скачать книгу бесплатно
Сидела в совершенно пустом ресторане и раздраженно бряцала ложкой по тонким стенкам чашки. Глаза были прикованы к сверкающему автомобилю, припаркованному прямо напротив окна.
– Какое бы ни было, но моё… – прошептала я, пытаясь успокоить себя и запоздало разбушевавшийся приступ жадности.
Отец был настроен довольно решительно. И что значит его фраза – «расходы на первое время»? Это сколько? Неделя? Месяц? Сколько мне позволено посидеть на уютной шее отца? И что мне делать потом, когда деньги закончатся и у меня, и у него? К паперти становиться?
– Оксанка! – визг справа заставил подпрыгнуть, расплескав капучино по белоснежной скатерти.
– Сашка? – я не могла пошевелиться, пытаясь рассмотреть в охренительно красивой девушке когда-то толстенькую Сашку Шпик. В нашем интернате первое время не было темы интереснее, чем толстая задница Шпик, ну а на втором месте были ее уродливо торчащие гигантские брекеты с разноцветными резиночками. Несмотря на наши постоянные шутки, ее резинки становились только ярче после каждого посещения стоматолога, на которые ее возил отец, появляющийся пару раз в год.
– Моська, да ты просто красотка, – рассмеялась Саня, сверкнув идеально ровным забором зубов. – Впрочем, с этим у тебя никогда не было проблем, да?
– Проблемы будут у тебя, детка, если не прекратишь называть меня так. Мне даже кошмары сниться перестали, а тут снова ты, – я ощутила, как тело стало расслабляться: челюсть престала скрежетать, кулаки разжались. – А я смотрю, твоя задница уже мало напоминает хорошо просоленный шпик, да, Шурка?
– Ой, заткнись, – рассмеялась она и, сбросив гору пакетов, кинулась ко мне на шею. – Никогда бы не подумала, что я буду рада видеть виновницу моих рыданий в туалете.
– А я думала, что тебе нравится тусоваться у толчка по ночам. Да и сколько раз я выручала твою толстую тушку? А? Сколько?
– Ладно, забыли, – выдохнула Сашка и села на стул, продолжая осматривать меня с ног до головы ошалелым взглядом зеленых глаз. – Черт, ты, правда, не меняешься, Оксанка. Ни капельки. Уже за тридцать скоро перевалит, а ты все – как рано созревшая девчонка с довольно порочным румянцем на щеках. Ты как тут оказалась? Я слышала, что ты в Москву подалась сразу после интерната?
– Подалась, – рассмеялась я, рисуя пальцем по уродливой кофейной кляксе на льняной скатерти. – Как давно это было.
– И как?
– А никак, получила пару боевых шрамов, да и вернулась зализывать ранки в родной городишко. В интернате все было просто: жизнь по расписанию, лишенная сюрпризов, учеба и редкие вылазки по ночам, пока «надзиратели» сгоняют скуку за бутылочкой вина. Под конец мне даже стало нравиться видеть родителей только летом. Иногда мне хочется вернуться туда. А тебе?
– И мне хотелось, но недолго, – Сашка натянуто рассмеялась и стала шустро вертеть головой. – Отец развелся с мачехой, и тогда на него спустилось озарение. Он вернулся к почти спившейся матери. И я в восемнадцать лет ощутила всю родительскую любовь. Так и живем до сих пор. Об интернате благородных девиц я вспоминаю лишь в кошмарах. Может, выпьем?
– Не, Шур, мне сегодня нужна трезвая голова. К сожалению, но светлое озарение снизошло только на твоего отца, мой же до сих пор плутает в беспросветной тайге денег, бизнеса и интриг. И я являюсь центральной фигурой очередной гениальной партии…
Отец не соврал, и, припарковавшись у современного жилого комплекса, я заметила приветливую старушку-консьержку, весело размахивающую связкой ключей в небольшом окошке своей коморки.
