скачать книгу бесплатно
– За кражу смерть, понял?! За кражу смерть! – крикнул он ещё раз, обратясь к толпе и та поддержала его в ответ, хоть и не так уверенно как прежде.
– Да не воровал я, сукин ты сын! Кто вы вообще такие, будь вы не ладны? – Миша с трудом разевал рот, морщась от боли, и сплевывал алую слюну в песок.
– Врёшь! – Алекса ударил Михаила ещё раз. Теперь в живот, отчего жертву переломило пополам, и мужчина повис на кольце.
– Ты мне за это ответишь, – прошептал Миша и закрыл глаза, ожидая новый сокрушительный удар.
Однако ничего подобного не случилось. До него донёсся вздох толпы. Голова не переставала гудеть, словно в ней сработал, да так и не смолк клаксон. Но дыхание вернулось к норме. Миша приоткрыл сначала один, затем другой глаз. Никого рядом, только толпа вдалеке. Слава богу! А где же этот подонок Алекса?
Наконец он увидел его сидящим на пятой точке, метров аж за двадцать от столба. Что ещё он там делает? – испуганно подумал Миша.
Оторвавшись от скопления людей, к Михаилу стал приближаться седовласый старик в длинном светлом балахоне. Он припадал на правую ступню и в помощь себе выносил узловатый посох. Старец приближался уверенно, по-хозяйски. Алекса, за которым продолжал наблюдать Михаил, подтянул к себе ноги и, испуганно, поглядывал на старца, словно побитая псина.
Старик доковылял до столба с Михаилом, ухватил мужчину за шиворот и без особых усилий поднял на ноги. Миша охнул от неожиданности. Час от часу не легче, – подумал он. – Если станет бить и этот – вышибет дух в два счета.
– Не судите его строго, – сказал властным тоном старик, обернувшись к толпе, – в этом человеке нет зла. Это разглядит и слепой. Я удивлён, что вы стали настолько черствы и незрячи. Хуже этого столба. Хоть, уверен, и он порой плачет вместе с жертвами. А ты, Алекса, – старик повел в сторону сидящего посохом, отчего тот обхватил в страхе голову руками, – слишком податлив собственной гордыне. Силы в тебе прибыло, а мозгов одновременно убыло! Как в дырявой кубышке.
Толпа рассмеялась, и возникшее напряжение чуть спало.
– Мы не должны судить, следуя одним лишь законам предков. Мы должны судить, следуя и собственному сердцу. Не всегда вор это враг. Если хорёк украдёт яйцо гадюки, которая может вырасти и убить ребенка, кто он – враг или друг? Этот мужчина взял у Алексы тряпку из гумна. Всего тряпку. А мы знаем, как Алекса ведёт свои дела. Его земля всегда плодородит. Быки здоровы, и рабочих рук хватает. Своих, не наёмных. Дома всегда полон стол. Не так ли? Так на что ему сдалась эта тряпка?… Однако, он хватил беднягу по голове, да ещё и на судилище приволок. А если бы я тебе сказал, Алекса, что этот человек в будущем спасёт весь твой род от сотни гадюк? Что бы ты с ним сейчас сделал? Продолжил бы убивать?
– Как я могу знать, что он спасёт? Это ты, Гобоян, видишь. Как я могу знать? –залепетал Алекса.
– Я не вижу. Но моё сердце говорит, что твоя тряпка не стоит того, чтобы обидеть и озлобить другого человека. Ты своей чёрствостью заражаешь доверие нашего мира ещё похлеще, чем настоящий вор. И я не знаю, чем ты до сих пор заслуживаешь уважение своих соседей, но услышь меня и проведи над собой работу. Иначе скоро никто не придёт к тебе на помощь. Даже быки разбегутся, и ты станешь рыскать за ними по логам и оврагам. Возьмись за ум. Уважай других. Иначе, жизнь проучит тебя. Волком завоешь, да никто спасать не прибежит!
Старик отвернулся от поникшего Алексы и подошёл чуть ближе к группе пожилых мужчин, стоявшей под венцом красных ворот у самого большого дома на площади. Михаил теперь понял, что это как раз и есть тот суд, что должен был решить его судьбу. Они стояли, запустив пальцы за широкие расшитые яркими нитями пояса. Хорошая одежда выдавала в них знать, да только в присутствии бедно одетого старика те сами почти склонили головы.
