Клятва Селлазаре

Она, подойдя к моему прилавку, стала с живым любопытством разглядывать его.

– Чем могу быть полезен? – спросил я, пройдясь рукой по своему усталому и вспотевшему лицу.

– Мне нужны три либбры свежей трески, – отозвалась спустя некоторое время женщина, – если у вас есть.

Я хотел было поспешить выполнить заказ, но когда я припомнил, что до того продал последнюю корзину с треской, с досадой развёл руками.

– Увы. Вся распродана. Могу лишь предложить вам форель, также свежего улова. Желаете ли?

Но служанка в ответ лишь опустила взгляд.

– Нет, благодарю, сеньор. Но моему господину нужна была именно треска. Другую рыбу он есть не предпочитает.

Она вяло повернулась было обратно; мне с первого взгляда стало её жаль. Упоминание ей какого-то господина навлекло меня на мысль, что служит она у весьма знатного и, быть может, образованного человека, у которого вкусы и предпочтения в еде весьма изысканны. И чтобы как-то отвлечь себя от печальных мыслей, я решил задаться об нём несколькими вопросами.

И к моему совершенному удивлению, эта скромная с виду женщина, приободрившись моим интересом к её знатному сеньору, принялась подолгу о нём говорить, не скупясь на похвалы. Многое успела она рассказать о нём: что он прирождённый вегетарианец и вместо мясных блюд всегда потребляет рыбные, и что он очень вежливый, интеллигентный человек, и что он, сеньор Леоне, по образованию геолог, и в настоящее время является профессором известнейшего и очень уважаемого университета в городе.

– Ах, вот как. Ах, вот оно что. Понятно, – приговаривал я, внимательно слушая её, иногда правда пропуская мимо ушей ненадобные для моего ума подробности касательно его личной жизни.

Когда же наш увлекательный разговор о нём подошёл к концу, служанка, прежде чем возвратиться с пустой корзинкой обратно, осведомилась:

– Вы часто здесь бываете?

– Раз в две недели, – отвечал я, – Очень жаль, но сегодня никак не получится. Возможно, в следующий раз. Приходите.

Покачав с досадой головой, она развернулась и удалилась по направлению к мостовой.

Я же продолжал осмысливать всё сказанное ею.

«Если этот человек столь глубоко просвещён, то мне нужно с ним непременно познакомиться. Но только как? Пожелает ли он иметь дело с простым торговцем, живущим на окраине провинциального городка Монтенья?»

Я неохотно поспешил закрыть прилавок и приготовиться к отправке.

Вернувшись в Монтенья, я продолжал размышлять над тем, как я могу встретиться с этим профессором, поговорить о своём желании получить знания. Ведь в моём положении это практически невыполнимо, потому что во-первых, у меня нет значительных средств, а во-вторых, большое различие между нашими мировоззрениями будет являться неоспоримым препятствием к тому.

Но я решил, что даже эти обстоятельства не вынудят меня отвернуться от своей цели и уйти в себя. Потому на другой же день я как-то обратился к Стефано и сказал, что желаю посетить Неаполь, хотя в тот день продажа рыбы вовсе не планировалась. Старик нехотя отпустил меня, попросив не задерживаться там на длительное время.

Итак, оказавшись вновь на центральной площади, я решил было проехать далее, по мостовой, по которой днём ранее и шла женщина с корзиной. Конечно, моя попытка разыскать дом профессора геологии оказалась безуспешной. Однако я не сдался и принялся останавливать встречного и расспрашивать об университете Фридриха Второго. Мне стали говорить, что необходимо свернуть за городскую ратушу, проехать по центральной улице ниже и свернуть налево.

Я сделал всё абсолютно так же, и к своей радости оказался на улице, на которой располагался этот университет. Непередаваемые ощущения меня охватили, когда я увидел это великое архитектурное сооружение. Вот тогда мне и посчталививлось встретить одного невысокого молодого человека, элегантно одетого; он стоял возле входа в университет и с кем-то беседовал. Вначале, конечно, я решил, что это обыкновенные прохожие, случайно встретившиеся возле здания университета. Я дождался, когда они наконец, пожав друг-другу руки, расстались, и этот самый молодой человек остался один, и затем направился к нему, желая расспросить его о профессоре Франческо Леоне.

