Подкидыш для Магната. Сюрприз из прошлого

– Что мы можем сделать? – обернулся к подошедшему Раевскому.

– Не знаю. Отправить в другой интернат временного пребывания? Но смысл? Я поговорил с Алевтиной Петровной, нормальная женщина, вроде. Она заверила меня, что девочка будет под присмотром.

– Рай…

– Гора! Ну что мне сделать? Ты только скажи, я всё сделаю, но ты сам не понимаешь, чего хочешь. Стыдно? Совестно? Триггер прошлого? Хочешь избавить ребёнка от своей участи? – рычал Денис, надевая пиджак. – Все дети до совершеннолетия находятся под полной опекой государства. Но я могу сделать все что угодно. Ты просто скажи…

Друг хлопнул меня по плечу, а после прыгнул в машину и выехал, оставляя наедине со своими тяжелыми мыслями.

Он прав. Он, как всегда, прав…

Глава 8

– Горислав Борисович, Анжела Степановна на второй линии, – прошептала секретарша в коммутатор, как только сотрудники поднялись с мест и врассыпную бросились из моего кабинета.

– Тань, скажи, что я сам перезвоню, и принеси мне кофе!

Сел в кресло, рассматривая тяжелые грозовые тучи, нависшие над городом, и расслабился. С самого утра кручусь как белка в колесе. Из-за произошедшего во вторник все мои планы и встречи тонким слоем размазались по неделе, делая интенсивность и без того загруженного графика просто адской. И даже в самые крошечные интервалы свободного времени я думал о той рыжей девчонке, оставшейся без мамы.

Марту готовили к операции, с прогнозами Петрович был аккуратен, как никогда, и в подробности не вдавался. Но сейчас, когда смотрел на пропущенный вызов от него, по спине бегали мураши ужаса. Казалось, перезвонив, услышу то, к чему просто невозможно подготовиться. И уже взял телефон, как тот ожил сам, вот только абонент был не тем…

– Да, Анжела, – принял видеовызов, потому что моя невеста терпеть не могла простые разговоры. Ей было важно смотреть мне в глаза, а на самом деле только так она могла контролировать меня, не закатывая скандалов ревности.

– Горислааав, я тысячу раз говорила тебе не называть меня так. АН-ГЕ-ЛИ-НА! Ну просто же, – протянула она в привычной певучей манере. – Ты опять забыл перезвонить? Или это твоя тупая Танюша не пропускает мои вызовы?

Казалось, я вовремя закрыл динамик, потому что моя преданная и весьма сообразительная секретарша внесла в кабинет кофе. Но по виду девушки стало понятно, что не успел, и слова Анжелы достигли своего абонента. Таня поджала губы и быстро вышла, плотно закрыв за собой дверь.

– А я тысячу раз тебе говорил не лезть к Татьяне. Если не отвечаю на звонок, то я занят, – настроение и так было откровенно дерьмовым, не хватало мне ещё разбираться в ее регулярных тёрках с секретарём.

– Ты вечно занят, – Анжела отмахнулась, надела солнцезащитные очки и переключила камеру. – Посмотри, как тут шикарно. Гор, а давай после свадьбы переедем в Италию? Комо, Альпы, шикарная еда и совершенно незнакомые люди. Никто не таскается по пятам, не норовит тебя сфотографировать в неприглядном виде, чтобы на следующий день срубить бабла в желтой газетёнке.

– Анжел, ты же первая заскулишь от тоски, – я разбирал документы, сортируя на то, что успею просмотреть сегодня, а что придётся взять домой.

– Это да. Я уже не могу представить себе жизни без гудящего мегаполиса, – рассмеялась она. – Ты когда прилетишь?

– Не знаю.

– В смысле? Ты обещал в субботу!

– Я посмотрю свой график, но ничего не обещаю. В среду у нас запуск литейного цеха после реконструкции, и мне бы хотелось присутствовать лично. Уж очень дорого мне обошёлся этот проект.

