Дело в отеле Семирамида. Бегущая вода. Серия «Мир детектива»

Они перешли бергшрунд с меньшими затруднениями, чем ожидали, и, поднявшись по морене, углубились в ущелье под южной стеной пика Шардонрэ. Наверху морены Жан остановился, и они позавтракали. Перед их глазами мертвая белизна снежного хребта вдруг стала окрашиваться нежным розовым оттенком. И все вершины гор внезапно вспыхнули.

– Солнце, – сказал Чейн.

Сильвия поглядела через долину. Большой ледяной треугольник Зеленого пика сверкал и искрился.

Склоны Ле Друат и Мон-Долана были усыпаны драгоценностями. И даже черные обрывы Тур-Нуар казались теплее и приветливее. Но в конце глетчера сплошная стена скал, загибавшаяся полукругом, оставалась мертвенно-черной, и ледник у ее подножия – мертвенно-белым. В одном месте этой стены было углубление, с которого спускалась ленточка льда.

– Это – перевал Долан, – сказал Чейн. – Солнце редко туда проникает.

Сильвия содрогнулась, поглядев туда. Она никогда не видела ничего столь мрачного, столь зловещего, как этот отвесный занавес скал с его ледяной лентой.

– Он выглядит опасным, – сказала она медленно.

– Он требует осторожности, – ответил Чейн. – Особенно в это время года, когда так мало снега.

– Да, тысяча двести футов льда под углом в пятьдесят градусов. На перевале Долан нельзя поскользнуться.

Сильвия замолкла. Потом она нерешительно заговорила:

– И вы сегодня делаете этот переход?

С еще большим колебанием Чейн ответил:

– Собственно, нет. Ведь эта ваша первая гора. А у вас только два проводника.

– Сколько же мне их надо было взять для пика Аржантьер? Двенадцать? – воскликнула Сильвия.

Чейн слабо улыбнулся.

– Ну, нет, – сказал он. – Два обыкновенно достаточно, если только…

– Если только турист не очень неловок, – закончила она. – Благодарю вас, капитан Чейн!

– Я не хотел этого сказать! – воскликнул он и не знал, сердится она или нет.

– Видите, по правде сказать, – выпалил он, – я хотел подняться с вами на пик Аржантьер.

Улыбка появилась на ее губах.

– Я польщена, – сказала она. И по голосу чувствовалось, что она очень рада.

– О, это было бы не только ради вашего общества, – сказал он и добавил: – Кажется, я не очень вежлив.

– Не очень! – ответила она.

– Я вот что хотел сказать, – объяснил он. – С тех пор, как мы вышли сегодня утром, я все время вспоминал свои ощущения при первом восхождении. Наблюдая за вами, вашей жаждой жить полной жизнью в этот день, я почти чувствую себя так, как будто я впервые в горах, а пик Аржантьер – моя первая вершина.

Кровь прилила к ее щекам.

– Вот почему вы меня спрашиваете о том, что я думаю и чувствую? – спросила она.

– Да.

– А я думала, что вы меня испытываете, – сказала она медленно. – Я думала, вы хотите знать, гожусь ли я куда-нибудь.

Они снова двинулись по морене. Скоро они спустились на глетчер, спускавшийся из расщелин пика Аржантьер и впадавший в большой ледник. Скоро они подошли к крутому камину, образованному стоком воды; он вел к хребту у самой вершины.

– Вот наш путь, – сказал Жан.

Они снова поели и стали подниматься по скалам, с левой стороны камина. Сильвия шла второй за своим проводником. Жан поднимался быстро, и Сильвии нужно было прилагать большие усилия, чтобы не задержать его. Они поднимались так около часу. Потом Жан остановился на удобном уступе, и Сильвия могла поглядеть вниз. До сих пор она поднималась лицом к скале, и глаза ее только искали, куда поставить ногу и где зацепиться рукой. Теперь она взглянула вниз и была поражена. Так глубоко и далеко казался ледник, который она оставила, такими крутыми скалы, по которым она поднялась.

– Вы не устали? – спросил Чейн.

Сильвия в ответ только засмеялась. Устала! Когда сон становился действительностью, когда она взаправду была на склоне горы. Когда они достигли снежного склона, она остановилась, освещенная солнцем. Вся местность к востоку разворачивалась перед ее глазами. Она не замечала других, и когда Чейн спросил ее: «Вы не разочарованы?», – она даже не ответила. У нее не хватало слов, чтобы выразить свое волнение.

