Природа хрупких вещей

Потом смотрю на Кэт, стоящую рядом со мной.

– Здорово, правда? У нас появились новые друзья.

Кэт, конечно же, молчит, но головкой на мгновение прижимается к моей ноге, словно давая понять, что прием гостей – занятие изнурительное.

Глава 7

Вскоре после визита Либби из командировки возвращается Мартин. Он отсутствовал несколько дней, выглядит усталым, не в настроении. Я осведомляюсь о его самочувствии. Казалось бы, что тут такого? Жена беспокоится за мужа. Но у меня ощущение такое, будто я преступила черту дозволенного. Он отрывисто отвечает, что вполне здоров.

Мне не нужно дважды повторять, чтобы я не лезла не в свое дело.

Готовлю для нас на ужин ростбиф с жареными овощами – брюквой и морковью, а на десерт подаю оставшиеся пирожные Либби.

– А мы с Кэт в четверг принимали гостей, – сообщаю я, ставя перед Мартином тарелочку с двумя маленькими пирожными.

Рассказываю ему о знакомстве с Либби и Тимми, о том, что она принесла сладости и мы вместе выпили чаю. Я жду, что муж поинтересуется, о чем мы беседовали. Он воздерживается.

Либо Мартину все равно, что я могла рассказать соседке про наш странный брак, либо он уверен, что я никогда не стала бы делиться подробностями нашей семейной жизни с едва знакомым человеком. При этой мысли я издаю громкий смешок, ведь я и замуж-то вышла за едва знакомого человека.

Мартин поднимает на меня глаза.

– Вспомнила кое-что смешное, – говорю я, но он не уточняет, что именно. – Либби очень приятная женщина, – продолжаю я. – Может, как-нибудь пригласим ее с мужем к нам на ужин?

Мартин проглатывает кусочек пирожного.

– Я не хочу, чтобы в мое отсутствие за меня строили планы, которые я не имею возможности обсудить с тобой. – Это сказано без гнева, но и без теплоты в голосе.

– Я ей ничего не предлагала. А сейчас обсуждаю эту идею с тобой. Никаких планов за тебя я не строила.

Мой муж вытирает салфеткой рот, говорит спокойно:

– Нет.

– Нет? Мы не можем пригласить их к нам на ужин?

– Я не так много времени провожу дома, чтобы еще принимать гостей.

Мартин поднимается со стула и удаляется работать в библиотеку; так бывает каждый вечер, когда он дома. Пора укладывать Кэт спать. Веду ее в библиотеку, чтобы отец пожелал ей спокойной ночи. И он желает – не поднимая головы от бумаг.

Мы с Кэт идем наверх, и я объясняю ей, что папы иногда бывают несчастны, но они глубоко прячут свои чувства и никому не говорят, что их печалит. Думаю, это она должна понять. Как следует укрыв малышку одеялом, я пою ей колыбельную на гэльском языке, которую в свое время пела мне бабушка. Слова колыбельной для Кэт пустой звук, да и для меня, по сути, тоже. За прошедшие годы я почти позабыла английский перевод. Но, когда я умолкаю, с губ Кэт тихо слетает первое слово, которое я слышу от нее за все время нашего знакомства.

– Еще?

И я снова принимаюсь петь.

* * *

На следующее утро Мартин укладывает свой саквояж и снова уезжает.

После обеда я решаю вернуть Либби тарелку из-под пирожных. Наряжаю Кэт в одно из ее самых красивых платьев – ведь мы собираемся нанести светский визит, и вместе мы выходим на улицу.

– Может, побудем там немного, и ты поиграешь с Тимми. Что скажешь на это? – спрашиваю я, когда мы идем через дорогу.

– Да, – тихо отвечает Кэт.

А вот и второе слово! Я порываюсь обнять малышку, но инстинкт подсказывает, чтобы я отреагировала на ее ответ как на нечто совершенно естественное. Впрочем, это так и есть.