– Ты вылитый отец! Он всё моё детство провел на работе, – Анжела сморщила нос и надела маску обиженки, но быстро вспомнила, что на меня это не действует. – Правда, поэтому я окончила самый престижный ВУЗ Франции и работаю в Европе.

– Ты работаешь в Европе только потому, что ненавидишь зиму, кого ты обманываешь? Ты же с мая по октябрь здесь тусуешься, потому что в старой Европе тебе скучно, пресно и одиноко.

– Ладно, выиграл, – Анжела установила телефон подальше, чтобы в выгодном ракурсе продемонстрировать новый купальник, ткани на который явно пожалели. – Гор, ну даже у Людки муж приехал!

– Это манипуляция чистой воды. Я сразу сказал, что ваш этот девчачий отпуск совсем не моя история. Ну что за истерики? В вашем распоряжении вилла, обслуга, яхта и водитель. Зачем вам там брюзжащие мужики? Уверен, что человека несчастнее, чем Людкин муж, сейчас просто не сыскать. Таскаться с пакетами по магазинам, пытаясь урвать новую коллекцию до того, пока всё разберут? Анжел, уволь.

– Гора, ты как старый дед, честное слово!

– Вот и подумай ещё разок перед тем, чтобы в ЗАГСе ответить «да».

– Горозия, ты чего там удумал? Я что, зря пасла тебя три года? – Анжела сняла очки, чуть приблизилась, выражая недовольство темой, куда съехал наш разговор. – Не я, так другая тебя к рукам приберет. Так уж лучше я. Взрослые правила конкуренции, знаешь ли.

Анжела хоть и говорила чистую правду, но вот суть как-то слишком чувствительно царапала сердце. Прагматика, расчёт, и ничего более. Вот только это я и искал. Вернее, она сама нашла меня на благотворительном вечере, который организовывал мой друг Куталадзе.

И с того дня не проходило ни одного мероприятия, где бы я не видел эту красивую и очень целеустремленную женщину. Мою загруженность она воспринимала как ролевую игру, поэтому с каждым разом штурмовала всё отчаяннее и отчаяннее.

И вот спустя три года этих странных воинственно-завоевательных отношений мы решили пожениться. Просто сидели за обедом в нашем любимом ресторане, планировали год, пытаясь встроить туда совместный отпуск. А обнаружив почти свободный август, Анжела произнесла: «Я согласна». Вот так всё и вышло. Просто, быстро и максимально по-деловому.

Лично меня такой подход не пугал. Табуна женщин за мной никогда не бегало, ибо поймать не могли. У меня просто не было возможности остановиться и начать кутить. Мне всё казалось, что сейчас меня обгонят, опередят, обманут! И я не останавливался: проект за проектом, победа за победой.

А с Анжелой всё как-то само собой получилось. Её отец, владелец сети автосервисов, был несказанно рад и счастлив устроить дочу в надёжные руки, но ещё больше была рада её мама.

Нет, в них я не обрёл семью, потому что не пытался заполнить зияющую дыру, но любимчиком явно стал.

– Анжел, то, что ты говоришь, больше похоже на детский сад. Назло маме отморожу уши, – в прозрачную дверь кабинета поскребся Раевский, спрашивая разрешения войти.

– Женщине простительны невинные истерики. Как дела, что нового? – моя невеста игриво пробежала пальчиком по впадинке между грудей, прогоняя холодную каплю апельсинового сока, упавшую с её сочных губ.

Хороша, чертовка… Эти отношения устраивали меня целиком и полностью. Анжела ни разу не проявила неуважения, была весьма тактична, спокойна и рассудительна. Правда, её нарочитая покладистость порой бросалась в глаза слишком явно, но вот физически она подходила мне отлично. И секс был шикарный, и ласки было столько, сколько требовалось. Чем-чем, а этим она меня не душила.

