Зов из глубины веков

Тем не менее, мне было всегда очень любопытно узнать, чем же живут люди разного толка, и иногда было даже интересно играть роль легкомысленного незатейливого проходимца в пивной лавке. Для чего? Чтобы глубже осознать таким образом, частью какой нации я являюсь. Иной раз в этой ситуации, глядя на жизнь некоторых субъектов, видя, какое они занимают положение в обществе, или что природа их обделила духовными богатствами, мне казалось, что сам я даже болезненно совестливый человек. Но все же, если я старался увидеть за маской черствой грубости самую суть человека, который в чем-то испытывал страдания и лишения, который в чем-то был так же несчастный и забитый жизнью, пусть даже он и казался недостойным признания и уважения, но это его страдание я воспринимал очень близко к сердцу. В страданиях, жизненных невзгодах каждый человек ничем не отличается от других, хоть презирай его, хоть нет. С таким осмыслением этой ситуации я стал задумываться о христианском мировоззрении, постигая для себя истину сострадания во всей ее полноте. И такое противоречивое отношение к людям создало во мне непреодолимый моральный конфликт.

Может, так было у всех. Я не знал. Я старался никому не говорить о том, что для меня стала важна религия. Для меня самого этот опыт казался слишком интимным и неоднозначным, так как долгое время я оставался скептичным в вопросах религии, и не был готов к тому, что этот опыт сам по себе возникнет в моей душе. В самом деле, это было очень странным, что сначала я считал религиозные идеи надуманными и бессмысленными, а потом увлекся ими с таким необычайным интересом.

Был ли я, как обычный верующий человек? Скорее всего, нет. В этом и заключалась важная для меня проблема неопределенности, к какому типу людей я отношусь. Я не знал, как я должен был жить с новым багажом моих переживаний, и должен ли я был примыкать к той группе лиц, что принято называть церковной общиной. Любые большие группы людей единомышленников всегда отпугивали меня своей силой коллективного внушения. Но, так или иначе, в глубине души я был погружен в эти религиозные переживания и идеи, и искал какую-то внешнюю поддержку, которая бы помогла мне обрести твердую почву под ногами.

В целом же по моей внешней жизни нельзя было однозначно сказать, что я имею какое-либо отношение к религии или к церкви, вообще. По моему поведению и образу жизни я был больше похож на какого-нибудь хиппи, хотя, нисколько не являлся оным. Большей частью я только играл определенную роль в обществе, которую налагала на меня среда и требовала добросовестно ее исполнять. Здесь не нужно было особо отличаться чем-то от других, много говорить о том, что всеми подтверждалось и так солидарным молчаливым согласием, а именно, быть в меру нравственным и добропорядочным гражданином. В социуме, котором я существовал приоритетным и полезным делом являлось то, что человек должен предпринимать важные шаги по приспособлению к общественной жизни, стараться жить для общего блага, а не заниматься эфемерным поиском смысла жизни, витая где-то в облаках. Но все это было само собой разумеющимся следствием установленных порядков. Таковы были правила игры, и я был вынужден играть по ним, как и многие другие люди, которые не желали сворачивать с проторенной дорожки и становиться белыми воронами.

Все больше и больше я задыхался в людской толпе, лишенной каких-либо устремлений к тому, что я открыл в себе. Что-то слишком рьяно и неистово реагировало во мне на создавшееся положение дел, когда я часто видел вокруг себя слишком приземленных ограниченных людей. В эти моменты мне всегда хотелось уйти в себя и погрузиться в сокровенные переживания собственного внутреннего мира. Только все это на деле оказывалось тщетным, так как мне было довольно сложно оставаться с самим собой длительное время. Как не странно, но на поверхности я сам казался себе достаточно плоским однобоким человеком, и никогда не мог быть выше этого.

