Крик потревоженной тишины. Книга 1

– Служитель Тальми, – обратился Илдани к своему учителю, – а что же произошло? Надеюсь, занятия сегодня будут?

– Разумеется, – ответил ему Тальми. – Я, как и ты, не хочу терять времени напрасно. Сейчас я возьму себя в руки, и мы приступим. Мы с тобой уже порядком прошлись по «Книге Явлений». Я давно тебе собирался сказать, но именно сегодня настроение позволяет мне это сделать: ты делаешь большие успехи. Эх, как же быстро мы прошли многие места из Книги и подкрепили их девятью Великими Дополнениями. Далеко пойдёшь. Кстати, я надеюсь, ты выучил то, что было задано?

– Да, разумеется, – кивнул Илдани.

– Всякий служитель, – многозначительно сказал Тальми, – хочет развивать учение о Законе. Вернее, хотел.

– Хотел? – удивился Илдани. – А сейчас почему все расхотели? Я вот и сейчас мечтаю об этом.

– Мечтать тебе никто не запретит, а вот хотеть не советую, – весело подмигнул ему Тальми. – Ладно, садись за стол. Я тебе расскажу о нашей радости, а потом приступим к уроку.

Заинтригованный Илдани направился к небольшому столу в углу Зала, за которым могли уместиться человек пять. Там уже были заготовлены листы бумаги и чёрная сверкающая перьевая ручка. Рядом находилась и чернильница. Пока Илдани усаживался и наводил на столе порядок, откладывая исписанные кем-то бумаги в сторону и пододвигая к себе чистую снежно-белую бумагу, служитель Тальми спросил у него:

– Ты выучил стихотворное обращение к отказавшемуся от дуэли зачинщику?

– Да, – кратко ответил Илдани.

– А к обеим отказавшимся от дуэли сторонам?

– Выучил.

– А слово-благодарение по случаю увеличения числа жизней с четырёх до пяти?

– Да, но это было труднее, – признался Илдани.

– Труднее, – согласился с ним Тальми. – Восемьдесят две строки – не шутка! Автор излил всю благодарность, какую только мог. Да, много же я задал! Но ничего не поделаешь: Книга сама себя не выучит, а наша жизнь не так длинна. Да и тебе самому хочется поскорее окончить курс и войти в Зал на равных.

– Очень, – признался Илдани. – Когда я победил в отборочных испытаниях и прошёл собеседования, а потом получил приглашение к вам, то очень обрадовался и даже не сразу поверил. Не думал, что в мире так много справедливости и можно добиться такого места своими силами.

– Мало где можно, – мрачно согласился Тальми, но тут же снова повеселел от новости, которая Илдани была пока неизвестна. – Однако здесь всегда будет царить справедливость: люди боятся Закона и не хотят его злить. Кстати, я ещё задавал выучить прозаический вариант слова – восхождения на трон.

– Я недоучил, – смущённо ответил Илдани. – Выучить-то выучил, но с запинками. Иногда слова путаются и меняются местами. Но меня больше всего пугает другое: я не могу удержать в голове столько стихотворных и прозаических фрагментов. Да к тому же это надо учить на древнем языке…

– Ты знал, куда шёл, – сделал ему замечание учитель.

– Да, знал. И не жалею об этом, просто говорю, что забываю некоторые тексты.

– Это не беда, – успокоил его служитель. – Наша память несовершенна. Мы все что-то да забываем. Главное, когда станешь служителем, перед службами повторяй то, что должен будешь читать наизусть. Это будет полезно.

– Я просто другого в толк не возьму, – вздохнул Илдани. – В последнее время я всё чаще думал об этом, но только сегодня у меня с вами возникла такая неформальная обстановка, что я решаюсь спросить…

– Ты бы мог спросить и раньше, – улыбнулся Тальми. – Не надо держать гнетущие мысли при себе. Ты должен доверять мне и всем служителям как самому себе, ведь мы – твоя духовная семья. А другой, сам знаешь, у тебя не будет. Может, тебя это и волнует? Меня, к примеру, в твоём возрасте немного заботило. А временами, – он мечтательно улыбнулся, – а временами «о мире мысли, что нас отвлекают от изученья Правил и Явлений», как это сказано в четвёртом томе Дополнений, просто не давали мне сосредоточиться.

Илдани странно посмотрел на учителя: неужели по нему можно сказать, что он не сосредоточен? Ведь он же сосредоточен всегда.

