Тысячи осеней. Том 1

– А теперь взгляни на наш Пурпурный дворец: что у нас осталось, кроме отголосков былой славы учителя? Притом в мастерстве ты нисколько не уступал тому же И Бичэню. Пожелай ты войти в мир цзянху и, быть может, сумел бы побороться за место в десятке лучших мастеров Поднебесной. Однако ты выбрал уединение, предпочел сидеть в глуши и безвестности! Но если мы продолжим упорствовать в своем недеянии, на смену нашему учению придут другие, и неважно, сколь глубоки наши познания и как далеко мы продвинулись в своем совершенствовании!

Следом Юй Ай заговорил о смуте, что терзала всю Поднебесную, чем уже воспользовались адепты других учений:

– Сейчас мир погружен в хаос, каждая даосская школа стремится выделиться. В то же время буддисты и конфуцианцы в борьбе за влияние предлагают хитроумные планы, один другого диковиннее, дабы просвещенный государь подчинил себе всю Центральную равнину. Даже неправедные школы не остались в стороне! И только наши адепты ни во что не вмешиваются! Просто сидят на горе, заткнув уши и делая вид, что это их не касается! У нас в руках великолепный меч, но мы избегаем сражений! И что нам делать, если буддисты или конфуцианцы помогут объединить Поднебесную? Останется ли место для нас, даосов?

Поделившись тревогами, Юй Ай ненадолго умолк, чтобы продолжить уже спокойным тоном:

– Послушай меня, шисюн, я и в мыслях не допускал, что способен заменить тебя. И сам знаю: сердца чужеземных варваров не таковы, как наши. Сговор с тюрками – всего лишь часть моих замыслов. Но ты бы воспротивился и помешал мне, а потому оставлять тебя на горе Сюаньду было нельзя. Вот я и решился на столь отчаянный шаг. Но теперь ты вернулся к нам, и я прошу: не уходи, останься с нами и поправь свое здоровье! Ты ведь останешься?

– И что же будет через десять дней? – мрачно осведомился Шэнь Цяо.

Юй Ай застыл в недоумении.

– О чем ты?

– Как ты объяснишь братьям по учению, да и всем остальным адептам, мое возвращение на гору Сюаньду? И что ты объявишь на всю вольницу-цзянху, когда соберется совет Нефритовой террасы?

На это у Юй Ая слов не нашлось. И тогда Шэнь Цяо стал допытываться:

– На каких условиях вы сговорились с тюрками?

– Прости, шисюн, но подробности я оставлю при себе.

– А если я воспротивлюсь?

Тот промолчал.

– Если воспротивлюсь, – неумолимо начал Шэнь Цяо, – ты тут же посадишь меня под замок в какой-нибудь из павильонов. Я буду настоятелем лишь на словах, притом заточенный в четырех стенах и света белого не видя, и все для того, чтобы я не мешал твоим великим замыслам… Не так ли?

Его догадку снова встретили красноречивым молчанием.

Шэнь Цяо тяжко вздохнул и печально заметил:

– В детстве ты часто болел, и хотя был старше меня на целых два года, любил покапризничать, требуя большей заботы. Позже, возмужав, ты целыми днями напускал на себя степенный и строгий вид, опасаясь, что совсем юные адепты не станут тебя уважать, а то и начнут пренебрегать тобою. И я еще помню, как ты гонялся за мной и кричал на весь двор, требуя называть тебя шисюном…

Когда речь зашла о прошлом, черты Юй Ая чуть смягчились.

– И я помню те времена. В детстве я отличался дурным нравом: к другим относился холодно, неугодных высмеивал и преследовал, и те не знали, куда от меня деться. Шимэй и вовсе меня избегала. Из всех наших братьев лишь ты был достаточно добр и кроток, чтобы сносить меня.

– Каким бы кротким я ни был, но даже у моего терпения есть предел, – резко возразил Шэнь Цяо. – Ты так жаждал мой пост, что сговорился с Кунье и подстроил мое поражение… Что сказать? Я сам виноват, что ошибся в тебе и подставился под удар. Но тюрки уж слишком алчны до власти и славы, к тому же давно замыслили захватить исконные земли хуася! С самого своего основания Сюаньду не помогала ни одному государству взять верх над другими и покорить Поднебесную, и уж тем паче не до′лжно ей сговариваться с тюрками!