– Прислушайтесь, мудрейшие старейшины, – почтительно обратился к ним Гобоян, – мне не дано судить других. Но, поскольку таким правом наделены вы, примите решение, за которым хочется идти. Это в ваших силах. Потрудитесь. Судить голого, вроде, не мудрено, но по мне, пожалуй, самое сложное. Вы уж не переусердствуйте. Отнимать у слабого дано не каждому.
Невысокий ростом мужчина, длинные волосы которого были собраны в узел, ответил: – Спасибо, Гобоян, за достойные слова. Однако, ты уже и сам рассудил как надо. Этот муж не заслужил сурового наказания, но не достоин и полного снисхождения. Я бы погнал его взашей, но, вижу, что с этим не стоит спешить. Мы решим так: забирай его к себе, а после поговорим.
– О большем я не мог бы и просить, – чуть склонил голову Гобоян и вернулся к Михаилу. – Пойдем, я дам тебе то, чего ты хочешь.
– А вы знаете, чего я хочу? – усталым голосом вымолвил Миша.
– Начнём с воды.
***
Михаил сидел на верхушке покатого валуна, вросшего в землю у западного угла дома старика. В руках он держал деревянный ковш с водой, вкус которой никак не мог понять. Сколько уже он выпил всякой воды за свою жизнь, а такой не пробовал никогда. На вкус, пожалуй, как и любая другая, а вот по содержанию вовсе нет. Она была чуть плотней обычной и словно наэлектризованной, отчего слегка пощипывала язык. Миша понимал, что физически такое невозможно и всё же продолжал строить гипотезы относительно консистенции врученной ему Гобояном жидкости.
Впрочем, что бы в этом ковше не находилось, оно буквально заряжало мужчину энергией с каждым глотком. Миша не мог не отметить, что к нему стремительно возвращались силы. И, ещё несколько минут назад нывшие от страшной усталости, мышцы вновь были готовы к работе, будто только что очнулись после долгого здорового сна. Сил появилось настолько много, что мужчина непроизвольно принялся отстукивать по земле ступнёй, будто в нетерпении ждал старта нового марафона.
Закурить бы сейчас, – подумал Миша и тут же осёкся, – а зачем? Странным образом зависимость, что владела им уже много лет бесследно исчезла. Что он только не перепробовал, чтобы избавиться от пристрастия к табаку! От этой жуткой связи с безжалостными изделиями из бумаги, табачной смеси, смол и канцерогена, опутавшей чуть ли не каждый шаг его жизни. С таким пиететом как к сигаретам, он не относился даже к большинству людей. Разлука с куревом приводила к депрессии и заставляла чувствовать себя глубоко несчастным. Поэтому он продолжал цепляться за нее, будто утопающий за обломок мачты в безлюдном море. И, вот тебе на, именно теперь, в этом бутафорском мире, он совершенно безболезненно переживает момент своего расставания с наркотиком! Стало даже обидно за колоссальные старания целой индустрии борьбы с курением. Сколько же людей может остаться без работы, если курильщиков препроводить сюда на терапию?!
Из-за угла дома раздался звук удара двери о косяк и вскоре показался старик. Он медленно переставлял ноги, держа в руках широкую плошку. Его лицо было расчерчено морщинами под стать солидному возрасту, а руки с удивляющим несоответствием оставались гладкими словно у молодого. Старик носил своё тело с грацией, не обременённого болезнями человека. И если к столбу тот шёл прихрамывая, то теперь посох оказался ему не нужен вовсе.
Миша поднялся навстречу и принял из рук старика плошку. После чего хозяин дома присел на широкий пень рядом и сложил на коленях руки. Под задранными холщовыми штанинами открылись худые босые ступни. Веточки синих вен и капилляров раскрасили их белую кожу причудливым орнаментом. Но и тут Михаил не смог не отметить поразительную свежесть кожи конечностей мужчины. Где он их полощет? В святой воде что ли?
Гость аккуратно снял с плошки укрывший её лист папоротника. Под ним оказалась темно-зелёная кашица из протёртых с жидкостью растений. Он поднял на Гобояна вопросительный взгляд.
– Съешь горсть. Потом ещё горсть позже. Не бойся, это не отрава, – ответил старик.
– Я понимаю, что не отрава. Было бы верхом извращения с вашей стороны сперва спасти мою шкуру, а потом прикончить на собственном дворе. Я только хотел спросить, к чему мне это?
