До востребования

Майя М.

До востребования

Глава первая. Пыль на конверте

Она всегда ненавидела эти визиты в старую квартиру. Не то чтобы там было что-то плохое – напротив, слишком много было хорошего, законсервированного, как насекомое в янтаре, и от этого становилось невыносимо грустно. Воздух в квартире был густым и неподвижным, пропахшим пылью, старой бумагой и тишиной – особым сортом тишины, которая наступает после того, как замолкает главный голос.

Анна закрыла за собой дверь, повернув ключ два раза. Звук показался ей неестественно громким в полной безмолвии прихожей. Она повесила пальто на вешалку, ту самую, дубовую, с резными шариками на концах, за которую она цеплялась в детстве, когда отец поднимал её, чтобы снять с верхней петли её курточку. «Осторожно, Анечка, не сломай», – слышалось ей его спокойный, ровный голос. Отца не было уже три года. Теперь и мамы не было четыре месяца.

Квартира замерла в ожидании, которое никогда не сбудется. Анна прошла в гостиную, её шаги глухо отдавались по паркету. Солнечный луч, робкий в этот ноябрьский день, пробивался сквозь щель в тяжёлых портьерах, выхватывая из полумрака танцующие пылинки. Она не стала открывать шторы. Не было сил нарушать этот музейный покой.

Она приехала с одной-единственной целью – разобрать мамин секретер. Та самая вещь, которую она всё откладывала. Комод, шкафы с одеждой – всё это было разобрано сразу после похорон, с каким-то почти истерическим рвением, чтобы не оставлять себе времени на горе. Но секретер… Секретер был святыней. Мама проводила за ним долгие часы, писала письма (кто вообще пишет письма в двадцать первом веке?), разбирала счета, листала старые альбомы. Прикасаться к нему казалось кощунством.

Но жизнь брала своё. Квартиру нужно было продавать. Решение далось нелегко, но оно было единственно верным. Жить здесь она не могла, а содержать «музей памяти» – непозволительная роскошь для скромного бюджета редактора провинциального издательства.

Анна подошла к секретеру. Он был красивым, старинным, из тёмного ореха, с откинутой крышкой, за которой скрывалось множество потайных ящичков и отделений. Она провела ладонью по гладкой, отполированной до зеркального блеска поверхности. Пыль легла тонким, бархатистым слоем. Ещё одно доказательство окончания эпохи.

Она села на мамин стул, почувствовав под собой прохладу кожицы. С чего начать? С верхнего ящика. Внутри царил образцовый порядок, который так любила её мать, Лидия Петровна. Папки с аккуратно подписанными ярлыками: «Квитанции ЖКХ», «Налоги», «Гарантии». Анна откладывала их одну за другой в картонную коробку, поставленную рядом на пол. Ощущение было странное, будто она роется в чужой жизни, хотя это была жизнь самого близкого ей человека.

За верхними отделениями последовали боковые. Здесь хранились более личные вещи: открытки ко дню рождения, несколько её, Анниных, детских рисунков, бережно разглаженных и подписанных маминым почерком: «Анечка, 5 лет. Солнышко и домик». В горле встал ком. Она отпила глоток холодного чая из термоса, который принесла с собой, и продолжила работу.

И вот она добралась до самого потайного, маленького ящичка, который открывался при нажатии на незаметную пружинку сбоку. Она знала о нём с детства. Мама иногда показывала этот фокус, доставая оттуда то редкую иностранную монетку, то красивую старую брошь. «Это для самых главных секретов», – говорила она, подмигивая.

Анна нажала. Пружинка щёлкнула с тихим, но отчётливым звуком, и маленькое отделение выдвинулось вперёд. Внутри не было ни монет, ни украшений. Там лежал один-единственный конверт.

Конверт был пожелтевшим от времени, плотным, почтовым, с выцветшими синими линейками для адреса. Он не был заклеен. Анна взяла его дрогнувшими пальцами. На конверте не было ни марки, ни штемпеля. Только адрес, написанный чернилами, почерком, который она узнала бы из тысяч: твёрдым, уверенным, с лёгшим наклоном вправо. Маминым почерком.

«До востребования. Городская почта, г. Ленинград. Для Лидии Орловой».

Сердце Анны замерло, а потом забилось с такой силой, что она почувствовала пульсацию в висках. «До востребования». Ленинград. Это было из другой жизни, из того времени, когда мама была молодой, жила в большом городе, училась в институте, до встречи с отцом, до переезда в этот тихий провинциальный город.

