Пастушка королевского двора

– О, государь, мой отец пользуется богатством и почетом! Он доживает свои последние дни и со дня смерти матушки совершенно ушел от мира и его соблазнов. Отцу дворянство нужно так же, как… как старухе мил-дружок. У него ведь нет даже сыновей, которым он мог бы передать дворянство!

– Значит, оно нужно лично вам? Зачем?

– Как вам сказать, государь? Ведь не у одних только «чистых женских душ бывают фантазии», мешающие счастью; они бывают иной раз также и у мужчин, и если они касаются предков, то…

– Постойте! – воскликнул король, хлопая себя по лбу. – Ведь это вас когда-то выручил из беды герцог д'Арк? О, теперь я все понимаю! Представьте себе, когда ваш дядюшка рассказал всю эту историю мне и одному юноше, то последний, недаром считаясь большим знатоком по дамской части, тут же высказал предположение, что вы не оставите дела так и непременно прибудете в Париж. А, так «парочка предков» нужна вам для Ренэ? Но, как мне кажется, его симпатии направлены по другому адресу!

– Это ровно ничего не значит, государь! Единственное преимущество «другого адреса» то, что там насчитывается что-то около ста восьмидесяти семи с четвертью тысяч благородных предков, на каковые всегда может быть представлена соответствующая расписка в виде родословного дерева. Ну, кое-какое родословное дерево может найтись и у меня, и если ваше величество удостоверит его своей королевской подписью, то посмотрим, какой адрес настоящий!

– Ну, так по рукам! – смеясь, воскликнул король. – Мы с вами заключим наступательный и оборонительный союз против «фантазий возвышенных душ», и как только вы устроите мое счастье, я сделаю все для вашего. Я озабочусь вашими предками, а герцог д'Арк…

– Потомками! – серьезно и важно договорила Беата.

Король засмеялся еще веселее, и в конце концов напускная серьезность Беатрисы не выдержала. И в королевском кабинете словно посветлело от этого молодого, искреннего, звонкого хохота.

VII

Беатриса Перигор сразу произвела очень выгодное впечатление на Луизу Лавальер, и девушки быстро сошлись, как будто уже годами знали друг друга Жизнь Луизы потекла гораздо ровнее и светлее. Беатриса с удивительной тактичностью умела быстро найти выход из всякого хозяйственного затруднения, и это было особенно ценно теперь, когда шли деятельные хлопоты по устройству нового помещения, отделываемого специально для подруги короля. Целый день то тут, то там слышался звонкий голосок молодой девушки, отлично командовавшей всей прислугой, никогда не возвышавшей голоса, но умевшей одним словом поставить каждого на свое место. Беатриса была со всеми приветлива, но под внешней ласковостью молоденькой девушки таилась железная воля. Это проявилось очень скоро на Бертет той не понравились излишние проницательность и зоркость новой домоправительницы, и она попыталась огрызнуться на нее так, как в прошлом не раз огрызалась на робкую Лавальер, но в результате за свою дерзость пулей вылетела из состава прислуги.

Несмотря на все хлопоты, Беатриса никогда не оставляла Луизы надолго одной, и, если у Лавальер не было короля или Полина д'Артиньи находилась в отлучке, она усаживалась подле Луизы, рассказывала ей разные сказки своей родины, пела приятным голосом старинные песенки провансальских менестрелей или просто болтала, отвечая на расспросы о своем детстве в родном Тарбе! Эти рассказы доставляли неизменное удовольствие Луизе, потому что, как все робкие и застенчивые натуры, она особенно восхищалась смелостью и проказами, в которых у Беатрисы никогда не было недостатка.

Отдавая все это время хозяйству и беседам с Лавальер, Беатриса ухитрялась находить свободную минутку для того, чтобы методично знакомиться с замком и парком, а также с его обитателями. Через каких-нибудь два дня юркая Перигор отлично знала в лицо всех высокопоставленных жителей Фонтенебло, всех фрейлин, камергеров и пажей. Знала она также, сколько ступенек ведет по такой-то лестнице, сколько шагов от такого-то угла до такого-то поворота в парке и чьи окна выходят туда-то или туда-то. Словом, Беатриса могла с завязанными глазами ориентироваться в любом месте замка и парка.