В квартире все было так, как я и оставила, в спешке собираясь в аэропорт: полотенце, небрежно брошенное на высокое кованое изголовье кровати, пара бокалов и почти пустая бутылка шампанского на полу спальни. Это могло означать только одно – он снял эту квартиру на длительный срок, а не на пару суток, как говорил, прекрасно зная, что мне придется вернуться сюда снова.
– Игрок, бл***, – прошипела со злостью и рухнула на широкую кровать. В воздух тут же вспорхнула пыль и навязчивый мужской аромат. – Сука! Только тебя мне не хватало!
Вскочила и стала метаться по квартире, стараясь занять свои руки хоть чем-нибудь, запинаясь о коробки с моими вещами, доставленные заботливым папочкой. Я бы и дальше металась загнанным зверем, если бы тишину квартиры не разрушила трель звонка в дверь.
– Оксана Константиновна? – молодой человек, стоящий в темном коридоре лестничной площадки, ослепил белоснежной улыбкой.
– Допустим.
– Это Вам. И меня просили напомнить, что сегодня в восемь часов вечера Вас ждут на семейном ужине, – молодой человек всучил мне чехол с вечерним платьем и поспешил скрыться.
– Ах, точно… моя милая семья.
***
– Оксана? – открывшая дверь Янка была шокирована настолько, что не смогла этого скрыть.
– А что, приглашение аннулировано? Или меня уже исключили из состава вашего достопочтенного семейства?
– Слушай, ну, хватит уже, а? – Янка распахнула дверь резким толчком и поспешила скрыться в широком коридоре.
– Очень гостеприимно, – рассмеялась я, сбрасывая прямо на пол спортивный пуховик. Взглянув на себя в зеркало, я довольно улыбнулась. Рваные джинсы, спортивная майка и кислотно-желтые кеды. Черт! Чем не вечерний наряд для семейного раута?
Глава 9
Тепло удовлетворения разлилось по телу приятной волной, когда я поймала ошарашенный взгляд отца. Его черный смокинг, белоснежная рубашка и шелковый шарф за воротничком были, как всегда, безупречны, чего не скажешь о прическе. Готова была поклясться, что тщательно залакированная копна волос зашевелилась от возмущения, при виде моего «вечернего туалета». «Матушка», кстати, соответствовала ему целиком: волосы аккуратными волнами спускались по обнаженной спине, оттеняя глубокий винный цвет шелкового платья в пол, а огромные брюлики способны были осветить своими переливами небольшой поселок.
Увидев меня, она закатила глаза в привычной для нее манере и отвернулась к окну, потеряв всякий интерес к очередной выходке взбалмошной девчонки. Но вот папенька, пребывая в шоке, даже не старался скрыть этого: бордовые, в тон платью жены, пятна поползли по его шее экзотическим окрасом лишая.
– Оксаночка, – в отличие от своего брата, дядя Витя, вошедший в гостиную, ничуть не замешкался, увидев меня. И если честно, то мне стало даже как-то обидно, что ли… и неловко. Что, я зря старалась? – Как устроилась?
– Спасибо, дядюшка, Вашими молитвами.
– Обожаю твое чувство юмора, – рассмеялся дядя Витя, мимоходом поцеловав Янку, застывшую у двери. Он по-хозяйски обошел столовую, проверив накрытый к ужину стол, и, отвернувшись, чтобы поправить и без того идеальную ткань оконных портьер, едва улыбнулся, заметив неоднозначную реакцию младшего брата.
– Какой же тут юмор, дядюшка? Это настоящая взрослая жизнь, со всеми оттенками радуги, состоящей, правда, всего из двух известных нам цветов, но все же. Папенька уже поведал историю, как под старость лет решил изменить свою жизнь? Ну, и мою, заодно.
– Нет еще. Вот жду этот наиинтереснейший рассказ. Много лет пытался перетянуть его сюда, а стоило мне только смириться с гордой независимостью младшенького, как он нарисовался на пороге с ворохом идей и предложений. Занимательная активность, да, племянница? – Моисей жестом пригласил нас за уже накрытый стол. – Вот сейчас он нам все и расскажет.
