину. На нем стояла одна большая фотография в тяжелой деревянной рамке, искусную резьбу покрывал густой слой лака. Мне пришлось потереть стекло, прежде чем я увидела запечатленных на снимке людей. Они стояли на фоне большого дома, держась друг за друга, и казались вполне счастливыми. Все щурились от солнца – было лето, судя по легкой одежде. Худощавый бородатый мужчина одной рукой приобнимал за плечо еще более хрупкую женщину с соломенными волосами, которая стояла рядом с девушкой почти с нее ростом. Впереди них, крепко сжимая ладошку отца, стоял мальчик. Он улыбался шире остальных и по-особому трогательно согнул левую ногу – словно стесняясь камеры.

Такими они были?

Я оперлась на край и случайно задела рамку локтем. Она упала. Я поспешила поднять ее, но тут же обратила внимание на толстую зеленую тетрадь в резиновом переплете.

– Сьюзан?

Она не сразу отвлеклась на меня, однако все же протянула ко мне правую руку. Не глядя.

– Что там?

– Держи, – я передала ей находку, которую она чуть не выронила. Ее лицо мигом стало серьезным, и она, пробежав глазами случайный разворот, тут же сунула ее мне.

– Да. Это его почерк.

Я повертела тетрадь в руках и посмотрела на Сьюзан. Интересно, когда он начал?

– Он любил писать?

– Никогда не любил. Предпочитал читать то, что пишут другие…

Мы молча вышли из дома, и я, посадив Сьюзан в машину, еще раз спросила у нее, какой именно из ближайших домов принадлежал той самой соседке. Желание навестить Норму Тэддер появилось у меня сразу после того, как Сьюзан рассказала нам о внезапной кончине Марвина. И оно усилилось, когда Сьюзан показала мне ту самую металлическую коробку из-под чая.

Почему последний человек, с которым Марвин общался при жизни, который по какой-то причине так заботился о нем, что даже организовал его… похороны… несмотря на свою просьбу упорно игнорировал мои звонки? Почему нельзя было передать дневник лично?

Сьюзан нехотя указала мне на небольшой домик через дорогу, и я, включив на полную мощность кондиционер – в салоне, как я и предполагала, стояла невыносимая духота – направилась к ровной дорожке из розовой плитки, соединявшей тротуар с небольшим крыльцом. По бокам лестницы росли такие же неухоженные кусты жасмина, как у Марвина.

Я позвонила в дверь и прислушалась к беззаботной мелодии, которую так любят китайские производители дверных звонков. Ожидание затянулось, и я решила постучать в дверь, громко поинтересовавшись, есть ли кто дома. Мне показалось, что внутри раздались чьи-то осторожные шаги. Но дверь мне по-прежнему никто не открыл. Еще немного, и я раздосадовано спустилась по ступеням, борясь с неприятным ощущением, что кто-то наблюдает за мной со спины.

В машине пахло арбузным освежителем воздуха, но сейчас это было неприятно. Сьюзан все еще находилась в плохом расположении духа и даже не спросила меня, почему я вернулась так быстро.

Мы ехали домой тем же путем, но он показался мне гораздо короче. То ли радиостанция ставила нормальные песни, то ли я меньше думала о Марвине – так или иначе, я не заметила, как мы очутились у нашей лужайки. Я потянулась к бардачку, чтобы достать тетрадь.

– Не надо, – Сьюзан поймала мою руку. – Пусть она будет у тебя.

– Но…

– Пожалуйста.

Я кивнула. Она взяла сумку и вылезла из машины.

– Ты куда сейчас?

– Заеду в магазин… Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо, все есть.

– Хорошо.

– Будешь дома?

– Да, скорее всего, если что-то не случится…

– Поняла. Ладно, спасибо тебе еще раз.

– За что?

– За все, – Сьюзан сдержанно улыбнулась мне и поспешно надела солнечные очки, чтобы спрятать глаза.