Часто я бродил в задумчивости по ночным улочкам города, сокрушаясь от пресловутой разочарованности жизнью, от этих сковывающих и обременяющих меня жизненных коллизий. И, наверное, не я один сталкивался с подобным, когда не найдя выхода из сложной ситуации, человек обращается к легкому дурману опьянения. По крайней мере, я оправдывал свое поведение такими сравнениями. Каждый, кто жил так, становился заложником своей жизненной ситуации, где место для самого возвышенного не могло укрепиться в самом основании его души из-за постоянных будничных нужд и требований. Так и я, приходя домой и запираясь в четырех стенах своей квартирки, размышлял, в чем же смысл такой жизни. В чем смысл тех же религиозных откровений, если мы только и вынуждены жить банальными вещами, бытом, окружающим нас. И эти дилеммы остаются для нас не разрешенными на протяжении жизни, и часто мы не можем рассказать о них другим людям.

Конечно, я не был совсем одинок. Мне часто казалось, что некоторые близкие люди могут стать для меня надежной опорой в жизни. Но все это было совсем не так. Большей частью все это являлось оптимистичным самообманом, и в отношениях с людьми бывает много подводных камней, препятствующих этим отношениям. Кто не разочаровывался в том, когда близкие люди внезапно отдаляются друг от друга? Это касается и друзей и любимых. А сколько ложных запутывающих иллюзий могут возникнуть при новых знакомствах с людьми. И так, к примеру, я часто сближался с разными женщинами, несмотря на все очевидные разногласия во взглядах, лелея надежду на благополучный исход наших отношений. Но все это было напрасно, все рушилось в один миг, как хрупкий карточный домик при появлении малейшего пустякового спорного момента. Пропасть между мужчиной и женщиной все же может быть очень большой и глубокой, и часто падаешь в нее камнем вниз, отчаявшись найти то, что необходимо каждому человеку, а именно, понимания, искренности, настоящей любви и близости.

Каждый раз, после такого очередного промаха я возвращался к своему одиночеству, в тайне оберегая мечту о том, что когда-нибудь встречу ту самую единственную женщину, свою родную душу, с которой проведу остаток жизни. Казалось, что после знакомства с Викторией я начинал обретать полную уверенность в себе. Но на деле мы оказались с ней слишком разными людьми, несмотря на то, что были безмерно рады друг другу, когда только познакомились. Мы встретились, как два одиночества и нам ничего не оставалось, как поверить в то, что это и есть судьба, что нам суждено быть вместе. Но вышло так, что наши отношения свелись к избитым тривиальным последствиям. Можно было бы приукрасить мою порядочность и благородство натуры, но я всегда был человеком в достаточной мере связанным своими пороками, хотя и не любил видеть этого в других людях. В этом ключе я и был привязан к Виктории. Нас связывало лишь влечение плоти и не более того. Это было моей слабой стороной, с которой я ничего не мог поделать. Я мог только свыкнуться с ней и относиться к ней, как к само собой разумеющейся данности. Была ли Виктория моей второй половиной, которая делала меня абсолютно счастливым человеком? С уверенностью можно было сказать, что нет. К сожалению, этому воздушному замку не было места в наших натянутых отношениях.

Теперь мне было очень обидно, что наш союз оказывался жалкой пародией на благополучные отношения. Ведь в самом начале мы могли находить общие темы для разговоров, увлеченно заниматься чем-то вместе, но потом все это свелось лишь к заурядности. Так распорядилась жизнь, что нам не суждено было остаться вместе, когда мы поняли, что нам скучно и неинтересно вместе. Со временем мы даже начали осознавать, что не переносим друг друга во всех смыслах, что все не так, как хотелось бы. Поэтому интимная связь между нами совершенно прекратилась, мы полностью оказались по разные стороны баррикады.

Оглядываясь мысленным взором назад, я вижу, как жизнь часто дает нам безосновательные надежды на лучшее, и каждый раз мы ищем успокаивающие оправдания тому, почему любимые или наши друзья отдалились от нас, или, почему мы сами изменили свое отношение к ним. Накапливая такой отрицательный опыт, со временем мы уже научились видеть, какие люди могут благотворно повлиять на нас, а какие связи не сулят нам ничего хорошего в будущем. Мы уже сразу примечаем, кто расположен к нам с полной открытостью, а кто кажется чужим и далеким от нас, и тогда мы с пессимизмом смотрим на дальнейшую перспективу такого общения.

