Последний поцелуй

Майя М.

Последний поцелуй

Глава первая: Незваный гость

Солнце врывалось в комнату не лучами, а целыми потоками жидкого золота. Пылинки, подхваченные утренним ветерком, плясали в этом сиянии, словно миллионы микроскопических балерин. Ирина стояла у окна, ощущая на щеке тепло стекла, и наблюдала за этим праздником жизни. Ей всегда нравилось это время суток – рассвет, когда мир еще чист, свеж и полон обещаний. Сегодня она видела в этом простом явлении особую, пронзительную красоту. Красоту, которую замечаешь лишь тогда, когда знаешь, что видишь ее в последний раз. Нет, не сегодня. Но счет уже пошел на месяцы. А может, и недели.

Она глубоко вдохнула, пытаясь поймать аромат цветущей под окном сирени, но вместо него в ноздри ударил знакомый, приторно-медицинский запах больничной палаты, который, казалось, въелся в стены, в мебель, в ее собственную кожу. Запах безнадежности. Он был здесь, в их доме, ее личный незваный гость, который поселился без спроса и уже не собирался уходить.

Ирина отвернулась от окна. Ее отражение в большом зеркале в резной раме было бледным и размытым, словно акварельный набросок, который вот-вот смоет дождь. Худое лицо, слишком большие, глубоко запавшие глаза, в которых угас былой огонь. Она провела пальцами по вискам, где седина уже отвоевала у каштановых волос приличные территории. Тридцать восемь лет. Рассвет жизни, как говорится. Только ее рассвет оказался обманчивым: за ним последовал не долгий день, а стремительно надвигающиеся сумерки.

Из гостиной донесся смех. Звонкий, заразительный смех ее дочери, Полины, и сдержанный, грудной бас мужа. Этот звук был для Ирины и бальзамом, и ножом одновременно. Она закрыла глаза, позволив ему омыть себя. Вот ради этих звуков, ради этого утреннего покоя, нарушаемого лишь щебетом птиц и смехом семьи, она и держалась. Каждый день был подарком, украденным у болезни, у статистики, у безжалостного диагноза, который прозвучал как приговор: «Глиобластома. Неоперабельная. Паллиативная терапия».

Паллиативная. Это слово значило лишь одно: отступать, но делать это с максимальным комфортом. Смириться. Жить, сколько отпущено, заглушая боль. Но Ирина не могла смириться. Не с собой – с ней-то все было ясно. Ее терзала судьба тех, кто останется. Артема и Полины.

Она медленно, будто боясь расплескать хрупкое равновесие утра, вышла из спальни и направилась на кухню. Артем стоял у плиты. Его мощная, некогда такая надежная спина была напряжена. Он жарил блинчики, и Ирина знала, что делает он это только тогда, когда хочет заглушить тревогу, когда ему нужно занять руки делом, чтобы голова не шла кругом от тягостных мыслей. Полина, пятнадцатилетняя стрекоза с двумя хвостиками, насаживала на вишневую ветку только что распустившуюся сирень, пытаясь украсить скромный кухонный стол.

«Пап, у тебя комок! Смотри, какой неправильный блин!» – подпрыгивала она.

«Это не комок, это блин с сюрпризом, – парировал Артем, пытаясь перевернуть свое творение. – Для именинницы».

Ирина замерла в дверях, наблюдая за этой сценой. Сердце сжалось от любви и такой боли, что казалось, вот-вот разорвется на части. Сегодня был ее день рождения. Тридцать восьмой. И, как она подозревала, последний.

«Мама! С днем рождения!» – Полина заметила ее и бросилась обнимать. Ирина прижала дочь к себе, вдохнув знакомый запах детского шампуня и весны. Она была такой хрупкой, такой живой.

«Спасибо, солнышко». Голос Ирины звучал хрипло, ей пришлось прочистить горло.

Артем обернулся. Его глаза, эти серые, глубокие, как омут, глаза, встретились с ее взглядом. В них на мгновение мелькнула тень боли, страха, но он мгновенно взял себя в руки, и на его лице расцвела теплая, широкая улыбка.

«Иришка, с днем рождения. Садись, героиня. Кофе и блины с сюрпризами уже в пути».

Он подошел, обнял ее за плечи и тихо, так, чтобы не слышала Полина, прошептал: «Как ты?»

«Все хорошо, Тема. Лучше не бывает», – соврала она, улыбаясь ему в ответ. Эта ложь во спасение стала их ритуалом. Он знал, что она врет. Она знала, что он знает. Но это был их молчаливый договор – делать вид, что все нормально, пока есть силы.