Однако никому из обитателей замка не приходило в голову, что эта юркая провинциалка проявляет свое любопытство так методически и по такому строгому плану. Впрочем, ее никто не считал способной на это. Конечно, появление нового лица в обиходе королевской подруги не могло не взволновать Генриетты и ее свиты. Но после самого короткого разговора о Беатрисой Перигор все фрейлины пришли к заключению, что «новенькая» – просто провинциальная глупышка, старающаяся представиться совсем взрослой, а на самом деле ровно ничего не смыслящая в жизни и житейских делах. Таким образом, вскоре кружок Генриетты и Олимпии де Суассон совершенно перестал интересоваться личностью Беатрисы де Перигор, а остальные фрейлины тоже не обращали на нее внимания, так как она, как неравная им по происхождению, не могла быть им товаркой.

Конечно, равнодушие могло бы очень быстро смениться самым напряженным и довольно злобным вниманием, если бы кому-нибудь пришлось заметить маленький ключик, с которым Беатриса никогда не расставалась и который держала отдельно от общей связки. Но этот ключик висел на цепочке и обычно таился в таком месте, которое пока еще оставалось совершенно недоступным кому бы то ни было. Таким образом, о существовании ключика не знал никто. А ведь это был ключик ни много ни мало, как от потайной двери в покои самого короля!

Этот ключик Людовик дал Беатрисе для того, чтобы в случае нужды она могла появиться у него незаметно для других. О том, что между Людовиком и Беатрисой Перигор существовала какая-нибудь особая короткость, хотя бы и самого невинного свойства, никто не должен был знать.

Но эта короткость обещала девушке полное осуществление ее надежд. И часто, неустанно хлопоча над приготовлениями к празднованию новоселья, которым король хотел ознаменовать переведение Луизы де Лавальер в отдельное помещение, она тайком дотрагивалась до этого ключика, словно до магического амулета.

Впрочем, слово «празднование» едва ли будет подходящим для определения этого дня. Правда, сначала король хотел устроить настоящее празднество с балом и парадным ужином, но Луиза всеми силами постаралась отговорить его от этого. «Пастушку» пугали и демонстративность такого открытого торжества, и ложность ее выступления в роли официальной хозяйки такого празднества. Поэтому было решено, что среди дня к Луизе зайдут более близкие подруги из числа фрейлин и кое-кто из придворных – Ренэ д'Арк, герцог д'Айен, маркиз Дарто или кто еще пожелает. Под вечер все гости разойдутся, и тогда явится король, который поужинает с Луизой и проведет с ней вечерок.

Таким образом, Беатрисе предстоял трудный день хлопот, которые усугублялись еще и неопределенностью ее положения. Она не могла быть своей в этом обществе маркизов и герцогинь, но не была и прислугой, с которой не следовало считаться. Нужен был громадный такт, чтобы найти подходящий тон и выдержать, так сказать, «среднюю линию поведения». Но Беатриса твердо верила, что все это – временное и что будущее должно вознаградить ее за все шероховатости настоящего. Под внешностью беззаботного легкомыслия и непринужденной веселости в девушке таились ясный ум и сильная воля, и то и другое помогли ей с успехом провести взятую на себя роль.

По виду прием у Луизы де Лавальер прошел гладко и приятно. Один за другим приходили гости, причем появление среди них графа де Гиша, отношения которого с Генриеттой Английской, побежденной соперницей Лавальер, ни для кого не были тайной, произвело некоторую сенсацию; все, словно сговорившись, делали одни и те же комплименты прекрасной хозяйке, хвалили изящество и уют помещения, восторгались чудными цветами, превратившим зал в благоуханный сад и, видимо, значительно разорившими королевские оранжереи, и высказывали некоторое удивление по поводу того, что все эти цветы представляли собой разные сорта и разновидности исключительно белых лилий.

Затем, сказав все, что полагалось, гости объединялись в небольшие кружки и группы; слышался смех; шутки и остроты, словно мячик, перелетали из уст в уста, кавалеры ухаживали за дамами и подавали им фрукты и сладости с роскошно убранных столов; дамы кокетничали, играли веерами и улыбками. Один за другим гости, исполнив все, что от их требовалось, удалялись, уступая место новоприбывшим, и казалось, что день протекает с точностью и плавностью отменно отрегулированного часового механизма.

И все-таки, когда дверь закрылась за последним гостем, Беатриса с невыразимым облегчением кинулась в кресло с громким «уфффф!», а когда вскоре вслед за этим пришел король, Луиза кинулась к нему с таким видом, словно она не царила только что в своем салоне над толпой льстивых гостей, а была предметом обид и глумлений.