И стоит ли говорить ей о произошедшем, при учёте, что я достоверно знаю, что Алексия не может быть моей дочерью? Нет, определенно не стоит. Иначе через два часа Анжела уже будет перерезать провода в палате Марты.

– Ладно, мне пора.

– Ты до скольки будешь в офисе? Позвони потом.

– Анжела, – процедил я последнее предупреждение и отключил звонок.

Красавица, фотомодель, у неё контрактов на год вперёд. Но я всё время ждал, когда же эта сухая скорлупка спадёт с её сердца? Очевидно, никогда… Попытки контроля, созвоны по расписанию, аккуратно оформленные списки подарков к каждому празднику, и лишь дикие приступы ревности скрашивали наш союз долей пикантности.

– Говори, Рай, а то мне Петровичу позвонить нужно, – я скинул собранные документы в портфель, понимая, что желание задерживаться на работе растаяло окончательно. – А лучше сам в клинику заеду.

– Ну, поедем тогда вместе, – Рай как-то слишком внимательно смотрел на меня, будто видел впервые. Всматривался, изучал, потирая подбородок, а потом выдал полную чушь: – А ты уверен, что девочка не твоя? У вас, кажется, носы одинаковые. И глаза… Я впервые вижу две пары одинаково зеленых глаз.

– Ты ушибся темечком, что ли? – стукнул друга по плечу и вышел из кабинета. – Татьяна, я домой, если что, на связи.

– Горыныч, не сердись, – смеялся Раевский, догоняя меня у лифтов.

– Я тебе ещё раз говорю, что с Мартой у меня никогда и ничего не было.

– Я тут промониторил, откуда берутся дети, – Денис расхохотался, отмахиваясь от меня портфелем. – Но боюсь тебя разочаровать, новых способов пока не придумали.

– Смешно тебе?

– Да я всю ночь об этом думал. А ты это… Донором, случайно, не был?

– НЕТ! Рай, я в последний раз говорю, что это не мой ребёнок.

– А носы у вас всё равно одинаковые…

Глава 9

– Как девочка? – мы катились по плотному городскому трафику в сторону клиники. – Ты отправлял своих ребят, чтобы проверили?

– Да. Там всё относительно нормально. Условия приемлемые, – как только мы сели в машину, Денис погрузился в компьютер. Его телефон просто разрывался, а мне стало немного не по себе. Друг ещё вчера должен был вернуться к семье, а из-за меня пришлось сдвигать график.

– Я ж не про условия тебя спросил, Денис.

– Она плачет и почти ничего не ест. А ещё оказалось, у неё астма, – Раевский сказал и замер, косясь в мою сторону в выжидающей манере.

О! Знал я эту его особенность: вбросить информацию и затаиться ядоносной коброй, ожидая повода, чтобы испить крови. Юрист – он и в Африке юрист. Въедливый, не верящий никому на этом свете, но зато преданный, справедливый и честный.

Да и повод его немого вопроса вполне понятен, ведь я с самого детства страдаю жуткой аллергией. Надо же – вырасти на Урале, где повсюду растут берёзы, и иметь аллергию на её цветение? Природа сошла с ума…

– Рай, у меня не астма, а аллергия, и ты это прекрасно знаешь. Только приступы у меня весной, а сейчас сентябрь!

– Так и у Алексы, вполне возможно, просто аллергия. Врач в детском доме не внушил доверия моим казачкам засланным. Так, что цветёт у нас в сентябре?

– В сентябре на Урале всё умирает, и хватит уже дурковать. Договорись, пусть отправят девочку на обследование, раз ты так переживаешь, – я всплеснул руками, раскладывая на коленях бумаги, лишь бы просто занять пульсирующий от вложенных сомнений мозг.

– Так я поэтому и приехал. Девочку в сопровождении Алевтины уже везут в клинику. Счёт куда выставлять?

– Я убью тебя!

– Ладно-ладно, я пошутил, – Раевский загоготал, поднимая руки в пораженческом жесте. – Но ты бы хорошо подумал, Горыныч. Лично у меня сомнений хоть отбавляй. Ну не бывает таких совпадений. И отчество твоё дала, и аллергия, и носы, как с копирки.