Но все же, испытывая разочарование за разочарованием, мы также сохраняем веру и в тех, кто еще с нами. Может, мы так и должны жить, пока не встретим настоящего близкого друга, с кем без притворства разделим и горе и радости нашей жизни. Но до тех пор нам часто приходится плыть по течению жизни, а иной раз и против течения, находясь в одиночестве в своем мятежном челноке.

Хотя мы виделись с Тарасом достаточно редко, и у нас не было особо близких дружеских отношений, но это был один из немногих людей, с кем я мог обсудить все то, что на самом деле меня беспокоило, чем я был заинтересован и поглощен всем существом. Тарас всегда был для меня уважаемым собеседником, который имел свою обоснованную точку зрения на многие вопросы и всегда принципиально занимал твердую позицию по всем волнующим нас проблемам. Наиболее существенным в общении с Тарасом для меня было то, что даже серьезные религиозные темы, которые мы с большим энтузиазмом могли обсуждать, принимались нами для рассмотрения без малейших предрассудков о важности религиозных идей и религиозной морали в жизни человека. Для нас обоих религия являлась неотъемлемой частью моральных ценностей человека. Но между нами был и камень преткновения, который мешал нам прийти к единому мнению в некоторых аспектах религиозного мировоззрения.

Я не был приближенным к церковной жизни, как таковой, но Тарас в этом отношении был верным последователем и хранителем традиционного православного вероисповедания, которое подразумевало собой и соответствующее этому мировоззрению радетельное соблюдение всех установленных церковных обычаев и правил. Конечно, это пост, таинства исповеди, причастия, регулярное посещение церковных богослужений. Такая сопричастность Тараса церковной жизни, его бережное отношение к традиционно исповедуемой вере укрепляла в нем моральный дух и делала его полноправным членом церковной общины.

Но для меня самого осмысление религии являлось настолько индивидуальным и во всех смыслах опиралось на личный опыт, что это понимание имело мало общего с взглядом на веру православного верующего человека в самых ключевых моментах. Хотя я сам часто посещал храм, чтобы сблизиться со своей традицией более тесным образом, но для меня религия не являлась обычным следованием человека конфессиональным установкам и правильной праведной жизни. Мне всегда казалось недостаточным осмысление веры только в рамках внешнего института церкви. Мне это виделось только своего рода фасадом такого религиозного мировоззрения. Духовные переживания для меня могли также существовать не только в плоскости самих церковных обрядов, но и в обычной повседневной жизни, когда человек живет этим опытом и без внешней поддержки церкви.

Всем своим существом я был погружен в проблему того, как вера может быть соизмерима с ситуацией, когда для многих людей религия, как таковая остается непонятной и не нужной, как и когда-то для меня в ранние годы моей юности. И ответа на этот вопрос найти я не мог. Другими словами я искал объяснений беспокоящих меня религиозных вопросов вне церкви, а Тарас искал и находил эти ответы в сближении с церковью, где он и видел единственно возможный путь развития духовных сил человека. В этом отношении я не мог принять в Тарасе своего полного единомышленника, но теперь захотел глубже прочувствовать его мировоззрение и мотивы, когда мне выпал случай больше узнать о такой праведной жизни в конкретных условиях и при подходящих обстоятельствах.

Оказавшись совсем недавно в одном популярном публичном месте отдыха, на каменной набережной нашего приречного городка я встретил там Тараса, который только что вернулся из длительной поездки. В тот летний теплый вечер, пройдясь по набережной вместе с ним, я услышал от него крайне занимательную историю. Я знал и без того, что свой образ жизни Тарас также связывал с паломническими поездками по многочисленным святыням, монастырям нашего отечества. И Тарас поведал мне, что в последний раз он снова побывал в одной малоизвестной обители, расположенной в соседней с нами области. Но, как выяснилось он оказался в затруднительном моральном положении, хотя и находился там не слишком длительный срок.

Прибыв туда, как паломник, чтобы приобщиться к духовной жизни насельников монастыря и вдохновиться их подвижническим трудом, он остановился там в местной гостинице. И в тот же день, по его словам, куда бы он ни зашел от паломников и трудников-рабочих монастыря всюду ползли слухи о некоем шамане, живущем поблизости от монастыря и вносящем смуту в жизнь насельников. По непонятным причинам этот шаман был как бельмо на глазу у всех, кто посещал этот монастырь.