Она медленно, почти боясь, вынула из конверта сложенный в несколько раз лист бумаги. Бумага была тонкой, папиросной, тоже пожелтевшей по краям. Она развернула его.

«Здравствуй, моя дорогая, взрослая дочь Анна.

Если ты читаешь это письмо, значит, меня нет рядом. Значит, я не нашла в себе сил рассказать тебе всё сама, при жизни. Прости меня за эту слабость. Прости за ту ложь, фундаментом которой стала твоя жизнь. Но сейчас, когда меня нет, я должна вернуть тебе право на правду. Какой бы горькой она ни была.

Ты, наверное, удивилась, увидев этот конверт. «До востребования»… Это была наша с ним маленькая тайна, наш романтичный и немного наивный способ общения. Мы писали друг другу письма и оставляли их на почте, как герои какого-нибудь старомодного романа. Его звали Артём. Артём Валерьянович.

Он был моей первой, самой настоящей и самой большой любовью. Той, что случается раз в жизни и больше никогда не повторяется. Мы встретились в Ленинграде, я училась на филологическом, он – в Политехе. Он был другим. Не таким, как все. Взгляд у него был прямой, открытый, а в душе бушевала какая-то вечная, красивая буря. Он мечтал строить корабли, покорять океаны. Он видел во мне не просто студентку Лиду, а что-то большее. Он видел мою душу.

Мы планировали будущее. Вместе. Но жизнь распорядилась иначе. Его отправили в длительную, секретную командировку, связанную с его работой. Связь была почти невозможна. Вот мы и придумали этот способ – письма «до востребования». Он писал мне, когда мог, я писала ему. Это длилось почти год.

А потом я узнала, что жду тебя. Я была на седьмом небе от счастья. Я написала ему длинное, счастливое письмо и оставила его на почте. Я ждала ответа. Днями, неделями, месяцами. Ответа не было. Ни единой строчки.

Шло время. Моё положение становилось всё более очевидным. Родители были в ярости. «Позор семьи», «без отца», «что люди скажут». Давление было невыносимым. А от Артёма – ни слова. Я думала, он бросил меня. Что испугался ответственности. Что его красивые слова были просто словами.

И тогда появился Виктор. Твой отец. Вернее, человек, которого ты всю жизнь считала своим отцом. Виктор Сергеевич. Он был другом нашей семьи, старшим, уважаемым человеком. Он знал о моей ситуации и… предложил мне выход. Выход, который спас репутацию моей семьи и дал тебе имя. Он женился на мне. Он дал тебе свою фамилию. Он относился к тебе, как к родной. Он был хорошим, очень хорошим человеком, Анна. И я благодарна ему за всё. Я научилась его уважать, ценить. Но я так и не смогла его полюбить. Не потому, что он был плохим. А потому, что моё сердце навсегда осталось с тем, другим.

Прошли годы. После развала Союза, уже в девяностые, я случайно узнала, что случилось с Артёмом. Его командировка закончилась трагически. Он погиб. За несколько месяцев до твоего рождения. Он так и не получил моё письмо. Он так и не узнал о тебе.

Всю свою жизнь я жила с этой двойной болью. От потери его и от лжи, в которой пришлось растить тебя. Я украла у тебя право знать своего настоящего отца. Я украла у тебя его историю.

И сейчас, перед лицом вечности, я прошу тебя о последнем. Я не могу уйти спокойно, не попытавшись восстановить хоть какую-то связь. Я прошу тебя найти его. Вернее, найти то, что от него осталось. Узнай о нём всё, что сможешь. Были ли у него родственники? Друзья, которые могут что-то помнить? Он был из Ленинграда, его мать, возможно, жила на Васильевском острове, я плохо помню адрес, кажется, где-то рядом Средний проспект. Он рассказывал о дяде-художнике, который жил в Петергофе.

Я не оставляю тебе выбора, моя девочка. Я перекладываю на тебя груз своей вины и своих сожалений. И за это мне ещё больше стыдно. Но я верю в тебя. Ты всегда была сильной. Сильнее, чем я.

Найди его для меня. Найди его для себя. Узнай, кем был твой настоящий отец. Верни ему его место в твоей жизни, пусть даже только в твоей памяти.

Прости меня, если сможешь.

Любящая тебя мама,

Лидия».