Звоню в дверь, и спустя несколько секунд она отворяется. На пороге стоит опрятная пожилая женщина в черно-белой униформе горничной.

– Что вам угодно?

– Либби дома? – спрашиваю я.

– Миссис Рейнолдс принимает гостей. Вас ожидают?

Несколько секунд я просто смотрю на нее. Потом все-таки отвечаю:

– Нет, не совсем. Просто я принесла тарелку Либ… миссис Рейнолдс. Я живу в доме напротив, через дорогу. Несколько дней назад она приходила к нам, приносила пирожные.

Женщина смотрит на тарелку и, видимо, узнает в ней предмет посуды Рейнолдсов. Потом переводит взгляд на Кэт, вероятно, решая, стоит ли пригласить нас в дом. В следующую секунду она широко распахивает дверь.

– Подождите в холле, пожалуйста. А я пойду узнаю, примет ли вас миссис.

Входим в красиво убранный холл – мраморный пол, роскошный ковер, отливающие блеском деревянные панели, – и я слышу женские голоса. Только теперь до меня доходит, что прежде следовало послать записку. Именно так поступила бы Либби.

Только горничная собирается уйти, чтобы доложить о нас Либби, та сама появляется в холле. Из гостиной, наверное, вышла, предполагаю я. Вероятно, услышала звонок. На ее лице отражаются удивление и даже испуг, но потом эти эмоции исчезают за маской приветливой любезности. Она идет к нам. На ней восхитительное синее платье из вощеного ситца с кружевной отделкой цвета слоновой кости на рукавах и горловине. Оно переливается и шуршит в такт ее поступи.

– Миссис Хокинг, – учтиво произносит Либби. – Как хорошо, что вы зашли. К сожалению, сейчас я не могу уделить вам время.

– Это ничего, – столь же учтиво отвечаю я. – Мы с Кэт просто хотели вернуть вам тарелку. Большое спасибо за пирожные.

– Пожалуйста. – Либби награждает меня милостивой улыбкой.

Я протягиваю тарелку, но Либби и не думает забирать ее у меня. Это делает горничная.

Либби чуть-чуть наклоняется ко мне.

– Ко мне на чай пришли дамы из Академии. Простите, ради бога.

Вроде бы она говорит искренне, но я не могу избавиться от ощущения, что Либби досадует на наш внезапный приход, а вовсе не на то, что она не может уделить мне время. Очевидно, она уже осознала, что мы с ней из разных миров. У меня нет горничной, нет подруг, которых я могла бы пригласить на чай. Мой муж не возвращается домой с работы каждый вечер. Нашему бракосочетанию не предшествовал период ухаживаний, о котором я могла бы рассказать; я не храню в кедровом сундуке завернутое в полотно свадебное платье, которым можно было бы похвастаться. У меня есть дочь, но нет воспоминаний о том, как я произвела ее на свет, как радовалась ее первым шажкам, как слушала ее смех и плач. Я топчусь в нерешительности на ковре, понимая, что должна повернуться и уйти.

– Может быть, в другой раз? – Либби мило улыбается мне.

– Да… это было бы… чудесно. – Наконец я выхожу за порог. – Еще раз примите благодарность за гостинец и ваш визит.

– До свидания! – расплывается в широкой улыбке Либби. Дверь закрывается.

– Что ж, поиграем с Тимми в другой раз, – демонстрирую я притворный оптимизм. Кэт как будто чувствует, что я сильно разочарована. Она смотрит на меня снизу вверх, и в глазах ее светится блеск понимания.

– Все будет хорошо, милая, – говорю я. – Просто я надеялась, что сегодня мы пообщаемся с нашими соседями. А давай нарисуем что-нибудь для Тимми? Хочешь?

– Да, – шепотом отвечает Кэт.

Я стискиваю ее ручку. В глазах щиплет от слез. Несмотря на неудавшийся светский визит, утро не окончательно потеряно. Кэт произнесла еще одно слово.