На это Юй Ай горько усмехнулся:

– Так и знал, что ты отвергнешь мои замыслы. А иначе зачем мне было идти на отчаянный шаг?

– Быть может, предыдущие настоятели-чжанцзяо и ошиблись, решив сохранять недеяние и держаться вдали от мира, однако они были правы в том, что никогда не помогали тюркам. Еще не поздно повернуть назад, одумайся!

– Я уже принял решение и от своих замыслов не откажусь, – сердито возразил Юй Ай. – Как и ты, я вырос на горе Сюаньду и всем сердцем желаю нашей школе процветания. Как видишь, мои намерения ничуть не хуже твоих, так к чему строить из себя совершенномудрого? Разве во всей Поднебесной только ты один прав, а остальные ничего не смыслят? Почему бы тебе не поспрашивать других на горе Сюаньду? Все эти годы наши соученики молчали, но разве в глубине души они не ропщут? Послушай, что я решил. На совете Нефритовой террасы я во всеуслышание объявлю, что школа Сюаньду снова набирает учеников. С притоком свежей крови слава нашего монастыря будет только множиться, и тогда секта Тяньтай и академия Великой Реки никогда не превзойдут нас!

Шэнь Цяо ничего не ответил ему. Договорив, Юй Ай тоже умолк. Вспышка гнева прошла, как не бывало, и лишь часто вздымающаяся грудь выдавала, что он до сих пор сердит.

Двое бывших соучеников стояли на ночном ветру друг против друга и не желали продолжать этот разговор, но и разойтись они тоже не могли.

Юй Ая взяла досада, от утраты болело сердце: он видел, что все кончено, близкими друзьями и соратниками им больше не быть. Доверять друг другу, как в старые добрые времена, уже невозможно.

Шэнь Цяо прервал молчание первым:

– Вижу, ты тверд в своих замыслах, стало быть, говорить больше не о чем, – сказав так, он хотел было развернуться и уйти.

– Куда же ты? – окликнул его Юй Ай.

– В поединке с Кунье я потерпел поражение и тем самым опозорил нашу обитель, – спокойно ответствовал Шэнь Цяо. – Я не смею да и не считаю себя достойным возвращаться на пост настоятеля-чжанцзяо, не говоря уж о том, в каком свете тогда предстанет наша школа в глазах чужаков. Что до отравления… доказательств у меня нет. Даже если посмею обвинить тебя, боюсь, мне никто не поверит. Скорее другие решат, что я просто наговариваю на тебя, не желая мириться с разгромным поражением. Ты уже все продумал, так какое тебе дело, куда я пойду? Куда бы я ни направил свои стопы, что бы ни сделал, а твоим великим замыслам не помешаю.

– Но ты ведь получил тяжкие раны, – ласково напомнил Юй Ай. – Не уходи от нас, лучше останься и подлечись.

Но Шэнь Цяо упрямо покачал головой, отвергая его предложение. Он снова развернулся, дабы удалиться, но тут позади раздался голос Юй Ая:

– Я не позволю тебе уйти, – сказал он властно и холодно.

– А если я того желаю? – ответствовал ему в тон Шэнь Цяо.

Юй Ай предпочел не отвечать, а снова прибегнуть к уговорам:

– Ты вырос на горе Сюаньду, с самого детства знаешь всех ее обитателей. Как ты можешь вот так бросить нас и уйти? – принялся убеждать он, взывая к дружеским чувствам и здравому смыслу.

Но Шэнь Цяо был непреклонен:

– Сговора с тюрками я не потерплю и никогда не соглашусь на твои замыслы.