– Эй… В любое время! – я кивнула ей, и она закрыла дверь, однако тут же постучала в окно. Я опустила стекло.

Она просунула голову в салон:

– Ты… – она запнулась.

– Да?

Сьюзан перевела взгляд с меня на бардачок.

– Можешь почитать, если хочешь. И мне расскажешь.

– Это же не мой брат, а твой! – это прозвучало грубо, и я виновато отвернулась.

– Я.… не могу, – вздохнула она и сглотнула подступивший к горлу ком.

По правде говоря, мне не хотелось тратить впустую время, когда его и так постоянно не хватало, тем более на «исповедь» преступника – человека, который заведомо вызывал у меня неприязнь. Будь он даже звездой первой величины, а не родственником Сьюзан – в приоритете у меня было другое. Для начала мне предстояло как-то разобраться в себе – задача, требующая вдумчивого, осторожного путешествия по опасным лабиринтам собственной души, где каждый поворот может оказаться последним и привести в лапы к голодному Минотавру. Я должна была понять, почему возвращение Скотта спровоцировало во мне такую живую искру: случайного порыва ветра было достаточно, чтобы все, что у меня было, сгорело дотла.

Я открыла бардачок. Тетрадь незваным гостем валялась поверх аптечки, выставив на показ фиолетовые от чернил листы. Некоторые из них замялись внутрь, образовав заломы, смотревшиеся как плохое оригами. Я перевела взгляд на Сьюзан.

В детстве, когда я капризничала, она всегда говорила мне:

– Тише… Мама сейчас сделает тебе кораблик.

И белый листок бумаги претерпевал чудесные изменения, с каждым сгибом меняя форму до тех пор, пока невесомый двухтрубный пароход не появлялся у нее на ладони, готовый бороздить волны моего воображения.

Я предпочла бы сложить сотню корабликов из этой рукописной истории, вот только мне требовалось ее прочитать. В отличие от меня, Сьюзан не капризничала: у нее просто не было сил переступить через себя. Не сейчас.

– Не волнуйся. Я прочту.

– Спасибо, Лу, – она вздохнула и, подняв голову, пытливо посмотрела мне в глаза. – Как ты?

– Если честно, я немного в шоке от всего, что происходит… – я схватилась за руль, будто он мог помочь мне сохранить самообладание. – Все катится…

– Я знаю, так кажется…

– Что, если это так?

Сьюзан задумчиво посмотрела перед собой.

– Нет. Это не так. Просто… Сейчас сложный период. Потому что раньше все было по-другому.

– В этом и дело…

– Лу… Мне показалось?

– О чем ты? – я сняла руки с руля и положила их на колени, как школьница, которую отчитывают в кабинете директора.

– Ты знаешь. Скотт.

Я поджала губы и улыбнулась. По моему выражению лица можно было понять, что вопросы излишни, но она продолжила.

– Как у вас с Джейком?

Я отвела взгляд и тихонько засмеялась.

– Сьюзан, мне, правда, нужно ехать. Через неделю отпуск, нужно успеть закрыть пару дел…

– Да-да, прости, конечно, – она выпрямилась и убрала руки с машины. – Удачи со всеми делами. И еще раз спасибо за сегодня!

– Конечно.

Я провожала свою приемную мать взглядом, пока она медленно шла от калитки к дому. Напоследок она обернулась и, замешкавшись перед дверью, помахала мне одной рукой, другой не глядя проворачивая ключ в замке. Я сдержанно кивнула, и, как только дверь закрылась, раздраженно опустила ручник и надавила на педаль газа. Машина обиженно рыкнула, словно испуганная кошка, которая пытается казаться больше и сильнее перед надвигающейся угрозой.

Мне надоело казаться.

