Развод. Новое счастье с Боссом

Евсения Медведева

Развод. Новое счастье с Боссом

Глава 1

– А где твоя жена? – женский стон был противным, вибрирующим, так нагло скребущим писклявостью голоса по шелковым обоям моей квартиры. Не дышала, пробираясь по тёмному коридору на блик свечей.

– Она же робот, а не баба. Помешана на своей работе! Не останавливайся, а то времени мало…

– Конечно, она ж пустая, бесполезная. А я тебе рожу, Гриша. Слышишь? – остановилась я, лишь когда в щели приоткрытой двери показались кроваво-красного цвета патлы, взмывающие в воздух. Я зажала ладонью рот, чтобы не заорать, когда увидела крошечную женскую грудь, ритмично покачивающуюся в такт движений моего мужа. Скрежетала ногтями по дверному косяку, глотала ярость, шок, рвущиеся слёзы, но почему-то продолжала наблюдать за вялым актом предательства. – А хочешь, сразу двух рожу? Вот кого ты хочешь? Мальчика? Девочку?

– Замолчи ты… – муж рвано прижался к её губам, только бы заткнуть, только бы не сбивала его с пути к удовлетворению. Это было так грязно, противно, отвратительно… Его пальцы впивались в тощую задницу, сидящую на моём рабочем столе. Он распалял себя касаниями, бродил по её телу, то щипая, то оглаживая, то сжимая грудь змеюки, будто торопился.

– Гринечка, мы же с тобой будем счастливы, да? Теперь-то уже точно вместе? Ты больше не будешь меня огорчать? Разменяем эту её шикарную квартиру и заживём счастливо, да?

– Да…Да… Только не отвлекайся! – мой законный супруг рывком стянул свою любовницу со стола, раскидывая документы по полу, и швырнул на кровать, сталкивая плюшевые подушечки на персиковый ковёр. – Давай, покажи, как ты сильно меня любишь.

– Люблю, Гринечка! Люблю! Скажи, что я лучше твоей жены! Да? Скажи!

– Лучше…

…Жмурилась, пытаясь выдавить эти ужасные воспоминания. Музыка давила на виски. Басы дубасили черепушку изнутри ритмом клубного хаоса, пытаясь расщепить её на миллион кусочков, вот только даже это не могло стереть картину с моим мужем в главной роли.

Пробиралась сквозь беснующуюся толпу, удерживала внутри обиду, слёзы, яд ненависти ко всем этим молодым и абсолютно счастливым людям. Я задыхалась! Весь тот клубок эмоций поперёк горла встал комом, что уже никогда не проглотить. Это невозможно забыть, развидеть, простить. Это шрам на сердце, который уже не затянется, как и рубец после инфаркта.

Почувствовав, как по щеке скатилась слеза, вздрогнула от невозможности контролировать свои эмоции, уже не было сил сдерживаться. Лет-то тебе сколько, Таечка? Мноооого… Пора лить слёзы исключительно в кабинете психоаналитика, попивая зеленый чаёчек, а не среди веселящейся толпы из-за заскока средних лет того, кто клялся быть рядом всю жизнь.

Да пусть эти лживые клятвы в задницу свою засунет!

– Черт, как же вас много!

Пыталась оттолкнуть толпу здоровенных лбов, вставших на моем пути. Они дрыгались, будто коллективный инсульт подхватили, так и норовя выбить из моих рук тяжко добытую бутылку обезболивающего. В глаза то и дело врезался неоновый луч, пытаясь ослепить, а я только сильнее прижимала к груди добычу.

Ну, а кто виноват, что государство настолько печется о моем здоровье и зарождающемся и неизлечимом алкоголизме, что закрывает все алкомаркеты до того, как я нахожу своего мужа в постели с лучшей подруженькой? А? Политики, мать вашу! Ау!

