Часы

Сердце колотилось как сумасшедшее.

***

Теплая рука Джейка опустилась ко мне на плечо, и я нехотя оторвалась от тетради. Он поцеловал меня в макушку и, перемахнув через спинку дивана, устроился рядом.

– Что читаешь? – он обнял меня и притянул к себе, и я хихикнула. Его пальцы, расположившиеся на моем боку, стали жестче и принялись перебирать одно ребро за другим, заставляя меня корчиться от приступов смеха. Я выставила вперед ладони и отпихнула его от себя, и он победоносно рассмеялся.

– Я обожаю так делать! Всегда как в первый раз, – он нежно посмотрел мне в глаза, и я ответила легкой улыбкой.

В такие моменты не особо верилось в то, что наши отношения трещат по швам. И даже они пропитывались особой, приторной грустью, поскольку забота, тепло и внимание были дружескими. Словно полюса вновь поменялись, и притяжение между нами таяло, так и не дав слишком сблизиться. От этого было как-то не по себе.

– Так что же это за каракули? – Джейк раскрыл тетрадь вверх тормашками и поспешно перевернул ее, не заметив, как из нее выпала невесомая металлическая закладка. Я хотела поднять ее, но он резко схватил меня за запястье. – Это что такое, Лу? – он взволнованно посмотрел на меня, и я почувствовала, как нервы натягиваются в струну.

Требовалось немало времени, чтобы привыкнуть к некоторым чертам Джейка. На первый взгляд, могло показаться, что он несерьезен в каких-то вопросах, но за трогательной личиной ребяческой непосредственности скрывался довольно жесткий, принципиальный человек, редко идущий на уступки. И порой его стремление защитить и уберечь меня от всего выливалось в горячие споры о моей собственной свободе – поступков, желаний. Даже мыслей. Я знала, что он не поймет.

Я улыбнулась – деваться было некуда.

– Углубляюсь в нашу историю…

Его брови взметнулись вверх:

– Это мало похоже на семейный альбом…

Его глаза продолжали настойчиво сверлить меня, выпрашивая ответ.

– Это дневник, – бросила я и снова потянулась к тетради, однако он еще дальше отвел руку.

– Чей? – он расцепил пальцы, и, пока я терла запястье, пролистнул пару страниц.

– Брата Сьюзан.

Джейк помрачнел. Конечно, ему не показалось. Одно случайное слово, мелькнувшее перед носом – и надо мной нависла ужасная угроза. Я уже предвкушала, что будет дальше. Сценарий никогда не менялся: он снова попытается запретить мне то, чего я хочу. Далее ситуация накалится, и либо я молча сдамся под натиском сухих и скучных аргументов, либо обрушу на себя все его негодование. Правда, столкнувшись с такой реакцией однажды, с каждым разом учишься находить все более достойные способы выйти из ситуации.

Мне грустно осознавать, что в последнее время непонимание между нами усиливалось.

– Думаю, тебе не стоит читать такие вещи, – как по шаблону проговорил Джейк и положил тетрадь себе на колено. – Мало ли, что он там напишет… Откуда вообще у тебя его дневник?

– Сьюзан дала, – я решила прямо отвечать на вопросы.

– Когда?

– Когда мы ездили к нему домой. Она попросила меня прочесть…

– Замечательно, – он обиженно поджал губы и уставился перед собой. – Получается, ты мне соврала?

– Я не рассказала. Это разные вещи.

Такое оправдание моему поступку звучало слабо, но лучше мне придумать не удалось. Почему я умолчала? Потому что боялась, что так все и закончится?

Удивительно, как легко мы стали проваливаться из одного зеркального мира в другой. В одном хотелось остаться навечно, но рано или поздно происходил мощный выброс негативной энергии, которая нацеливалась на область солнечного сплетения и в самый неподходящий момент выбрасывала нас за его пределы, туда, где все было похожим, но чуждым и неуютным. Мы оба оказывались среди леденящих языков пламени, которые оставляли на душе морозные ожоги. В том, другом мире, мы не искали друг друга, а расходились в стороны. И, чем дальше я была от границы и от Джейка, тем меньше смысла было возвращаться. Начинало казаться, что ненавистное пространство вокруг не может быть бесконечным, что я справлюсь в одиночку, что, наконец, мне удастся вырваться. И тогда я побегу без оглядки.