* * *

Какое-то время Либби не дает о себе знать, и я, набравшись смелости, бросаю в почтовый ящик Рейнолдсов записку, в которой приглашаю Либби и Тимми пообедать у нас на следующий день. К моему удовольствию, спустя несколько часов горничная из дома напротив приносит мне ответ Либби: та сообщает, что будет рада нас навестить.

Почти всю вторую половину дня мы с Кэт приводим в порядок задний дворик с садом: выпалываем сорняки, высаживаем новые клумбы, полируем железные садовые стулья с витыми ножками и спинками и такой же столик – в общем, делаем все, чтобы наш дворик стал похож на райский уголок. Заходим в дом, чтобы перекусить и освежиться, и, пока утоляем жажду, слышим звонок в дверь. На крыльце стоит хозяйка пансиона, миссис Льюис, со свертком в руке. Губы ее раздвинуты в полуулыбке.

– О боже! Миссис Льюис! – восклицаю я. – Входите, прошу вас.

Немолодая женщина с опаской переступает порог, словно пытается решить для себя, правильно ли она поступила, что вообще приехала сюда.

– Как же я рада, что вы пришли, – продолжаю я. – Позвольте, я заберу у вас шляпку и пальто? Выпьете с нами чаю?

– Нет, спасибо. Я всего на минутку, – отвечает миссис Льюис. – Вот, привезла ленты для волос, что принадлежат Кэтрин. Они были у меня все время. Я давно собиралась их вам вернуть.

Она вручает мне сверток.

Я не знаю, что сказать. Миссис Льюис тащилась через весь город лишь для того, чтобы вернуть несколько ленточек?

– Мне жаль, что вы взяли на себя столь тяжкий труд, – говорю я. – Вы очень добры.

– Да, наверное, можно было бы послать их по почте, но мне хотелось посмотреть, как вы и малышка поживаете.

– Я безумно рада, что вы нас навестили, – уверяю я миссис Льюис. И я не кривлю душой. Не так давно я сама хотела навестить хозяйку пансиона и жалела, что не знаю ее адреса.

В холл выходит Кэт, чтобы посмотреть, кто пришел. Ее взгляд, обращенный на миссис Льюис, полнится тоской и сомнениями, словно она боится выдать, что рада гостье.

– Здравствуйте, мисс Кэтрин, – с улыбкой приветствует миссис Льюис девочку.

Кэт застенчиво льнет к моей ноге.

– Миссис Льюис приехала проведать нас, – объясняю я. – Она привезла твои ленты, которые мы случайно забыли в ее доме. Здорово, правда, милая?

Кэт медленно кивает, не отрывая глаз от пожилой женщины.

– Миссис Льюис, посидите с нами, пожалуйста, – приглашаю я.

– Всего минутку.

Я веду ее в гостиную и опять предлагаю чай или кофе, но она снова отказывается. Наступает неловкое молчание. Миссис Льюис переводит взгляд с меня на Кэт и обратно. Я догадываюсь, что она хотела бы побеседовать со мной наедине.

– Кэт, солнышко, – весело обращаюсь я к девочке. – Будь добра, полей во дворике цветы, до которых у нас с тобой еще руки не дошли.

Девочка, не сказав ни слова, выходит из комнаты.

– Вижу, малышка все такая же, – с грустью произносит миссис Льюис.

– Вообще-то, прогресс есть. Улучшения происходят постепенно, помалу, но они есть. Думаю, в конце концов она оправится от всего, что на нее свалилось. Но это дело времени.

– Что ж, надеюсь, вы правы. – Миссис Льюис замечает на камине нашу с Мартином свадебную фотографию, которую я уговорила мужа оплатить. Потом снова поворачивается ко мне. – А вы как? Хорошо живете с мистером Хокингом?

– Хорошо.

– Рада это слышать.

И мы снова молчим. Я догадываюсь, что миссис Льюис не знает, как приступить к цели своего визита.