– Денис, ну что я, по-твоему, секс-гигант с амнезией? Совратил девчонку, а потом забыл? Много ты женщин за свою жизнь забыл? Но тут получается, что амнезия не только у меня. Марта же тоже вспомнила обо мне, лишь когда в реанимацию угодила.

– Всё-всё, успокойся, – Раевский выдохнул и открыл окно, впуская прохладный воздух. – Согласен. Какой из тебя секс-гигант? Твоя Ангелина, она же Анжела, любую в рогалик скрутит. Ты, кстати, ей сказал?

– Нет, конечно.

– Правильно, смертоубийство нам не нужно, пусть девчонка хоть на ноги встанет. Идём…

Через черный вход мы поднялись на нужный этаж и прошли прямиком в кабинет Ивана Петровича, с которым и столкнулись в дверях.

– О! На ловца и зверь бежит, – Петрович пожал нам руки. – Итак, мы готовим её к операции. Прогнозы лучше, чем я прогнозировал. Всё-таки правильный комплекс лечения и поддержание меняет клиническую картину её порока. Операция назначена на завтрашнее утро. Прогнозы осторожные, сразу скажу. Этот порок обычно до восемнадцатилетия и диагностируется, и прекрасно лечится. А тут ещё этот ковид, будь он проклят…

– Может, вы разрешите её дочери побыть с матерью хоть пару часов? – эта идея пришла так стихийно, внезапно, что даже Раевский хмыкнул. – Вы же сами понимаете, что на операции может случиться всё что угодно. Позвольте девочке просто побыть с мамой?

– Вообще-то, это реанимация! – цыкнул Петрович, но по его глазам было ясно, что разрешение уже получено. – Но у вас отдельный бокс, а клиника обожает своих щедрых спонсоров, поэтому ведите. Но! Дунаева не в коме, она просто слаба. Сердце её не справляется, лёгкие работают на пределе, поэтому никаких волнений. Хорошо?

Мы с Денисом аккуратно вошли в тот самый бокс, состоящий их нескольких комнат. Марта лежала в белоснежной палате, опутанная проводами и трубками. И вид у неё был, мягко сказать, душераздирающий. Синие от катетеров руки, бледное лицо, сбившаяся косынка, сдерживающая копну волос. Грудь её вздымалась, вот только всем было ясно, что это навороченная аппаратура поддерживает в ней жизнь.

Я уже и не знал, правильно ли поступил? Быть может, девочке не стоит видеть мать в подобном состоянии? Толку, что я держал маму вплоть до её смерти? Эту картинку теперь уже никогда не вытравить из воспоминаний.

– Тук-тук… – Алевтина Петровна открыла дверь, заводя за собой Алексию. – Добрый вечер, Горислав Борисович.

– Ну, привет, – я присел на корточки, зачем-то рассматривая девочку уже немного иначе. Что там с носом? Нормальный, с лёгкой горбинкой… Да и глаза, наверное, подобного цвета встречаются довольно часто. Ну, у Марты тоже зелёные, правда, у Алексы больше темного, почти карего… Чёрт, послушал Раевского, и веду себя как примат безмозглый, анализируя оттенок глаз чужого ребёнка.

– Здравствуйте, – Алекса кивнула, не обращая на меня никакого внимания, потому что не могла оторваться от стеклянной двери, за которой была основная палата Марты. – Можно к маме?

Девочка, поразившая меня серьёзностью высказываний, теперь дрожала, как лепесток. Её нижняя губа тряслась, нос стал красным, и было понятно, что она сейчас разревётся.

– Идём, – я зачем-то взял её теплую ладошку и потянул к палате. Приставленная сиделка вышла и помогла нам надеть шапочки, халаты и маски и только после этого позволила войти. Алексия как-то инстинктивно схватила меня за палец и смело шагнула внутрь.