ГЛАВА 8

Я провела несколько часов перед телевизором, без интереса перещелкивая каналы в надежде наткнуться хоть на что-нибудь стоящее. Но, увы, в это время показывали только глупые реалити-шоу про развязных девушек и еще менее воспитанных парней, низкопробные кулинарные программы и дурацкие пародии на судебные процессы. В какой-то момент я остановилась на выкрашенном для кадра мужчине, который с задумчивым видом гладил хрустальный шар и бурчал под нос какие-то непонятные слова. Еще секунда – и он поднял на меня свои глаза и, ткнув с экрана пальцем, сказал:

– Звоните прямо сейчас, и Вы получите уникальную возможность приобрести…

– Один из перстней с моего указательного пальца! – сказала я вслух и поднялась с дивана.

До приезда Джейка оставалось каких-то полчаса – выходя с работы, он позвонил мне и спросил, нужно ли нам что-то к ужину. Я предложила ему включить фантазию и придумать, с чем можно было бы сочетать запеченную в духовке утку. Он любил готовить, поэтому мы часто соревновались друг с другом в кулинарном мастерстве. И, скорее всего, он нашел ответ на мой вопрос еще до того, как положил трубку.

Я лениво зашагала в прихожую, попутно думая, включать ли свет. Мою яркую сумку было видно и в полумраке: она все еще стояла нетронутой на тумбочке, куда я бросила ее прежде чем снять надоевшие за день каблуки.

В большинстве случаев спешка ни к чему хорошему не приводит, в особенности, когда выполнить обещание хочется поскорее. Но ведь слово нужно держать.

Но обещания ведь нужно исполнять? Была ли история Марвина исключением?

Я потянула тетрадь за обложку и выругалась, как только из нее посыпались листы. Все-таки пришлось включать свет: в темноте их было не собрать. Я почувствовала слабый укол совести: еще не начав читать, я умудрилась так неаккуратно поступить с его жизнью. Он же вкладывал в тетрадь свою душу. Опять же – если она у него была…

Для пущего погружения в события я выключила телевизор. Настала пора копаться в чужом грязном белье.

***

Понятия не имею, что именно побудило меня проникнуться доверием к дешевому клею из ларька. Тем более что им я собирался закрепить одну из самых важных частей этой невзрачной тетради. Я всерьез возлагал на него большие надежды! Другого у меня не было, а возможности обзавестись хорошим клеем впоследствии я так и не нашел.

Я смог их прилепить! Пусть и не с первого раза. Но, сдается мне, страницы все равно выпадут. Это вопрос времени. Поэтому я заведомо их пронумеровал – чтобы ты знала, в какой последовательности читать.

Пожалуйста, не начинай с них! Сперва ты должна кое-что обо мне узнать. Вернее, узнать меня: от мальчишки, которого ты запомнила, мало что осталось. Я надеюсь, ты меня поймешь. Я прекрасно знаю, это – тоже вопрос времени…

Время, пожалуй, единственный путешественник, которому не повезло с маршрутом. Оно всегда идет вперед, не прерываясь, не задерживаясь, никогда не оглядываясь назад. Оно оставляет за спиной разрушающиеся здания, вымирающие цивилизации, искажающиеся человеческие судьбы. Оно всегда одиноко, оттого и настолько неумолимо – все его спутники рано или поздно покидают его.

Знаешь, время из-за своего гнева и бессилия способно разрушить почти все! И сейчас я имею в виду совсем не свойства чудесного клея за четвертак. Надеюсь, та связь, которая когда-то давно была между нами, времени неподвластна.

Я успел прочитать прилично книг в тюрьме, и теперь с уверенностью могу сказать, что ясно понимаю суть предисловий. Они всегда разные: кто-то рассказывает читателям о своем произведении, кто-то выражает благодарность близким и друзьям, кто-то делится планами на будущее и новыми творческими замыслами… Однако есть между ними нечто общее: в предисловии все писатели с читателями разговаривают.