Услышав, что шисюн не передумает, Юй Ай сменил ласку на угрозы и принялся чеканить каждое слово:

– Отчего ты думаешь, что твое согласие требуется? Четверо из семи старейшин горы Сюаньду уже одобрили мои намерения, трое других давно ушли в затвор, и житейские заботы их ничуть не волнуют. Что до наших соучеников, то все они негласно меня поддерживают. Старший шисюн человек кроткий, даже мухи не обидит, и говорить с ним об общем деле бесполезно – все равно ничего не добьешься. Остальные четверо братьев и младшая шимэй, быть может, обрадуются твоему возвращению, однако тебя вряд ли послушают. Все мы знаем, что нашей школе нужны перемены. Я не хочу остаток жизни наблюдать, как наша великая обитель приходит в упадок… никто из нас не хочет! Как думаешь, какими силами я сумел уладить насущные дела и заступить на пост настоятеля-чжанцзяо? Без молчаливого согласия и поддержки соучеников у меня бы ничего не вышло. Пойми же, шисюн, твой образ мысли, как и воззрения нашего учителя, а с ними и убеждения предыдущих настоятелей уже неприменимы в этом мире! Как горе Сюаньду остаться в стороне и печься лишь о своем учении, когда в Поднебесной свирепствует смута!

Он снова умолк. Повисла гнетущая тишина.

Та ночь была необыкновенно тиха: ни свиста птиц, ни дуновения ветерка, ни шороха листвы. Весь мир словно замер и, как только яркая луна скрылась за облаками, погрузился во тьму. Пламя свечи, которую принес Юй Ай, задрожало, потускнело и вдруг потухло. Но до этого Шэнь Цяо не было никакого дела: ослепнув, он больше не различал день и ночь.

Как и все прочие, Шэнь Цяо был человеком из плоти и крови, стало быть, у него тоже болели старые раны, а жизненные трудности и неурядицы огорчали его. Однако он упорно верил, что всегда есть надежда на лучшее, и никогда не унывал. Когда память вернулась к Шэнь Цяо, в его голове зароились тысячи вопросов, сомнения одолели душу, однако он не отчаялся и держался мысли, что, вернувшись, выяснит всю правду. Он встретится с Юй Аем, поговорит и так отметет свои мрачные догадки.

Но вот правда открылась, и Шэнь Цяо ощутил смертельную усталость, будто на его плечи упала вся тяжесть этого мира. Будто кто-то вцепился в него и утащил в ледяные глубины, прямо на дно морское, и теперь оттуда не выбраться, никак не выплыть.

Почувствовав дурноту, Шэнь Цяо невольно налег на бамбуковую трость и стиснул ее крепче, надеясь так удержаться на ногах.

От того, что отразилось на лице брата по учению, у Юй Ая сжалось сердце, однако отступить он не пожелал. Более того, он решил внести ясность в свои взгляды, а потому повторил еще раз:

– Послушай меня, шисюн, никто не жаждет совершенного уединения и полной отрешенности. Несомненно, школа Сюаньду – лучшая среди даосских, и мы в силах поддержать просвещенного государя, чтобы с его помощью распространить наше учение по всему свету. Так зачем нам уподобляться отшельникам, сидящим в глуши? Почти все на горе Сюаньду пришли к этому выводу. Противиться лучшей доле? Не слишком ли наивно, шисюн?!

Но Шэнь Цяо его доводы не принял. Глубоко вздохнув, он горько посетовал:

– Ты уже сговорился с Кунье, а он из тюрок. Разве это не означает, что ты попросту поможешь им захватить Центральную равнину и отобрать наши исконные земли хуася!

– Разумеется, нет! – возмутился Юй Ай. – Наш сговор с Кунье – лишь часть моего замысла, о чем я уже упоминал. И как бы мне ни хотелось открыть нашу школу миру, но я не намерен поддерживать их завоевания! Они свирепы и жестоки, кого из них можно назвать просвещенным государем?

Шэнь Цяо нахмурился: в голове его все перемешалось, однако он смутно чувствовал, что Юй Ай замыслил что-то грандиозное, а что именно, уяснить пока не мог.