Алкоголизм неизлечим? А как же душевные травмы? Как зияющая дыра в сердце? Чем это прикрыть, исцелить и заставить себя улыбаться? Как жить, как утром вставать на работу и приносить пользу обществу и налоговые взносы в казну, когда под ногами ещё шающий пепел? Поверьте, пьяная женщина принесет больше пользы, чем тронувшаяся умом.

А я уже на грани… Вдруг так сильно захотелось сбрендить, только бы не верить в реальность происходящего. Да пусть всё что угодно происходит, только не классика… Муж и подруга. Так пошло, типично, словно цитата, вырванная из набившего оскомину анекдота.

Сейчас стонут там, наверное, от оргазмов своих фальшивых и глумятся надо мной. Сколько они обманывали меня? Месяц? Год? Или с того дня, как мы вернулись с мужем в родной город?

Да лучше бы не возвращались…

Или наоборот? Возможно, у меня ещё есть шанс не сдохнуть от жалости к себе?

В руке завибрировал телефон. Я даже испугалась, на миг представив, что увижу имя мужа! Что ему сказать? Послать? Проигнорировать? Обмануть? Прикинуться, что ничего не видела, чтобы не рушить ячейку общества? Но гаджет вспыхнул именем моей лучшей подруги, и я выдохнула…

– Ночка! – перестала сдерживать плач, заскулила прямо в трубку, пытаясь скинуть тяжесть с души. – Где тебя носит, когда ты так нужна?

– Бесик, ты же знаешь, я картины сопровождала в галерею. Скоро выставка. А что случилось? Что с твоим голосом? Ты там ревёшь, что ли?

– Он мне измениииил… – завывала я, расталкивая себе путь локтями. На меня возмущенно оглядывались, но ровно до того момента, пока не вникали в смысл моей истерики. А дальше наступала жалость… Не сожаление, нет. А настоящая едкая жалость. – Пришла домой, а он…

Рвалась наружу, сжимая одной рукой телефон, а другой – бутылку шампанского. Бармен сначала сопротивлялся, грозился вызвать охрану, чтобы выдворить наглую тётку с рогами дьявола из бара, но в итоге сломался и выдал нетронутую дозу пойла, лишь бы отстала. Мужчины так слабы перед женскими слезами. Как жаль, что с мужьями этот прием не работает…

– Прихожу домой, а муж мой дорогой с Наташкой сношается на моих персидских простынях! Нет, сначала они изжулькали мои бумаги на столе, а потом в кровать упали! Ада, я собственными глазами это видела! Собственными! Это же как ножом в спину! – я скулила, жаловалась, пытаясь стравить рвущее душу давление обиды, машинально прижимала руку к лупящему в грудине сердцу и сдерживала слёзы. – Ада, я это заслужила, да?

– Что? Ты шутишь опять? Это не смешно, Таюш, – прыснула смехом Адель, но, не услышав ответного хихиканья, притихла. – Тай… Ты же шутишь?

– Нет, Ада. Они трахались и обсуждали вероятность двойни, не забывая припомнить, что я несостоятельна как женщина, потому что родить не могу. Она ПУСТОЙ меня назвала. Понимаешь? Ещё вчера утирала мои слёзы, когда я вспоминала ужасный месяц в реанимации после последнего выкидыша, а уже сегодня я превратилась для неё в пустую и прокаженную, – одной рукой сдёрнула пробку от шампанского и приложилась к горлышку. Шипучая жидкость прогрела слизистую, и даже будто на миг легче стало. – Мы завтра должны были ехать в опеку и вставать на учёт. Но Гриша снова всё испортил. Знаешь, я думаю, он родился, чтобы все рушить. И мечты, и молодость, и надежду на будущее, где мне хорошо, спокойно, где я – мамочка пусть и не родного, но любимого малыша.

– Тая… – подруга не могла найти нужных слов, чтобы чуть облегчить мое страдание. Слышала её тихий плач, вот только легче не становилось. Мне не нужно сочувствие, мне нужна помощь, рука, схватившись за которую я смогу вдохнуть, очнуться, вынырнуть из этого тухлого болота лжи и предательства.