Анна не заметила, как слёзы капнули на бумагу, расплываясь синими чернилами, смешивая прошлое с настоящим. Она сидела, сжимая в руках этот листок, этот крик из небытия, и мир вокруг перевернулся.

Всё, что она знала о себе, о своей семье, о своих корнях, оказалось зыбким песком. Её отец, Виктор Сергеевич, добрый, спокойный, вечно пахнущий табаком и старой бумагой (он был архивариусом), который водил её за руку в школу, учил кататься на велосипеде, тихо и гордо улыбался на её выпускном… Он не был её отцом.

Она была плодом другой любви, другой истории, трагической и прекрасной, как старый фильм. Она была дочерью какого-то Артёма, человека-бури, мечтателя, погибшего вдали от дома, так и не узнав, что у него будет дочь.

Что она чувствовала? Пустоту. Огромную, зияющую, как кратер после падения метеорита. А потом на смену пустоте пришла ярость. Глухая, холодная ярость. Как мама могла? Как она могла унести эту тайну с собой в могилу? Оставить её, Анну, один на один с этой чудовищной правдой? Переложить на неё этот непосильный груз? «Найди его». Легко сказать. Прошло больше сорока лет! Что она может найти? Прах? Заброшенную могилу?

Она вскочила со стула и принялась метаться по комнате. Её дыхание было прерывистым, в ушах шумело. Она смотрела на знакомые стены, на фотографии в рамках – она, мама, папа… нет, Виктор Сергеевич. Они улыбались с пляжа, сидели за праздничным столом. Всё это было фальшивкой? Вся эта идиллия, это тёплое, привычное детство – было построено на лжи?

Анна подошла к большому портрету матери, висевшему над диваном. Лидия Петровна смотрела на неё спокойным, немного грустным взглядом, каким смотрела всегда. Анна вглядывалась в эти знакомые черты, ища в них… что? Признаки той страстной, отчаянной молодой женщины, влюблённой в романтика Артёма? Она не находила их. Перед ней была её мама. Учительница русского языка и литературы на пенсии. Аккуратная, строгая, любящая порядок и тишину.

– Зачем? – прошептала Анна, прикасаясь пальцами к холодному стеклу. – Зачем ты мне это сделала?

Ответа не было. Была только тишина, теперь наполненная новым, грозным смыслом.

Ярость постепенно стала уступать место другому чувству – жгучему, неутолимому любопытству. Кем он был, этот Артём Валерьянович? Как он выглядел? На кого она похожа? Всегда говорили, что она – вылитая мама. А теперь она понимала, что это было лишь половиной правды. Вторая половина была скрыта в тумане времени.

«Он мечтал строить корабли». «Взгляд прямой, открытый». «Душа, в которой бушевала буря».

Образ, сложенный из нескольких строчек, был смутным и в то же время невероятно живым. Он затмил собой привычный, спокойный образ Виктора Сергеевича. Незнакомец, призрак из прошлого, оказался для неё ближе и реальнее, чем человек, воспитавший её.

Анна вернулась к секретеру, снова взяла в руки конверт. Она перечитала письмо. Снова и снова. Каждое слово впитывалось в неё, как вода в сухую землю. «Найди его для себя».

И она поняла, что другого выхода у неё нет. Она не сможет просто положить это письмо обратно в ящик и продолжить жить, как жила. Трещина прошла по фундаменту её личности, и игнорировать её было невозможно. Она должна была знать.

Решение пришло внезапно, с обжигающей ясностью. Она поедет в Санкт-Петербург. В Ленинград её матери и её настоящего отца. Она будет искать. Рыться в архивах, стучаться в двери, искать старых адреса. Это было безумием. Авантюрой. Но это было единственное, что она могла сделать.

Она аккуратно сложила письмо, вложила его обратно в конверт и спрятала в свою сумку. Потом подошла к окну и резко дёрнула за шнур. Портьеры с шорохом разъехались в стороны, и в комнату хлынул холодный серый свет ноябрьского дня.

Город за окном жил своей обычной жизнью. Ехали машины, шли люди с сумками. Всё было так же, как час назад. Но для Анны всё изменилось навсегда.

Она повернулась и окинула взглядом комнату. Теперь это была не просто комната с мебелью, которую предстояло разобрать. Это было место, где она получила ключ к самой главной тайне своей жизни. Ключ, который одновременно был и проклятием, и даром.

– Хорошо, мама, – тихо сказала она пустой квартире. – Я найду его.