Со снежного склона оставалось еще обойти скалистую вершину, подъем на которую был с другой стороны. Проводник начал вырубать ступени во льду. Склон был крутой, лед – очень твердый.

– Достаточно ли часты ступени? – спросил Чейн.

– Да, – ответила Сильвия, хотя ей приходилось делать очень большие шаги.

Подъем по ледяному склону был опасным, но Сильвия блестяще выдержала испытание. Часа два, непрерывно работая кирками, они медленно поднимались вверх. Вдруг Чейн и проводник, шедшие впереди, расступились.

– Сюда, мадмуазель, – сказал Чейн.

Сильвия сделала еще шага два вверх и вскрикнула. Она вдруг заглянула через верх горы, увидела Зеленый пик и вершину Монблана, как ей говорил Ревалью. Проводник отступил, чтобы она могла первая подняться на самую вершину. Она стояла на тонкой снежной коре, а заледенелые скалы от ее ног круто спускались вниз к глетчеру. Первый взгляд она бросила на перевал Долана. Даже в этот час, когда вся долина была залита солнцем, уголок у верха ледника Аржантьер оставался мертвенно-бледным. Она вздрогнула еще раз, глядя на него. Чейн присоединился к ней. Они сели, поели и около часа грелись на солнце.

– Лучшего дня вы не могли ждать, – сказал Чейн.

Только несколько белых лоскутов облаков местами плыли по небу, и тени их догоняли друг друга на сверкающей поверхности снега и льда. Прямо перед нею вздымалась пирамида Зеленого пика, справа – красивые очертания Ле Курт и Ле Друат. Сильвия лежала на восточном склоне Аржантьер, глядя вниз, ничего не говоря и не слушая ни одного слова. В душе ее царил мир. Долгое напряжение ума и мускулов, возбуждение этого последнего подъема по льду – все миновало и принесло с собой награду. Она глядела на тихий, мирный мир, удивительно яркий, удивительно прекрасный, с чудесными красками.

– Да. Вы не могли желать лучшего дня для вашего первого восхождения, – сказал Жан, стоявший рядом с ней. – Но это не ваше первое восхождение!

Она повернулась к нему.

– Нет, первое!

– Тогда, мадмуазель, у вас большие таланты. Когда вы были на ледяном склоне, вы двигались по нему так, как делают только опытные альпинисты. А на скалах вы умели и хвататься рукой, и ступать. Такое умение обычно достигается долгой практикой, – он задумчиво на нее посмотрел. – Кстати, мадмуазель, вы мне кого-то напоминаете, не знаю – кого, не знаю – почему. Но вы мне очень напоминаете кого-то.

Было пора уходить.

– Я никогда этого не забуду, – сказала она. – Никогда.

Она стояла и смотрела через край Аржантьер. Чейну казалось, что она медленно приходила к какому-то большому решению, которое должно было как-то затронуть всю ее жизнь. Потом она сказала, и ему почудилось, что она приняла какое-то решение:

– Не знаю, вернусь ли я сюда когда-нибудь.

Они стали спускаться, и снова Сильвия поразила их своим инстинктивным умением. Она спускалась спиною к склону и умело, под должным углом, ставила кирку в лед, чтобы спуститься к следующей ступени.

– А, мадмуазель, я знаю, кого вы мне напоминаете! – воскликнул он. – Я за вами наблюдал. Теперь я знаю!

– Кого же?

– Английского господина, с которым я много лет тому назад лазил по горам в течение целого сезона. Капитан Чейн, наверное, знает его имя – Габриэль Струд.

– Габриэль Струд! – воскликнула она и засмеялась. – Я тоже знаю это имя. Вы льстите мне, Жан.

– Нисколько, мадмуазель, – настаивал проводник. – Я не скажу, что у вас его умение – откуда вам его было взять? Но некоторые движения и некоторые повороты рук и ног – да, мадмуазель, вы напоминаете мне его!

Сильвия в то время больше не думала об этих словах. Они перешли через ледник Аржантьер и снова вышли на каменистую тропу, по которой поднимались утром. В три часа дня они снова стояли на площадке перед Лоньянским шале. Там она остановилась.

– Вы устали? – спросил Чейн.

– Нет, – ответила она. – Но этот день многое переменил в моей жизни.

Подошли проводники, и она больше ничего об этом не говорила. Но Чейн не сомневался, что она имела в виду то решение, которое приняла на вершине горы.

– Вы здесь ночуете? – спросила она.

– Да.