Глупая… Нет таких волшебных слов. ИХ НЕТ! Тебе просто больно, душа в щепки разлетается, а перед глазами пчёлы счастливых воспоминаний летают. Вот он несёт меня в одной туфле в ЗАГС, потому что вторую сжевала бешеная болонка не менее бешеной старушки, что жила с нами по соседству. Вот он ждёт меня у дверей универа. Вот несёт любимые пончики в двойной обсыпке сахарной пудры, когда меня душили приступы токсикоза в первую беременность.

Мозг – такая тварь… Такая тварь!

Я насильно выуживаю те моменты, когда было невыносимо плохо! Вспоминаю три попытки развода, скандалы… Но вместо этого меня душит его ласковый шепот: «Таисия, ты самая шикарная женщина. Мне так повезло! Хочешь, возьмем мальчишку из детского дома? И ты снова будешь улыбаться, девочка моя…».

– Тай, ну соберись ты! – взвизгнула Ночка, очевидно, не вынеся моих нескончаемых слёз. – Твоему Грине место на свалке, среди таких вот шкур, как Наташка Зотова. Пусть там обсуждают своё потомство. Надеюсь, ты их выкинула из своей квартиры?

– Нет, – медленно опустилась на поребрик и снова приложилась к горлышку. – Я в эту квартиру все равно не войду больше, так что пусть там сношаются и плодятся, сколько душе блядской угодно, но только сегодня. Ночка, я своими ушами слышала, как они строят план по разделу имущества. Адель, но это же моя квартира! Она мне от родителей досталась и явно не для того, чтобы Гриня с Зотовой свой приплод там взращивали. Пусть валят ко всем чертям!

– Тай, ну чем мне тебе помочь? Хочешь, я нагряну и вышвырну его? Хочешь? Я всё для тебя сделаю!

– Нет, просто скажи, что я была дурой и не слушала никого вокруг! Скажи, что нельзя всю жизнь прощать одного и того же мудака, ведь он скорее изменит тебе, чем сам изменится. Просто скажи, и мне будет легче…

– Ты самая добрая и честная зараза, Беспутова. Да круче тебя, как говорит Раевский, только варёные яйца. Только будь честна не перед другими, а перед самой собой! Тебе сейчас нужны не слова поддержки, а хорошенько выспаться.

– Наверное. Я уже не знаю… Ночка, я уже ничего не знаю. Но ведь он знал, что я не смогу родить ему. Знал! Я предлагала развод, говорила, чтобы шёл и строил свою личную жизнь, но он сам отказался тогда. А теперь, когда мне так нужна его поддержка…

А как это – быть одной? Чёрт… Я уже и забыла это странное чувство обнаженности перед социумом. У тебя уже нет надёжного прикрытия «Я замужем», после которого женщины сглатывают заготовленную желчь, а мужчины с горечью вздыхают. Это же своего рода статус, щит, уберегающий от вражеских пуль.

Покачивалась из стороны в сторону, рассматривая своё жалкое отражение в зеркальной стене ночного клуба. Ворох светлых кудряшек, вяло моргающие красные рога чёртика, лакированный комбинезон, так откровенно подчеркивающий все изгибы тела.

Черт! Ещё вырядилась, как порно-клоунесса, только бы порадовать мужа в честь нашей годовщины. Да я даже с работы отпросилась на глубокое бикини! А он… А он сам нашел, как отпраздновать пятнадцатую годовщину нашего брака.

Да, мне не двадцать. Да, я просрала свою молодость, впахивая, как не в себя, чтобы всем на свете показать, что могу! Но разве это справедливо – сталкиваться с реальностью, сидя на асфальте в этом пошлом обличие?

Казалась себе жалкой, разбитой и совершенно потерянной. Опухшее лицо, черные подтеки туши, размазанная помада и бутылка шампанского, которую сжимала так, будто от нее зависела вся моя жизнь. Разве я этого достойна?