– Что с тобою, дорогая моя? – С тревогой спросил Людовик, заботливо заглядывая в прекрасные глаза своей подруги. – Наверное, опять нашлась змея, которая…

– О, нет, нет, Луи! – воскликнула Луиза. – Я просто взволнована и тронута твоей бесконечной добротой и внимательностью! О, спасибо, спасибо за цветы, которые я так люблю! Но скажи, обожаемый мой повелитель, почему тебе вздумалось избрать на этот раз одни только белые лилии?

Король окинул Лавальер ласково-смеющимся взглядом и, отвечая на ее вопрос, обратился к стоявшей неподалеку Беатрисе:

– Ну-ка, мадемуазель, принесите из передней сверточек, который я оставил там!

Беата исчезла и вернулась с пакетом.

Король развернул его, достал чудесную лютню, богато инкрустированную золотом, серебром и перламутром, и сказал, показывая на нее:

– Вот мой подарок на новоселье, дорогая! Но, прежде чем я вручу его тебе, я хочу сначала в стихах и звуках ответить на твой вопрос, почему я избрал белые лилии для убранства твоих комнат!

Встав в удобную позу, Людовик провел пальцами по струнам и, аккомпанируя себе, запел изящную кантилену, только что сочиненную и положенную на музыку, по указанию короля, его придворными артистами:

Laissons le myrte aux amants,Aucun n'aima comme j'afme:II faut un nouvel emblémePour de nouveaux sentimentsChacun offre a l'espéranceEt de l'encens et de voeux,Sans elle je suis hereuxEn adorant l'innocence.Noble fleur, lis eclatant,Chefd'oeuvre de la nature.D'une âme candide et pure,Symbole aimabl et touchant!Embelles la beauté mêmeDe ta brillante fraîcheur,Attribut de la pudeur,Tu dois orner ce que j'aime![6]

Луиза, до слез тронутая этим грациозным стихотворением, безмолвно склонилась на плечо к царственному певцу, а он, нежно обняв свою кроткую подругу, мягко подвел ее к дивану и усадил, заняв излюбленную позу на подушке у ее ног.

Беатриса, стараясь не делать шума, стремглав вылетела из зала и кинулась в парк.

– Фу! – пробормотала она, очутившись в пустынной аллее, – мне нужна изрядная порция свежего воздуха, чтобы прогнать этот тепличный дурман слащавой пасторали! Какая идиллия! И кого только они обманывают? Себя? Но я отказываюсь понимать короля. Сам читал мне длинную проповедь о необходимости бороться с «далекими от житейского, возвышенными фантазиями чистых душ» и сам же своими идиллическими выходками еще более разжигает в Лавальер ее страсть к целомудренному ломанью! Скажите пожалуйста, какие пастушок с пастушкой! Ну да ладно! На то и существует девица Перигор, которая за одну маленькую прибавочку частицы «де» к своей фамилии устроит вам все, чего вы оба втайне желаете и к чему не умеете подойти просто и прямо. Ломайтесь, дети мои, Беатриса Перигор позаботится о вашем счастье!

Мысленно произнося этот самоуверенный монолог, Беатриса быстро и легко двигалась вперед по аллее. Погруженная в свои думы, она не обращала внимания, куда именно идет, как вдруг совсем близко от нее в вечерней тьме вырос серый фасад одного из замковых флигелей.

Молодая девушка оглянулась по сторонам, стараясь ориентироваться в темноте и решить, повернуть ли ей назад или идти вперед, как вдруг в конце аллеи послышался юношеский смех, сейчас же оборвавшийся под сердитым девичьим «тише!».

«Гм… – подумала Беата, – когда юность боится громкого смеха, значит, ей есть, что скрывать. А если одному важно что-нибудь скрыть, то всегда есть кто-нибудь другой, которому важно это открыть. Как знать, может быть, в данном случае этот другой – я?»

Шаги и звук тихого разговора все приближались. Беатриса поспешно оглянулась вокруг, заметила широкую дерновую скамью около дерева, прижавшегося к фасаду замка, и, не раздумывая особенно долго, вскочила на скамью, взобралась на ее спинку, а оттуда быстро вскарабкалась на дерево. Едва только успела она устроиться с некоторым комфортом на сплетшихся ветвях, как голоса послышались совсем близко.