За завтраком царила легкая, почти естественная атмосфера. Полина болтала без умолку о школе, о предстоящем выпускном вечере, о новом мальчике, который ей нравился. Артем подливал кофе, шутил. Ирина сидела и впитывала каждую секунду, каждый звук, каждую улыбку. Она пыталась запечатлеть этот момент в памяти навсегда, словно фотограф, который знает, что пленка вот-вот кончится.

Но незваный гость напоминал о себе. Тупая, давящая боль за правым виском, легкое головокружение, когда она наклонилась за салфеткой. Приступ слабости, от которой потемнело в глазах. Она схватилась за край стола, бессознательно сжав пальцы.

«Мама, ты в порядке?» – тревога в голосе Полины прозвучала как сигнал тревоги.

«Да, просто крошка в горло попала», – отмахнулась Ирина, делая глоток воды. Рука дрожала.

Взгляд Артема стал пристальным, изучающим. Он все видел. Он всегда видел.

После завтрака Полина умчалась к подруге, пообещав вернуться к вечеру для торжественного ужина. Кухня опустела, остались только они двое и гулкая тишина, которую не мог заполнить даже шум посуды, которую Артем мыл с каким-то ожесточенным усердием.

Ирина подошла к нему сзади, обняла за талию, прижалась щекой к его спине. Он замер.

«Тема, нам нужно поговорить».

Он медленно вытер руки, повернулся к ней. Его лицо было серьезным. «Говори. Только, пожалуйста, ничего плохого. Сегодня твой день».

«Это… не плохое. Это важно». Она повела его в гостиную, усадила на диван рядом с собой. Солнце теперь освещало комнату полностью, выхватывая из полумрака знакомые предметы: их совместные фотографии на пианино, подаренную ею ему картину, зачитанный том Бродского на журнальном столике.

«Я думала… о будущем. О твоем и Полины будущем».

Артем нахмурился. «Наше будущее – с тобой, Ира. Мы боремся. Мы испробуем все методы, поедем куда угодно…»

«Тема, остановись, – мягко перебила она его. – Мы оба знаем, что это за болезнь. Мы слышали прогнозы. Отрицание не поможет ни тебе, ни мне. Я должна быть практичной. Пока у меня есть ясность мысли, пока я могу… я должна все устроить».

Он смотрел на нее с недоумением и растущей тревогой. «Устроить что?»

«Тебя. Я не хочу, чтобы ты остался один. Ты не создан для одиночества. Ты – как этот диван, – она похлопала по мягкой обивке. – Прочный, надежный, но предназначенный для того, чтобы на нем сидели, чтобы его обживали. Ты должен быть с кем-то. Ты должен быть счастлив».

Артем отшатнулся, словно его ударили. «О чем ты? Что за чушь? Я с тобой. Я буду с тобой до конца. А потом… потом я буду с Полиной. Мне больше ничего не нужно».

«Но это неправда! – голос Ирины дрогнул. – Тебе всего сорок два. Ты мужчина в расцвете сил. Ты будешь нуждаться в любви, в поддержке. Полина вырастет, улетит из гнезда. А ты останешься в этом тихом доме один. Я не могу допустить этого. Я не переживу мысль о твоем одиночестве».

Она говорила страстно, почти отчаянно. Это была идея, которая родилась в бессонные ночи, выстраданная, выношенная. Ее последний проект. Ее завещание.

«И что ты предлагаешь?» – спросил Артем холодно, отстранившись. Его глаза стали колкими.

«Я хочу… я хочу найти тебе жену. Идеальную кандидатуру. Такую, которая будет тебя любить, которая полюбит Полину, которая станет тебе опорой».

В комнате повисла гробовая тишина. Артем встал, прошелся до окна и обратно. Он был бледен.

«Ты с ума сошла, Ирина. Это какая-то больная фантазия. Я не вещь, которую можно передать по наследству».

«Это не для тебя! – воскликнула она, и в голосе ее прозвучали слезы. – Это для меня! Пожалуйста, пойми! Это даст мне покой. Это даст мне силы знать, что с тобой все будет хорошо. Что я могу уйти спокойно. Это мой последний подарок тебе. И себе».

Она смотрела на него умоляюще. Артем замер, глядя в ее огромные, полные страдания глаза. Он видел не бред, а искреннюю, пусть и изуверскую, попытку защитить его. Попытку, рожденную от безумной любви и отчаяния.