– Ты вернулся к нам, – тем временем продолжал Юй Ай, – и, несмотря на разногласия, мы еще можем остаться близкими друзьями… нет, родными братьями, между которыми нет неловкости и недомолвок. Да и куда ты подашься? Видишь ты худо, от полученных тяжких ран еще не оправился. Боюсь, восхождение на гору отняло у тебя немало сил и времени, ты измучен, долгого пути тебе не выдержать, так зачем тебе уходить? Оставайся здесь, гора Сюаньду – твой дом.

Шэнь Цяо медленно покачал головой:

– Ступай своим великим путем, а мне уж позволь довольствоваться узенькой доской, перекинутой через ручей. На роль марионетки-чжанцзяо я не гожусь. И впредь не…

Он осекся. Ему хотелось сказать шиди что-нибудь жестокое, чтобы одним словом разорвать былую крепкую дружбу, однако перед ним вдруг встали картины их общего детства, юности и взросления, и такие яркие и живые, что у него захватило дух. Шэнь Цяо запоздало понял, что жестокими словами их не стереть. Глубоко вздохнув, он передумал что-либо говорить и, плотно сомкнув губы, отвернулся, собираясь уйти.

И если раньше Юй Ай побоялся бы его останавливать, поскольку Шэнь Цяо был лучшим из лучших учеников Ци Фэнгэ, унаследовавшим невероятное мастерство учителя, то теперь опасаться было нечего – уж слишком он стал немощен. К тому же сам Ци Фэнгэ, прославленный мастер боевых искусств, чье имя гремело по всей Поднебесной, не брал в ученики детей с посредственным талантом: все на горе Сюаньду отличались превосходными задатками и хорошо освоили боевое искусство. И Юй Ай не был исключением. Поэтому он легко преградил путь Шэнь Цяо – всего-то и нужно было, что шагнуть в сторону.

– Не уходи, шисюн, – настойчиво повторил он, а сам уже занес руку, готовый оглушить Шэнь Цяо одним ударом.

Однако попытка не удалась – тот, как будто предугадав движение шиди, стремительно отступил и выставил бамбуковую трость так, чтобы ладонь противника угодила прямо по ней. Но Юй Ая эта мера ничуть не впечатлила. Наткнувшись на трость, он потянулся к ней, дабы отнять ее у шисюна, и почти поймал, как вдруг она выскользнула из хватки. Юй Ай ожидал, что Шэнь Цяо отдернет ее и попытается сбежать, но получилось совершенно иначе: тот ни с того ни с сего перешел в атаку, и трость стукнула Юй Ая прямо по запястью.

Нахмурившись, Юй Ай щелчком отклонил трость, а другой рукой потянулся к плечу Шэнь Цяо. Движение его было стремительным: хотя на горе не было ни ветерка, рукава взметнулись, и он в один миг оказался за спиной Шэнь Цяо, отрезая тому путь к отступлению.

Хватка Юй Ая сомкнулась на плече Шэнь Цяо – пальцы до боли впились в плоть, но Шэнь Цяо не бросил сопротивляться. Вместо этого он ловко извернулся и стукнул Юй Ая по пояснице, прямо по нижним ребрам, которые тот сломал еще в детстве, когда рухнул с дерева. Разумеется, за столько лет кости благополучно срослись, но страх перед болью остался, поэтому Юй Ай невольно уклонился, стараясь избежать удара, и вместе с тем выпустил плечо пойманного.

Шэнь Цяо едва ли мог противостоять своему шиди, ведь от его прежних сил осталась лишь треть, однако и у него было небольшое преимущество: он рос с Юй Аем, знал каждое его движение, каждый шаг, отчего мог даже с закрытыми глазами предугадать, как тот будет сражаться. Вдобавок Шэнь Цяо оставался в уверенности, что шиди не станет его убивать, а потому можно не опасаться получить тяжкую рану.

Скорее всего, Юй Ай тоже понял, на что рассчитывает шисюн. После краткого обмена ударами он мало-помалу разгорячился и уже не думал затягивать поединок. Метя в плечо Шэнь Цяо, он замахнулся и на этот раз вложил в свою атаку истинную ци.