«Почему этот женский голос кажется мне такими знакомым?» – подумала девушка.

– Сядем здесь, – проговорил женский голос, и Беатриса еще отчетливее почувствовала, что этот голос ей хорошо знаком и что с ним у нее что-то связано.

Молодые люди внизу уселись на скамью. Прошло несколько секунд в молчании, наконец женский голос снова произнес:

– Какая ночь! Так темно и тепло… И цветами так пахнет…

Говорящая умолкла, и опять на несколько секунд воцарилось молчанье.

– Ну-с, вы долго собираетесь молчать? – резко проговорил затем женский голос.

– Я все никак не могу отделаться от того, что ты мне только что сказала, Христина! – о оттенком грусти проговорил в ответ голос, по которому можно было безошибочно угадать юношу, едва только оперившегося из подростков.

«Христина! – мысленно повторила Беатриса, уловив это имя, и ее сердце забилось охотничьим трепетом. – Христина де ла Тур де Пен со ста восемьюдесятью тысячами неопороченных предков!»

– Но что же я сказала тебе такого особенного, мой глупенький Филиберт? – насмешливо спросила Христина, а Беатриса мысленно добавила:

«Филиберт Клери, паж герцогини Орлеанской! Жак Манон был прав!»

– Как что! Ты сказала мне, что я – только так, между прочим, а что твоя главная цель…

– Моя главная цель – устроиться. Дурачок! Разве удовольствия могут составлять цель жизни? Это – лишь средство, лишь цветы жизненного пути. Но разве цветами питаются? Ты всегда останешься моим миленьким, славненьким шалунишкой…

– «И будешь пользоваться моими ласками лишь урывками, тайком»? Не правда ли, ты хотела это сказать, Христина? Отрадное будущее! Ловить на лету крошки от богатого стола и знать, что все права на тебя останутся за этим картонным герцогом, который словно выскочил со страниц нравоучительной детской книжки! И такому ничтожеству.

– Тише, тише, мой птенчик! Ты еще слишком юн, а потому многого не понимаешь! Уж не хочешь ли ты сказать, что моим мужем мог бы стать ты?

– А почему бы и нет?

– Да потому, глупенький мой, что у нас с тобою ничего нет! Все мое состояние – в звучном имени и безукоризненном происхождении, а твое будущее зависит от случайностей и капризов судьбы!

– Но я завоюю это будущее! Герцогиня очень ласкова со мной, она выделила меня из всех пажей и удостаивает важными поручениями…

– Все это так, но… одна неудача, одна минута дурного настроения герцогини – и ты опять окажешься внизу, опять будешь вынужден начинать сначала. Да главное и не в этом! Видишь ли, мой мальчик: по своей юности ты еще не понимаешь, что мужчина бывает или хорошим мужем, или хорошим возлюбленным, но никогда – тем и другим вместе. Глупые женщины ищут возлюбленного в своем муже, нерасчетливые – делают своим мужем возлюбленного, а потом сами же жалуются на то, что судьба отказала им в счастье! Но я не глупа и расчетлива. Поэтому у меня будет идеальный муж и… идеальный возлюбленный! Ну, и будет об этом! В последнее время мы видимся так редко и урывками, что просто грешно тратить время на ненужные рассуждения. Извольте сейчас же поцеловать свою маленькую подругу, которая думает и за себя, и за вас, сударь! Ну… вот так! Гще!

Со скамьи послышался град заглушённых поцелуев, и в течение некоторого времени молчание нарушалось только теми страстными, лихорадочными обрывками речей, которыми обмениваются любящие в минуты экстаза чувств. А потом смолкли и эти звуки.

– Надо идти! – как-то глухо произнес наконец Филиберт. – Герцогиня предполагала вернуться к вечеру из Сен-Клу и может хватиться меня.

– Мне тоже пора, – отозвалась Христина, и ее голос звучал томной ленью. – Ну, так до следующего раза, мой дорогой мальчик!

Опять послышался звук долгого поцелуя. Затем Филиберт сказал с мольбой и волнением:

– Христина! Я не могу так! Все эти короткие, беглые встречи украдкой… Когда же мы опять проведем несколько часов без помехи, вдвоем?