Он тяжело вздохнул, снова сел рядом и взял ее руку в свои. Ее пальцы были холодными и тонкими, как прутики.

«Иришка… дорогая… Я не могу даже думать о таком. Это неправильно. Это кощунственно».

«Но я прошу тебя. Сделай это для меня. Дай мне эту возможность. Я не буду настаивать на встречах. Я просто… найду несколько кандидатур. Познакомлюсь с ними. Как с подругами. А ты… ты просто будешь собой. Если что-то сложится… само собой… я буду знать, что не зря».

Она умолкла, исчерпав свои аргументы. Она смотрела на него, и в ее взгляде была такая бездна мольбы, такая щемящая надежда, что он не смог отказать. Он не мог сказать «нет» человеку, который умирает. Не мог добавить к ее физическим страданиям еще и моральные.

Он молча кивнул, опустив голову. Это был не согласие, а капитуляция. Капитуляция перед лицом неминуемого.

«Хорошо, – прошептал он. – Делай, что должен. Но только обещай, что не будешь себя мучить. Обещай мне».

«Обещаю», – солгала она во второй раз за этот день.

Ирина провела остаток дня в странном, почти эйфорическом состоянии. Получив его молчаливое согласие, она ощутила прилив сил. У нее появилась цель. Миссия. Она больше не была просто пассивной жертвой болезни, ожидающей своего часа. Она стала режиссером последнего акта своей жизни.

Вечером, когда Полина вернулась и они сели за праздничный ужин с настоящим тортом, Ирина была оживлена и болтлива. Она шутила, вспоминала забавные случаи из их жизни, рассказывала дочери историю их с Артемом знакомства – романтичную и немного нелепую, как и все настоящие истории любви.

Артем наблюдал за ней с тревогой и болью. Он видел неестественный блеск в ее глазах, слышал легкую дрожь в голосе. Он понимал, что эта идея – не что иное, как проявление глубокой психологической травмы, попытка контролировать неконтролируемое. Но он был бессилен что-либо изменить.

Когда Полина наконец отправилась спать, в доме снова воцарилась тишина. Ирина и Артем остались в гостиной. Она сидела в своем любимом кресле, укутавшись в плед, он – на диване, бесцельно переключая каналы телевизора.

«Знаешь, я уже примерно представляю, какая она должна быть», – тихо сказала Ирина, глядя в потолок.

Артем вздрогнул. «Кто?»

«Она. Твоя будущая… друг. Не молодая. Лет тридцати пяти. Умная. С чувством юмора. Образованная. Чтобы с ней было о чем поговорить. Не обязательно красавица, но с приятной внешностью. Спокойная. Чтобы не нервировала Полину. И чтобы у нее не было своих детей. Так будет проще. Она сможет полюбить нашу девочку как свою».

Она говорила об этом так спокойно, так методично, будто составляла список покупок. У Артема зашевелились волосы на голове.

«Ира, хватит. Пожалуйста».

«Нет, послушай. Я думаю, она могла бы работать, например, архитектором. Или искусствоведом. У тебя же душа лежит к этому. Чтобы у вас были общие интересы».

«У меня с тобой общие интересы!» – вырвалось у него, и в голосе прозвучала ярость, которую он долго сдерживал.

Ирина посмотрела на него. И в ее глазах он увидел не боль, а странное, отрешенное спокойствие.

«Я знаю, Тема. Но меня скоро не станет. И тебе придется искать эти интересы в ком-то другом».

Он не выдержал этого взгляда. Резко встал. «Я пойду, проверю, выключила ли Полина свет».

Он вышел из комнаты, и Ирина осталась одна. Ее уверенность вдруг испарилась. Эйфория сменилась леденящей пустотой. Она представила его с другой женщиной. За этим столом. В этой гостиной. В их спальне.

Жгучая, дикая волна ревности подкатила к горлу, такая сильная, что ей стало трудно дышать. Она схватилась за подлокотники кресла, пытаясь унять дрожь. Нет. Нет, она не готова. Она не может этого допустить. Это ее муж. Ее жизнь. Ее любовь.

Но тут же, как холодный душ, на нее обрушилось осознание реальности. Она умрет. И он останется один. И эта ревность – роскошь, которую она не может себе позволить. Это эгоизм умирающей, желающей забрать любовь с собой в могилу.

Она должна быть сильнее. Сильнее боли, сильнее болезни, сильнее этой животной ревности. Она должна сделать этот подарок ему. Подарок свободы. Подарок будущего.