Заслышав, как ладонь Юй Ая со свистом рассекает воздух, Шэнь Цяо поспешил выставить трость, дабы снова защититься, однако ничего не вышло. Трость переломилась надвое, и поток истинной ци ударил Шэнь Цяо в грудь – он отшатнулся, отступил на несколько шагов, споткнулся и упал на колено.

Юй Ай воскликнул:

– А-Цяо, не надо драться, лучше пойдем со мной! Как же обрадуется наша шимэй, когда увидит тебя живым и невредимым! А как обрадуются все остальные! – с этими словами он подошел к беглецу, собираясь, повидимому, поднять того на ноги.

На хлопотания шиди Шэнь Цяо не ответил ни словом, ни делом. Подгадав, когда Юй Ай схватит его за запястье, он ловко подобрал половину трости и со всей силы обрушил ее на предателя. И тут-то выяснилось, что все это время Шэнь Цяо старательно копил силы и выжидал, когда Юй Ай ослабит бдительность, чтобы обезоружить его одним ударом.

Юй Ай не мог и предположить, что немощный слепец даст такой яростный отпор. Он еще толком не понимал, насколько силен теперь Шэнь Цяо, и даже не подозревал, что тот восстановил только треть прежних сил. Но Юй Аю хватило и одного свиста, с которым стали закручиваться воздушные потоки у трости, чтобы почуять неладное. От ци, что вложил Шэнь Цяо в обломок, веяло как от студеного источника, и этот холод пробирал до костей. Обостренные чувства подсказали Юй Аю, что лучше не принимать этот удар, а уклониться.

Однако Шэнь Цяо вовсе не собирался нападать. Он вдруг опустил руку, развернулся и бросился прочь. Чтобы скрыться, он перешел на цингун, которым некогда овладел в совершенстве.

Шэнь Цяо вырос на горе Сюаньду, знал на ней каждую травинку, и лишь по смутным очертаниям двора и павильонов он вскоре понял, где находится. И все же отделаться от Юй Ая не удалось: тот бросился в погоню за беглецом. Прислушавшись, Шэнь Цяо выждал, когда он подберется поближе, и метнул в него обломок бамбуковой трости.

К тому времени Юй Ай уже твердо решил, что не позволит бывшему настоятелю уйти и что с милосердием должно быть покончено. Закатав рукава, он легко подхватил брошенный в него обломок трости и метнул его назад к Шэнь Цяо. Тот просвистел совсем близко и задел плечо беглеца – Шэнь Цяо не успел увернуться. Он пошатнулся, однако не позволил себе сбавить шаг и, превозмогая боль, ринулся вперед. На его плече выступила кровь и пропитала одежду.

Краткий миг замешательства оказался решающим: Юй Ай настиг своего шисюна и обрушил первый удар. Раскрытая ладонь угодило прямо в середину спины, и Шэнь Цяо, согнувшись, исторг из себя много крови. Повалившись на землю, он весь скорчился, задыхаясь от невыносимой боли. – Не смей убегать! – рявкнул Юй Ай, рывком поднимая его на ноги. Кажется, выходки Шэнь Цяо взбесили его не на шутку. – С каких это пор ты сделался таким упрямцем?! Я не желаю тебе вредить, но отчего ты меня не слушаешь?!

– Какой болван захочет сидеть под замком? – с насмешкой спросил кто-то. Голос был тих, но полон желчи. Откуда он раздавался – так сразу и не скажешь. Кругом темно, хоть глаз выколи.

Юй Ай в ужасе замер. Придя в себя, он стал лихорадочно оглядываться, выискивая следы чужака и высматривая во мраке его фигуру. Но никто на глаза так и не попался.

– Что за крыса тут прячется? Покажись!

– Думалось мне, что у такого выдающегося мастера, как Ци Фэнгэ, и ученики будут толковыми, но что я вижу? Шэнь Цяо – почти калека, Юй Ай, позарившийся на его место, – бездарность с посредственными задатками. Бьюсь об заклад: прознай об этом почтеннейший Ци Фэнгэ – и не видать ему покоя на том свете!

С этими словами из мрака к ним вышел Янь Уши. Губы его кривились в презрительной усмешке.