– Если вы про профессора геологии, – заявил он, с любопытством оглядев меня, – то в таком случае, вы имеете честь говорить со мной.

Услышав подобное, я был несколько поражён. Нет, не тому, что я так вот внезапно оказался возле самого сеньора Леоне. Мне почему-то он представлялся пожилым учёным, спокойным, рассудительным, немного сдержанным в своих эмоциях и чувствах. Но никак не представившимся мне в тот день: с веселой улыбкой, с бодрым выражением лица, свободным в общении даже с таким незначительным человеком, как я. Он тут же решил осведомиться о том, как я прознал про него и для чего, собственно, так хотел с ним познакомиться. Разумеется, мной завладел страх; я не знал, что говорить ему. Я чувствовал, что разрываюсь между стремлением к образованию и все ещё таившейся в моей душе тягой к прошлому, к старому, ко мне привычному и понятному.

– Видите ли, – неуверенно начал я, – прошлый раз я встретил вашу служанку на рынке, и она охотно поделилась со мной сведениями о вашей работе. И мне стало весьма любопытно вас увидеть, так как я сам стремлюсь достичь необходимых познаний в науке.

Видя мою нерешительность в высказываниях, он снисходительно мне кивнул и, отведя чуть в сторону, сказал:

– Что ж, я в целом вас понял. Это, скажу вам, очень похвально. Но позвольте немного прояснить вашу задачу: вы хотите стать геологом или просто ищете возможность…

– Да, да, именно так! – в нетерпении прервал его я, – именно найти возможность прикоснуться к прекрасному, поскольку вы видите, что…

Мне было в тягость вести этот диалог, я думал, что лучше было вообще не заводить беседу с ним и вернуться поскорее в Монтенью. Я вдруг замолк, потупив взгляд вниз.

– Если вас тянет к прекрасному, как вы говорите, с чем я не могу не согласиться, то почему же и нет. Вопрос лишь в том, насколько вы готовы принять тот факт, что получение знания подразумевает собой сложный путь, особенно если вы сталкиваетесь с этим впервые. Боюсь, что без особой подготовленности тут не обойтись.

Сказал он это с такой безнадёжностью и сожалением, что я не мог не прервать наступившее за этим молчание. Я готов был на любые условия, лишь бы осуществить свои давние мечты.

И я начал с таким пылом растолковывать ему всё: о том, что я три года тому назад сбежал из родительского дома, потому что там меня не устраивала жизнь; о том, какие трудности я преодолевал, когда плыл из Сицилии; о том, как по воле обстоятельств очутился в посёлке Монтенья и поселился у одного местного рыбака, и как стал работать у него за гроши.

И здесь мой почтенный собеседник потихоньку стал менять своё отношение ко мне. Он продолжал смотреть на меня с сочувствием, выражавшееся теперь в большей мере. Он наконец осознал, какое несчастье меня постигло. Мне показалось, что он уж готов был протянуть мне руку помощи, невзирая ни на какие формальные установки. Да и сам он по характеру отличался толерантностью. Спустя какое-то время он предложил мне посетить его дом и провести с ним время за обсуждением моей проблемы. Я радостно поблагодарил его, но сказал, что такой возможности пока что не имею. На это он заявил, что я имею право посещать его лекции в те дни, когда я буду свободен. Такая идея мне крайне пришлась по нраву, и я без всякого стеснения заверил его в своём согласии.

Так всё и произошло. Профессор попрощался со мной и, дождавшись подъехавшего экипажа, поспешил к нему. Я же с великой надеждой и облегчением возвратился к Стефано и также поведал ему о своём намерении посещать курсы в университете Фридриха Второго. Он, впрочем, ничего не возразил мне, но намекнул на то, что не сложно ли мне будет совмещать работу по хозяйству и обучение там.

Я тоже над этим хорошенько пораздумал, но убедил себя в том, что одно другому мешать никак не будет.