Джейк продолжал:

– И от Сьюзан я не ожидал! Перекладывать свою ответственность на других…

– Мы – ее семья, Джейк, – спокойно сказала я, забирая толстый манускрипт в дешевом зеленом переплете. – Ей тяжело принять то, что случилось.

– Мы, Лу! Не он! Мы даже не знали о нем!

– Вот я и пытаюсь понять хоть что-то… Он был неплохим человеком, мне кажется…

Порой я не узнавала в искаженном горечью лице родного человека. То, как он пренебрежительно кривил губы и усмехался, ранило даже больше, чем его слова. Джейк редко думал, что говорит. А порой – просто редко думал…

– Неплохим? – он саркастично засмеялся и облокотился на спинку дивана. – Плохими у тебя становятся серийные убийцы? А до этого – так, случайность?

Внутри все вскипело.

– Он не хотел этого…

– Но сделал, Лу! Двое! Двое людей! О чем разговор?

Мне было сложно себя контролировать после прочитанного, я едва сдерживалась.

– Я не понимаю, в чем проблема… Мы будем ссориться из-за тетради?

– Нет, если ты не будешь ее читать.

– С какой стати? Сьюзан надеется, что я прочту. Может, тогда позвонишь ей, скажешь, что запрещаешь?

Джейк, взвинченный очередным спором, подскочил с дивана и схватил с базы телефонную трубку, и мне пришлось повиснуть у него на руке, чтобы он не набрал номер.

– Перестань! Пожалуйста…

Еще какое-то время я стояла рядом с ним, чтобы убедиться наверняка, что он не станет беспокоить ее. Порывистый Джейк очень быстро переходил от одного состояния к другому, и, пусть в глазах было все то же непонимание, вернее, даже отторжение, уже сейчас злость постепенно стиралась с его лица.

– Ладно, я еще понимаю, – сказал он более спокойно, – читать биографию выдающегося спортсмена, кинозвезды, хотя я в принципе к отсебятине отношусь двояко.… Там хотя бы что-то полезное можно почерпнуть! А это? Тебе не противно?

– Я думала так же, как ты. Но как можно судить о человеке, ничего о нем не зная? То, что там, изменило мое отношение к нему. Наверное, и твое сможет…

– Я не буду читать этот бред.

– Ты даже не пытаешься понять… – я потерла лоб и отвернулась.

– Что понимать? Что этот мерзавец бесцеремонно влез в нашу устоявшуюся жизнь, когда его сюда никто не звал?

– Он умер, Джейк! Считаешь, она не должна была знать?

– Я так понимаю, он умер для нее давно. А для нас – и не существовал вовсе.

Мы одновременно посмотрели на тетрадь, одиноко лежавшую на сером шенилловом сидении дивана. Как подбитая выстрелом пичуга, до последнего вздрога прячущаяся в сухой жесткой траве от охотничьей собаки, которая вот-вот обнаружит ее маленькое трепещущее тельце. Мне вдруг стало стыдно за то, что мы ругались из-за правды и что мне приходилось ее защищать.

– Я уважаю его просьбу. И, пусть не знала его, уважаю его желание по-человечески все рассказать. Я дочитаю до конца, и мне плевать, что ты скажешь…

– Лу, – Джейк обратился ко мне раздраженно, словно я досаждала ему своими объяснениями, – тебе нечего делать? Забиваешь голову всяким… Других занятий себе придумать не можешь?

– У меня полно занятий, просто у тебя не хватает времени на то, чтобы об этом узнать – тебя практически не бывает дома!

– Будешь упрекать меня работой?

– Нет. Ты прекрасно знаешь, что мне тоже бывает непросто. Но я всегда нахожу для тебя время. А не пропадаю в чужой компании!

Я могла назвать множество причин, по которым мне не стоило так говорить, но обида крепко засела внутри, выжидая удачного момента, чтобы вновь о себе напомнить.

– В такой ли чужой? – подозрительно сощурился Джейк и зачем-то покосился на мой мобильный телефон.

– Ты серьезно? – я растерянно развела руками в стороны, отчаянно пытаясь понять, как разговор переключился на совершенно постороннюю тему.

– Я знаю тебя как облупленную. Сейчас ты тоже подумала о нем.