Еще до того как он показался, Юй Ай сообразил, что его боевого искусства не хватит дать отпор невидимому врагу, поскольку к ним явился кто-то выдающийся. Мало того, что Юй Ай не мог ощутить, где прячется незнакомец, так он не сумел даже предположить, откуда тот выйдет. Эта мысль перепугала Юй Ая не на шутку, однако он всеми силами постарался сохранить невозмутимый вид.

– Боюсь, мне неведомо имя уважаемого господина. Что за неотложное дело привело вас посреди ночи на гору Сюаньду? Если господин – старинный друг моего учителя, то прошу в главный зал выпить чаю.

– Без Ци Фэнгэ на горе Сюаньду стало совсем скучно. Уж обойдусь без твоего чая, – насмешливо отказал Янь Уши. – Да и нос не дорос наслаждаться им в моей компании.

Созывая совет Нефритовой террасы, Юй Ай хорошо подготовился к возможным встречам, а потому ему не составило труда перебрать в уме все известные имена, гремевшие когда-либо в цзянху. Незнакомец держится самоуверенно, даже нагло, притом его боевое искусство достигло невообразимых высот… Стало быть, перед ним…

– Янь Уши? Демонический Владыка Янь Уши?! – не сдержал удивленного возгласа Юй Ай.

Янь Уши нахмурился:

– Демонический Владыка? Сему почтеннейшему не очень-то нравится это прозвище.

Однако Юй Ай пропустил его замечание мимо ушей. Он разом посерьезнел и сурово заговорил:

– Глава Янь, осмелюсь спросить, что привело вас на гору Сюаньду? Сей Юй сейчас занят внутренними делами своей обители и не может оказать гостю достойный прием. Прошу главу Яня нанести повторный визит днем.

– Я прихожу, когда мне вздумается и куда мне вздумается, – не согласился Янь Уши. – Кто ты такой, чтобы мне указывать?

Испуганный появлением незваного гостя, Юй Ай поначалу даже не задумался, как же тот попал на гору Сюаньду. Но теперь он вдруг сообразил, что просто так к их школе никому не подобраться и даже такие прославленные мастера с незаурядным талантом, как Янь Уши и Жуянь Кэхуэй, не смогут заявиться в монастырь Сюаньду, когда им вздумается. Прежде всего, они неминуемо наткнутся на заслон из магических построений и ловушек. Если незваный гость проник незамеченным, значит, шел он не по каменным лестницам, а по узенькой тропе над обрывом, что вилась по другую сторону горы. Осененный этой догадкой, Юй Ай резко обернулся к Шэнь Цяо.

Тот стоял, опершись на ствол ближайшего дерева, всеми силами стараясь удержаться на ногах. Казалось, даже легкий порыв собьет его, и он рухнет на одно колено. Выражения лица было не разглядеть – Шэнь Цяо чуть опустил голову.

Между тем ветер в горах неумолимо крепчал. И вот порыв взметнул полы и рукава Шэнь Цяо, но тот не шелохнулся, а все так же непоколебимо стоял, и теперь думалось, что и сотня ударов не повалит его наземь.

Появление Янь Уши ничуть не удивило шисюна, и Юй Ай тотчас сообразил, что пришли они вместе. В груди его вскипел гнев, и он со страхом воскликнул:

– А-Цяо, неужто ты водишь дружбу с неправедной школой?!

Вместо ответа Шэнь Цяо медленно выдохнул – в воздухе отчетливо запахло кровью. Вытерев рот от кровавой слюны, он хрипло ответил:

– Раз ты сговариваешься с тюрками, отчего мне нельзя водить дружбу с неправедной школой?

Его замечание оставило Юй Ая без слов. Воспользовавшись заминкой, Янь Уши не преминул подлить масла в огонь. Он холодно добавил:

– Ци Фэнгэ проявил милость и отпустил Хулугу, и спустя много лет его ученик сбросил наследника Ци Фэнгэ с вершины горы. Да и то не сам, а с помощью другого ученика Ци Фэнгэ, кого этот почтеннейший взял на воспитание и научил боевому искусству, а тот вырос алчным до славы и власти и вздумал силой забрать пост настоятеля-чжанцзяо. Чтобы свершить злодеяние, он даже с тюрками сговорился – не побрезговал! Да узнай об этом ваш наставник – и он бы от гнева из гроба выскочил, с того света вернулся!