Дело обстояло так, что неведомый шаман беспокоил многих, и тех, кто его видел и тех, кто только слышал о нем. Кто-то видел его, плавающим на своей лодке по озеру, раскинувшемуся недалеко от монастыря. Кто-то говорил, что видел его поздним вечером в лесу, проводящим свои непонятные диковинные ритуалы, отличающиеся зловещими впечатлениями. Но никто не мог рассказать что-то вразумительное о таинственном шамане. Никто лично с ним не говорил и никто не знал, как так вышло, что рядом с православным монастырем живет шаман язычник. Тарас только и принял за данность, что все поголовно сошлись на том, что шаман сумасшедший и ничего с ним поделать нельзя, так как с помешанного и спроса нет.

Тарасу, как ревностному приверженцу православия всегда были противны любые язвительные нападки на церковную жизнь, и любая хула, критичное отношение к верующим воспринимались им с болезненным чувством стыда за людей, не приемлющих взглядов верующих и выступающих в роли обвинителей и порицателей. Случай с шаманом же показался ему крайне возмутительным в другом отношении. Тарас не мог поверить, что православный монастырь может быть подвержен какому-то влиянию языческой религии.

В те дни Тарас заболел мигренями и до того расстроился, до того в нем возгорелся гнев по отношению к этому шаману, что он посчитал себя неспособным более оставаться в монастыре. Он собрал свои вещи, и с грешными желчными упреками в сторону шамана вскоре покинул обитель, так как уже не мог там оставаться, проводя время спокойно в молитве.

Сам я воспринял эту историю с большим любопытством. Теперь, когда я уже не работал длительное время в типографии, после увольнения по собственному желанию в эти дни я ничем не занимался, и мне очень захотелось посетить этот монастырь. Несмотря на то, что до этого я сомневался в том, что хочу посещать монастыри, постоянно колеблясь и считая себя ненастоящим верующим человеком, теперь же я решил, что готов к тому, чтобы открыть для себя что-то новое.

Мои религиозные взгляды, снова и снова заявлявшие о себе, требовали глубокого осмысления, поэтому я твердо решил, что отправлюсь в эту обитель. Мне захотелось безотлагательно увидеть своими глазами, чем же живут в действительности люди, которые всецело уходят от мирской жизни и поселяются в отдалении от всех. А случай с шаманом только еще больше укрепил во мне это желание.

Я сразу же сообщил Тарасу, что намерен сам отправиться в монастырь, чтобы, наконец, на собственном опыте испытать то, что испытывает паломник, прибывающий в монастырскую обитель. Тарас воспринял эту новость с удивлением, но он был очень рад за меня, хотя и относился всегда с некоторой скептичностью к моему пониманию самого православия. Но он уважал мои взгляды и ценил нашу с ним дружбу.

После этой встречи я вернулся домой, испытав приятное состояние взволнованности. Мне не терпелось отправиться в монастырь и через несколько дней я уже был готов к отъезду. Решив ненадолго сменить обстановку, меня то и дело охватывало удивительное чувство упоения и предвкушения новых впечатлений, которые всегда пробуждаются у путешественника перед тем, как он отправится в дорогу.

Монастырская жизнь для меня всегда была окутана священной тайной. Она казалась очень самобытной, уклад и обычаи которой скрыты от глаз обывателя. Так же, как и полное принятие церковных догматов, на мой взгляд, оставалось прерогативой людей с особым душевным складом. Я всегда сомневался в том, что лично мне такое мировоззрение поможет обрести себя в полной мере. Я редко посещал церковь, а в монастырях мне даже и не приходилось бывать. Может, я, как часто бывает в современном мире не видел в таком мировоззрении полного выражения всех моих духовных потребностей. Но при этом я полагал все же, что мой опыт глубоко личных переживаний был близок опыту тех людей, которые посвящают всю свою жизнь служению Богу. Священнослужители, монашествующие, по-настоящему верующие люди всегда вызывали во мне искреннее почтение, но при этом я всегда чувствовал, что я не такой, как они.