Я бессильно опустилась на диван и сжала голову руками. Когда я стала такой ранимой? Наверное, это происходило постепенно. Просто раньше я не задумывалась о своих ожиданиях и том, что люди могут им не соответствовать, и приходилось проигрывать в неравной схватке с разочарованием. Теперь, пройдя определенный путь взросления, я могла убедить себя в том, что это нестрашно, заранее настраивая себя на поражение, и сильно радовалась, когда не сталкивалась лицом к лицу с грозным противником. Но к обвинению, которое Джейк внезапно бросил в мою сторону колким намеком, я подготовиться не могла, и увернуться от удара не получилось. Ноющая тоска по нашему прошлому слилась с неприятием его слов – таким же острым, как лезвие ножа, которое он только что вонзил мне под ребро.

Джейк тоже выглядел подавленным, и от этого следы, которые усталость оставила на его лице, сделались еще заметнее. Мы оба сильно изматывались за рабочую неделю, но порой, вдобавок к этому, мы окончательно выбивались из сил, споря или ругаясь друг с другом.

– За этот год слишком многое поменялось, – сказал Джейк без энтузиазма и шагнул вперед.

Он был прав. И, пожалуй, наиболее очевидными были изменения в наших отношениях. Они были на самой поверхности, как большой кусок непотопляемого пенопласта. Но почему-то я продолжала из последних сил грести мимо в поисках чего-нибудь, за что можно зацепиться, чтобы не уйти с головой в море безразличия. И находила множество оправданий тому, что мы не работаем над нашими проблемами.

– Я чувствую, как это отражается на нас, Джейк. Мне это не нравится.

– Это жизнь, – он тяжело вздохнул. – Но я не хочу ссориться по пустякам.

– Для меня это не пустяк, – я отвела взгляд и направилась к выходу из комнаты – Недалеко от нас все это время жил наш родственник, и мы о нем ничего не знали. Он далеко не тот, кем вы его считаете. И он точно имеет право на сострадание. Просто прочитай.

Я обернулась и встретила упрямый взгляд Джейка, за которым последовало твердое «нет», и вышла из комнаты.

Закрывшись в спальне, я включила тихую грустную музыку. Подушка податливо смялась в моих руках, и подбородок утонул в мягкости воздушного бамбукового волокна, заключенного в плотный салатовый чехол. Часы показывали восемь, и я решила заказать пиццу. На кухне была еда, но мне просто не хотелось выходить: я столкнулась бы с Джейком, и мысль о том, что придется слушать его примирительные речи, пока вызывала у меня отвращение. Должно было пройти немного времени, чтобы я смогла спокойно на него смотреть. К тому же я не хотела ему мешать, потому что точно знала: тяжелая тетрадь уже расправила крылья на его ладонях, и сейчас он жадно вгрызается взглядом в чернильные строчки.

ГЛАВА 13

***

Я смахнул со лба выступившие капельки пота и прислонился головой к холодной каменной стене. Что-то давило на затылок, но было даже приятно. По крайней мере, эта боль притупляла другую, образовавшуюся в районе грудной клетки. Та ныла не переставая – это были угрызения совести. Меня вновь окутала безысходность, она подчинила себе все мое существо и безжалостно вгрызалась в сердце.

Меня не было рядом тогда, когда я должен был. Поэтому я не мог являться частью того, что увидел. Порой мне казалось, что жизнь стала бесконечной дорогой в никуда, ведь я так много на ней оступался, что почти утратил способность ходить прямо. Я шел с опущенной головой, устремив взгляд на песчинки времени под ногами, остававшиеся позади с каждым шагом. У меня не было сил оторваться от их естественной красоты, и я просто смотрел, ничего не предпринимая. Мелкие и крупные, незначительные и важные – они были моментами моей жизни, теми, что я уже пережил, и теми, что мог бы пережить. Но ускользали они одинаково. А я даже не пытался их поймать и отпускал, так к ним и не притронувшись.

Я всегда убеждал себя в том, что все мы появляемся на свет с какой-то целью, но раньше сам почему-то ни к чему не стремился. Я поступал так, как хотел, не задумываясь о последствиях. Главным было мое благополучие, мои желания. На остальных мне было плевать. И однажды бумеранг вернулся обратно, раз и навсегда научив меня тому, что каждый поступок имеет последствия. Я вновь вспомнил самую ужасную ошибку, которую совершил, и которая разрушила мою жизнь. Точнее, я вспомнил множество ошибок, подтолкнувших меня к тому пути, на котором я находился. Конечно, в глубине души я знал, что я стоял именно на той дороге, что предначертана мне судьбой – а я в нее верил не задумываясь, потому что привык к ее злым шуткам.