– Миссис Льюис, вы желаете о чем-то меня спросить? – прихожу ей на помощь.

Она заметно расслабляется. Потом наклоняется ко мне, словно боится, что у стен есть уши и они передадут Мартину наш с ней разговор.

– До вашего приезда я очень беспокоилась за девочку и ее отца, – шепчет женщина. – Вам известно, что он оставлял ее одну в их комнатах на целый день, а то и на ночь?

Я недоуменно смотрю на нее. Наверняка миссис Льюис что-то напутала.

– Вы слышите? Он оставлял ее одну на целый день и даже на ночь! Я сказала ему, что это опасно, что я готова присматривать за ней в его отсутствие. Она ведь совсем крошка!

– Вы… уверены? – наконец спрашиваю я. – Уверены, что он не брал ее с собой?

– Она спускалась вниз, чтобы поесть! А потом снова поднималась в свою комнату!

Я не нахожу слов для ответа. Матери знают, что нельзя оставлять пятилетних детей одних дома на целый день, тем более, не приведи Господи, на ночь. Разве отцам это не известно?

Я молчу, и миссис Льюис продолжает:

– Он никогда не обнимет ее, не поцелует. Не беспокоится о ней, не переживает о том, что она не разговаривает. Это ненормально.

Я чувствую, как у меня вытягивается лицо, ибо я осознаю, что тоже это заметила: Мартин никогда не обнимает и не целует Кэт. Он вообще к ней не прикасается. Я относила это за счет того, что он пребывает в глубокой скорби. Да, наверное, он горюет. Но ведь он еще и отец. Даже скорбящий человек помнит о том, что у него есть ребенок.

– Меня это наводит на мысль, что это не его родная дочь, – говорит миссис Льюис. – Я понимаю, грешно так думать, но ничего не могу с собой поделать. А вы ведь совсем недолго знаете мистера Хокинга. Просто я… – Ее голос сходит на нет. – Девочка мне однажды шепнула, что это она виновата в смерти мамы. Что мама заболела из-за нее. Разумеется, я спросила, почему она так решила. Она не ответила. И с тех пор больше ничего не говорила. Ни слова. Я сообщила мистеру Хокингу то, что она мне сказала, а он повел себя так, будто ему все равно.

Я смотрю на гостью, утратив дар речи.

Секундой позже миссис Льюис внезапно засобиралась.

– Зря я пришла. Зря все это вам сказала. Пойду я, пожалуй.

Я тоже поднимаюсь на ноги и, все еще не в состоянии произнести ни слова, провожаю ее к выходу.

– Спасибо за ленты, – благодарю я деревянным голосом, открывая дверь. И впрямь лучше бы миссис Льюис не приходила.

С минуту мы стоим в молчании. Потом миссис Льюис трогает меня за руку.

– Простите, если я наболтала лишнего. Вы мне кажетесь добропорядочным человеком, а девочка… Неправильно это, что она не разговаривает, а он махнул на нее рукой. Я ночами не сплю, думая об этом. Простите. Может, мне и не стоило вам все это рассказывать.

Охваченная тревогой, я проглатываю комок в горле. Миссис Льюис ошибается. Мартин просто опечален, раздавлен горем. Тем не менее для нас с Кэт он купил этот чудесный дом. Хорошо к нам относится. Миссис Льюис ошибается.

Я прокашливаюсь.

– Миссис Льюис, мы с мужем считаем, что Кэт не следует торопить. Со временем она оправится от того, что потеряла мать. Ей уже с каждым днем все лучше и лучше, уверяю вас. А Мартин, возможно, не понимал, что Кэт еще маленькая и ее нельзя оставлять одну. Но вы помогли ему это осознать, и он сразу же послал за мной. Кэт подрастет, и я объясню ей, что вовсе не заботы о ребенке вызывают чахотку.

Мне и самой кажется логичным все, что я говорю.