Она быстро на него взглянула и отвернулась.

– Вы будете осторожным там, в тени?

– Да.

– Я очень благодарна за то, что вы пошли со мной, – сказала она, и снова смирение в ее голосе тронуло и задело его. – Я очень благодарна, – и тут она улыбнулась, – и я несколько горжусь этим.

– Вы в хорошее для меня время пришли в Лоньян, – сказал он, пожимая ей руку. – Я буду завтра переходить через Долан с легким сердцем.

Они пожали друг другу руки, и он спросил:

– Я вас больше не увижу?

– Это будет зависеть от вас, – сказала она просто.

– Я бы этого хотел. Например, в Париже, или где вы часто бываете. Я теперь в отпуске на несколько месяцев.

Она подумала и сказала:

– Если вы мне дадите ваш адрес, я напишу вам. Я думаю, что буду в Англии.

– Я живу в графстве Суссекс, на Южных Холмах.

Она взяла его карточку и, повернувшись к горам, показала на пик Аржантьер.

– Мне это будет сниться ночью.

– Наверное, нет, – ответил он. – Вам будет сниться бегущая волна.

Она поглядела на него, удивленная, что он запомнил это ее странное свойство. Потом она повернулась и направилась вниз, к сосновым лесам, к деревне Ле Тин.

Сильвия расстается с матерью

Миссис Тезигер в день восхождения Сильвии на горы устроила пикник среди искусственных развалин по дороге в Салланш с несколькими праздношатающимися разных национальностей.

– Очаровательно, очаровательно, – кричала она, восторгаясь искусственным озером и искусственными скалами. Она пожимала своими хорошенькими плечами, думая о странностях своей дочери, которая, наверное, испортит свой цвет лица в этих нелепых горах. К вечеру она отправилась в казино, где играла в баккара в компании, которую было бы лестно для нее назвать сомнительной. Она была довольна, что на ночь и два дня избавилась от своей неудобной дочери.

– Сильвия не подходит.

Она давно уже привыкла так жаловаться. Сильвия все меньше и меньше подходила к жизненному плану миссис Тезигер. Не то, чтобы девочка сопротивлялась или жаловалась. Миссис Тезигер поняла бы и протесты, и жалобы. Она сумела бы с ними справиться. Были бы маленькие сцены с обвинениями в неблагодарности, в непослушании, а миссис Тезигер ничего не имела против таких маленьких сцен. Но Сильвия никогда не жаловалась. В ней была сдержанность, была загадочность, которая подчас была неприятна ее матери. «У нее нет сочувствия», – говорила миссис Тезигер. Кроме того, Сильвия выросла, становилась красавицей. Миссис Тезигер делала все, что могла. Она одевала ее, как маленькую девочку. Сильвия опять-таки не жаловалась. Она следовала своему обыкновению и загораживала свой внутренний мир от всего, что ей не нравилось. Но миссис Тезигер этого не знала. Она иногда взглядывала на дочь в ее слишком коротком кружевном платье, с ее слишком высокими каблуками, ее слишком большой и фантастической шляпой, и видела, что ее лицо, напоминавшее Мадонну, обращалось к матери, и ее глаза задумчиво ее разглядывали. И миссис Тезигер от этого становилось не по себе.

– Вы спрашиваете меня про мою дочь? – сказала она однажды мосье Птигра. – Право, я ничего про нее не знаю, кроме одной смешной вещи.

– ?!

– Ей всегда снится бегущая вода. Можете вы представить себе что-либо более нелепое, чем дочь, которой снится бегущая вода?

Мосье Птигра был крупный, широкоплечий, необычный человек, носивший плащ и шляпу бандита.

– Я скажу вам, мадам, про вашу дочь! – заявил он мрачно. – По-моему, у нее обреченный вид.

Миссис Тезигер это несколько утешило: было интересно иметь дочь с обреченным видом.

– Не знаю, заметили ли это другие, – сказала она.

– Нет, – сказал мосье Птигра. – Только я!

– Как это похоже на Сильвию, – воскликнула миссис Тезигер, – у нее обреченный вид, и она не умеет этим воспользоваться!

Но в глубине ее недовольства была женская ревность к более молодой сопернице. Мужчины начинали обращать внимание на ее дочь. То, что Сильвия никогда не пыталась соперничать с ней, еще более уязвляло мать. Она чувствовала себя поблекшей, желтой рядом со свежим лицом дочери; она гуще накладывала румяна; она с тревогой смотрела на гусиные лапки, расползавшиеся от углов ее глаз…

Сильвия прибыла в отель к обеду. Когда она сидела с матерью за кофе к обеду, мосье Птигра остановился перед их столиком. Он покачал своей головой, которую друзья называли львиной.