– Тут, в Фонтенбло, это несколько затруднительно, – ответила Христина подумав, – но… Что же, хочешь – опять в Лебединой беседке? Только вот когда? Знаешь что? В конце недели по случаю приезда герцога предполагается отправиться всем двором на охоту в Мелюнский лес. Как всегда, выедут с вечера, ночевать будут в Мелюне и весь день проведут на охоте, чтобы к вечеру следующего дня вернуться в Фонтенебло. Согласен ты отказаться от охоты?

– О, с восторгом! – воскликнул Филиберт.

– Ну, а я все равно читаю по вечерам молодой королеве.

– Ей-то не до охоты!

– Да, при ее «интересном» положении. Ну, так ты не жди от меня никаких дальнейших указаний и повторений, а в тот вечер, когда все уедут на охоту, приходи незаметно к десяти часам в беседку. Решено? Ну отлично! А теперь последний поцелуй, и пойдем!

«Моя счастливая звезда светит сквозь самые густые облака! – весело подумала Беатриса. – Но я все-таки очень счастлива, что эта парочка наконец удалилась! Не скажу, чтобы было приятно присутствовать при таких сценах! Тем не менее я не жалуюсь и считаю себя вознагражденной с лихвой! Теперь можно и слезть, а то все тело затекло от неудобной позы!»

Молодая девушка осторожно ухватилась за толстый сук и слегка приподнялась. Вдруг она увидела, что на зелени листвы заиграл луч света. Девушка с удивлением обернулась и увидала, что свет шел из-за занавеси окна, которого она до того не заметила, так как оно не было освещено, но тем не менее приходилось как раз рядом с тем местом, где притаилась она.

Заглянуть в чужое окно всегда представляется немного заманчивым, потому что чужая жизнь всегда кажется нам полной каких-то особых чар, которых нет в нашей. Кроме того, Беатриса была любопытна (она сказала бы – любознательна) по природе, да и в той миссии, которую она сама возложила на себя, всякое лишнее знание могло очень пригодиться. Поэтому она воспользовалась своим положением навесу не для того, чтобы приступить к спуску вниз, как она предполагала вначале, а для того, чтобы принять более удобную позу по отношению к окну.

Едва только Беатриса устроилась в новой позе, как занавеска на окне сильно заколебалась, отодвинулась, и в окне показалась фигура герцогини Генриетты Орлеанской.

– Какая духота! – пробормотала она. – Жан, поднимите занавеску, а то в комнате дышать нечем.

Занавеска стала медленно двигаться кверху, и Беатриса увидела пред собой довольно большую комнату, в которой два лакея расставляли канделябры с зажженными свечами.

– Как темню! – снова пробормотала герцогиня. – Совсем, как у меня на душе. Но только там темно и тихо, а у меня… Как мучает меня этот ураган противоречивых чувств! Я не могу так спокойно и хладнокровию идти на преступление, как Олимпия. Но «вино откупорено, его надо пить»! К чему сомнения, когда жребий брошен и колесница судьбы двинута полным бегом вперед?

Герцогиня замолчала, с тоской всматриваясь в ночной мрак. Затем она сделала рукой резкое движение, как бы отсекая что-то, встала от окна и вышла из комнаты.

Беатриса стала ждать. Она видела, что лакеи расставляют на большом столе посредине вино, стаканы и сласти. Значит, сюда должны были прийти. Кто? Вот это-то и хотела узнать Беата!

Прошло немого времени – и обе половинки дверей комнаты распахнулись под руками вытянувшихся в струнку лакеев. В комнату вошли Генриетта, Олимпия де Суассон, маркиз де Вард и граф де Гиш. Это были как раз те лица, которых перечислил Вард герцогу Филиппу Орлеанскому, сообщая о тайном комитете, образовавшемся для устранения Лавальер и д'Арка. Таким образом, Беатриса уже не могла сомневаться, что, несмотря на густые облака, ее звезда все еще ярко светила ей!

VIII

– Садитесь, господа, – оказала Генриетта Английская, указывая гостям на стулья. – Мы уже давно не собирались в полном составе, и каждому из нас найдется, что рассказать. Но прежде всего, Вард, скажите Бога ради, почему вы появляетесь только теперь, когда могли быть здесь уже неделю тому назад?

– Ваше высочество, – ответил маркиз, – во-первых, я ехал не прямо на Фонтенебло, а заезжал в Шартр, где, как мне сказали, живет мастер Бафю, истинный бог механики. Затем, захватив Бафю, я отправился в Париж. Во-вторых, я предпочел провести несколько дней в Париже, чтобы лично наблюсти, пойдут ли работы по изготовлению необходимого механизма в Пале-Рояле.