– Нет, дело тут совсем в другом. Когда я шёл сюда учиться, то думал, что стану ближе к пониманию Закона, смогу приблизиться к пониманию сути. Словом, смогу стать мудрее.

– А разве ты не становишься мудрее? – удивился Тальми. – Ты – самый талантливый ученик из всех, кого я знал лично. Уж кто-кто, а ты-то как раз приобщаешься к мудрости, не беспокойся.

– Мне очень приятно слышать от вас эти слова, – поблагодарил Илдани, – и они меня успокаивают: ведь ваше мнение мне дорого. Но всё-таки мне продолжает казаться, что это не так…

– Почему же? – ещё сильнее удивился служитель и, подойдя к книжному шкафу, достал из него две книги. Разумеется, это были сама Книга и какой-то том Великих Дополнений.

– Видите ли, – замялся Илдани. – Почти всё время, что я здесь учусь, я занимаюсь заучиванием разных текстов, причём каждый текст учу в трёх вариантах: в прозе на современном языке, а ещё два стихотворных варианта – на современном языке и на древнем. Древний язык очень сложен, вы и сами это понимаете!

– А раньше учиться было труднее, – вставил Тальми, – раньше надо было учить ещё и древний прозаический вариант! Ну, так продолжай.

– Изучаю последовательность действий при проведении ритуалов и мистерий, изучаю множество текстов, которые составлены весьма хаотично, повторяют друг друга и говорят зачастую об очевидном. Учу много однотипных случаев проявления Закона, изучаю жизнь авторов этих книг и многое, многое другое. И сам древний язык, который очень сложен. Без его знания можно было бы обойтись: «Книга Явлений» хоть и написана на нём, но уже давно переведена лучшими переводчиками мира. У меня складывается ощущение, что я изучаю не столько Закон, сколько жизнь людей, которые изучали Закон до меня. И за всей историей, лингвистикой и изучением символических действий и слов при ритуалах я совсем не изучаю сам Закон. Я и не понимаю, что это такое.

– Ох, – вздохнул Тальми и положил увесистые книги на стол. – Отчасти ты, конечно, прав. Но плохо, что ты пускаешь в голову такие мысли: они мешают изучать науки, которые тебе необходимо знать как будущему служителю. Чтобы они тебя не отвлекали, я быстро развею все твои сомнения. Дело тут вот в чём. Закон для нас недосягаем: он слишком высок. Только избранные могут понять его. Да и к тому же Закон и так открылся нам во всей своей полноте в виде Явлений. Остаётся постигнуть их смысл, но и это уже сделали мудрецы, жившие до нас. Наша цель – систематизировать то, что они поняли.

– Но эта систематизация выливается в хождения вокруг одних и тех же мыслей, и притом очевидных. Например, автор пятого Дополнения – Ориенс – рассуждает о том, как Закон дарует нам жизни при повышении звания. А дальше он тридцать девять страниц рассуждает о том, как же хорошо получить ещё одну жизнь. Но ведь это ж так долго читать, притом что и так ясно, насколько хорошо получить жизнь. Однако я был бы готов восхищаться и этим текстом, хотя бы из уважения к его автору, – но насколько же этот текст однообразен: первая страница по смыслу ничем не отличается от любой другой. То он рассуждает о том, как, имея жизнь, можно путешествовать, то говорит о пользе приятного горного воздуха, то приводит в пример пчёл, живущих совсем не долго. Что тут можно почерпнуть? Ориенс говорит очевидные вещи.

– Жаль, что ты об этом задумался, – повторил Тальми, – урок придётся ненадолго отложить, чтобы я мог разубедить тебя. Это называется максимализм. То, что написал Ориенс, – абсолютная правда.

– Да, но это также и совершенная очевидность!

– Нет повода, чтобы не читать правду, – отрезал Тальми. – Кроме того, это очень красивый текст. Наши учёные до сих пор спорят: является этот текст стихами в прозе или прозой.

– Но ответ на этот вопрос не приблизит нас к пониманию Закона. Он только расскажет чуть больше об авторе.

– И хотя бы из уважения к автору нам и надо ответить на него.

– Но авторов за сотни лет накопилось так много, что всю жизнь можно ломать над вопросами об их жизни голову – из уважения – и не начать думать о самом Законе. Уважение губит весь прогресс: авторам было бы это не очень приятно, я думаю.

– Pea oteaceéri memólo iveeváol Ermólo na gubasiúo zeelóio![3] – прошептал Тальми.