Когда Артем вернулся, она сидела все в той же позе, но на ее щеках блестели слезы. Он подошел, опустился перед креслом на колени и взял ее лицо в свои ладони.

«Прости меня, – прошептал он. – Я не хотел злиться».

«Я знаю, – она уронила голову ему на плечо. – Прости меня. Это так трудно».

Они сидели так молча, прижавшись друг к другу, двое людей, которых скоро должна была разлучить безжалостная сила.

Глава вторая: Тень сирени

Прошло две недели. Призрачное весеннее солнце сменилось плотными, низкими тучами, из которых с завидным постоянством сыпалась мелкая, холодная морось. Она застилала окна, превращая мир за стеклом в размытую акварель. Ирине эта погода была даже по душе. Она гармонировала с ее внутренним состоянием – сосредоточенным, отрешенным, лишенным прежних солнечных всплесков отчаяния.

Ее маленький кабинет, когда-то служивший местом для разбора студенческих работ – Ирина до болезни преподавала литературу в университете – теперь стал командным центром ее последней миссии. На столе, заваленном когда-то книгами и конспектами, теперь стоял ноутбук, а рядом лежала толстая тетрадь с закладками.

Она назвала ее «Проект: Будущее».

Первые страницы были исписаны размышлениями, критериями, психологическими портретами. Она действовала как настоящий исследователь: скрупулезно, методично. Это был ее способ остаться в здравом уме, отгородиться стеной из логики и планов от накатывающей волны физической слабости и душевной боли.

Поиск она начала с сайтов знакомств, но быстро отвергла этот вариант. Ее возмущала вульгарность анкет, развязность фотографий. Это был не тот формат. Тогда она переключилась на профессиональные сообщества, социальные сети, где люди проявляют себя через интеллект и интересы. Искала женщин-искусствоведов, архитекторов, журналисток. Читала их посты, смотрела на фотографии, пыталась угадать характер.

Артем старался не заходить в кабинет. Он видел свет под дверью, слышал щелканье клавиатуры, и сердце его сжималось от бессильной ярости. Он чувствовал себя предателем. Предателем их любви, их памяти. Он пытался говорить с Ириной, уговаривать ее остановиться, но она смотрела на него своими огромными, прозрачными глазами, и в них он читал такую непоколебимую решимость, что слова застревали в горле. Их вечера теперь проходили в натянутом молчании. Он уходил в работу – его архитектурное бюро поглотило новый проект, – а она погружалась в свой мучительный «проект».

Полина чувствовала напряжение. Дом, всегда бывший для нее крепостью, местом уюта и безусловной любви, наполнился невидимыми трещинами. Родители улыбались ей, но их улыбки были какими-то стеклянными. Они избегали разговоров с глазу на глаз. Девочка-подросток, чуткая к любым изменениям в эмоциональном климате семьи, замкнулась в себе. Она стала больше времени проводить у подруг, а дома закрывалась в комнате под предлогом подготовки к экзаменам.

Однажды вечером, когда дождь стучал в окно с особой назойливостью, Ирина нашла ее.

Анкета была на странице фонда поддержки современного искусства. Женщина по имени Светлана. Тридцать шесть лет. Искусствовед, куратор выставок. На аватарке – не селфи, а фотография вполоборота: она стояла в полумраке выставочного зала перед абстрактной скульптурой. У нее были спокойные, умные глаза, строгая линия губ, волосы убраны в элегантную, но нестрогую прическу. В профиле – умные, ироничные комментарии к выставкам, рецензии. Никаких фотографий с вечеринок, котиков или бесконечных селфи. Сдержанность. Достоинство.

Ирина провела за изучением страницы Светланы несколько часов. Она читала ее тексты, ловила стиль мышления, пыталась понять человека. И чем больше она читала, тем сильнее становилось странное, двойственное чувство. С одной стороны, холодный, аналитический восторг: «Да. Она. Идеально. Умна, независима, с вкусом. С Артемом будет о чем поговорить». С другой – щемящая, физически ощутимая пустота в груди. Она представила, как эти умные глаза смотрят на Артема, как эти умелые руки поправят ему галстук, который он вечно завязывает криво.

Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Голова раскалывалась. «Это ради него, – повторяла она про себя, как мантру. – Это ради его будущего. Ты должна быть сильной».

Набравшись решимости, она написала Светлане. Сообщение было тщательно выверено, лишено какого-либо намека на истинные намерения.