– Это вернёт тебе силы и волю. Во всяком случае разбудит её если она есть. Каша не вышла на вкус, но своё предназначение исполнит верно. Уж в этом можешь не сомневаться.
Миша загрёб двумя пальцами с краю щепоть вязкого месива и сунул его в рот. На вкус оказалось куда хуже самого дурного его предчувствия, отчего мужчина сразу чуть не вывалил отвратительный продукт назад. Несусветная горечь обожгла язык словно крапивой и прокатилась по нёбу удушливым запахом. Он зажмурил глаза, стиснул пальцы в кулаки и принялся глубоко дышать носом. После чего проглотил смесь и жадно запил водой из ковша. Одержав нелёгкую победу над собственными чувствами, Миша открыл прослезившиеся глаза и попытался невозмутимо взглянуть на старика.
Однако тот уже вовсю заливался старческим крякающим смехом. Похлопывал себя по коленям и трясся в искренней радости над гримасами гостя. Он делал это так заразительно, что Миша не удержался и захохотал за Гобояном вслед, раскрыв зелёный, как лужайка рот.
– Ну, вот видишь, воля уже возвращается к тебе, – сказал, угомонившись, старик. – Пройдёт не так много времени, как ты заметишь, что в тебе обнаружился другой человек, который умеет отдавать в жизни. Он и есть ты настоящий.
– Что отдавать? – зацепился Миша за слово.
– Да что угодно. Когда мужчина не связан оценкой личных дел и нажитого имущества, очень легко жить и следовать своей истинной доле. Он привыкает жить свободным. Не сразу, но лишь вопрос времени. Тогда его душа захочет отдавать себя другим. Она перестанет копить на чёрный день. Ей этого будет не надо. Имущество, которым она владеет, станет общим. Пусть берёт тот, кому это больше нужно. Душа о том тревожиться не станет.
– Не уверен, что правильно понимаю вас, но разве иметь что-то, это плохо?
– Почему же плохо? Плохо когда разницу между состоянием, когда ты имел что-то из вещей и, когда у тебя их не стало, ты будешь именовать потерей. У вещи, так же как и у тебя, своя собственная жизнь. Своя судьба. Если она ушла от тебя – значит, настал час, когда ей пора было уйти к другому. Не будешь же ты спорить с судьбой? Поэтому сильные и не связывают себя с вещами. Они получают то, что им надо здесь и сейчас, но не тащат обоза за спиной. Они понимают, что не им решать. Выбор средств их жизни сделает сама жизнь. Если что – они потерпят. Они умеют это делать. Потому как, потом получат всё сполна. Улавливаешь?
– Если честно, не совсем. Какой-то абсурд! Разве и у этой миски есть душа?
– А разве нет? И у неё, и у вон того топора. И у всего другого. Когда-нибудь ты это поймёшь. Ну а сейчас ступай, приляг. Я приготовил тебе место на сеновале. Ты должен поскорей набраться сил.
– Послушайте, я действительно очень благодарен вам за гостеприимство. Вы заступились за меня в этом… недоразумении, не знаю, как об этом ещё сказать, – Михаила передёрнуло от воспоминаний, – но мне нужно ехать домой, в город. Наверняка меня уже ищут друзья, – здесь Миша значительно преувеличил действительность. Если, конечно, не считать за друзей лаки, резцы и точильный камень.
Гобоян понимающе покачал головой и промолчал.
– Так что, – Миша поднялся на ноги, – подскажите, пожалуйста, не сочтите за труд, многоуважаемый дедушка, где находится остановка автобуса? Я наверно побегу туда, пока ещё есть время. А то уже поздний час. А ежели вы мне ещё и сто рублей ссудите, я вообще стану счастливым человеком и отплачу вам, как положено, в двойном размере!
Диск солнца действительно лежал почти у горизонта, придавленный растянувшейся над ним глыбой серого облака. Стелящийся по земле и прощающийся с ней солнечный свет окрашивал головки колосьев убегающего вдаль поля позолотой. Горизонт колыхался искрящим руном и манил к себе неизвестностью. Однако Миша видел там лишь путь к собственному дому, куда так настойчиво спешил.
Гобоян продолжал хранить молчание и смотрел на купол солнца, о чём-то глубоко задумавшись.