– Точно, – рассмеялась я, повторяя жест Моисея, поцеловав до сих пор неподвижную Янку в щеку. – А если пойдет в несознанку, то можем позвать ваших хлопцев, да? Паяльники еще в моде? Или двадцать первый век, и все такое… И людей пытают какими-нибудь плазменными горелками?
– Думаю, до этого не дойдет, – Моисей сел во главе стола, весело подмигнув мне. – Мы же семья.
– Ах, точно… семья! Все время забываю этот термин. Семья… – я театрально хлопнула себя по лбу ладонью, падая на стул рядом с любимой сестренкой. – А жаль, да? Как дела, дорогая?
– Хорошо. Ты как? Как устроилась? – Яна попыталась улыбнуться, но ее красивое лицо сжалось, будто в спазме отвращения. Она потирала вспотевшие ладони о шелковое платье, оставляя влажные следы. Ну и хорошо, почему я одна должна корчиться от «уюта» этого мероприятия?
– Нормально, но, прости, пригласить на новоселье никак не могу. Очень плотный график. Я практически ничего не успеваю. Столько дел!
– Ося, прекрати, – выдавив улыбку, отец бросил в меня недовольный взгляд. – Какие у тебя могут быть дела? Ты и суток не провела в городе.
– Что, уже и светская беседа под запретом? Огласишь все приемлемые для твоего чуткого слуха темы, чтобы я ненароком не травмировала тебя?
– Сложно говорить о приличиях высшего общества, когда ты одета, как бомжиха, – «матушка» ласково пробежалась ладонями по напряженным плечам отца, в тщетной попытке успокоить, а мне лишь достался взгляд, полный глубочайшего разочарования и пренебрежения.
– Как точно подобрано слово, да, папа? БОМ-ЖИ-ХА….
– Ладно, хватит, – Моисей с силой поставил бокал на стол, заставив дочь вздрогнуть. – Кость, что там у нас с делами? Мне передали твое предложение, вот только ты забыл, наверное, что мы этим не занимаемся!
– Вить, да ты только оцени, какие границы открываются…
Я поняла, что дуэль с отцом придется отложить, дабы не довести того до сердечного приступа, да и слушать их бесполезный треп желания не было. Но именно тут ко мне на помощь примчалась моя любимая сестра. Ее вкрадчивый, неуверенный голос, как по-весеннему сонная пчелка, прожужжал где-то справа. Хотелось отмахнуться, но затаившийся гнев закипел в самый неподходящий момент.
– Ты не можешь не привлекать к себе внимание, да? – прошептала Янка, подкидывая вилкой лист салата на тарелке.
– Мы же с тобой договорились уже, что слишком разные, чтобы пытаться понять друг друга. Тебе нравится прикидываться тенью, чтобы, не дай Бог, не оказаться в гуще событий. А мне хочется ощущать и наслаждаться каждой минутой нашей короткой жизни. Хотя… Олежка, наверное, уж очень старается, чтобы сделать твоё «существование» ярче? Ну, хотя бы в спальне, естественно, при выключенном свете…
– Тише, – зашипела она.
– А чего? Ох, черт! Он еще и шторы для тебя задергивает?
– Замолчи!
– Что, все еще хуже? У вас есть четкие границы? Ты его южнее экватора-то хоть раз пустила?
– Заткнись! Ты приносишь мне одни беды! – Янка вскочила с места, опрокинув стул на пол, а затем быстро выбежала из столовой, сопровождаемая ошарашенными взглядами.
– ПМС… – отмахнулась я, отправив в рот тарталетку с икрой. – Бывает, да, «матушка»?