– Érmo, olóin[4], – уныло ответил Илдани чисто по привычке.

Потом они некоторое время сидели молча. Учитель уставился в книги, а ученик – в чистый лист бумаги. Первым заговорил учитель, потому что Илдани стеснялся продолжить беседу, полагая, что и так сказал лишнего. Лишнего – по мнению учителя, а не по его собственному мнению, ведь мнение Тальми обладало для него большой ценностью.

– Пусть и вся жизнь, – сказал наконец служитель. – Однако нельзя забывать об уважении. Тот, кто его забудет, перестанет быть человеком!

– Но перестать изучать их, чтобы начать изучать сам Закон, – это не значит забыть об уважении! – робко возмутился Илдани. «Это значит проявить здравый смысл», – добавил он мысленно.

– Нет, читать произведения данных авторов очень полезно: это дисциплинирует, развивает ум и повышает эрудицию.

– Но авторы писали, в частности, что можно самому войти в контакт с Законом, ощутить его великолепие, получить частичку нового знания или лучше усвоить старое. Почему же мы не пытаемся обратиться к Закону?

– Как это не пытаемся?! – От удивления глаза у служителя округлились. – В большинстве наших обращений так или иначе присутствует призыв к Закону. А каждый свой день порядочный человек должен начинать со слов «Закон, ты вразуми меня – и жизнь пусть станет посветлее; я каждый час ночи и дня к тебе взываю, не робея». А мы-то говорим это правильно – на древнем языке: «Ermo, oloin…» – и так далее.

На это Илдани ничего не мог ответить. Он вместо ответа учителю ответил сам про себя: «Никто не говорит это искренне. Все – на автомате! Да и вообще, всё, что мы говорим, всё на автомате! Да и почему нельзя то же самое сказать своими словами! Неужели Закону приятно, что все говорят не так, как им того хочется, а так, как за них придумали говорить другие люди! Все люди носят одежду своего размера, чтобы она не жала и не болталась. Почему же надо говорить одинаковые слова…» Вслух же он сказал:

– Я понял, учитель. Прошу прощения. Позвольте только уточнить: какова истинная причина того, что Закон считается полностью открытым для нас и не нуждается в уточнениях?

– Неправда, в мелких деталях всё уточняется и по сей день.

– Да, но это и правда мелкие детали. И часть из них – это жонглирование словами.

– Вот тут я с тобой согласен! Уточняют то, что и не всегда важно, – улыбнулся Тальми тому, что нашёл общий язык с учеником.

– Но какова истинная причина этого? Закон ведь очень сложен для понимания, и мы можем не знать о нём чего-то.

– Ты проходил эту причину. Скажи её мне сам. Или ты забыл? – Он нахмурился. – Такие вещи нельзя забывать!

– Я помню, – проговорил ученик. – На Втором Полном Собрании Всех Мудрецов было принято положение, утверждающее, что Закон явлен полностью и теперь можно только анализировать его текущие проявления, а новых нет и быть не может. Но их обоснование звучит не очень убедительно.

– Это не важно: данное решение, как и все решения В. П. С. В. М., вечно и неоспоримо. Ты знаешь это.

– Знаю, – вздохнул Илдани. «Раньше, – подумал он, – когда я жил обычной жизнью и только увлекался изучением Закона, я тоже не подвергал его сомнению. Но теперь я знаю Закон куда лучше и понимаю, что не может он ограничиваться тем, что есть. Он слишком велик для этого! Да я и не верил, что это настоящая причина уверенности в полноте Закона: я думал, это отговорка. Наряду с теми, что ветер дует, потому что качаются деревья, а пар идёт из трубы корабля, потому что вращаются лопасти!» – Я знаю, – напряжённо проговорил он. – Теперь я не осмелюсь вас беспокоить своими вопросами и прошу перейти к уроку, если вам это угодно.

– Да уж, – согласился Тальми, – я сейчас не готов к таким еретическим обсуждениям. Ты меня разочаровал, честно тебе скажу. Лучше бы о девочках думал. Эти мысли бы со временем ушли, а твои могут укорениться! Не надо так. Но всё-таки перед уроком я тебе сообщу радостную новость, которая даже заставила меня забыть отпереть тебе дверь!