– Ау! Товарищ! Мне нужно идти. Простите ещё раз. Судя по всему, моё предназначение в вашей деревне – доставлять всем беспокойство. Но я другой человек. Знали бы ближе – поняли. Вы уж помогите мне Христа ради! Давайте будем милосердными, – Михаил подошёл к старику и положил ему руку на плечо.
– Это очень важно. Знать куда идти. Смотреть туда, куда ты идешь. И идти туда, куда на самом деле хочется смотреть, – Гобоян медленно проговорил, адресуя слова яркому розливу света на горизонте. Затем будто очнулся и заглянул Мише в глаза: – Как твоё имя?
– Михаил.
– Как интересно звучит, – протянул после небольшой паузы старик, – а откуда ты?
– Вы всё какими-то загадками со мной общаетесь, а это очень расстраивает. Неужели я вас чем-то обидел?… Ну да бог с вами. Я из Златоуста. А не желаете помогать – так и скажите. Я понятливый.
– Не знаю, что тебе и сказать, Михаил. Того места, что ты назвал в нашей земле нет.
– Нет? О… ну, значит,… может быть, вы о нём не слыхали. Это город. Довольно большой по меркам Урала, – Миша почесал затылок и добавил себе под нос, – живёте тут в глуши лесной. Хоть бы выбрались на свет посмотреть. Сектанты.
– Как ты сказал последнее слово? Не слышал такого.
– Не слышали и ладно. Не всё ж вам знать. Хотя, раз уж работаете в туристической индустрии, географию края знать должны бы. Так что? Поможете?
– Какой индустрии? О таком тоже не слыхал. Не знаю. Много в наших землях кого есть, а о таких не слышал, – посетовал старик. – Ты, однако, Михаил, иди всё-таки приляг. Тебе отдохнуть надо. Много чудного болтаешь. Вот и ноги твои отдыха просят.
– Да не хочу я отдыхать, – начал заводиться мужчина. – Я и так застрял у вас. Дайте мне, пожалуйста, на прокат брюки, рубашку и какие-нибудь ботинки. Я всё верну, клянусь! Могу оставить расписку, если не верите. Вы мне помощь оказать даже обязаны! Это гражданский долг, между прочим. А я отблагодарю, не обижу. Покажите, наконец, где ближайшая станция или телефон! Мне надо действовать, дедушка. Не берите вы грех на душу. Что же вы это – то лекарством поите, а то дурака включаете?! Так дело не пойдёт!
– Вот что, милый человек, я тебе сейчас помогу. Обожди меня, – Гобоян поднялся с пня и пошёл к дому. По пути он шлёпнул ладонью пузатый горшок, что был надет дном на столбик ограды и послушно склонился к хозяину.
– Вот влип, ёлки-палки! – выругался Миша и сплюнул на землю. Угодье старика не было тюрьмой. Смыться отсюда не составляло труда, но куда затем идти? Этот хоть руки не связывает.
Испытывая потребность в действии, Миша всё же прогулялся до забора, ограждавшего землю старика с запада. Но довольно скоро обжёг босые ноги о поросли крапивы, подступившей к дому со всех сторон. Чертыхаясь, он привалился спиной к бревенчатой стене и стал в нетерпении потирать руки. Ну и чёрт с тобой! Спровадишь. Как миленький.
Вскоре из-за угла снова показался старик. В одной из его рук был небольшой деревянный стакан, в другой какое-то тряпье.
– Выпей, пока я разберу тебе одежду, – Гобоян сунул Мише в ладонь стакан с жидкостью, что качалась на дне.
– А что это? У вас всё какое-то необычное, я уже боюсь и пробовать.
– Разве тебе стало хуже? – удивился старик.
– Нет-нет! Наоборот, такое ощущение, будто в груди новый мотор заработал, и в мышцах усталости как ни бывало! Вам бы с этими рецептами в сборную России!
– Ты пей, Михаил. Это не противно. Не бойся.
– Да я и не боюсь. Тоже мне, – Миша выдохнул в стакан и опрокинул в себя содержимое разом.
По ощущениям ничего необычного. Похоже было на воду со слабым привкусом сахара. Но уже через несколько секунд мужчина явственно ощутил вялость в ногах, будто те таяли под ним. Он не чувствовал пяток. От колен и в бёдрах ноги загуляли от напряжения. Миша охнул и чуть ли не плюхнулся на знакомый ему валун.
– Что-то вдруг расквасило немного, – словно оправдываясь, сказал он Гобояну. – Ты что там мне подмешал, дед?