В палате было шумно: пищали датчики, гудели мониторы, жужжал компрессор. Даже мне было жутко от обилия звуков. Мы двигались медленно, с опаской потревожить. И лишь когда девочка прижалась к холодной руке мамы, позволила себе расплакаться.

Казалось, мне тут не место. Ну, лишний я в этом горе, так почему до сих пор стою? Почему не уйду? Наверное, потому что среди всех остальных только у меня были настоящие воспоминания, связывающие нас с Марфой.

– Мам, не плачь, – зашептала Алекса, и я вздрогнул, заметив, что на меня устремлены бледно-зелёные глаза Марты. Её подбородок дрожал, слезы катились бесконечной дорожкой, огибая прозрачную кислородную маску и теряясь в голубой больничной сорочке. Она двигала губами, не издавая ни единого звука. – Мам, у меня всё хорошо. Это хороший интернат, и Алевтина Петровна постоянно заходит в гости. Ребята не обижают меня…

И тут произошло то, чего я ожидал меньше всего. Марта так резко обернулась в мою сторону, а в глазах её запылало ядовитое пламя ярости. Меня словно ошпарило… От головы до пяток прошёлся огонь, сжирая ту мнимую уверенность, что я поступил правильно.

– Так! Давление поднимается! – вскрикнула сиделка, вбегая в палату, когда все датчики, будто сговорившись, завопили противным писком. Женщина с силой вытолкнула меня в общий тамбур, закрыв перед носом дверь.

– Приплыли…

Глава 10

– Я пока в своём уме! – шикнул на Раевского, уже приготовившегося сыпать своими бестолковыми подозрениями, основанными лишь на внешнем сходстве. Сравнивать было глупо и совершенно невозможно. Мы были разными! Я – жгучий брюнет со смуглой кожей и зелеными глазами, доставшимися мне от матери, а Алекса – яркий лучик света с молочной кожей. Ну, где сходство? Где?

И вообще. Почему я это обсуждаю?

Почему допускаю эту бредовую мысль?

Не думал, что можно уничтожить взглядом. А у Марты это прекрасно получилось. Буквально секунда, и то, что ты считал правильным, превратилось в ахинею и сумбур. Её убили слова дочери, словно Марта и не допускала мысли, что я могу не поверить и отправить девочку в интернат.

Она надеялась, что во мне осталась хоть капля человечности, но ошиблась. Нет, она, безусловно, осталась, вот только реализма и способности трезво оценивать происходящее во мне тоже с избытком! Ну не может Алекса быть моей дочерью…

«И что? Теперь можно помогать только кровным родственникам? Так чем ты лучше тех, кто отказался от тебя в детстве?» – шептало моё подсознание, а совесть подыгрывала, затягивая узел на шее.

Слова колом встали где-то в горле.

Мысли в кашу превратились.

– Делай, – захрипел я Раевскому, который, казалось, только этого и ждал. Друг даже приосанился, расправил плечи и достал из портфеля какую-то папку с документами.

– Алевтина Петровна, я хотел с вами поговорить вот о чём, – этот чертяка подхватил старушку за локоток и стал медленно уводить в небольшую кухоньку, где усадил за стол, раскладывая то, что было заготовлено.

Порой он меня жутко пугал. Ты даже не успеваешь оформить мысль, а у Раевского уже или разрешение на строительство есть, или какая-нибудь генеральная доверенность. Вот и сейчас он убедительно втирал женщине из опеки свою истину, с которой не сможет поспорить ни черт, ни Бог.

Напряженно следил за трогательным безмолвным общением Марты и её дочери. То, как аккуратно и нежно водит Алексия пальцем по ладони мамы, как сдерживает слезы, дабы не тревожить её, как питается её любовью, чтобы насытиться впрок.