Я часто размышлял о том, в чем могла быть причина такого внутреннего разногласия. Может, мне не хватало знаний, которые могли бы исчерпывающе растолковать многие сложные вопросы веры. Так или иначе, во мне не было такой усердной истовой веры и полного погружения в религиозное миросозерцание, как это происходит в жизни обычного верующего человека. А жизнь абсолютным аскетизмом, посвященная полному слиянию с образом кающегося в своих грехах и набожного человека, казалась для меня недостижимо идеализированным образцом духовной жизни. Я считал, что самое важное в религии это не молитва, не обряды, не полное принятие церковного воззрения, а сами переживания и мысли, которыми человек наполняется, думая о Боге в каждую минуту своей жизни.

Для меня никогда не было особенно важным молиться перед иконами, посещать церковь во время службы в православные праздники, причащаться и исповедоваться. Но истины христианства, несмотря на это всегда живо откликались в моей душе. Обращая взор внутрь себя, я всегда находил, что христианство воплощало для меня высшее добро и мудрость человечества. Но я был отдален и отрешен от самой церкви, как внешнего установителя вечных истин этой самой веры. Это являлось непримиримым противоречием во мне, так как я считал себя христианином, как и многие другие люди.

Может, если бы во мне не было такого неотступного стремления к правде, не было бы критичности по отношению к себе и другим, то я был бы самым заурядным человеком, которого не волнует никаким образом духовная жизнь во всех ее проявлениях. Может, так я всегда и роптал на Бога, думая о том, что если бы некоторые обстоятельства сложились в лучшую сторону, то в моей жизни все было бы иначе. Это было неизбежным роком в моей жизни, и я должен был принять свою судьбу такой, какая она есть.

Глава третья

Долго ворочаясь в постели, переполненный мыслями, я пытался заснуть, и, наконец, около полуночи незаметно для себя окунулся в мир грез. Проснувшись уже ранним утром, я почувствовал себя лучше, так как моя голень перестала изнывать от боли. Я старался как можно меньше беспокоить ногу, и поэтому пролежал в кровати несколько часов, совершенно не двигаясь. Моя хандра также улетучилась, сознание прояснилось и с позитивным настроением я был готов отправляться в дорогу. Я быстро собрал все свои вещи, позавтракал в гостиничном кафетерии и вышел на главное шоссе, чтобы попробовать остановить попутную машину.

Я стоял у дороги с поднятой рукой минут пятнадцать, но одна грузовая машина все же остановилась. Это был небольшой грузовик с тентованным кузовом.

Быстро и без раздумий я забрался в кабину, мельком взглянув на водителя, мужчину крупного телосложения с суровым выражением лица и приплюснутым большим носом. Молча он тут же поехал, как только я уселся и закрыл дверцу машины. Меня немного смутило то, что этот водитель ничего не спросил о том, куда я направляюсь. Узнав у него, куда он едет сам, я приятно удивился. Оказалось, что он направлялся в тот самый монастырь, куда держал путь и я.

Валентин, как звали водителя грузовика, регулярно отвозил провиант для монастырской кухни. Сейчас в очередной раз он совершал рейс. Валентин тут же переменился и стал очень разговорчивым, когда узнал, что нам с ним по пути.

– Я очень люблю туда ездить, если честно, – говорил с восторженностью Валентин, плавно поворачивая руль машины.

– И часто вы там бываете? – спросил я, кивая головой.

– Бывает, что по три раза в месяц, – ответил Валентин в непринужденной манере разговора. – Отвожу все время крупу, овощи, рыбу. Там же хозяйства у них своего совсем нет. Монастырь небольшой и расположен недалеко от города. Газоснабжение, электрификация, все есть. Поэтому они и от хозяйства своего отказались, какое было. Лучше заказывать им провизию из города оказалось. Сейчас не то, что раньше.

– Да, согласен, – заговорил я, внимая Валентину. – В современном мире многое меняется. А другие монастыри есть в этих краях?