– Не обращай внимания. Это пройдёт. Давай теперь о городе твоём. Можешь рассказать мне о нём? Говори и не останавливайся.
– О городе можно. Он такой… – Миша послушно залепетал что-то, а сам нырнул в ощущение самого себя. Эхом вечерней свежести его внутренности наполнила такая лёгкость, что хотелось летать и щебетать будто птица. Вобрать в себя весь мир, каждую молекулу которого теперь хотелось считать своей кровной. Говорить об этом, восторженно и возвышенно. И петь. Да, петь! Сделать это для каждого, кто на свою беду не видит мир таким же прекрасным, каким его видит Миша.
– … мой город, – наконец услышал себя Михаил – он близок мне так, как могут быть близкими только очень любящие друг друга люди.
– Наверно там есть и та, которая тебя любит, а ты любишь её, не так ли? – спросил старик.
– Наверно, – засмеялся в эйфории Миша, – только я про неё пока не знаю.
– А про кого ты знаешь?
– Я? Про свою маму. Она меня всегда ждёт. По-настоящему умеют ждать только матери. Мне кажется, они сотканы из ожидания. Будто с нашим рождением от них отделяется такая часть их самих, которую они после всегда жаждут вернуть к себе ближе. Выпавший камень из ожерелья. Без него оно уже так не блестит. И мамы наши уже не блестят. Только когда утраченный камушек к ним возвращается снова, они наполняются тем неземным светом, что трудно описать словами… Я часть своей мамы! Вот забавно, – Миша рассмеялся. – Мамы могут без нас обойтись. Но разве легко оставаться неполноценным? Как жить без глаз или голоса? Быть может я её глаза? Каково ощущать, что я лишаю её их? Зачем такое испытание мне сейчас ко всему вдобавок?… Ну вот, уже и сам без неё тоскую. Уеду нынче от вас и отправлюсь к маме. Попьём с ней чаю…
– А ещё?
– Что ещё? Что ещё со мной?… Завод, работа. Я же работаю, дедушка. Это вы тут на печи лежите, а я зарплату получаю. Поделки делаю.
– Говори дальше.
– А что говорить? Мне и этого довольно. У меня никого нет, старик Гобоян. Но я счастлив! Поверь мне, я счастлив жить и делать своё дело.
– Мне очень приятно это слышать. Но, что ты думаешь, где ты сейчас находишься?
– Я не знаю. Где-то за городом. Может меня обобрали? А? Краски, скорее всего, стащили поганцы. Да и плевать! Отчего-то сейчас не сержусь. Ах, милый старик! Если бы можно было жить так же фривольно как вы здесь. И работать. Конечно, работать… Какая же у вас здесь красота! Мои глаза словно рождаются заново. Я же без очков вижу! Это какое-то чудо! Как такое возможно вообще? Я без очков не умею видеть. Ты представь себе – сколько лет не мог без них обойтись, а теперь вон оно что! У вас что, воздух волшебный? И мышцы будто очнулись от сна. Просто удивительно!
Гобоян смотрел на жизнерадостного гостя и улыбался сам. Лишь только глаза молчали. Они уже давно не смеялись. Он дал ложку отвара Мише, чтобы примирить того с реальностью, успокоить. Ему ещё предстоит осознать боль разлуки с привычным окружением. А сейчас пускай летает в эйфории. Долго ли краскам этого мира ещё осталось блистать как нынче?
В глазах старика отражалась тень тревоги. Он был всерьёз озабочен. Если бы хоть кто-нибудь здесь знал насколько серьёзно.
– Пойдём, я провожу тебя, – старик поднялся и, подставив руку Михаилу, повёл его в сторону амбара.
– Зачем мы сюда? А, впрочем, какая разница! Отдохнуть хочу. Щекочет мне ноздри ветер какого-то предчувствия! – Миша неуверенно продолжал идти на ватных ногах, то и дело, заглядывая в лицо Гобояна.
– Мне тоже, – не удержался хозяин дома.
– Ты понимаешь, дорогой дедушка, что я совершенно изменился с этой минуты? Ты уж прости мне всякие вольности, и то, что на «ты» с тобой,… вами, говорю. Я будто пьяный. Не знаю как это сказать. Но я теперь многое могу. Многое!
– Знаю, знаю. Но сейчас тебе надо поспасть, – Гобоян ввёл мужчину в прохладную темноту амбара и препроводил к пухлым копнам душистого сена.