– Мадмуазель, – сказал он. – Я завидую вам.

Сильвия смотрела на него со своей насмешливой улыбкой.

– Почему же, мосье?

– Я наблюдал за вами за обедом. Вы принадлежите к тем избранным, мадмуазель, которым снежные вершины раскрывают свою тайну.

Улыбка исчезла с лица Сильвии.

– Может быть, это верно, мосье, – сказала она серьезно.

– Тайна? Это смехотворно! – вмешалась мать. – Не забудь смазать лицо кольдкремом на ночь, моя милая.

Сильвия, видимо, не обратила внимания на замечание матери.

Мосье Птигра покачал головой и поглядел на Сильвию.

– Мне эти горы ничего не говорят, мадмуазель, – сказал он, вздыхая. – Я только раз поднимался, чтобы на них взглянуть.

Миссис Тезигер, однако, еще в этот день услышала о том, что Сильвии сказали горы. После обеда она с дочерью сидела в саду, при лунном свете, над ними поднималась стена гор, молчаливая и темная, а перед ними светились огоньки маленького города. Сад гостиницы был на склоне между горой и городом, лунный свет заливал белым сиянием его лужайки и сквозил сквозь ветви деревьев. Служитель подошел к миссис Тезигер и принес ей письма. Для Сильвии писем не было. Она их и не ждала, так как не имела подруг; а хотя мужчины иногда ей и писали, она им не отвечала.

На столике рядом горела лампочка. Миссис Тезигер открыла письма и стала их читать. Она бросала их на стол по мере того, как прочитывала. Одно из них рассердило ее. Она положила его обратно в конверт и бросила так, что оно соскользнуло со стола и упало к ногам Сильвии.

Сильвия нагнулась и подняла его. Оно упало адресом вниз.

– Оно от моего отца.

Миссис Тезигер удивленно взглянула на нее. Первый раз Сильвия заговорила о нем. В глазах матери появилось настороженное выражение.

– Ну, и что же? – спросила она.

– Я хочу к нему поехать.

Сильвия говорила очень просто и ясно. Глядя прямо в лицо матери тем упорным взглядом, который так мало говорил об ее мыслях. Мать отвернулась. Она была несколько испугана. Она некоторое время не отвечала, но лицо ее, покрытое слоем косметики, стало изможденным и старым в бледном лунном свете. Она поднесла руку к сердцу. Когда она заговорила, голос ее дрожал.

– Ты никогда не видела своего отца. Он никогда тебя не видел. Мы с ним расстались до твоего рождения.

– Но он пишет тебе.

– Да, он пишет мне, – несмотря на усилия, она не могла сдержать презрительной нотки в своем голосе, и она добавила несколько жестоко: – Но он никогда не упоминает про тебя. Он никогда не справлялся о тебе, ни разу.

Сильвия грустно посмотрела на письмо. Но ее намерения не были поколеблены.

– Мама! Я хочу к нему поехать, – настаивала она. Губы ее дрогнули, и срывающимся голосом, сдерживая рыдания, она прибавила: – Я здесь очень несчастна.

Сильвия так редко жаловалась, что слова эти тронули мать. Было что-то такое заброшенное в ее умоляющем выражении. Миссис Тезигер начала думать о тех ранних днях, воспоминание о которых было одновременно и болью, и укором. Перед ее глазами с раздражающей ясностью встала маленькая девушка на холмах Дорсетшира. Она как будто слышала шум мельничного ручья. Она родилась в этой деревушке Сэттон-Пойнтс, и туда она вернулась, охваченная на короткое время тоской по своей родине, своей молодости, когда должна была родиться Сильвия. Эти месяцы были как зеленый оазис в ее жизни. После бурного, тревожного времени она отдыхала там, на ферме, слушая день и ночь музыку бегущей воды. В саду, полном цветов и трав, окруженном высокими стенами, перед ней поднимались холмы с их коричневыми безлесными склонами. Она вспомнила об этой короткой передышке, и голос ее смягчился, когда она ответила дочери:

– Мы не совсем уживаемся, Сильвия, – сказала она. – Я это знаю. Но, в конце концов, разве ты будешь счастливее у своего отца, даже если он захочет тебя оставить? Тут у тебя есть все, чего ты захочешь: платья, забавы, общество. Постарайся быть более приветливой с людьми.