Я так же понимал, что судьба теперь была у меня на коротком поводке, хотя раньше я снимал с этой злобной твари намордник, и она меня неоднократно кусала. Получилось так, что из своего путешествия длинною в жизнь я вышел калекой, изуродованным человеком, который уже много лет пытался поменяться и забыть о причинах тех шрамов, которые избороздили его тело и душу.

Шрамы украшают мужчину, но только не те, что он сам себе наносит. Причем наносит без малейшего сожаления, ничуть не колеблясь. Легкомысленно и бездумно.

Горькие воспоминания набросились на меня сокрушительными волнами. Они остервенело били меня о дно и заставляли захлебываться в немых рыданиях. Я бессильно махал руками, но они быстро стали ватными. Появился страх, он окутал меня черной пеленой, и я выдохнул последний воздух из легких.

У меня, как у паршивого кота, было несколько жизней. Две, как минимум, и граница между ними проходила колючим металлическим забором под напряжением. Моя молодость – все, что происходило со мной до тюрьмы, поскольку там мне пришлось очень быстро и болезненно повзрослеть – была отчаянна и безрассудна. Все стереотипы казались мне ничтожными, все законы – глупыми, а все запреты – завистью тех, кто не мог того, что мог позволить себе я. Все. Я был королем своего мира. И в нем не было места ничему, кроме моих собственных желаний.

Когда родители разбились на самолете, внутри меня что-то щелкнуло. Стало невыносимо пусто. Я был зол на то, что они меня бросили. Я просил их не летать на очередную конференцию по защите окружающей среды – кому она была нужна, если в нашей собственной семье наступала катастрофа? Мы с каждым днем отдалялись друг от друга. Их больше не волновали мои проблемы. А когда я стал плохо учиться, посыпались бесконечные упреки. Они были постоянно чем-то недовольны, и, пусть они никогда меня не били, их слова порой были хуже удара под дых. Я не понимал, как они могли ко мне так относиться, я устраивал скандалы, после которых мама плакала, а папа сажал меня под домашний арест. Я пару раз уходил из дома и вел себя ужасно, стараясь всячески их довести… Когда их не стало, я злился. На себя – за то, что так и не извинился перед ними, и на них – за то, что они вновь меня не послушали. И это стало причиной их смерти.

Я остался один, точнее, под надзором старшей сестры. Сьюзан вернулась из Ирландии, чтобы быть со мной и помочь справиться с горем. Она всегда была доброй, нет, милосердной. И меня это бесило. Мне казалось, что я не нуждался в чьей-либо заботе, мне не нужно было, чтобы меня кто-то успокаивал. Я понял, что в шестнадцать лет уже стал взрослым. А, значит, самостоятельным. Но на самом деле я все еще оставался мальчишкой, к тому же, самым бестолковым на свете.

Я бездельничал часы, потом дни напролет. Затем алкоголь стал моим верным товарищем. Я бросил учебу, иногда, правда, заявлялся нетрезвым в школу, но меня оттуда выгоняли. Сьюзан находила под кроватью пустые бутылки, впрочем, вскоре я перестал их прятать. Она кричала, отговаривала меня от такой жизни, как будто я не сам ее выбрал. Что мне оставалось? Я гнал ее взашей с вечным стремлением помочь. Мне она была не нужна. Я не могу даже описать, как мне теперь за это стыдно. Если бы я послушался, если бы я тогда уважал ее, то, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе.

Я стал центром своей вселенной, а вокруг меня собрались такие же потерянные люди. Это была моя банда, а я был ее главой. В округе нас даже побаивались из-за подростковой непредсказуемости и совершенного отсутствия тормозов. На улице меня сторонились. До такой степени, что мамы с детьми переходили на другую сторону улицы, если я шел им навстречу. Я был язвой, гнилым пятном на здоровом теле городка, и единственным человеком, который пытался меня вылечить, была Сьюзан. А я не переставал обижать ее, хотя это – слишком безобидное слово. Я доводил ее до слез, и меня это забавляло. Но вскоре мое поведение стало привычкой, и я потерял контроль над собой. Однажды, во время очередного скандала, когда она перевернула вверх дном мою комнату, отобрала у меня наркотики, я схватил ее и начал трясти, потом прижал к стене и, приставив ей руку к горлу, приказал убраться из моего дома. Из моей жизни. Никогда не забуду ее взгляд. Она смотрела на меня как дворняжка, которую я сначала приласкал, а потом ударил. Непонимание, боль, обида… Ни капли злости. Я был в бешенстве, ведь она рушила мою жизнь! Мой привычный мир, в котором ее проповедям не было места!