– Беспутова! Хватит пускать сопли, и иди к своей мечте. А я-то уж точно знаю, что колесо фортуны закручивает только тогда, когда ты упираешься в тупик, из которого нет выхода. А он есть, милая.

– Ну, не всем встречаются принцы вроде твоего Раевского, – за спиной вдруг заорала толпа молодёжи, вывалившаяся из бара на перекур.

Поставила подругу на громкую связь, а сама попыталась вызвать такси. И даже получилось!

На экране высветилась иконка с номером машины, что подъедет через пару минут. Так… Что там? Красный седан…

Буквы плясали, слезы никак не хотели останавливаться, и я сдалась. Заблокировала экран, устав сражаться с ними. Какая разница, как зовут водителя? Ну, не болтать же мне с ним?

– Даже Верочка ухватила себе отменного жеребчика, Мятежного! А у меня, очевидно, судьба самой вспахивать свою пашенку. Ладно, Ночка, пошуршала я, – встала и неожиданно пошатнулась. Мозг пьянеть не хотел, сопротивлялся, а вот тело ослабло.

Картинка плыла, в глаза будто песка насыпали. Прищурилась, когда из подворотни вырулило красное авто и остановилось в метре от меня. Вот это скорость…

– Куда ты поедешь? – всхлипнула Ада. – Приезжай ко мне! Раевского и Димку выгоним куда-нибудь, обнимемся и будем плакать, хоть до утра. Таюш, приезжай?

– Не переживай, милая. Мне сейчас лучше одной побыть. А завтра я вновь проснусь сильной женщиной и начну жизнь свою рушить, чтобы на обломках новый замок возвести.

– Тай, у тебя с собой ключи от моей квартиры? Езжай, там же пусто. Выспишься, придёшь в себя, а завтра уже станет легче.

– Спасибо, подруга…

Скинула телефон в сумку, и когда уже собиралась сделать шаг в сторону такси, меня толкнули в спину. Да так, что по позвоночнику растеклась боль. Яркая. Резкая. Такая, чтобы выбить то, чем я закидывалась, дабы перестало болеть…

– Черт! – взвыла и, не сильно разбираясь, махнула сумкой на длинном ремешке.

Мой вещмешок с глухим звуком впечатался в затылок высокому бритоголовому здоровяку. Тот захрипел, выдал матерную тираду и дернул рукой, намереваясь ухватить меня за волосы. Толстые пальцы-сардельки почти сомкнулись, запуская в крови процесс отрезвления, а заодно и страха. Я заорала, чем знатно испугала «лысика».

– Алкашка потасканная! Тебе лет-то сколько? Еще рога нацепила, или это тебе наставили их? А, олениха бухая? Я тебя сейчас научу мужиков уважать. Ты че на себя нацепила? Бабка-кошка, блядь! Ты задницу-то свою видела? Или вы, блядины, под старую сраку все таким способом развлекаетесь?

– Отвали от меня бабуин-членоносец! Думаешь, если между ног гвоздик ржавый болтается, то можно в душу чужому человеку лезть! Думаешь, всё можешь, раз мужик? – заорала я, в последний момент уворачиваясь от его захвата.

И фортуна явно была на моей стороне, его пальцы проскользнули по лаку моих рожек, прикрепленных к волосам на миллион невидимок, а я вновь умудрилась махнуть сумкой так, чтобы спесь с его озлобленной ряхи скинуть, да так мощно, что сама испугалась и бросилась бежать в сторону такси.

– Пьяных женщин возите? – нервно рассмеялась я за мгновение до того, как запнулась о порог и буквально впечаталась лбом в противоположную пассажирскую дверь.

– Стоять, сука рогатая! – орал мой преследователь. Боже, как точно… Я же теперь рогатая!

Водитель такси оказался понятливым, быстро сориентировался и утопил педаль газа, рывком сворачивая с обочины на проезжую часть. Я еле успела поджать ноги за мгновение до того, как дверь захлопнулась от экстремального стиля вождения.