Она сказала это не с энтузиазмом, а с холодной, стальной решимостью. Это было обещание. И себе, и тени матери, стоявшей за её спиной, и тому незнакомцу, чья кровь текла в её жилах.

Путешествие в прошлое начиналось. И Анна не знала, какие скелеты оно вытащит на свет и какие призраки пробудит ото сна.

Глава вторая. Город призраков

Поезд мягко покачивался на стыках рельсов, отсчитывая километры, отделявшие её старую жизнь от новой. Анна прижалась лбом к холодному стеклу вагона, за которым проплывал серый, ноябрьский пейзаж: оголённые леса, замёрзшие поля, изредка – тёмные массивы далёких деревень. В ушах стоял монотонный стук колёс, сливавшийся с ритмом её собственных мыслей – таких же хаотичных и навязчивых.

Она не спала почти всю ночь. После того как она нашла письмо, квартира наполнилась призраками. Они молча стояли в углах, смотрели с фотографий, шептались в скрипе паркета. Призрак матери, призрак отца – того, кого она знала, – и главный призрак, незнакомец с именем Артём. Она пыталась представить его лицо, но получалось лишь размытое пятно, образ, сотканный из маминых слов: «прямой взгляд», «буря в душе». Как выглядела буря? Она представляла себе тёмные вьющиеся волосы, резкие черты, пронзительные глаза. Но это были лишь домыслы.

Перед отъездом она совершила ещё один поступок, который казался ей кощунственным. Она зашла в комнату, которая когда-то была её детской, а потом стала кабинетом Виктора Сергеевича. На полке, в самом углу, стояла старая картонная коробка с его личными вещами. Она никогда не решалась её разбирать. Теперь же она опустилась на колени перед ней, чувствуя себя вором.

Она нашла его записные книжки, папки с отчётами, несколько его любимых книг в потрёпанных переплётах. И в самой глубине – небольшой альбом с их свадебными фотографиями. Виктор Сергеевич и Лидия Петровна. Он – в строгом костюме, с торжественным и немного смущённым выражением лица. Она – в элегантном кремовом платье, не по моде того времени, скромном и закрытом. На её лице была не улыбка, а какое-то застывшее, отстранённое выражение. Анна всегда думала, что это просто душевное волнение. Теперь она видела в этих глазах бездонную печаль и отчаяние. Она смотрела на фотографию и понимала: это не начало любви. Это её похороны.

Она положила альбом на место. Чувство вины душило её. Она предавала память человека, который был для неё отцом в самом прямом смысле этого слова. Который никогда не дал ей усомниться в своей любви. А теперь она ехала искать призрак другого мужчины, движимая посмертной волей матери. Это было несправедливо. Но остановиться она уже не могла.

Поезд замедлил ход, проезжая через окраины города. В сером предрассветном сумраке вырисовывались громады типовых панелек, затем – старинные кирпичные здания, заводские трубы. Скоро показались купола соборов, знакомые по открыткам и учебникам истории. Сердце Анны сжалось. Ленинград. Санкт-Петербург. Город, где всё началось и где всё оборвалось.

Она вышла на перрон вокзала, и её охватила волна людского потока, гомона, суеты. Воздух был холодным, влажным, пахнущим угольной пылью, морозом и чем-то ещё – сладковатым запахом старого камня, который она потом узнала как запах Петербурга.

Она заранее сняла небольшую квартиру-студию в одном из старых домов на Петроградской стороне, недалеко от того места, где, по смутным воспоминаниям матери, могла жить бабушка Артёма. Квартира оказалась крошечной, с низкими потолками и скрипучим паркетом, но зато с огромным окном, выходящим во двор-колодец. Это было то, что нужно – уединение, тишина и никаких лишних глаз.

Разложив вещи, она села на стул у окна и достала своё «досье». Оно состояло из единственного письма, которое она аккуратно, чтобы не порвать, пересняла на ксероксе, и блокнота, куда она выписала все ключевые точки:

Имя: Артём Валерьянович (отчество? фамилия? мать не указала).

Год рождения: приблизительно 1945-1950? (исходя из того, что мама родилась в 1948).

Образование: Ленинградский политехнический институт (сейчас СПбГПУ), предположительно, кораблестроительный факультет.

Место работы: «секретная командировка», связанная с его профессией. Вероятно, оборонная промышленность, судостроение.

Место жительства матери Артёма: Васильевский остров, предположительно недалеко находится Средний проспект.