Но Сильвия только покачала головой.

– Я не могу продолжать так жить, – медленно сказала она. – Я не могу, мама. Если отец не захочет оставить меня у себя, я должна искать что-нибудь другое. Конечно, я умею очень мало. Я ничего не знаю, как следует. Но я слишком несчастна здесь. Я не могу переносить этой жизни без дома, без уважения…

Сильвия не хотела произносить этого слова, но оно невольно у нее вырвалось. Она замолчала и посмотрела снова на мать. В глазах девушки блестели следы, но всякая мягкость исчезла с лица матери. В одно мгновение оно стало жестким, и голос ее звучал так же жестко, когда она спросила:

– Почему же, ты думаешь, мы расстались с твоим отцом? Пожалуйста, сообщи мне это.

Сильвия отвернулась.

– Я не думала об этом, – сказала она мягко. – Я не хочу об этом думать. Я только думаю, что он оставил тебя, потому что ты не уживалась с ним.

– О! так это он оставил меня. А не я его?! Почему же он тогда мне пишет?

Голос становился жестче с каждым словом.

– Я предполагаю, что по доброте…

Но при этом простом объяснении мать Сильвии засмеялась горьким смехом. Сильвия сидела, водя ногой по песку.

– Не делай этого! – раздраженно воскликнула мать. Потом она задала вдруг вопрос, который поразил девушку:

– Ты встретила кого-то прошлой ночью в горной гостинице?

Сильвия покраснела.

– Да, – сказала она.

– Мужчину?

– Да.

– Кто же это был?

– Капитан Чейн. Он жил в отеле всю неделю. Это его друг убился недавно на леднике Нантильон.

– Вы были с ним одни в гостинице?

– Да.

– Он знал твоего отца?

Сильвия удивленно поглядела на мать.

– Я не знаю. Думаю, что нет. Почему?

– В этом нет ничего невозможного, – ответила миссис Тезигер. – Это он, очевидно, вбил тебе в голову мысль о том, чтобы уйти и оставить меня?

– Нет, мама, – ответила Сильвия. – Он ни разу не говорил про тебя. Эта мысль вырастала у меня в уме уже давно. И сегодня… – Она поглядела назад, на снежные вершины пика Юга и Блетьер. – Сегодня пришел конец. Я окончательно решила, что должна уехать. Мне очень жаль, мама.

– Тайна гор? – иронически сказала мать.

И Сильвия спокойно ответила:

– Да.

– Отлично, – сказала миссис Тезигер. Она была глубоко уязвлена словами дочери, ее желанием уйти; и если она не изъявляла сразу согласие, то только из желания наказать Сильвию. Но ей пришла в голову мысль, что она гораздо сильнее накажет Сильвию, если ее отпустит. Она жестко улыбнулась, глядя на чистое, нежное лицо девушки. В конце концов, сама она будет свободнее: она освободится от бессознательного соперничества Сильвии, от конкуренции ее свежести и молодости, от критики, от ее взгляда.

– Отлично. Поезжай к своему отцу, но помни: ты сделала свой выбор. Ты больше не должна приезжать ко мне клянчить, чтобы я взяла тебя обратно. Ты мне больше не нужна. Можешь ехать завтра.

Она взяла письмо из конверта. Но не показала его дочери.

– Я не ношу имени твоего отца, – сказала она. – Я не носила его с тех пор, как он меня оставил, как ты выражаешься! Его зовут Гаррат Скиннер, он живет в маленьком домике на Хобарт Плэс. Да, ты можешь завтра же ехать к себе домой.

Сильвия встала.

– Спасибо, – сказала она. Она грустно посмотрела на мать, взглядом прося у нее прощения. Но она не приблизилась к ней. Она только стояла перед ней, а миссис Тезигер не сделала никакого жеста ей навстречу.

– Ну? – сказала она жестким и холодным голосом.

– Спасибо, мама, – повторила Сильвия и медленно направилась ко входу в гостиницу. Она оглянулась на горы. Острые пики скал, блестящие башни льда грезили при лунном и звездном свете. Большой шаг был сделан. Она молилась, чтобы к ней снизошло их спокойствие, их гордое равнодушие к буре и солнцу, к одиночеству и обществу. Она пошла к себе в комнату и стала укладывать свои вещи.