Миша рухнул в них и вытянулся во весь рост с блаженной улыбкой на лице.
– Отдыхай. После отрада-воды тебе потребуется время. И оно у тебя есть. Не думай ни о чём, смотри сны. Иногда в них больше жизни, чем наяву. А теперь прощай.
Старик вышел и медленно побрёл к дому. Открыл тяжелую дверь, но не смог переступить порог. Привалился к косяку и прикрыл глаза: А может это всё-таки не он? Возможно ли это так скоро? Не мог ли он ошибаться?
Гобоян собрался с силами и прошёл внутрь. Осмотрел своё аскетичное, но милое сердцу жилище. Широкие скамьи под окнами, крепкий овальный стол, табуреты. Обереги и сушёные травы, висящие на стенах. На столе камни для помола и остатки толстых стеблей травы. Прохлада и темнота сруба обняли его уютом, который зачастую мы и именуем домом.
Старик лёг на лавку, окинул взором стену напротив. На зарубках блестели светлые полосы уходящего дня. «Да, да. Скоро ты придёшь. Я подожду.» Он закрыл глаза и дал волю воображению. Где-то в тумане, за тёмно-серыми клубами неизвестности ему уже откликнулся знакомый голос друга. Они поговорят и решат. Знак подан. Настала пора действовать.
***
По кромке леса бежала светловолосая девчушка двенадцати лет. Она хохотала, насколько ей это позволяло частое дыхание. Выбившаяся из косы прядь волос хлестала её по глазам и щекотала лицо. Резвые ножки легко перескакивали с кочки на кочку, колыхая свободную юбку сарафана. Её задорный бег словно стелился над самой землёй.
Девочка убегала от своего младшего брата, с которым они отправились за ягодой-медвежатник. Спелая ягода всегда желанный подарок для их матери. Тем более медвежатник, который так душист, когда его заваривает матушка. А девочка стремилась быть ей помощницей во всём. Тяжелый мамин труд она с радостью принимала на себя, лишь только та ей позволяла это делать. Но с братом разве можно сохранять серьёзность?!
Вот и теперь они ввязались в игру на ровном месте. Ну, ничего, – думала девочка, – я тебя обставлю, а потом ещё всем расскажу, что ты девчонку отыскать не смог, глупенький!
Девочка свернула с тропы, что вилась тонкой лентой вдоль леса, и нырнула среди раскидистых лап елей. Аромат распаренного леса, задохнувшегося без движения, обдал ребёнка густым паром. Она споткнулась о корень, на мгновение сбитая с толку темнотой. Поднялась, отряхнула прилипшие сухие иголки и пошла дальше вглубь леса. Бежать теперь было опасно. Под ногами чего только не встретишь. В два счета напорешься на острую палку, как вон, Космиан из соседского дома. Добегался уже. Калека нынче хромой. Кем теперь будет неизвестно. Не ему уже выбирать. А она, нет. Такого не позволит. У неё мечта выше этой ёлки! Дудки вам. Тише едешь – дальше будешь. Она ещё заставит всех себе завидовать.
Девочка перешла на шаг и стала идти дальше, выбирая путь в обход поваленных гнилых стволов. Но задор игры всё ещё не отпускал её, отчего девчонка то и дело подпрыгивала с ножки на ножку. Мелкие ветки хрустели под ними как сухой розжиг в печи.
Она оборачивалась, ожидая, что вот-вот её младший брат погонится следом. Но он всё не шёл. Девочка продолжала углубляться в лес, но с каждым шагом всё менее уверенная в том, что это стоит делать. Ну почему же он не идёт за мной? – задавалась она вопросом. И игра становилась всё более скучной. Ей уже хотелось крикнуть, что-нибудь, обнаруживая себя. Однако и сдаваться пока вроде было рано. Может птицей покричать? – размышляла девочка и сама не заметила, как остановилась.
Она присела на широкое в обхват обеих рук дерево, лежащее в зарослях дикого папоротника. Как ступени на дереве обосновались диски древесного гриба супеша. Взрослые говорили, что этот гриб нехороший. Он забирает силу у деревьев, убивает их и потом ждёт на мёртвом стволе, чтобы сползти в землю, раствориться, и превратиться в чёрную змею.
Девочка подобрала к себе ближе ножки и стала прислушиваться, не кричит ли где её брат. Неосознанно она стала шептать под нос: – Ну, кричи же, ищи!
