Антонимы любви

Эта новость, как контрастный душ, внезапно отрезвляет.

– Мать, ты меня поражаешь, – зеваю и открываю на телефоне приложение такси. – Мне завтра рано вставать. Остаешься или поедем?

– Да куда я без тебя.

Машина подъезжает так быстро, что мы не успеваем попрощаться с парнями. Просто исчезаем в ночи, как Золушки после полуночи. Некрасиво получилось. Пишу эсэмэску: «Стало дурно и вызвала такси. До завтра. Целую». В голове рой мыслей. Стоит ли принимать заявку Антона?

С одной стороны будет грубо, если я его проигнорирую, но с другой – вдруг он себе что-то надумает. Или Марк заревнует. На него это очень похоже.

Хотя нет. Если приму, Антон увидит мои фотки с парнем и точно поймёт, что ему нечего здесь ловить. Будто это могло быть иначе после всех проблем, что он нам причинил. Но я давно поняла, что самодовольства ему не занимать.

Что же делать? Что же делать?

Спрашивать совета у Ани смысла нет, она, конечно, скажет, что внимания от парней много не бывает. Даже от тех, что занимаются уличным разбоем. Что он, вообще, о себе возомнил? В следующий раз в гости напросится?

– До конца поездки осталось триста метров.

Захожу в диалог с Марком. Сообщение осталось непрочитанными. Уму непостижимо, он до сих пор не заметил моего отсутствия. Не то от досады, не от из вредности я открываю страницу Вицина, принимаю заявку и подписываюсь в ответ.

6 глава

«Зачем же любишь то, что так печально, встречаешь муку радостью такой?», – писал Шекспир, а мне теперь приходится это учить наизусть. Ко Дню английской поэзии нам дали задание продекламировать какой-нибудь сонет или стихотворение. Победителям в зрительском голосовании дают автоматы, но мне этого не светит. Я с выступлениями на публику не в ладах. Мой план – не опозориться перед одногруппницами до такой степени, что придется расплакаться. Но с каждой попыткой выучить сонет он кажется всё недостижимее.

Как оказалось, суббота – очень загруженный день. Или так повелось с тех пор, как наш магазин прославился на весь город. Периодически сквозь панорамное окно я замечаю прохожих, тыкающих пальцами и о чем-то перешептывающихся. Некоторые из них заходят и стараются между делом высказать невзначай: «С новой витриной стало даже лучше». А потом помедлят недолго и добавляют: «А суд-то будет?». Всем хочется новых сплетен. Кроме меня. После вчерашнего свидания в «Кабинете» от меня несёт перегаром, челюсть уже устала жевать десятую жвачку, призванную замаскировать мое спиртовое дыхание. В голове расстилается туман. Кажется, я легла всё-таки слишком поздно. А мама даже и не заметила.

– Встречаешь муку радостью такой, – в десятый раз повторяю одну и ту же строчку, пока в магазине нет покупателей.

Но моей репетиции мешает ворвавшийся на сцену Ричард Третий. На удивление у него сегодня приподнятое настроение. Он насвистывает под нос какую-то мелодию и расплывается в улыбке.

– Я пришел за заказами.

Прячу тетрадки в тумбочку и вопросительно взираю на Антона.

– Конечно, хорошо, что ты прислушался к моему совету и пришел заранее, но не в час же дня, – показываю ему время на экране телефона.

– Раньше приду, раньше освобожусь.

С завистью смотрю на Антона. Он приоделся, напялил отглаженную рубашку. Наверняка у него куча планов на этот выходной. Может, даже пойдет на свидание или очередную попойку. Мне же торчать здесь до самой ночи.

– Я даже не начинала собирать пакеты на доставку. Еще слишком рано.

– Значит, бездельничаешь на рабочем месте, – говорит Антон с ехидной улыбкой. – Похмелье замучило?

Его замечание сбивает меня с толку. Неужели жвачка нисколько не помогает скрыть последствия моего вчерашнего рандеву? Но я вовремя вспоминаю, что Антон на меня подписался и наверняка увидел репост фотографии из бара.

– Мы всегда оформляли заказы ближе к четырем. У нас даже на странице так написано.

К счастью, посетителей сейчас нет, и наблюдать нашу перепалку некому. Я церемонно встаю со стула, чтобы разложить по пакетам товары и побыстрее отделаться от своего гостя. Заказов всего два: на крем для лица и сыворотку с витамином C. Антон облокачивается на колонну посередине зала и внимательно за мной наблюдает. Его взгляд ощущается так же явственно, как физическое прикосновение.

– Ты не боишься здесь вот так?

– Как? – переспрашиваю я, не поднимая глаз с крафтовых пакетов.

– Оставаться одной. А то вдруг вломятся какие-нибудь хулиганы и захотят ограбить.

– Ты про себя?

Он закатывает глаза, будто моё замечание совершенно беспочвенно.

– Разное, бывает, случается. У тебя есть кнопка быстрого реагирования?