«Здравствуйте, Светлана. Меня зовут Ирина. Я с большим интересом читала ваши рецензии на выставку молодых художников в галерее «Арт-подвал». Ваш взгляд показался мне чрезвычайно точным. Я сама когда-то преподавала искусство и сейчас, в силу обстоятельств, редко бываю в городе. У меня к вам профессиональный вопрос, и я была бы вам очень признательна, если бы вы могли уделить мне немного времени за чашкой кофе. С уважением, Ирина».

Ответ пришел через день. Короткий, деловой, согласный.

«Здравствуйте, Ирина. Благодарю за интерес к моей работе. Готова встретиться в среду, в три часа, в кофейне «Бродячая собака» на Литейном. С уважением, Светлана».

Среда. У Ирины было два дня на подготовку. Она выбрала одежду с особой тщательностью – элегантное платье приглушенного сиреневого цвета, которое скрывало ее худобу, и легкий шарф, чтобы прикрыть слишком выступающие ключицы. Она нанесла немного тонального крема, чтобы скрыть смертельную бледность, и подвела глаза. Глядя в зеркало, она пыталась увидеть не больную женщину, а прежнюю Ирину – уверенную в себе, красивую, интересную.

Артем, увидев ее собравшейся, нахмурился.

«Ты куда? К врачу? Я отвезу тебя».

«Нет, спасибо. Я… встретиться с одной знакомой. По литературным делам». Она отвернулась, поправляя шарф.

Он почувствовал ложь. Его взгляд стал тяжелым, подозрительным.

«Какая еще знакомая? Ира, что ты задумала?»

«Ничего страшного, Тема. Просто поболтать. Мне нужна… социализация. Врач рекомендовал». Это была уже третья ложь за последние минуты.

Он не стал допытываться. Просто молча смотрел, как она выходит из дома, и в его душе клокотала смесь гнева, страха и безнадежности.

Кофейня «Бродячая собака» была именно тем местом, где Ирина ожидала встретить Светлану. Полумрак, запах старой бумаги, дорогого кофе и воска для деревянной мебели. Стены, заставленные книгами, тихая музыка – что-то из эпохи барокко.

Светлана уже ждала ее за столиком в углу. В жизни она оказалась еще более впечатляющей, чем на фотографиях. Высокая, с безупречной осанкой. Одетая в строгий костюм темно-синего цвета, который подчеркивал ее спортивную фигуру. Ее лицо было красивым, но в этой красоте была некоторая холодность, отстраненность. Как у мраморной статуи.

Ирина подошла, представилась. Рукопожатие у Светланы было сухим, крепким, кратким.

«Рада встрече, Ирина. Вы выглядите прекрасно», – сказала Светлана, и ее комплимент прозвучал как констатация факта, без тепла.

«Спасибо, вы тоже», – села Ирина, чувствуя, как подкатывает тошнота от волнения.

Они заказали кофе. Первые минуты говорили о выставке, о современных тенденциях в искусстве. Светлана была блестящим собеседником. Ее суждения были остры, эрудированны, подкреплены знаниями. Ирина ловила себя на том, что временно забывает о цели своего визита и просто наслаждается беседой. Это был глоток свежего воздуха, напоминание о той интеллектуальной жизни, которую она вела раньше.

Но затем взгляд Ирины упал на руки Светланы – ухоженные, с идеальным маникюром, сильные руки. И она снова представила их на плече Артема. Сердце екнуло.

«Светлана, простите, что отвлекаюсь от искусства, но у меня к вам личный вопрос, – начала Ирина, тщательно подбирая слова. – Вы не замужем?»

Светлана подняла брови. Вопрос явно был неожиданным.

«Нет. Не сложилось. Работа всегда была важнее. А потом как-то… привыкла к одиночеству. Оно не тяготит».

«А дети?»

«Дети? Нет. Не мое, наверное». В ее голосе не было сожаления. Лишь констатация.

Ирина почувствовала прилив надежды. Идеально. Независимая, самодостаточная, без обязательств.

«Простите за бестактность, – продолжила Ирина, чувствуя, как горит лицо. – Просто… я болею. Очень серьезно. И я не знаю, сколько мне осталось».

На лице Светланы впервые появилось выражение, похожее на человеческое участие. «Мне жаль. Искренне».

«Спасибо. У меня есть муж. Артем. И дочь-подросток, Полина. Они… они все для меня. И мой главный страх – не смерть. А то, что они останутся одни. Артем… он замечательный человек. Архитектор. Чуткий, умный, надежный. Но он не создан для одиночества».