– Ой, спасибочки… – я икнула и захихикала, когда поняла, что ни единой капли моего чудо-лекарства не было пролито. Облизала горлышко, потом пальцы, потому что второго такого доброго бармена мне уже не найти этой ночью. – А вы вот настоящий мужчина, да? И пьяную бабу из бара увезёте, и домой доставите. Да? А мужьям рыло не чистите случайно? Ну, тем, кто свой корнишончик в капюшончике в каждую щель суёт, пока жена на работе. Нет? А жаль. Но так и быть, поставлю вам пять звёздочек. А вы всё же моё рацпредложение зафиксируйте, вдруг ещё кому пригодится…

– Какая щедрость, – мужчина откровенно огрызнулся, а я замерла.

До сих пор лежала вниз лицом, вдыхая на удивление сладкий, явно женский армат парфюма, исходящий от сидения, поэтому не могла посмотреть на своего спасителя.

Но его голос…

Он будто шептал, так вкрадчиво и бесстыже прекрасно. Мне вдруг стало спокойно… Я словно дзен словила. Кайф, от которого исчезают боль, обида и злость, душащие меня всё это время.

Глава 2

– Куда едем, чёртик?

– Вообще-то я – Бесик, – снова хохотнула и попыталась привести себя в порядок. Приподнялась, аккуратно рассматривая незнакомца, что вёз меня по ночному городу, игнорируя красные сигналы светофора. – Фамилия у меня такая – Беспутова.

– Так на входе, вроде, нет таблички с требованием представляться. Мне и информации про корнишон вашего мужа хватило за глаза, – видела, как он в машинальном жесте потянулся к пачке сигарет, но потом вскинул прозрачно-голубые глаза в зеркало заднего вида и медленно одернул руку. – Ну что? Куда?

Я кое-как вспомнила адрес, где когда-то жила Ночкина, до того как съехала к своему прынцу, выдавила его через силу и откинулась на сиденье.

– У вас что-то случилось?

– У меня случился швах… Мой муж оказался блядиной, готовым присунуть любой дуре. А через четыре дня у моей мамочки юбилей, и если они узнают, что я опять осталась одиночкой, меня поднимут на смех. Это забава у нас такая, традиция семейная – распинать меня каждый раз, когда пытаюсь уйти от мужа, – хохотнула я, представляя будущий спектакль во всех красках. – Мамочка будет в гневе! Зашипит так, чтобы душу наизнанку вывернуло, но при этом, чтобы никто за соседними столиками не услышал про позор своей старшей, но, тем не менее, бестолковой дочери. Будет тыкать отца в бок и кивать на мою младшенькую сестренку, у которой, в отличие от меня, дом – полная чаша: и детишки, и любящий муж-лизоблюд, души не чаявший в теще и тесте. А ещё он им путевку очередную подарит. Это я неудачница по их меркам. Первенец, бракованный экземпляр, так сказать.

– Но ведь можно просто не ходить? – таксист хмыкнул, то ли осуждая мою мягкотелость, то ли пытаясь намекнуть, что есть очевидный способ не чувствовать себя дурой.

– Нельзя, потому что тогда нагрянет Армагеддон. И нагрянет он прямиком в мою квартиру, которую сейчас пилят мой муж и его плодовитая любовница…

Сумка задрожала, вибрируя металлической бляшкой по бутылке шампанского. Достала телефон и застонала, видя надпись «Любимый».

Черт! Черт! Нет, это свыше моих сил! Но вместо того, чтобы вырубить телефон или заблокировать этого ублюдка, я провела пальцем по экрану, уже издалека слыша его жалкий скулеж.

– Таисия! Ты где, трубку ещё почему-то не берешь? Ты дома была, что ли? – Гриша то шептал, то срывался на крик. Слышала его шаги по паркету, шорохи передвигаемых ваз, он всегда, когда нервничал, начинал ровнять декор на комодах. Он так бездарно пытался узнать, что именно я видела, так позорно выдавал себя дрожью в голосе. Предатель! – На полу валяется твой плащ. А почему я не слышал? Жду тебя, как придурок. Шампанское охлаждаю, клубнику намываю. А ты опять забыла про годовщину? Тая… Вечно у тебя все через жопу! Можно хоть раз в год мужу уделять внимания больше, чем своей работе?