Илдани сидел поникший. Учитель в нём разочаровался. И хотя он чувствовал, что учитель не прав, но всё равно: он был самый близкий ему человек и самый авторитетный. И он впервые оказался разочарован. И ладно бы учитель разочаровался по пустяку: например, если бы он, ученик, громко хлопнул дверью или капнул на стол чернила. Но нет! Предмет возмущения не знал равных. И какое противное слово произнёс учитель. Он сказал: «ересь». «Неужели я правда отклоняюсь от верного курса?» – печально подумал Илдани.

– Можно я на днях схожу к служителям очиститься? А то я чувствую хаос в своей голове. Мне нужен этот ритуал…

– Разумеется, – улыбнулся Тальми и даже потрепал его по голове, протянув руку через стол. – Я рад, что ты, как только я поймал тебя на глупых мыслях, сразу попросил об очищении, а не стал спорить. Значит, ты действительно далеко пойдёшь! А ошибки – у какого умного человека их нет! Так вот, новость… – Учитель призадумался, пытаясь лучше сформулировать мысль.

Ученик тем временем испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, он был утешен добрым жестом своего учителя. С другой же стороны, он понимал, что эти мысли отогнать будет тяжело. Но вдруг ритуал очищения и правда поможет…

– Сегодня, спустя очень долгое время обсуждений, было закончено нынешнее Полное Собрание Всех Мудрецов.

– Ничего себе! – вырвалось у Илдани.

Мало того что такие Собрания проходили не чаще чем раз в век, так это длилось уже больше года! Мудрецы давно разъехались, так ничего и не решив, но обсуждение продолжилось в письмах. О чём там писалось, узнать было невозможно: решения оглашались только в конце, чтобы никто не принял неокончательное решение за окончательное и не впал в ересь.

– Я тоже удивился, – подмигнул ему Тальми. – Я, как член коллектива при Зале Явлений, тоже принимал участие в Собрании. Оно вошло в историю как Последнее Полное Собрание Всех Мудрецов, потому что было принято решение о прекращении дальнейших собраний.

– Как это?! – Илдани чуть не вскочил из-за стола.

– Это было в духе принятого решения. Я тоже поддерживал эту идею. Она состояла вот в чём: мудрецы посчитали, что люди имеют недостаточно уважения к Закону, так как смеют дополнять его, несмотря на большое число Дополнений, которых и так уже – пятнадцать толстых томов! Шутка ли! И мы решили, что Закон уже достаточно отражён в литературе и отныне нет смысла дополнять его. Остаётся только анализировать материал. Какой он сейчас – таким будет и через тысячу лет, и всегда! Ты как раз высказывался против таких выводов и только что настаивал на развитии. Надеюсь, решение Собрания укрепит тебя в мысли о том, что ты ошибался. Кстати, у меня для тебя есть подарок. Думаю, ты заслужил. Поскольку решение о конце Собрания было принято несколько часов назад, то книжные издательства и газеты ещё не успели снабдить нас всей информацией, касающейся хода Собрания. Да и книги с его решениями пока не пошли в массовую печать. И всё же несколько комплектов – готовы. Один из первых и получишь ты.

– Очень интересно посмотреть, – сказал Илдани.

Решение совета стало для него ударом. Он мечтал написать текст, который пополнит когда-нибудь Великие Дополнения. И дело тут было вовсе не в гордости: он хотел открыть что-то новое, но не ради славы. Своими стараниями и открытиями он хотел принести людям пользу, дать новые глубинные знания о Законе и этим улучшить их жизнь. Пусть его имя никто не узнает и злодей присвоит себе его труды – Илдани было не важно. Лишь бы они принесли пользу. И вот теперь его надежды умерли.

Теперь он не разуверился, как думал учитель, а укрепился в том, что люди отдаляются от Закона. Изучают не его, а то, что создали предки; что наука о Законе всё меньше места оставляет духовному развитию и всё больше – лингвистике и истории! Последняя щёлочка, через которую било новое знание, оказалась закрыта. Вместо луча знаний они получают тонны книг, которые ходят вокруг да около, но не смотрят в глубину. Они написаны не для нынешней эпохи, а для минувших времён, там написаны лекции о нравственности, которые не вникают в тайны Закона; там сто раз сказано одно и то же, и только исследователи находят везде «неповторимые оттенки», но и эти оттенки скорее способны сказать больше об авторе, но не о Законе.

– С… спасибо большое, – с трудом выговорил Илдани.

– Вот, посмотри, – сказал учитель, встал из-за стола и взял с нижней полки шкафа два свёртка. Один был очень большой, второй довольно маленький. Книги были завёрнуты в приятную на вид хрустящую коричневатую бумагу. – Сейчас не открывай. Посмотришь и почитаешь в свободное время. Это тебя займёт надолго и настроит на нужный лад.