– Горислав Борисович, вы уверены? Юридически всё оформлено, конечно, безукоризненно. Мать в сознании, доверенность оформлена по всем правилам, у меня, как у представителя опеки, нет оснований удерживать в интернате девочку. Правда, если не задумываться, как вы получили подпись гражданки Дунаевой. Но я о другом, – старушка ещё раз перечитала копии документов, собранных Денисом, а затем села рядом. – Это маленькая травмированная девочка. Ей сейчас страшно, больно и очень одиноко. У вас есть опыт общения с детьми?

– Алевтина Петровна, в моём доме на постоянной основе живет Катерина, а у неё семь внуков. Поверьте, мы сможем удовлетворить все потребности ребёнка ровно до того момента, когда мама снова не встанет на ноги, – последние слова сильно попахивали ложью. Петрович хоть и дал надежду, но весьма хрупкую. – Вы же сами говорили, что с близкими девочке будет лучше, чем в холодных стенах интерната. Я сам из детского дома, потерял родителей, будучи подростком. Поэтому понимаю, о чем вы говорите.

– Ну, раз так, – старушка поднялась, посмотрела на циферблат наручных часов и обернулась к Раевскому. – Мы успеем заехать в администрацию, чтобы подписать все документы.

– Конечно. Разрешите вас сопроводить? – Денис галантно открыл для неё дверь, махнул мне одобряюще и скрылся, оставляя наедине с самым сильным страхом в моей жизни.

Смотря изо дня в день на убитых горем детей в детском доме, я лишь укреплял своё решение никогда не заводить семью. Считал, что это опасно и совершенно абсурдно в мире, неспособном защитить ребенка. И, очевидно, судьба крутанула свою рулетку уже тогда, решив наказать меня за грешность мыслей.

– А завтра я могу увидеть маму? – тихий голос Алексы выдернул меня из воспоминаний. Девочка стояла на пороге, в последний раз смотря на мать. Марта снова провалилась в сон, очевидно, отдав последние силы, чтобы раздавить меня морально. Девочка обращалась к сиделке, а та в упор смотрела на меня.

– Алекса, твоей маме на завтра назначена операция, – я пытался сообразить, что сказать можно, а о чем нужно промолчать. У меня не было опыта, поэтому шел по минному полю, вооружившись исключительно интуицией. – И если доктор разрешит, то мы сможем приехать вечером. Договорились?

– Операция? – девочка всхлипнула и разрыдалась. Я ощущал себя бесчувственным бревном, не способным справиться с детскими эмоциями. – Ей будет больно?

– Нет, мама просто заснёт, и ничего не будет чувствовать.

– Хорошо. А где Алевтина Петровна?

А вот это самый сложный вопрос…

– Как ты относишься к тому, чтобы пожить у меня дома, пока твоя мама в больнице?

– У вас? – девочка охнула и опустила глаза, а потом снова обернулась к матери. – Вы передумали?

Передумал… Чёрт! Казалось бы – ребёнок! Что он может понимать во взрослой трусости? А вот так… Она абсолютно чётко считала и моё недоверие, и нежелание связываться с чужими проблемами.

– Твоя мама хотела, чтобы я присмотрел за тобой, поэтому давай не будем её расстраивать? Как насчет того, чтобы прямо сейчас отправиться домой?

– А вы обижать меня не будете? – Алекса подняла глаза, а у меня сердце сжалось… В них стояли огромные слёзы и искрился страх. Какого чёрта?

– Не буду.

– И за пятнышко не накажете? – она закусила губу и лишь сильнее прижала к себе рюкзачок в виде плюшевого медведя.

– Тётя Катя уже всё исправила, можешь не переживать, – слова наждачкой пробирались по горлу, колыша воспоминания о последней приёмной семье, откуда меня выперли за разбитую даже не мной вазу.

– А можно мне спать в том кресле? Я вас не побеспокою, я умею играть тихо. Обещаю! – Алекса вдруг сделал два шага, останавливаясь около меня, а затем её ледяные пальчики сжали мою ладонь. – Буду хорошо себя вести, дядя Гора.