Мать осталась сидеть в саду. Итак, Сильвии был нужен дом! Она не могла переносить ту жизнь, которую вела с матерью… Вдали играл оркестр. Улицы по ту сторону сада были шумными, как река. За деревьями слышался людской говор. Миссис Тезигер сидела со злорадной улыбкой на лице. Ее соперница будет теперь наказана. Миссис Тезигер сама оставила своего мужа, а не он ее. Она перечла письмо, которое получила от него в этот день. Это была настоятельная просьба о деньгах. Она не собиралась посылать ему денег и думала: как он оценит получаемый вместо этого подарок – дочь?

Сильвия знакомится со своим отцом

На следующий день Сильвия уехала из Шамони. Это была суббота, и она вышла из своего вагона на платформу лондонского вокзала «Виктория» в воскресенье, в 7 часов вечера. Она устала от долгого путешествия и чувствовала себя немного одинокой, пока ждала таможенного осмотра своего багажа. Это было ее первое посещение Лондона, и никто ее не встретил. Других пассажиров вокруг нее приветствовали их друзья. Ее в Лондоне никто не ждал. Мать, предвидя этот момент, воздержалась от посылки телеграммы отцу девочки. А Сильвия, не зная его, также не обращалась к нему. Так как он ее не ждал, она думала, что самое лучшее – просто увидеть его или, вернее, показаться ему. Зеркало говорило ей, что ее внешность будет лучшей рекомендацией, чем телеграмма.

Она велела положить свои вещи в экипаж и поехала на Хобарт-Плэс. Чувство одиночества скоро ее оставило. Она видела вокруг себя оживленное движение. Она представляла себе отца и снабжала его всевозможными качествами. Она отводила ему высокое место среди финала своих мечтаний. Будет ли он доволен своей дочерью? Мысль эта внушала ей страх, и, глядя в зеркало, она старалась устранить с лица следы дороги.

Экипаж остановился у двери в узкой стене между двумя домами. Она вышла. Над стеной она увидела зеленые листья и ветви нескольких деревьев маленького садика, а в глубине сада в просвете между двумя высокими стенами верхушку окна чистенького белого домика. Сильвия была в восторге. Она дернула колокольчик, дверь отворила служанка.

– Мистер Скиннер дома? – спросила Сильвия.

– Да, – сказала та с сомнением, – но…

Сильвия, однако, уже приняла решение.

– Благодарю вас, – сказала она и, сделав знак кучеру, прошла через ворота в маленький садик с цветами в обеих боковых стенах. Мощеная дорожка вела к стеклянной двери в дом. Сильвия прошла прямо к дому, сопровождаемая кучером, который нес ее багаж. Служанка, спасовавшая перед решимостью этой странной молодой посетительницы, отворила дверь в гостиную и налево, и Сильвия, со всеми своими чемоданами, вошла и завладела комнатой.

– Как прикажете доложить? – спросила изумленная служанка. Она не имела никаких инструкций насчет такой посетительницы. Сильвия заплатила кучеру и подождала, чтобы захлопнулась дверь сада, и раздался стук колес отъезжающего экипажа. Только тогда она ответила на вопрос:

– Просто скажите мистеру Скиннеру, что кто-то хочет его видеть.

Служанка изумленно поглядела и медленно вышла. Сильвия села на один из своих сундуков. Несмотря на ее спокойную манеру, сердце ее бешено колотилось. Она услышала скрип открывающейся двери и твердые мужские шаги в коридоре. Сильвия схватилась руками за свой сундук. Как-никак она была в доме, она и ее багаж. Дверь отворилась, и вошел высокий широкоплечий человек, который как бы заполнял собой всю маленькую комнату. Он поглядел на нее, оглядел ее сундуки и недоумевающе нахмурился. Сильвии он представился человеком с изборожденным орлиным лицом. У него были густые темные волосы, более светлые усы и глаза такого же цвета, как у нее. Он был, скорее, худощав, но атлетического сложения. Сильвия внимательно его разглядывала, но на его лице выражалось только совершеннейшее удивление. Он видел молодую барышню, совершенно ему неизвестную, которая сидела на своем багаже в гостиной его дома.

– Вы хотели меня видеть? – спросил он.

– Да, – сказала она, вставая и серьезно глядя на него. – Я – Сильвия.

Улыбка, напоминавшая ее улыбку, скользнула по его губам.

Однако…

– Кто такая Сильвия? О, кто же, кто она?.. Ее сундук, увы, молчит об этом… – сказал он. – Кроме того, что Сильвия, по-видимому, собирается остаться, я мало что понимаю.