Паровые трубы под Залом начали цикл работы. Раздался гул и пощёлкивание тысяч шестерёнок. Это усугубило неприятные настроения в душе Илдани. А его учитель беззаботно улыбался. Может, и он в старости тоже отбросит все «лишние» мысли и будет улыбаться…

– В маленьком свёртке вышедший шестнадцатый том Великих Дополнений. Это последний на все времена том: семнадцатого не будет. Да и этот тоньше остальных, ведь работа над ним должна была идти ещё полвека, но резко прекратилась.

«Неужто это последний ценный том, который я увижу, – с горечью и надеждой на лучшее подумал Илдани. – Что бы там ни написали, я уже предвкушаю, что это великая книга!»

– А в большом свёртке – полное, двадцатисемитомное собрание материалов, в том числе и писем, с Последнего Полного Собрания Всех Мудрецов.

«Макулатура, – в страхе от осознания, что ему в голову лезут такие мысли, подумал Илдани. Но поток мыслей не останавливался. – Нет уж, – с твёрдой решимостью, которую никак нельзя было бы назвать подростковым максимализмом, а скорее взвешенными идеями, подумал он, – так нельзя поступать! Нельзя! Тальми постоянно говорит о гордыне: что нельзя гордиться, что надо смиряться. Это правда, конечно, я и не спорю. От гордыни родились все тёмные сущности. Но ведь когда мы говорим, что полностью постигли Закон, – тогда мы и гордимся больше всего! Почему он этого не замечает? Мы ещё не знаем всех свойств великого и бесконечного Закона, он неизмеримо выше того, что мы способны понять. Закон ещё не явил себя миру и никогда не говорил, что учение окончено. Он ещё не даровал нам особой силы мудрости, не дал нам силы безошибочности, а дал только возможность собираться вместе и понимать хоть что-то. Может, этот дар – не ошибаться на Собраниях Всех Мудрецов – будет дан нам в будущем, но теперь его ещё нет. Только у наших отколовшихся единоверцев есть поверие, что их лидер получил от Закона особую благодать распознавать ошибки и благодаря этому они не ошибаются. Но он лишь распознаёт ошибки, а нового сказать почти никогда не может. Он не гений и не герой; Закон просто дал ему дополнительную силу не ошибаться, чтобы люди совсем не впали в заблуждение и не извратились. Да и мы должны верить, что они еретики – те, кто верит в этого лидера и в его Альтернативные Собрания Мудрецов. Они же откололись от нас тогда. Но история так сложна. Хорошо бы ещё знать, кто от кого откололся на самом деле!

Знаю только, что мы не достигли совершенства. Ещё пока ни разу Закон не сказал, что он нам отец, или друг, или брат. Он не роднился с нами; он там – в вышине непостижимого. Он не друг, а Другой, непонятный Другой с большой буквы. Может, когда-нибудь он перестанет быть Другим и явится нам открыто, во всей красоте. Надо молиться об этом и надеяться, но не гордиться, как мы.

Да, конечно, для постижения Закона нам не нужны сектанты, не нужны сторонники глупых теорий заговора, не нужны гадатели и маги, которые работают под покровительством тёмных сущностей. Не нужны те, кто верит с первого слова во всякую ложь, кто определяет судьбу души по бездушным звёздам и кто мнит себя Избранным без всяких оснований. Не нужны те, кто проводит тайные мистерии в загородных домах, никого из посторонних не пуская к себе и устраивая там непонятные, пугающие ритуалы. Все эти люди лишь отвлекают от понимания Закона и раскалывают единство его последователей, а Закон, будучи един, всегда желал единства и среди нас. Я понимаю это, и Тальми много раз учил меня этому. Но разве гордые, упёртые служители Закона, которые считают, что знают всё; которые сами себя украшают венками мудрости и которые готовы вместо того, чтобы постигать Закон, изучать археологию и поэзию – и которые скорее удавятся, чем изменят хоть одну буковку в уже устаревшей и никому не понятной форме воззвания к Закону – разве полезны нам такие люди? Мне кажется, они вредят ничуть не меньше.

А я должен учиться именно у таких людей. Потому что больше учиться – страшно подумать – не у кого. Может, пойти к „альтернативщикам“, как мы их называем? Сами себя они называют как-то по-другому, более уважительно, но не помню как. Вроде у них меньше зашоренности. Но, с другой стороны, я не могу покинуть свою страну, своих учителей… Здесь моё место. Это только говорят, что на соседнем берегу всегда лучше ловится. А вдруг… вдруг и правда лучше?