Моя сестра была упрямой, но даже она сдалась. Она не выдержала и ушла. Любой бы бросил меня раньше, но только не она. Напоследок она отрезала меня от денег и вызвала медиков, но я понимал, что к чему, и в нашем доме они меня не обнаружили.

Я проклинаю себя за то, что тогда творил. Что был такой сволочью. Но тогда это меня не волновало, и я погружался на дно под грузом своих пристрастий. Мне было скучно, и я находил утешение в алкоголе, травке и беспорядочном сексе. Заначка вскоре кончилась, и я стал продавать свои вещи. Потом в ход пошли семейные ценности, которые я утаскивал ночью, пробираясь тайком в дом. За них платили больше.

Счастливчик, ни разу не попавшийся копам. Грешник, поправший святая святых…

Вечеринка была моей жизнью, и я правил этим балом. Мы собирались в заброшке, помойной яме, вокруг меня были зачастую незнакомые люди. Мне было все равно. Я привык к вечной грязи в полупустых комнатах, пьяным дракам собравшихся, диким стонам обдолбанных девиц, которые мешали мне спать, если я сам не являлся участником творившейся вакханалии…

И я продолжал злиться. На сестру. За то, что она тоже меня бросила.

Я все реже выбирался на улицу. Мне было неуютно ощущать злобные осуждающие взгляды прохожих, хотя первое время это было занятно – быть центром внимания. Везде, где бы я ни появлялся, разговоры замолкали и помещения пустели. Это было так любезно с их стороны – уступать мне место! Меня это забавляло, а сейчас… хочется от этого плакать.

Правда, не везде ко мне так относились. В загородном коттедже Коры мне всегда были рады. Кора была на два года старше, с теми же проблемами и абсолютно идентичными взглядами на жизнь. У нас их просто-напросто не было. Нас не интересовало наше будущее, а прошлое мы старались забыть. За все время нашего знакомства я так и не узнал, куда исчезли ее родители и почему она решила вести такой странный образ жизни. Точнее, не странный, а крутой. Потому что тогда я считал это крутым. «Да, детка, живи на всю катушку, пока не сдохнешь!» – любила говорить Кора, и я беспрекословно этому подчинялся. Может, это была любовь? Странная, больная, но любовь? Кто знает? Именно поэтому я все чаще называл ее своей девушкой. Она была не против, а я не обращал внимания на гиканья приятелей. В этом потоке грязи, из которой я даже не пытался выбраться, она была моей королевой тьмы, и я преклонялся перед ней. А ведь она разбила мне сердце, получается.

Как-то раз я приехал к ней на тусовку. Все было как обычно: люди блевали в прихожей, орали в гостиной и спали в отрубе на лестнице. Меня это ничуть не смущало: я просто привык. Спотыкаясь об раскинутые руки, я поднялся на второй этаж. Дверь ее комнаты была открыта, и около нее столпилось с десяток парней. Мне чудом удалось протолкнуться, потом кто-то даже впихнул меня в комнату. Первым делом я увидел троих голых парней у кровати. Они переминались с ноги на ногу, улюлюкая и теребя себя за причинные места. Мой взгляд переметнулся на матрас: спутанные волосы, стеклянные глаза. Кора отсутствовала, казалась бездушной куклой и лишь изредка слабо постанывала, словно прося помощи. Я взорвался и, схватив с тумбочки бутылку, разбил ее о голову подонка. Он повалился на пол.

Кора приподнялась на локтях и вопросительно уставилась в пустоту мутным, невидящим взором.

– Кора? Что они сделали с тобой?

– Ой, еще один? – она расплылась в блаженной улыбке. Ей не нужна была помощь. – Иди сюда!

Она потянула меня за рубашку и, оторвав несколько пуговиц, грохнулась на кровать.

– Кора! – заорал я, и меня вновь всколыхнул гнев. Я вскочил и прогнал всех из комнаты, размахивая осколком стекла. Все столпились за дверью, но никуда не ушли.

– Давай уже… – невнятно пробормотала она, а я схватил ее за плечи и начал трясти, пока она не распахнула глаза. На миг в них проскользнуло удивление.

– Марвин?

– Узнала! – мое облегчение тут же улетучилось. – Что это значит?

– Что? – она ехидно улыбнулась. – Тебя что-то смущает?

– Еще как! Кто эти люди?