– Он – любящий отец и хороший муж, – продолжаю я. – Он тоже до сих пор пытается оправиться после смерти первой жены. К тому же в жизни у него было много и других горестей.

Миссис Льюис с минуту пристально смотрит на меня.

– Конечно, – произносит она, но я вижу, что мои слова ее не убедили. – Вы позволите попрощаться с девочкой?

У меня на языке вертится «нет», но мой отказ лишь укрепит ее в своих чудных подозрениях. Да и меня тоже.

– Разумеется.

Мы идем через кухню во двор, где Кэт старательно поливает клумбы из жестяной лейки. Девочка обращает на меня взгляд.

– Солнышко, миссис Льюис уходит. Подойди, поблагодари ее за визит и за ленты, что она принесла.

Кэт ставит лейку на землю, подходит к миссис Льюис и смотрит на нее, моргая. Глаза у девочки такие же красивые, как у Мартина. Прямо точь-в-точь как у Мартина.

Миссис Льюис наклоняется, заглядывает ей в лицо.

– Я рада, что ты живешь в чудесном доме и у тебя есть новая мама, которая заботится о тебе. – Она гладит девочку по щеке. Кэт не вздрагивает, но и не кидается в объятия женщины, которая до моего появления присматривала за ней во время долгих отлучек Мартина. – Будь хорошей девочкой и слушайся свою новую маму, договорились?

Кэт кивает.

– Милая, попрощайся с миссис Льюис, – прошу я, мысленно умоляя малышку произнести заветные слова.

– До свидания, – тихо роняет Кэт.

Миссис Льюис улыбается. Наверное, она немного успокоилась, услышав голос Кэт. Она выпрямляется во весь рост и поворачивается ко мне:

– Если вам что-то понадобится, обращайтесь.

– Непременно, – со всей учтивостью отвечаю я. Затем провожаю миссис Льюис к выходу, открываю дверь. – Еще раз благодарю вас, миссис Льюис, за визит.

Женщина прощается, я запираю за ней дверь. У Кэт теперь много новых лент, потому, возвращаясь к дочери, я без всякого сожаления бросаю сверток миссис Льюис в мусорное ведро.

* * *

На следующий день к нам на обед приходят Либби с Тимми. Мы с Кэт приготовили поднос с закусками, маленькие сэндвичи без корочки, заливное и лимонный торт из взбитого теста. Погода солнечная, во дворике уютно, Кэт с Тимми, пообедав, мелками рисуют на каменных плитках. Точнее, рисует Кэт, а Тимми наблюдает – он еще мал, чтобы рисовать.

Кажется, ну просто идеальный денек. Однако я чувствую, что Либби меня воспринимает не как новую соседку, а как человека, нуждающегося в опеке и покровительстве, – как несчастную женщину, которая от безысходности вышла замуж за первого встречного. Либби, как и подобает доброй христианке, считает своим долгом время от времени проявлять обо мне заботу. Приглашение на обед она приняла из милосердия.

Прощаясь с ними, я напоминаю Либби, что буду рада посидеть с малышом Тимми, если обстоятельства потребуют ее присутствия на каком-то мероприятии. Либби сердечно благодарит меня за предложение о помощи и за вкусный обед.

Я говорю, что мы получили огромное удовольствие от общения с ней и Тимми.

– Давайте как-нибудь в скором времени еще раз пообедаем вместе! – Она благожелательно улыбается, держа на руках сына.

– С радостью. – Я тоже расплываюсь в притворной любезной улыбке.

Либби с сынишкой переходят улицу, и я закрываю дверь. Смотрю на Кэт, стоящую подле меня.

– Тебе сегодня было весело?

Кэт неубедительно кивает.

– Да, мне тоже, милая. Пойдем наводить порядок.