Но я-то не писатель. И, пожалуй, это третий раз в жизни, когда мне нечего тебе сказать. Помнишь случай, когда ты застала нас с Коллином в своей комнате? Мы тогда еще выпотрошили ящик с твоим нижним бельем и сделали из него несколько пиратских флагов? Никогда не забуду, сколько новых слов я тогда узнал! Или взять тот день, когда ты впервые обнаружила у меня наркотики…

Да, я принес тебе слишком много плохого. Ты этого не заслужила. Но у меня остается слабая надежда, что когда-нибудь ты – по чистой случайности – найдешь это и прочитаешь. По собственной воле я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь – я не дам себе снова тебя ранить. Не теперь, когда у тебя так много того, что ты можешь потерять. В отличие от меня. У меня даже времени осталось мало.

Поэтому я не буду тратить его на то, чтобы рассказать тебе о годах, проведенных за решеткой, и о том, как я ждал тебя день за днем. Я также не буду извиняться перед тобой, потому что мне не хватит этой тетради, а у тебя не хватит сил встречать на каждой странице по сотне «прости». К тому же, ты знаешь, я не особо люблю писать. Однако я все же это сделаю. Если не ради себя, то, по крайней мере, ради тех, кто после меня останется, и к кому попадет в руки мой дневник. Мне бы хотелось, чтобы они знали. Чтобы ты знала.

Я мог бы вклеить в эту тетрадь свои письма, которые ты так и не открыла – я же не стал их отправлять. Но это лишнее. Слишком много там эмоций, которые тебе совсем не нужны.

Я просто вкратце расскажу тебе о том, что со мной произошло. Пожалуй, это самое ценное, что у меня есть. Моя история. Поэтому я хочу поделиться ей с тобой.

Знай, это чистая правда. И сейчас я абсолютно серьезен. Я не готов врать тебе снова.

Еще я хочу, чтобы ты знала, как сильно я сожалею и как сильно я тебя люблю.

Прости.

Марвин

***

Я почувствовала покалывание на щеках и с силой потерла предплечья, чтобы поскорее избавиться от мурашек, внезапно пробежавших по телу. Должно быть, сквозняк…

Мне часто твердили о силе слова. Еще в школе, убеждая в том, что оно может и вылечить, и ранить. Поменять отношение к чему-то оно тоже способно. Я почти купилась.

Как ему удалось заставить меня переживать за его разбитую жизнь с первой страницы? При этом зная, что он сделал? Этот заискивающий тон, вызывающий мгновенное сочувствие, эти извинения – да какая разница мне? Разве мне должно быть дело до подлеца, давящего на жалость, и его рассуждений о том, что время все рушит? Но… Разве могла я сделать вид, что мне все равно?

С недавних пор я все меньше замечала в окружающих искренность. Мне приходилось искать ее, приманивая добротой и сочувствием, однако чаще всего я получала ее, когда кто-нибудь обрушивал на меня свое негодование и злость. И сейчас я почувствовала себя так же некомфортно, как если бы на меня накричали ни за что. Вот только виной тому была чья-то тетрадь. Пара злободневных фраз. И боль, сквозившая в каждой строчке…

Когда Джейк показался в дверном проеме, я радостно повисла у него на шее, почувствовав себя пушистым лающим комком, который целый день ждал возвращения хозяина домой. Он присел, чтобы поставить сумки на пол, и ласково обнял меня. Вот теперь я была в безопасности.

– Чем занималась? – беззаботно спросил он меня, направляясь на кухню.

– Была у Сьюзан. Мы ездили в ее старый дом…

Приподнятое настроение Джейка тут же сменилось серьезностью, и он перестал выкладывать содержимое пакетов на барную стойку.

– Туда, где…

– Да, – вздохнула я и села напротив него.

– Зачем?

– Сьюзан, – я вдруг осеклась, понимая, что не хочу рассказывать ему про дневник Марвина. – Она попросила меня помочь ей. Проверить, в нормальном ли состоянии дом… Она хочет его продавать.

– И правильно, – Джейк нахмурил брови и отвернулся, ставя на полку вытянутую банку с чипсами. – От прошлого необходимо избавляться.

Хорошо, что он не видел моего лица.