– Это наши приятели.

– Почему ты…

– Почему что? – вскричала Кора, и меня удивил ее тон. – Ты же не думаешь, что я не могу развлекаться, пока тебя нет?

– Да ты ведешь себя…

– Давай! Скажи, что я шлюха! А вот и нет! Кто ты такой, чтобы указывать мне?

– Если ты забыла, я твой парень! – заорал я и встряхнул ее еще раз.

Она вырвалась из моих рук и с усмешкой прошептала:

– Ты? Да я тебя знать не знаю.

Холодно, отстраненно. Злобно. Глядя мне в глаза. Я ее ударил. Я врезал ей пощечину и обругал, после чего разбил рожу еще одному придурку ушел. На заправке со мной решили не связываться и безропотно продали бухло. В машине за несколько километров от коттеджа я надрался. Мне было очень плохо, такого я от нее не ждал. И опять, меня бесило то, что она меня бросила. Меня бросали все, кто был мне дорог. Мне стоило первым отворачиваться от них, раз я не мог их удержать? И какой смысл?

Я не понимал, что мне делать, и просто давил на педаль газа, оставляя позади змеиное логово, заставляя лес мутной черной массой проноситься мимо. Безлюдное пустое шоссе. Ночь, плавно переходящая в утро. Боль в груди и бешеный стук сердца в голове. И ярость, которая заставляла выжимать из машины все соки. Я слился воедино с темнотой и ветром, и так же быстро и неуловимо несся вперед. Я чувствовал себя сильным и неуправляемым, и мне это нравилось. Я включил радио и орал рок-н-рольные песни, и мне становилось легче.

На бешеной скорости я пересек мост и оказался на ровной асфальтированной дороге посреди бескрайнего поля. Небо раскинулось надо мной шатром, звезды все еще мерцали на нем, музыка звучала в ушах… Я забылся. Я созерцал красоту. Все было похоже на счастливую сказку, что шла вразрез с моей жизнью. Но я знал, что это реально, так же, как и я, и восхищался декорациями моего сольного выступления.

И совершенно отвлекся от дороги. Зачем мне нужно было следить за серым асфальтом, когда над головой развернулась такая пляска огоньков?

Меня вернул к реальности резкий удар, он был настолько сильным, что я потерял управление, и меня закружило на дороге. Это была дикая карусель, и меня замутило. Хорошо, я пристегнул ремень, иначе бы меня швыряло по салону, как одежду в стиральной машине. Я с силой надавил на тормоз и с перепугу потянул на себя ручник.

Через несколько секунд все прекратилось. Я судорожно втягивал в себя воздух и ощупывал тело в поисках переломов. Ничего. Абсолютно. Лишь легкая резь от ремня, который впился мне в грудь. Я стал оглядываться. Пустая дорога. Ничего. На первый взгляд.

И тут справа мелькнуло желтое пятно. Я поморгал глазами в надежде, что почудилось. Но нет. Я отстегнул ремень и опустил стекло. Высунувшись, я заметил справа в кювете желтое свечение. От страха я выругался и схватился за руль. Черт, произошла авария, надо побыстрей сматываться. Но я прирос к одному месту. Что, если там люди?

Ну конечно там были люди, машина сама ехать не могла! Я собрался с духом и вылез наружу. Меня колотила дрожь. Я сделал два неуверенных шага и остановился. А потом побежал. Я почти кубарем скатился по склону и увидел перед собой лежавший на крыше серебристый седан. Он весь был смят, как использованная банка из-под газировки, тонированные стекла потрескались. Я огляделся по сторонам – никого вокруг. Ни единой души, кто мог бы помочь. Кроме меня. В голове мелькнула эгоистичная мысль: «К лучшему!» Ни к чему лишние свидетели.

Я аккуратно присел на корточки и вгляделся внутрь салона. Темнота. И тут я услышал отчетливый скрежет. Он доносился изнутри. Мое сердце опустилось в пятки. Я открыл переднюю дверь, и в меня вцепилась окровавленная рука. Я заорал и отскочил в сторону, и она тут же повисла. Нужно было что-то делать. Я залез внутрь и увидел женщину. Худую, лет тридцати, блондинку. Она висела на ремне вниз головой и не шевелилась. Со лба ее стекала кровь. Я запаниковал и резко выпрямился. У меня закружилась голова, и я облокотился на горячее колесо. Резкий запах резины привел меня в чувство, и я попытался собраться с мыслями.