Убирая посуду, я принимаю решение: мне не нужна дружба Либби, если при каждой нашей встрече я буду чувствовать, что она снисходит до меня из милости. Подружусь с кем-нибудь еще. Может быть, в англиканской церкви, если найду здесь такую, или, например, с одной из мамочек, гуляющих в парке. И отныне я никому не стану рассказывать о том, как познакомилась с Мартином. Если Кэт будут принимать за мою родную дочь, я не буду разубеждать. Если станут спрашивать, почему она не разговаривает, объясню, что она просто молчалива от природы.

Ни в чьей благотворительности я не нуждаюсь.

Я не несчастная женщина, выскочившая замуж за первого встречного.

Я – жена и мать, живу в красивом доме, ношу красивые наряды и сплю в теплой постели.

Наконец кухня снова блестит. Мы с Кэт идем в гостиную и садимся читать. Мой взгляд падает на свадебное фото в золоченой рамке на камине. Вот это я и есть, говорю я себе. Миссис Мартин Хокинг.

* * *

Апрель сменил май. Потеплело. Как-то в воскресенье после обеда мне удается уговорить Мартина прогуляться со мной и Кэт до океана, пройтись по берегу, а потом устроить пикник в парке «Золотые ворота». Во время прогулки мы встречаем много людей, отдыхающих семьями, и меня вдохновляет, что мы очень похожи на них.

В этот вечер я счастлива. По пути домой смотрю на Мартина и чувствую, что меня влечет к нему, что я хочу спать с ним в одной постели. В конце концов, он мой муж. Ко мне давно не прикасался мужчина, но близости с мужчиной я сама не желала, даже сомневалась, что такое желание вообще когда-нибудь снова возникнет. Пугающее, волнующее ощущение, но приятное.

Укладываю Кэт спать, затем удаляюсь в свою комнату и с особой тщательностью готовлюсь ко сну. Расчесываю волосы до блеска, сбрызгиваю шею розовой водой, выбираю самую красивую ночную сорочку из тех, что у меня есть. А потом, перед тем как скользнуть под одеяло, распахиваю дверь в свою спальню.

Жду, когда Мартин поднимется наверх, прислушиваюсь к каждому шороху. Сердце трепещет. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем с лестницы доносятся его шаги. На верхней площадке он останавливается. Может, смотрит на мою спальню? Секундой позже я слышу, как он входит в свою комнату и затворяет дверь.

Надежда трепещет, постепенно угасая. Возможно, Мартин не расценил открытую дверь как приглашение. Или еще не готов к новым отношениям.

Или я ему не желанна.

Возможно, он проигнорировал меня по всем этим причинам, вместе взятым, и еще каким-то.

Поворачиваюсь на бок. Дверь и не думаю закрывать. Я разочарована и обижена. Пусть думает что хочет про распахнутую дверь. Я не стану вылезать из постели, чтобы затворить ее, – слишком устала.

На протяжении последующих недель после визита миссис Льюис я внимательно наблюдаю за Мартином и Кэт и прихожу к выводу, что своим отношением к дочери он мало чем отличается от других отцов, которых я видела у себя на родине, в Ирландии. Они не изливали на детей свою любовь. Не имели такой привычки. Их привязанность выражалась в умении обеспечивать детей.

В присутствии Мартина Кэт по-прежнему почти не разговаривает, но, когда мы с ней остаемся вдвоем, она произносит все больше и больше слов. С каждой неделей наша семейная жизнь входит в более естественное русло, если не считать, что в те дни, когда Мартин ночует дома, сплю я с распахнутой дверью, а он будто этого не замечает. Мама в ответном письме выразила беспокойство, что я приняла опрометчивое решение, выйдя замуж за Мартина, и я поспешила ей написать, что устроена прекрасно во всех отношениях.

Мартин обеспечивает нас всем необходимым; этого у него не отнять. Подруг как таковых у меня нет, но, оказывается, мне они и не очень-то нужны. Мне нравится спокойная размеренная жизнь, какую мы ведем с Кэт.