Дядя-художник: Петергоф.

Список был жалким, почти ничтожным. Сорок лет спустя искать человека по таким обрывочным данным – это как пытаться найти иголку в стоге сена, который к тому же несколько раз сменил своё местоположение.

Но начинать нужно было с чего-то. И первым пунктом стал Политехнический университет.

Дорога до метро, затем длительная поездка в сторону Выборгского района. Выйдя на станции «Политехническая», она попала в другой мир. Не в парадный, туристический Петербург, а в город студентов, город науки, слегка обветшавший, но сохранивший своё величие. Краснокирпичные корпуса института выглядели монументально и сурово. Анна почувствовала лёгкий трепет. Где-то здесь, по этим аллеям, ходил он. Сидел в этих аудиториях. Мечтал о кораблях.

Архив университета располагался в одном из старых зданий. Анну пропустили после недолгих препирательств с вахтёршей, которая не хотела пускать «посторонних». Внутри пахло тем же, чем и в квартире отца, – пылью и старой бумагой. За столом в небольшой комнатке сидела немолодая женщина с умными, внимательными глазами за толстыми стёклами очков. Она представилась Татьяной Викторовной.

– Чем могу помочь? – спросила она, безразлично глядя на Анну.

Анна, нервно перебирая край блокнота, изложила свою историю. Не всю, конечно. Она сказала, что разыскивает сведения о своём родственнике, который учился здесь в конце шестидесятых – начале семидесятых, погиб, и семья хочет восстановить информацию о нём.

– Фамилия? – спросила Татьяна Викторовна, уже открывая толстый журнал учёта.

– Я… я не знаю точно фамилии, – смущённо призналась Анна. – Я знаю имя – Артём, отчество – Валерьянович. Учился на кораблестроительном.

Архивариус подняла на неё взгляд, полный скепсиса.

– Молодой человек, вы понимаете, что это как искать чёрную кошку в тёмной комнате? Артёмов Валерьяновичей только на одном потоке могло быть несколько. Без фамилии я ничем помочь не могу.

– Но, может быть, есть какие-то списки? Фотографии? Что-то, что может помочь? – в голосе Анны прозвучала отчаянная мольба.

Татьяна Викторовна вздохнула, смягчившись. Вид у Анны был действительно потерянный и несчастный.

– Списки есть. Но они не оцифрованы. Это тысячи имён. Листать их – дело не на один день. А фотографии… Есть групповые выпускные фотографии. Но опять же, без фамилии…

– Я могу смотреть, – быстро сказала Анна. – Я готова сидеть здесь сколько потребуется.

Архивариус покачала головой, но встала и направилась вглубь архива. Через несколько минут она вернулась, неся несколько огромных, потрёпанных томов и два альбома с фотографиями.

– Вот списки студентов кораблестроительного факультета с 1965 по 1975 год. И вот альбомы. Работайте. Только аккуратнее, бумага старая.

Анна погрузилась в работу. Это был титанический, почти бессмысленный труд. Она водила пальцем по пожелтевшим колонкам с фамилиями, выискивая имя «Артём» и отчество «Валерьянович». Глаза быстро уставали, буквы расплывались. Час. Два. Она пролистала том за 1966, 1967, 1968 годы. Ничего. В 1969 году она нашла первого Артёма Валерьяновича – Артёма Валерьяновича Смирнова. Сердце ёкнуло. Она выписала фамилию. Потом был 1970 год. Ещё один – Артём Валерьянович Козлов. Ещё одна фамилия в блокнот.

К полудню у неё было пять фамилий. Пять возможных кандидатов. Пять призраков.

Она отложила списки и взялась за фотоальбомы. Чёрно-белые снимки, ряды молодых, серьёзных лиц в одинаковых костюмах и при галстуках. Девушки в белых блузках. Она вглядывалась в каждое мужское лицо, пытаясь угадать в нём «прямой взгляд» и «бурю в душе». Но на фотографиях все выглядели похожими – кто-то улыбался, кто-то хмурился, но в основном это были просто молодые люди, застывшие в момент торжества. Никаких бурь она разглядеть не могла.

Она нашла фотографии выпуска 1972 года и под некоторыми из них увидела знакомые фамилии: Смирнов А.В., Козлов А.В. Она пристально изучала эти лица. Смирнов – круглолицый, с короткой стрижкой, смотрел прямо в объектив с лёгкой улыбкой. Козлов – более худощавый, с тёмными волосами и внимательным, умным взглядом. Кто из них он? Или никто?