– Как? – одновременно воскликнули остальные трое. – Значит, вам удалось склонить герцога ко всему?

– Ко всему! – ответил Вард.

– Великолепно! – с радостью заметила Генриетта. – Но рассказывайте теперь все по порядку и подробно, милый Вард!

Маркиз принялся рассказывать о том, что уже известно читателю из начала этого повествования. Его слушали не перебивая, и только тогда, когда маркиз упомянул о последнем козыре, посредством которого он окончательно заручился содействием Филиппа Орлеанского, Генриетта недовольно нахмурила брови и сказала:

– Это – самый неудачный пункт ваших успехов, Вард! Было крайне неосторожно давать герцогу подобное обещание!

– Но почему! – удивился тот.

– Да потому, что Дженни Финч никогда не согласится приехать во Францию, а если и согласится, то она вовсе не так податлива, как вы, видимо, воображаете!

– Да я ровно ничего не воображаю, герцогиня! – возразил Вард. – Предположим даже, что хорошенькая Финч согласится приехать и выполнить то обещание, которое мы дали герцогу за нее. Но ведь, как бы она ни торопилась, она не в состоянии приехать раньше месяца, а на то, чтобы довести наше дело до конца, понадобится самое большое две недели. Таким образом мы все равно добьемся своего, а будет ли герцог Филипп вознагражден…

– Совершенно верно, – подхватил Гиш. – Но только мне кажется, что вы, ваше высочество, ошибаетесь насчет этой легкомысленной барыньки. Мне как раз говорили на днях, что скандал, которым она скомпрометировала мужа, отозвался и на ней. Очень многие дома закрылись для легкомысленной Дженни, и едва ли она откажется последовать вашему приглашению, которое дает ей отличный исход. Ну а что касается ее неподатливости, то… Наше дело кончается с приездом баронессы, большего герцог Филипп не может потребовать от нас, потому что в делах любви каждый действует сам за себя, и если его высочество не сумеет добиться от баронессы знаков особого расположения, то пусть винит самого себя!

– А главное – это было единственным средством привлечь герцога к нам, потому что я чувствовал, что, соглашаясь, его высочество в то же время только и думал, как бы стать подальше от огня. И, удачное ли это средство или нет, оно хорошо уже тем, что приведет нас к цели! – закончил Вард.

– Да, да, я была не права! – согласилась Генриетта. – Во всяком случае я напишу брату и попрошу его прислать ко мне Финч. А там – будь что будет! Ну, с этим покончено. Теперь скажите мне еще, Вард: значит, механизм в работе?

– Да, в полном ходу и будет закончен завтра. До возвращения герцога я еще успею съездить и проверить действие подъемника. Кстати, я не сказал вам, что герцог будет здесь уже через два дня?

– Филипп писал мне об этом, я получила его письмо вчера утром и сейчас же отправилась в Сен-Клу, чтобы проведать девчонку. Ну, господа, скажу вам, эта уличная фея оказалась еще лучше, чем даже я предполагала. Теперь с нее сошли все синяки, она немного пополнела, и ее формы прибрели классическую округлость. А глаза, глаза! Боже, что это за глаза! Большие, черные, обволакивающие, какие-то загадочные, манящие. Да, глаза и тело совершенно неотразимы в Жанне Риколь.

– Великолепно! – отозвался Вард. – Значит, с этой стороны все благополучно. Но расскажите же мне, что новенького у вас?

– О, у нас довольно много нового! – ответила Генриетта. – Прежде всего – сегодня «пастушка» справляла новоселье.

– Новоселье? – удивился Вард.

– Да, король демонстративно отвел и отделал для нее особое помещение. Это было его ответом на новую выходку Олимпии.

– О, я великолепно отделала эту негодницу, а когда за нее вступился король, то и его также! – со злобным смехом воскликнула графиня де Суассон. – Король попытался было пригрозить мне разными карами, да меня ведь не испугаешь.

– И вы еще хвастаете этим! – с ужасом воскликнул Вард. – Графиня, вы – положительно злой дух нашего замысла! К чему вы размениваетесь на мелочи в деле удовлетворения своей мести, когда стоите перед полным отмщением? Вы только погубите всех нас, так как ваше поведение даст…