В июне Кэт исполняется шесть лет. В день ее рождения Мартин в отъезде, но двумя днями позже он возвращается домой с кукольным домиком и блестящим красным трехколесным велосипедом. Эти подарки я попросила его купить в «Эмпориуме». Втроем мы идем на цирковое представление, что дают в Павильоне механики, и Кэт впервые пробует засахаренное яблоко. Она смотрит комические номера в исполнении клоунов, и я впервые вижу, как лицо ее озаряет настоящая улыбка.

Однажды вечером в августе, уложив Кэт спать, я завариваю ромашковый чай для себя и для Мартина. На улице идет несильный дождь, ласково постукивающий в окна и по крыше. Я разливаю чай по чашкам. В кухню входит Мартин.

– Я заварила нам чай, – говорю я.

– Давай выпьем здесь, в кухне, – предлагает он. – Мне необходимо кое-что с тобой обсудить.

Голос у него не сердитый, но я все равно обеспокоена. Невольно думаю, что, наверное, чем-то заслужила его неодобрение. Ставлю чашки на столик, и мы садимся.

– У меня есть кузина, она живет в нескольких милях отсюда, как раз на пути моего следования, – объясняет Мартин. – Белинда – дочь тети и дяди, у которых я воспитывался после смерти родителей. Переехав на запад, моя кузина, как и я, отказалась от общения со своими родными. Долгое время даже со мной знаться не желала. Но в последние месяцы я постепенно наладил с ней отношения.

– Так это же замечательно! – восклицаю я, испытывая огромное облегчение. – Я буду рада с ней познакомиться.

– Пожалуй, это ей предлагать рановато, – качает головой Мартин.

– Вот как?

– В Калифорнии ей тоже живется несладко. Несколько лет назад муж бросил ее ради другой женщины. Она испытывает финансовые трудности, и мне удается немного ей помогать.

– Ты очень добр, – говорю я совершенно искренне.

– Белинда с детства увлекается растениеводством, умеет делать всевозможные травяные настои. Она придумала рецепт тонизирующего средства, которое стимулирует рост волос у лысеющих людей. Правда, по части сбыта своей продукции она совершенно беспомощна, и я намерен ей в этом помочь.

– В самом деле? И как же?

– Бутылки с тоником привезу сюда – для вызревания. Тоник наиболее эффективен, если прежде его выдержать в погребе. У нее погреба нет, а у нас есть котельная. По пути домой я заберу готовый тоник и в свободное от работы время буду предлагать его на продажу в разные магазины. У самой Белинды это не получится. Она очень замкнутый человек, из дома лишний раз шагу не ступит. Если ее тоник начнет пользоваться спросом, ей не придется беспокоиться за свое будущее.

Я до глубины души тронута его нежной заботой о кузине. Так и хочется подойти к Мартину и стиснуть его руку. Но обычно мы прикасаемся друг к другу только тогда, когда муж помогает мне подняться в экипаж или выйти из него.

– Я рада, что ты ей помогаешь, – говорю я. – Искренне рада. Надеюсь, вскоре она пожелает нас навестить. Или, может быть, мы с Кэт вместе с тобой навестим ее.

– Может, как-нибудь и навестим. – Мартин отпивает из чашки чай.

– Белинда знает обо мне?

Он ставит чашку на блюдце.

– Знает, что я недавно снова женился. Но она пока не готова к общению с новыми родственниками. Возможно, еще не скоро будет готова. А может, и никогда. Поживем – увидим.

– Хорошо. От меня какая-то помощь требуется?

– Нет, – быстро отвечает Мартин. – На первых порах тоник немного бродит, поэтому после того, как я поставлю бутылки в котельной, их нельзя ни перемещать, ни взбалтывать, иначе средство будет загублено. А изготовление каждой партии – удивительно трудоемкий процесс. Самое лучшее, что вы с Кэт можете сделать, это вовсе не заходить в котельную, а то еще опрокинете бутылки.