– Оксана, выйди из-за стола! – раскрасневшаяся «мама» вскочила и стала размахивать руками. Она что-то говорила, но для меня все превратилось в сплошное пятно. Размытое и бесформенное. Голоса слились в поток монотонного шума. Это способ защиты. Я долго пыталась научиться этому, пока не довела свой мозг до автоматизма. Он просто опускает занавес, когда я подхожу к краю темной бездны слишком близко… Семья…
Я терпеть не могу чай в пакетиках. Потому что мне кажется, что человек настолько перестал любить себя, что с выражением несусветного восторга употребляет суррогат, прикрываясь извечной отговоркой двадцать первого века – занятостью. Но еще больше меня бесит ложь. Она раскаленной ртутью стекает по слизистой моего горла, разъедая своей токсичностью все хорошее и светлое. Родственники… Семейство… Родные люди и опора… Они же убивают меня! Специально… Хотя, кому я вру? Я сама убиваю себя, каждый раз подходя к «бездне одиночества» все ближе и ближе. Исследую рамки дозволенности, изучая степень боли, сковывающую мое сердце вновь и вновь, наслаждаюсь их гневными гримасами и настолько прозрачными выражениями лиц. Можно было бы остановиться. Прекратить. Но уже слишком поздно. Не верю я в семью. Не верю… Интересно, когда это прекратится? Ведь это должно прекратиться?
Все это «семейство» душило меня своей напыщенностью, ненатуральностью и непреодолимым желанием «причесать» всех и вся под собственные стандарты. Они же бесятся не от того, что не любят, а от того, что я НЕ люблю их. Я не вписываюсь в их стандарт любящей дочери, тихой падчерицы и робкой сестры. Мне раздали такое количество ролей, что становится страшно! А жить мне когда? Между сменами масок? Или по ночам, увлажняя подушку солеными потоками? Ну, нет, этого я им не позволю.
Подобрав пуховик с пола, я рванула на улицу, мне просто необходимо было уехать.
– Э! Пацанка, далеко собралась? – мужской голос догнал меня, уже когда я с хваткой бульдога дергала дверную ручку.
– Отцепись, придурок.
– Стоять, я сказал!
– Э, дядь, ты потерялся, что ли? Знай свое место! Ясно? – развернувшись, я неожиданно уткнулась в твердую, как камень, мужскую грудь. Настойчивый аромат сладкой пряности окутал так быстро, будто уже знал, где ему расположиться в моих легких. И это правда… Голова закружилась, а пальцы рук мгновенно сжались, впиваясь острыми ногтями в нежную кожу ладоней.
– Ясно, – выдохнул Лазарь, обдавая мое лицо обжигающим теплом. Я приказывала себе открыть глаза, уговаривала прекратить выглядеть идиоткой хотя бы для него, но ничего не могла поделать, продолжая стоять с предательской блаженностью на лице.
Впервые за вечер я не знала, что сказать. Из меня просто выбили дух точным ударом в легкие, разлив тупую ноющую боль по всему телу. Непролитые слезы мешали видеть картинку четко, все размывалось.
Встреть я его несколькими минутами раньше, до того, как эмоционально размазала себя о радушный семейный раут, то прошла бы мимо, сделав вид, что не узнала. Но теперь, когда моя броня дала трещину, он оказался слишком близко. Слишком.
– Не часто ли мы встречаемся?
– А что удивительного? Ты ж прислуживаешь моему дядюшке.
– Я не прислуживаю.
– Да? Не заметила, – пытаясь повернуть заклинившую дверную ручку, я сотрясала толстую дубовую дверь так, что хрустальные капли бра жалостно запели свою песнь. Большая мужская ладонь опустилась поверх моей и легко повернула скользкую ручку. – Спасибо.
– Не знал, что ты в городе.
– Да? Надо сказать дяде Вите, что его охранники ни на что не годятся. Как он вам жизнь-то свою доверяет? – бежала прямо по газону, утопая по колено в сугробе. Мне было важно добраться до машины как можно скорее, поэтому я игнорировала вычищенные дворником тропинки.
– Куда ты собралась в таком состоянии? – он не отставал от меня. Я спиной ощущала его присутствие.
– А что с моим состоянием? Я трезва, как стеклышко! – в доказательство своих слов, резко остановилась и, развернувшись, дыхнула в его сторону.