Она показала фотографии Татьяне Викторовне.

– Вы не помните, может быть, что-нибудь об этих студентах? Смирнов, Козлов?

Архивариус сняла очки и протёрла их.

– Дорогая, я сама здесь только с восьмидесятых. А тех, кто работал раньше, уже давно нет в живых. Да и студентов тысячи проходят. Ничего я не помню.

Анна поблагодарила её за помощь и вышла на улицу. День был по-прежнему серым, холодный ветер гнал по асфальту жухлые листья. Она чувствовала себя опустошённой. Пять фамилий. И что с того? Как проверить, какой из этих Артёмов был тем самым? И был ли он вообще среди них? Мать могла ошибиться с годами, с факультетом.

Она зашла в первую попавшуюся закусочную, выпила чашку горячего чая, пытаясь согреться и прийти в себя. План, который казался таким простым в её родном городе, здесь, в холодном и безразличном мегаполисе, рассыпался в прах.

Следующей точкой стал Васильевский остров. Она доехала до станции «Василеостровская» и вышла на поверхность. Здесь был другой Петербург – строгий, геометричный, с его линиями и проспектами. Она бродила по Среднему проспекту, глядя на старые, величественные дома, и понимала всю абсурдность своей затеи. Искать женщину, которую она никогда не знала, по смутному «где-то недалеко», спустя полвека? Это было безумием.

Она заставляла себя заглядывать в парадные, читать таблички на дверях, в надежде увидеть фамилию, которая совпадёт с одной из пяти в её блокноте. Но таблички были старые, многие стёрты, на других – современные фамилии. Она пыталась представить, как здесь, в одной из этих парадных, жила бабушка Артёма. Ждала сына. Возможно, получила похоронку. Возможно, так и не узнала о внучке.

К вечеру она едва держалась на ногах от усталости и разочарования. Она вернулась в свою каморку на Петроградской стороне, заварила крепкий чай и села у окна, глядя на тёмный квадрат двора. Чувство одиночества накатило на неё с такой силой, что она сжалась в комок. Она была одна в незнакомом городе, с невыполнимой миссией и с сердцем, разорванным на части.

Она достала телефон и случайно открыла галерею фотографий. На экране появилось её лицо, снятое на днях рождения. Она вглядывалась в свои черты. Говорили, у неё мамины глаза – серые, большие, немного грустные. А форма лица? Линия подбородка? Может, это от него? Она подошла к маленькому зеркалу в прихожей и пристально разглядывала своё отражение. Чьи у неё скулы? Чей разрез глаз? Она видела только себя. И это «себя» вдруг стало для неё загадкой.

В отчаянии она сделала то, чего не делала давно – позвонила подруге, Ольге. Та жила в её родном городе, они дружили с института.

– Аня, привет! Ну как ты там? – бодрый голос Ольги прозвучал как глоток свежего воздуха.

Анна с трудом сдерживала слёзы.

– Оль, я здесь… Я не знаю, что делаю. Всё это кажется такой ошибкой.

– Что случилось? Нашла что-то?

– Ничего! Абсолютно ничего! – голос Анны дрогнул. – Я была в архиве, у меня пять фамилий, и я не знаю, что с ними делать. Я бродила по Васильевскому, как привидение. Этот город… он такой огромный и безразличный. Он не хочет мне ничего отдавать.

– Слушай, а может, тебе остановиться? – осторожно предложила Ольга. – Вернуться домой. Ты исполнила долг, попыталась. Мама на небесах не осудит.

– Я не могу, – прошептала Анна. – Ты не понимаешь. Я сейчас смотрю на себя в зеркало и не знаю, кто это. Я как кукла, собранная из чужих частей. И пока я не найду его, я не смогу собрать себя заново.

Они поговорили ещё несколько минут, Ольга пыталась её успокоить, но Анна знала, что никто не сможет разделить с ней эту ношу. После звонка стало ещё тише.

Она снова открыла блокнот и смотрела на пять фамилий: Смирнов, Козлов, Орлов, Никитин, Волков. Пять мужчин. Один из них, возможно, её отец. Какой? Смирнов – инженер где-нибудь на заводе? Козлов – учёный? Орлов – может, он и есть тот самый, с фамилией, созвучной девичьей фамилии матери? Это было слабой надеждой, но другой не было.