У меня не было сил ответить. В голове то и дело крутились картинки их отвратительного, грязного секса прямо на моем рабочем столе. Видела, как под её рыхлой задницей сминаются документы, как она искусно стонет, а муж в свойственной ему манере вяло толкается бёдрами. Казалось, смотрю порнушку с плохим концом. Причём плохой конец в этом фильме только у меня.

Стояла молча, как вкопанная, но так и не решилась сделать ни единого шага. Если шагну, то убью их… Убью… Но мне нельзя!

Вот и сейчас я просто глубоко дышала и делала огромные глотки, а когда бутылка опустела, из глаз хлынули слёзы. Как чеку сорвало, или стоп-кран с корнем вырвало. Взвывала ветром, хлестала себя по щекам, щипала за ноги, лишь бы не поддаваться этому лжецу!

Не слушай, Таисия… Не слушай его!

– Я не хочу тебя видеть. Не хочу… Не хочу…– шептала, с каждым разом увеличивая громкость голоса. – Вон из моей квартиры, вон из моей жизни!

– Э… Угомонись! Не знаю, что там у тебя в голове снова сломалось, но ты сильно перегибаешь палку. Я тебе не подчиненный, чтобы командовать. Приезжай домой, и мы поговорим…

Мы поговорим…

Сколько раз я слышала эту фразу? Много. И каждый раз он даже не утруждался сменить форму давления. Все его манипуляции были так знакомы и так действенны.

Я вновь и вновь верила и ему, и его доводам… Утопала в вине и самоуничтожении, веря, что виновата во всём только я одна. Каждый раз…

Первый раз случился на пятом курсе, когда мы уже год как были женаты. Тогда я была виновата в том, что его подрезали с диссертацией: не поддержала, работала на трёх работах, совершенно не давала нужного ему тепла. Гриша орал, говорил про мою сухость, холодность и никчёмность.

Второй раз был через три года, когда он не мог пережить трагический выкидыш и мою аморфность ко всему происходящему, потом сокращение в институте, где он работал. Я наверняка что-то упустила, забыла. Но так проще.

Ты просто перестаешь запоминать травмирующие обстоятельства, забываешь боль и плывешь по течению.

Но сейчас… Сейчас больно было иначе. Не за себя, не за пятнадцать лет совместной жизни, а за будущее, которое он растоптал.

– Вон! Вон из моей жизни!

– Домой быстро! – внезапно завопил Григорий, извергая даже не приказы, а команды зашуганной дворняжке, вынужденной бежать из своей будки. – Чтобы через полчаса была… Я не шучу! Весь город на уши поставлю, но найду. Я твоей матери позвоню…

– ВОООН!!!!

Я рыдала и вопила так истошно и отчаянно, что голова трещала. Горло вспыхнуло пламенем, боль текла в крови, вскипая от каждого воспоминания. Чувствовала себя грязной, униженной, уничтоженной.

Всё, что ещё было живо во мне, вдруг погасло, как старый фонарь.

И мгла наступила…

Сердце сковала вьюга, душа окаменела, и лишь обида продолжала елозить пластиком по стеклу, не давая забыться.

Хотелось прыгнуть в прорубь, чтобы смыть с себя эту липкую срамоту! Хотелось забыть. Сжечь каждого, кто мог догадаться о том, как мне сейчас больно.

Сжимала горлышко пустой бутылки, гадая, когда же она наконец-то треснет. Когда разнесётся на миллион осколков по салону такси, пронизывая мою обескровленную душу. Хотелось причинить себе боль самой, только бы не позволять это делать близким людям.

Я и сама могу, тогда для чего мне нужен напарник, компаньон по жизни? Я и сама являюсь профи в этом деле, тогда для чего мне такой мужик?