– Можно быть в дупель пьяной, но адекватной, а можно быть трезвой, но представлять угрозу для нормальных людей.
– Да ты праведник, Лазарь. Проповеди по воскресеньям в качалке не читаешь, чтобы приобщить к светлому заблудшие души братков?
– Я вырву твой язык, – зашипел он, хватая меня за локоть, когда я была всего в шаге от уютного, а главное, пустого салона своего авто.
– Хм… Хорошая мысль, – запрыгнув на подножку водительской двери, я резко обрушила на него весь пыл своего отчаянья. Но… В не совсем привычной форме. Мои губы с такой силой ударились о его, что был слышен стук зубов. Задрожала от его глухого стона, затрепетала от резких движений рук, пытающихся пробраться под огромный пуховик. Лазарь отреагировал мгновенно – прижал меня к машине, лишая возможности двигаться, чуть отстранился, на миг заглянув в полные слез глаза, а затем обрушился поцелуем, схожим по разрушительной силе с тайфуном! Нет, со смерчем! Меня крутило от резких движений его языка, от жара дыхания и от нескрываемого желания. Время замерло… Все остановилось. Ощущала только волны обжигающего желания и его ладони, шарящие по телу, в попытке вспомнить каждый изгиб.
– Где она? – крик отца на крыльце мгновенно вернул нас на землю. Воспользовавшись моментом, я запрыгнула в салон и вмиг вылетела с парковки особняка.
Шторм мыслей, крутившихся в голове, никак не утихал. Я мчалась по сумеречной трассе, пытаясь убежать – то ли отца с его безудержным желанием усмирить дочь, то ли от Лазаря с его ненормальным влиянием, то ли от самой себя… Было холодно и страшно.
Яркий свет фар освещал витиеватую, припорошенную свежим снегом трассу, но недостаточно. Застывшие слезы мешали ясности зрения, да что – зрения! Я думать не могла! Мозг превратился в желе. Да еще какой-то придурок слепил в зеркало заднего вида, мигая фарами, то ли для того, чтобы я его пропустила, то ли просто побесить меня. Смахнув мокроту, нажала педаль газа, выбросив копну рыхлого снега прямо в лобовое стекло придурка сзади.
– Получай, – рассмеялась и, включив музыку как можно громче, помчалась по пустынной дороге.
Я любила скорость. Очень. Ощущение мощи придавало сил, но инстинкт самосохранения все дребезжал в мозгу настойчивым звоном. Мой преследователь не отставал ни на метр, опасно пристроившись на полкорпуса левее. Я открыла окно, впуская морозный воздух, чтобы попытаться включить мозг. Холодный ветер сильным потоком ударил в лицо, вырывая длинные пряди волос из конского хвоста. Я замерзла, но четкости не прибавилось!
– Бл**…
К постоянному миганию фар присоединился раздражающий звук клаксона, заглушающий музыку, а затем он вырулил на встречку и сровнялся корпусом с моей машиной. Тонированная БМВ прижимала меня к обочине резкими виляниями, пытаясь избежать столкновения, я тормозила, но водитель тут же реагировал на маневр, блокируя все возможные варианты. Мне ничего другого не оставалось…
Из остановившейся на обочине БМВ выскочил ЛАЗАРЬ… Он на ходу расстегивал белоснежную рубашку, а когда рванул ручку моей двери, я уже воочию могла наблюдать мурашки на его обнаженной груди.
– Раздевайся…
Глава 10
В окнах напротив стали гаснуть огни. Квадратные дыры в бетонных постройках, украшенные цветастыми занавесками или сухими офисными жалюзи, тухли друг за другом, как свечки на именинном торте. Жители, отбросив тяжелые мысли, брели спать, кутаясь в надежды на светлый завтрашний день. Им было уютно и спокойно. Когда город засыпал, все становились равными. Мысли прокуроров, преступников, губернаторов и обычных работяг наполнялись скучными бытовыми проблемами и заботами.