С этих пор я и состою в числе студентов университета, в котором уже два с лишним года преподавал Франческо. Однако я должен признать, что мои первые посещения не были радостными и беззаботными. Изучение геологии давалось мне, как и следовало ожидать, с большим трудом. Я едва мог понимать суть её исследований, не говоря уж о том, чтобы уметь проводить какие-либо анализы на основе научных фактов, излагаемых профессором Леоне. К тому же фактически в число учащихся я не входил; я был всего лишь сторонним наблюдателем тех процессов, которые происходили в зале лекции. И все эти подозрительные взгляды, которые направлялись против меня каждый раз, заставляли меня терять все свои надежды на поступление. На меня тяжёлым бременем легли обязанности приходить и впитывать те знания, которые нам давали. Но я не оставлял веры в то, что эти муки – во имя моего же блага.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Особую, непередаваемую привязанность чувствовал я к приютившему меня Стефано. В последние годы он чувствовал себя неважно (старость, сами понимаете, время духовного увядания), а потеря им родного сына, которая по-прежнему его терзала, ещё сильнее погрузила его в отчаяние. Я делал всё, что было в моих силах, поскольку он был уже не в состоянии заниматься чем-либо.

Как-то во вторник я, возвращаясь с рынка после очередной продажи и подъезжая к Стефано, заметил, что возле его дома собралась целая толпа людей, в основном, его ближайшие соседи. Но помимо них был также и местный священник, державший в руках икону Девы Марии. Все собравшиеся были серьёзно обеспокоены: некоторые из них шумно переговаривались между собой, другие молча смотрели в сторону двери, откуда вышел человек в сером пиджаке и фетровой шляпе, похожий на врача.

Настороженно прислушиваясь к их голосам, я немедленно оставил тележку и помчался к дому, пытаясь протолкнуться меж толпы.

– Что произошло? – спросил я растерянно, желая разобраться в происходящем.

– К превеликому сожалению, – заявил врач, – ничего сделать не удалось. Его смерть была внезапной. Спасти его не представлялось возможным.

– Ушёл к своему мальчику, – проговорила со слезами одна из присутствовавших, – Ушёл навсегда.

Я в совершенном недоумении стал проталкиваться ко входу.

– Что произошло? – повторил я громче, уже предчувствуя трагизм ситуации.

Я уставился на гостиную, в которой было совершенно тихо и вдобавок мрачно. Стефано меня по обыкновению не встречал, и это вынуждало меня предаваться тревожным мыслям.

Когда вскоре почти все разошлись, в том числе и лекарь, ко мне обратился один из соседей.

– Пока ты ездил в город, Стефано ушёл из мира сего, – немного помолчав, он продолжил, – Хотел отправиться в море и поудить рыбу, да так и слёг без чувств в лодке. Заснул вечным сном, что называется…

Известие это не могло меня не лишить дара речи.

«Неужели то правда? Неужели произошло?»

Стефано больше нет. А значит, нет больше единственного человека, который всё это время был со мной рядом, которому я доверял и которого сильно жалел. Эта утрата станет для меня одной из самых болезненных за всю мою жизнь.

Когда я зашёл в дом, сосед повёл меня к постели, на которой и лежал Стефано с приоткрытыми глазами.

Видел я после, как хоронили его тело, как прощался с ним весь Монтенья, как скорбили знавшие его давно.

И теперь остался я один в неизведанном ещё мною мире. Что меня ждёт? Как я справлюсь с этим? Кто мне поможет?

Всё уж стало мне как-то безразлично. Быть может, я и принёс ему излишних хлопот и страданий, ибо был так похож на его погибшего сына, и оттого он был повержен в уныние. С другой стороны, он уж был и стар, и силы его покидали. По-любому он отныне в лучшем мире, и я подумал, что вот наконец он воссоединится со своим родным сыном, имя которого я так и не узнал от него. А мне, грешному, ещё предстояло проходить этот земной путь, полный неизвестности и непредсказуемости. И как же мой завет? Моё обещание? Я ведь должен исполнить его, оправдать перед собой, перед своим поступком, который я совершил, ещё когда был подростком и жил в Сицилии. Тоска по родным (пусть даже и без всякой будущности, но родным) местам меня уж вовсе измучила.