А для того, чтобы хлестать, как старую, еле дышащую корову, что уже выдохлась от вечной дойки. Я больше ни на что не гожусь. Ни на мясо, ни на удой. Только на убой…

– Держи, чёртик, – этот волшебный по своему действию голос просочился сквозь панику, а перед лицом закачалась уже откупоренная бутылка шампанского.

Мужчина, чье лицо было скрыто за широким капюшоном, вырвал из моей руки пустую тару от «микстурки», вложил новую дозу обезбола и прыгнул на водительское сиденье. Оказывается, мы стояли на парковке какого-то ресторана. И давно? Как долго я была не в себе?

– Пей, чертёнок. Может, полегчает.

Водитель впервые обернулся, и я поплыла… Его прозрачные глаза напоминали бездну спокойного моря, шепот прибоя, ласковый песок и свежесть ветерка. В них можно было утонуть, пропасть, сдуреть. Дыхание перехватило всего на миг…

Крики мужа слышались где-то далеко-далеко. Они уже больше не лупили хлыстом по торчащему хребту, чтобы больнее было. Стиснула телефон, зажимая кнопки, и выключила его. Пусть этот вечер уже больше ничего не принесёт мне. Хватит. Пускай хоть Росгвардию на уши поднимет, но к нему я уже не вернусь…

– Простите, – я быстро стерла слезы, оставшиеся на пальцах кляксами туши, и попыталась улыбнуться. Понимала, что если ещё на минуту позволю себе эту жалость, то уже никогда не поднимусь с колен. Мне нужно переключиться, попытаться забыть, чтобы НЕ СДОХНУТЬ от боли. Сделала два глотка и откинулась на спинку, пялясь в прозрачный люк на крыше. – Наверное, вы частый свидетель подобного?

– Нееет… – он внезапно рассмеялся. – Вы у меня первая.

– Странно. Я думала, таксисты постоянно видят истерики, срывы и чужое горе. Это же как врачи. Профдеформация – такая штука, наверняка потом становишься глух к трагедиям других.

– Ну, а в чем ваша трагедия-то? – он хмыкнул и опять машинально потянулся к пачке сигарет. – Ну да, ваш муж оказался классическим трусливым ёбарем. Так вы же уже знаете, что делать с этим дальше. И послали вы его за дело, и право на это имели. В чем тогда причина слёз? В матери? Тогда не ходите на семейный праздник, прикиньтесь больной, занятой, да уезжайте из города, в конце-то концов. Из всего есть выход. Нужно просто обернуться и поискать его.

– Да курите вы уже, хватит тут дергаться, а то голова кружится от ваших спазмов, – я выдохнула и придвинулась, укладывая локти на спинки передних сидений.

В носу защекотало знакомым парфюмом. Дорогой, селективный… Машка Гукова недавно притаскивала тестеры, так я еще, дура, думала, не бухнуть ли ползарплаты, чтобы мужа порадовать. Так… А сколько нынче таксисты зашибают?

Водитель даже спорить не стал, быстрым жестом вложил в рот сигарету, щёлкнул зажигалкой, и под потолок заструился сладкий дымок. Он то и дело посматривал на меня в зеркало, причем даже не пытался скрыть своего интереса. Шарил прозрачными глазюками, очерченными густыми чёрными ресницами, и едва заметно усмехался.

– Что, не нравлюсь? Осуждаете? – я представляла, какой «красоткой» кажусь ему сейчас. Макияж поплыл, помада отпечаталась даже на лаке этого пошлого и совершенно неуместного комбинезона. А в целом все равно было. Пусть на такую смотрит, альтернативы все равно нет. – Я когда плачу, то опухаю, как хомяк. Да, уродина. Да, жалкая…

– Люди уродливы во всех своих негативных эмоциях, будь то злость, страх, горе, слезы… Но только не в радости. Смеющийся человек прекрасен. Вот и я думаю, что жить нужно так, чтобы всем было завидно. И вы смейтесь, – он пожал плечами и улыбнулся. Широко. Будто даже искренне.