Издевки Янь Уши привели Юй Ая в дикую ярость. Сдерживаясь из последних сил, он процедил:

– Почтеннейший глава Янь заявляется к нам посреди ночи, пренебрегая всеми приличиями, и принять его мы никак не можем. У сего Юя еще остались домашние хлопоты, требующие неотложного внимания, так что прошу извинить, что не провожу вас!

– Чушь! – оборвал его попытки распрощаться Янь Уши. – Сей почтеннейший приходит и уходит, когда ему заблагорассудится, и нет в этом мире места, куда он не сумеет попасть. Попроси сего почтеннейшего Ци Фэнгэ, и он бы, возможно, послушал его в знак уважения, но ты-то кто такой?

За всю жизнь никто и никогда так грубо не заговаривал с Юй Аем. И если годы, проведенные с Шэнь Цяо, сколько-нибудь смягчили его дурной нрав, то дерзости Янь Уши пробудили прежние пороки.

Пальцы, скрытые рукавом, дрогнули. Сперва Юй Ай подумывал позвать других адептов, но после отказался от этой мысли, ведь на горе Сюаньду Шэнь Цяо пользовался большим уважением, если не почетом, и со всеми сохранял добрые отношения. Юй Ай, конечно, знал, что соученики разделяют его устремления и хотят вновь открыть школу миру, поддержать просвещенного государя и помочь тому в деле объединения Поднебесной, но он также понимал, что они едва ли желают сменить настоятеля обители. Кроме того, если старейшины и адепты увидят немощного и слепого Шэнь Цяо, может так статься, что они расчувствуются и позабудут о великих замыслах. Так что присутствие других адептов только помешает ему, и звать их не следует.

Рассудив так, Юй Ай взмахнул рукавом, и в его руке появился длинный меч.

То была одна из трех реликвий, которые Ци Фэнгэ оставил своим ученикам. Шэнь Цяо он отдал Шаньхэ Тунбэй – Скорбь гор и рек, младшей ученице Гу Хэнбо – Тяньвэй Шуйчунь, что означает Небо-для-кого-тысотворило-весну; Юй Аю же достался Цзюньцзы Буци, иное имя – Мужблагородный-не-утварь. Именно его достал Юй Ай, готовясь к бою.

Лезвие меча вдруг пошло рябью, как это бывает на поверхности воды, – то были переливы света, созданные истинной ци. Напитанный ею, клинок засиял так ярко, что темная ночь показалась едва ли не белым днем, украшенным блистательной радугой. Так выглядел «Меч Лазурной волны» – тайное искусство владения клинком, принадлежащее школе Сюаньду. У тех, кто постиг его в совершенстве, меч сиял и переливался немыслимым светом, и было отчетливо видно, как волны этого света набегают друг на друга, то стихая, то бурля, грозя вырасти до самых Небес и затопить землю.

В миг удара чудесным мечом противнику казалось, что он очутился в самом сердце бури и дождевые капли несутся на него с сокрушительной силой, сметающей все на своем пути. Вместе с тем он в ужасе чувствовал, как свирепый ветер тысячами лезвий пронзает его тело насквозь, добираясь до самых костей.

Но Янь Уши не стал дожидаться рокового удара, а загодя воспарил над землей, да так плавно и легко, будто поплыл по воздуху, подхваченный легким ветерком. Одна рука осталась у него за спиной, а другую он выставил перед собой. Легкий взмах рукавом – и в тот же миг все сотканные из истинной ци клинки, дождем летящие прямо в него, рассеялись без следа. Покончив с ними, Янь Уши неспешно выставил указательный палец, готовый принять на него любой удар. Точно так же он вскинул его, когда сражался у подножия пика Полушага со своим учеником, Юй Шэнъянем, правда, тогда Янь Уши задействовал лишь половину своей мощи. Но теперь потребовалось уже восемь десятых.