Они думали о том, что дети выросли из одежды, строили планы на лето, грезили об отпуске и мечтали об одном – о спокойствии.
Мерцающий мегаполис затихал, давая шанс отдохнуть и набраться сил перед очередным трудовым днем, пусть он и был у каждого свой. Мы все одинаковые. Спорим, у кого работа тяжелее, кто спал меньше, кто устал больше. Можно подумать, что жизнь становится проще, знай ты, что у Машки из пятого подъезда работа легче твоей. и ты сразу выдыхаешь, понимая, что причин пожалеть именно тебя намного больше, чем Машку. А что дальше? Упоение своей важностью?
Мы все в бреду самозначимости, мы в агонии зависти и пошлости. И тянем все это дерьмо в дом, щедро делимся за обеденным столом с родными, приправляя ужин свежими сплетнями. Мы больны. Мы больше не ценим друг друга. Превратились в зверье, готовое жечь и убивать за мнимую «правду». Творим идолов и подчиняемся им, как щенки слепые…
Очутившись в чужом городе, схожим с моим только небом, стало страшно. А что дальше? Жить? А как? Я думала, что у меня была жизнь. Своя жизнь. Но как же я оказалась глупа и наивна. Я была семечкой, которую воткнули в плодородную почву, будучи уверенными, что она прорастет. И я проросла… Конечно, у меня же не было выбора. Все было дано мне заботливым отцом, в спектакле которого я играла не последнюю роль.
Я вторые сутки не отходила от окна, вглядываясь в поздние рассветы и ранние закаты. Пыталась найти что-то новое в обыденном. После «душевного» семейного ужина я никого не видела. Мой телефон молчал все это время, а единственным спутником в тягомотине будней был монотонно бурчащий телевизор…. Он рассказывал о причине запоров, рекламировал лекарство от импотенции, анонсировал слезливые сериалы про жизнь простых людей, снятые на деньги богатеньких зажравшихся бизнесменов. Но больше всего я любила ночь… Сигнал окончания вещания успокаивал меня, раскрашивая белоснежную безликость спальни в разноцветные полоски. Беспокойное сердце подстраивалось под монотонный писк, давая легким расправиться.
Тридцать восемь часов тишины. Обо мне забыли. Телефон молчал, не позволяя нарушить паузу. Я гипнотизировала серебристый смартфон, моля о звонке, сообщении или об очередной рекламной рассылке от магазина. Хоть кому-то же я должна быть нужна? Хоть одной душе?
Ладно – отец. Его я еще могу понять, его мозг закипает от злости, но почему другие так легко вычеркнули меня из жизни? Знакомые просто перестали брать трубку, как только слух о банкротстве просочился. Подруги… Какое емкое слово. Но для меня оно ничего не значит.
У меня никогда не было подруг. Я не ходила на девичники, не приглашала шумных девчонок на дни рождения, не сплетничала о новеньких парнях до утра по телефону.
Будучи запертыми в интернате для девочек, нас воротило друг от друга. Наш день был расписан по минутам. Все начиналось с раннего подъема и обязательных посещений секций, направленных на создание красивой женской фигуры. Никто не стеснялся столь резкой правды, давно привыкнув к этому. Строгие тренеры вытягивали наши икроножные мышцы, моделируя красивую линию бедер, мы стояли у балетных станков, изгибая еще детское тело для того, чтобы поразить будущего богатенького мужа невероятной изящностью. Учителя были всего лишь слугами, выполняющими прихоти горе – родителей. А мы были всего лишь детьми.
Детьми, которым было очень холодно и одиноко… Простыми девчонками, которым хотелось гулять и дурачиться. Мы были просто детьми, которых начали готовить к взрослой жизни слишком рано. Слишком. Мы не сопротивлялись, утопая в тоннах внеклассных занятий. Единственным желанием нескольких сотен девчонок, волею случая выброшенных на обочину родительской любви, было общение вне стен интерната. Мы называли это ВОЛЕЙ.