Я уже начинаю думать о чём-то не том! Что же делать? Ах, я понятия не имею! Ни малейшего!!!»

Илдани тяжело вздохнул и с трудом сдержал слёзы отчаяния. Он не хотел позориться перед Первослужителем Закона.

Глава 3. Снова к Ахелю

До жителей селения руки дворца, конечно, не дотягивались. Купцы были единственными, кто вообще наведывался туда, не считая того, что периодически из селения уезжали прежние жители, а их место занимали новые. Кому-то эта жизнь и могла показаться верхом совершенства, но явно не Ахелю. Он любил природу, но обязанности по ловле рыбы и скверные соседи отбили всю охоту смотреть на леса и озёра.

– Я мог уехать сегодня же! – с огромной горечью сказал он сам себе и закрыл лицо руками, потому что понял, что совершил ошибку. – Ну зачем мне вся эта конспирация, интриги… Купцы ничего не знают обо мне, а вот я знаю о себе достаточно – и я мог, мог уехать, причём сразу. – Он лежал на твёрдом матрасе, которым довольствовался вместо кровати. – А теперь надо ждать… Да при чём тут ожидание! – внезапно вскрикнул он, удивившись своей же глупости.

От удивления и от злости на самого себя он рывком поднялся с матраса и что есть силы ударил себя ладонями по бёдрам. Об этом горячем жесте он сразу пожалел, потому что перестарался. Руки и бёдра начало жечь.

Теперь о сне не могло идти и речи. В ярости он сорвал череп Наблюдателя с шеи, слегка порезавшись цепочкой, и швырнул его на пол. К счастью, череп не разлетелся. Если бы он всё-таки разбился, то все приключения Ахеля оказались бы напрасными. Настроение бы испортилось окончательно и бесповоротно. Оно и сейчас было ниже земли: Ахель горько сожалел о том, что потратил свою жизнь. Он понимал, что поступил необдуманно, что мог бы отказаться от дуэли – и это бы получилось! Был у него в кармане аргумент, который мог бы его выручить. Однако он поступил как истинный глупец, который, играя в карты, с самой раздачи прибрал к рукам козырного туза, просидел с ним всю игру, да так и не успел воспользоваться. А потом стыдился, что всю игру отбивался мелкими картами, скупо отрывая от сердца валетов, жалея дам и боготворя королей.

Потом Ахель решил успокоиться. Череп таинственного Наблюдателя стал ему ненавистен, ведь именно он послужил причиной дуэли. Да, Ахель не мог принять на себя всю вину за происшедшее, слишком сильно он оплошал, потеряв жизнь и оставшись в селении. Сознаться в том, что причиной этому всему была собственная глупость, оказалось бы выше сил не только Ахеля, но и почти любого. В итоге он поделил вину: дал треть черепу, треть Ояду и треть себе.

Череп отправился в подвал, так как Ахель просто не желал смотреть на него. Подвал был маленькой комнаткой, в которую можно было попасть через люк в полу по приставной лестнице. Там хранилась еда. Ахель также припрятал в подвале некоторое количество денег, вещей и кое-какие документы. Теперь череп отправился прямо на влажную землю – и люк захлопнулся.

– Ну, – вскричал Ахель, – что же ты, Наблюдатель? Соврал мне?! Говорил: за мной придут, за мной придут… И где все? Что-то не видно никого! Может, они в дороге застряли, а? Я жду! Как раз сегодня у меня такое настроение, что я готов их принять! Милости, так сказать, прошу. Даже ружьё не заряжу! Ох, – вздохнул он, – я совсем схожу с ума. Ладно, надо прилечь.

Ахель тяжело опустился на матрас, прямо в одежде. Он твёрдо решил уехать на следующий же день. Раньше его удерживала мысль о поимке существ – теперь существо было поймано, а череп лежал в подвале. Его могла удерживать возможность опросить очевидцев – но он понял, что очевидцы тут такие грубые и неадекватные, что говорить с ними вообще ни о чём серьёзном не стоит. Словом, ни одна мысль не могла его удержать в этом месте, где не понимали таких тонких натур, как Ахель. Анализируя свои поступки, он понял, что наделал много глупостей, потому что такая жизнь буквально выворачивает его сознание наизнанку.