Светлана смотрела на нее с нарастающим недоумением. «Ирина, к чему вы ведете?»

Ирина сделала глубокий вдох, собираясь с духом. Это был самый трудный момент.

«Я ищу… я хотела бы найти для него друга. Женщину, которая смогла бы составить ему компанию в будущем. Которая могла бы стать частью их жизни. Я увидела вашу страницу, прочитала ваши тексты… Вы производите впечатление человека, с которым ему было бы интересно. Я понимаю, что это звучит невероятно, возможно, шокирующе. Но для меня это вопрос… душевного покоя».

В кофейне повисла тягостная пауза. Светлана отпила глоток кофе, поставила чашку с тихим стуком. Ее лицо снова стало непроницаемым.

«Ирина, то, что вы предлагаете… это из области фантастики или очень дурного вкуса. Я не знаю, что сказать. Вы предлагаете мне… что? Стать вашей преемницей? По предварительной записи?»

Голос Светланы был холодным, как лед. Ирина почувствовала себя униженной, обесчещенной.

«Нет! Я не предлагаю вам ничего конкретного. Я просто… хочу, чтобы вы познакомились. Как друзья. А там… жизнь сама решит».

«Жизнь? – Светлана усмехнулась. – Жизнь здесь решили спланировать вы. Это манипуляция. По отношению к вашему мужу, ко мне. Вы играете в Бога, Ирина. И это очень опасно».

Она взяла свою сумку. «Мне кажется, наша беседа окончена. И я советую вам обратиться к психологу. Ваше состояние понятно, но такой путь – тупиковый и разрушительный. Желаю вам здоровья. И мудрости».

Светлана встала, кивнула и вышла из кофейни, оставив Ирину одну за столиком, с недопитым кофе и чувством полного краха.

Ирина сидела, не двигаясь, может быть, минут десять. Стыд жег ей щеки. Слова Светланы – «манипуляция», «дурной вкус», «игра в Бога» – звенели в ушах. Она была права. Абсолютно права. Что она себе позволила? Какое право она имела?

Она заплатила за кофе и вышла на улицу. Дождь все шел. Он сливался со слезами на ее лице. Она шла по мокрому тротуару, не разбирая дороги. Провал. Унизительный, полный провал. Ее благородный порыв оказался в глазах другого человека жалким, больным, неприличным.

Она вернулась домой промокшая и разбитая. Артем был дома. Он сидел в гостиной с книгой, но было видно, что он не читает, а ждет.

«Ира, что случилось? Ты вся мокрая», – он вскочил с кресла, его лицо вытянулось от беспокойства.

Она не смогла сдержаться. Все, что копилось неделями – боль, отчаяние, унижение – вырвалось наружу. Она разрыдалась, рыдания сотрясали ее хрупкое тело.

Артем подхватил ее, усадил на диван, укутал в плед. Он не спрашивал ничего, просто держал ее, пока она плакала, прижавшись лицом к его груди. Он гладил ее по волосам, шептал что-то утешительное, бессмысленные, ласковые слова.

Когда рыдания стихли, она, всхлипывая, рассказала ему все. Про Светлану. Про встречу. Про тот ужасный, справедливый финал.

Артем слушал молча. На его лице не было ни «я же тебя предупреждал», ни гнева. Была только глубокая, бесконечная печаль.

«Видишь? – прошептала она. – Я все испортила. Это была ужасная идея. Я сама не знаю, что на меня нашло».

«Ты просто хочешь, чтобы мы были счастливы, – тихо сказал он. – Но, Иришка, счастье не планируется, как бизнес-план. Оно приходит само. Или не приходит. Но твоя любовь – вот что для нас важно. Сейчас. Твоя любовь, а не планы на то, что будет после».

Он обнял ее крепче. «Давай закончим с этим. Пожалуйста. Давай просто будем жить. Каждый день. Вместе. Без этих… проектов».

Ирина смотрела на него сквозь пелену слез. И впервые за долгие недели ее одолевающее желание контролировать будущее ослабло. Может быть, он прав? Может быть, она только усугубляет их страдания?

«Хорошо, – выдохнула она. – Хорошо, Тема. Я прекращаю».

Она сказала это искренне. В тот вечер она действительно хотела остановиться. Они провели остаток дня вместе, смотрели старый фильм, пили чай. Было почти как раньше. Почти.