– Другие есть, конечно. Но поблизости только этот. Монастырь, хоть и не такой большой, но это наша отрада здесь. Туда стекаются у нас многие городские люди часто. На праздник православный часто приезжают. Сам бываю. Царит там такая гармония у них, что диву даешься. Обитатели, монахи очень приветливые люди и всегда рады принять. А отца Димитрия я давно уже знаю. Игумена монастыря. Поэтому у нас с ним и договор личный имеется, что я отвожу ему сам продукты.

– Понятно. То есть вы в хороших отношениях с настоятелем?

– Да в хороших. И сам он человек замечательный. Прекрасный человек и мудрый богомолец. Я с ним, как это положено беседовал когда-то откровенно. Исповедовался, как говорят правильно. С тех пор мы с ним поладили очень. Я когда приезжаю туда всегда захожу в собор их, ставлю свечки за здравие и его и за здравие родных. Там можно найти успокоение ненадолго от суеты этой мирской.

– Так значит, вы по-настоящему верующий человек?

– Можно сказать и так. Но много грехов у меня, по правде говоря. Не могу справляться сам со всеми напастями. Больше во мне грешных мыслей, чем правильных мыслей богоугодных. Во Христа верю, конечно. Но не сказать, что живу по учению его во всем. Это не так-то просто. Даже вот монахов взять. Живут все время в молитвенном служении Богу, но и то со страстями своими борются все время.

– А знаете, мне очень близок ваш взгляд. То, о чем вы говорите. Я так же сомневаюсь во многих вещах, что касается вероисповедания.

– А то. Все мы люди одинаковые. Все одними и теми же страстями и сомнениями живем. Греха трудно любому избежать. Но монахам, ясное дело, искушений больше всего посылается.

Задумавшись, я обратил внимание на то, как Валентин умно рассуждает. Удивительное дело, что сначала, когда он показался мне суровым внешне я полагал, что он и внутренне окажется груб и неприятен в разговоре. Как верно подмечено, что по внешности судить человека опрометчиво.

– Да. Вы правы. Абсолютно верно Валентин.

– Сейчас посетите обитель и немного отстранитесь от мирского. Соберетесь с мыслями. Это важное и ответственное дело посещать такие места.

– Надеюсь, что все так и будет.

– Однажды я хотел сам там погостить несколько дней. Пожить в монастыре, остановиться в гостином доме, на службы походить.

– И что?

– Там же не кормят мясом, – с виноватым выражением лица ответил Валентин. – А я не могу без него. Вы посмотрите на меня. Я и пост не умею соблюдать. Я обжора еще тот. Поэтому не остался. Вот так вот.

– Я вас понял, – ответил я с ободряющей улыбкой. Валентин же глубоко вздохнул и достал из кармана пачку сигарет. Закурив, он молча уставился в лобовое стекло.

Мы проехали по шоссе еще около получаса. Валентин остановил машину у поворота на грунтовую дорогу в чащу соснового леса. На самой окраине леса, почти у самой дороги одиноко росло небольшое деревце с синевато-черными ягодами. На лице Валентина засияла улыбка и он засмотрелся на это деревце.

– Моя коринка… Подождите минуту. Я сейчас, – сказал он с какой-то интригующей интонацией и вышел из машины.

Валентин быстрым шагом подошел к этому дереву, которое больше напоминало даже кустарник. Словно на какое-то неведомое создание он взглянул на деревце и осторожно поднес руку к нему, касаясь кончиками пальцев ветвей. После чего он сорвал несколько ягод и вернулся к машине.

– Я посадил! – с гордостью произнес Валентин, залезая в кабину. – Ирга! Попробуйте.

Валентин дал мне несколько ягод и я сразу же попробовал их.

– Вкусно. Неужели вы сами посадили это деревце?

– Да. Посадил как раз тогда, как на исповеди бывал у отца Димитрия в первый раз. Так он на меня благотворно воздействовал. Жена дала семена. Я и посадил. Просто захотелось. Думал не вырастет. А оно вот какое у меня вышло. Красота. Ладно. Это так…

– Вы очень душевный человек Валентин.

– Вот сейчас мы и будем уже подъезжать к монастырю, – проговорил он с радостью.