– Нет, в кресле ты спать не будешь, Алекса. У меня есть идея получше. Как насчет своей комнаты?

– Своей? – она распахнула глаза, откуда тут же выпали эти назойливые слезинки, которые она сдерживала из последних сил.

– Ну, конечно.

– Хорошо…

Я взял её за руку, мы ещё раз мысленно попрощались с Мартой, а потом вышли из палаты. Уже подходя к лифтам, я вдруг вспомнил, что Алекса в клинике очутилась не просто так…

– Давай зайдём к Ивану Петровичу?

Лекса шла медленно, я сначала даже не понял, почему, а потом, опустив голову, увидел, что эти её самодельно расписные кеды были на несколько размеров больше, чем следовало. И как только девочка начинала частить с шагами, то путалась и запиналась.

– Красивые кеды, – рассмеялся, а сам истерично соображал, что делать дальше. Мне нужна женщина, чтобы накидала план действий. Наверное, есть схема? График? Стратегия? Ну, люди же не воспитывают детей по наитию? Наверное, существуют рекомендации?

– Это мамочкины. Красивые? – девочка засияла беззубой улыбкой.

– Очень. Но тебе в них неудобно, да?

– Всё хорошо! Дядя Гора, у меня всё хорошо, – вспыхнула Алекса, сильнее сжимая мою руку. – Только не отправляйте меня в интернат…

Хук слева. Хук справа и нокаут…

Глава 11

Каково же было моё удивление, когда я получил на руки рекомендации от врача, в которых расписывалась схема купирования острой аллергии. И не для меня. Нет… Препараты знакомые, режим понятный, вот только в бланке назначения числилась Алексия Гориславовна Дунаева.

– Так, завтра вас ждёт аллерголог, вот направления на анализы. Нужно выяснить, что вызывает столь острый приступ, – Иван Петрович был задумчив, а ещё мне не понравился его такой странный, практически сравнивающий взгляд. Он смотрел то на меня, то на по-детски широко зевающую Алексу.

Точно приплыли…

Но это оказалось только началом. С трудностями мы столкнулись сразу на парковке, когда Алекса подёргала меня за большой палец, который не отпускала всё это время.

– Дядя Гора, а Алевтина Петровна сказала, что детям нельзя кататься без детского кресла, – девочка с восторгом рассматривала джип Морозова, а потом и вовсе переключилась на очумевшего от всего происходящего Юрку. – О! А я вас помню, вы играли с собачками. Я в окно видела, поэтому и дёрнулась, черкнув карандашиком по креслу. Но дядя Гора сказал, что не будет меня ругать за это.

– Привет, мала́я, – Юра присел, протянул ей руку. – Давай знакомиться? Меня дядя Юра зовут.

– Алексия. Но мама меня Лёкой называет, иногда Лёшкой, – девочка улыбнулась и вновь бросила взгляд на устрашающий своими размерами джип. – Так что? Можно без кресла?

– Можно, если только быстро, – Морозов понял меня с одного взгляда. – Тут за углом детский магазин есть.

– Давай ты сядешь рядом, мы тебя пристегнём, а потом дядя Юра купит кресло. Договорились?

Чёрт… Не так я привык удовлетворять запросы женщин. Обычно это делают за меня помощники или онлайн-банк, но чтобы лично выбирать трон? Это что-то новенькое.

– Мне ничего не нужно. Давайте мы просто Алевтине Петровне ничего не скажем? – девочка вдруг снова замкнулась, вкарабкалась на заднее сиденье и попыталась самостоятельно пристегнуть ремень безопасности. – Мне ничего не нужно. У меня всё есть. Вот, смотрите, – она раскрыла рюкзак и нервными движениями стала вытаскивать альбомы, карандаши и фломастеры. Там же оказалась теплая кофточка с яркими значками и стопка фотографий в прозрачном файлике, но её она не хотела показывать и убрала обратно. – Мне правда ничего не нужно, дядя Гора.