– А к чему ты спрашиваешь?

На секунду я замираю с банкой крема в руке и пытаюсь по максимуму применить свои знания психологии, чтобы понять, не хотят ли меня сейчас убить. Поза расслабленная, одна рука прикрывает зевок, а вторая тянется к телефону, чтобы проверить уведомления. По-видимому, Антон просто пухнет от скуки. Заметив мой испуганный взгляд, он меняет тему:

– Да просто интересно, как это у вас тут всё работает. А на обед как ходить? Раз ты тут совсем одна.

Черт. Я ведь совсем забыла про перерыв. При мысли о еде в желудке что-то переворачивается.

– Ты задаешь слишком много вопросов. Хочешь остаться на постоянку? Даже после окончания исправительных работ? – внезапно вспомнив Анину просьбу, я решаю ненавязчиво увести разговор в другое русло: – Как твоя подружка, кстати, отреагировала на весь этот инцидент?

– Которая из них? – Антон выгибает бровь и расплывается в коварной ухмылке.

Стараюсь сохранять самообладание, чтобы не подавать вида, что меня шокировал его ответ. Но щеки предательски загораются.

– Та, что попала на видео.

– Она не моя подружка. И по камерам это было понятно.

Я неловко хмыкаю, понимая, что уже заранее проиграла в нашей словесной битве.

– Извини, не всматривалась.

– Ну, конечно, – Антон издает смешок, качая головой. – Не ты же монтировала и озвучивала.

Степлер щелкает последний раз. Я передаю упакованные заказы Антону, стараясь сохранить непроницаемое выражение. Уж больно умный он для маргинала. Мы обмениваемся колкими взглядами, и Антон молча направляется к выходу. Даже не попрощается? Вот же наглец.

– Нет, правда, ты так заковыристо хотела узнать, есть ли у меня кто-то? – спрашивает он, держа в одной руке пакеты, а другой открывая дверь.

Моё лицо вмиг заливается пунцом от стыда, а в комнате заканчивается воздух. Мысленно проклинаю Аню за её просьбу.

– Иди уже.

Утыкаюсь носом в телефон, чтобы ненароком не проследить за его путем до машины. Я и так достаточно опозорилась, выказав слишком много внимания к его персоне. С какой, вообще, стати он решил, что мы можем подружиться и вот так болтать на рабочем месте, как старые приятели? Мы всё ещё по разные стороны баррикад. Антон – Монтекки, а я Капулетти. Надеюсь, он не полагает снискать поблажки таким образом. Через меня ему их точно не получить.

Тем временем Марк моё сообщение так и не прочитал. Со вчерашнего вечера.

Это внезапное осознание бьет под дых. Мои губы дрожат, как будто температура вокруг понизилась до минус двадцати. Нормальное объяснение. Найди нормальное объяснение. Да, да. Он просто всё ещё спит. С ним такое бывает, сейчас только час дня, выходной. В баре у него разрядился телефон, и Марк попросил кого-то вызвать такси. А не написал он мне, потому что был вусмерть пьян. Похоже на правду? Если смотреть на происходящее объективно, то да. А если быть мной, то вскоре должно прийти приглашение на похороны.

Набираю его номер. Вместо гудков – абонент недоступен. Механический женский голос режет слух. Даже не знаю, чего я боюсь больше: смерти или того, что он обиделся на меня за то, что я ушла не попрощавшись. Ладно, немного преувеличиваю. Но при мысли о втором варианте земля уходит из-под ног. Не знаю, что вчера на меня нашло. Выбежала, как ошпаренная, при виде этого дурацкого уведомления. Надо было тут же его отклонить и не раздумывать ни о чем. Но я почему-то испугалась, что кто-то увидит и подумает невесть что. Вот же дура. Алкоголь и правда разжижает мозги.

Кладу телефон на прилавок экраном вниз. В магазине снова тихо. Только тикают часы и гудит кондиционер. За окном проходят люди, смеются и о чем-то болтают, наслаждаясь беззаботной субботой. А я сижу здесь одна, с похмельем и паникой в груди, не зная, что делать дальше.

7 глава

Мама звонит и спрашивает, как я справляюсь. «Может, я эти деньги просто так дам? Чего тебе мучиться, потом ещё к парам готовиться ночь напролет, ну?». Этот разговор мы заводим не первый раз, но я стойко стою на своем. Особенно сейчас, когда из-за пьяного идиота пришлось выложить лишние тридцать тысяч, деньги лишними не будут. Но мать всё равно проверяет, не сдалась ли я. Пока нет. Хотя зад, честно говоря, устал от сидения на жестоком стуле. В идеале надо бы и вовсе стоять, но я чередую.

Во второй половине дня в магазин забредают сразу несколько посетителей. Приходится разрываться. И Шекспира не порепетировать. Когда-то здесь работали несколько консультантов, утром и вечером приходила уборщица, постоянно устраивались бесплатные мероприятия: макияжи от визажистов, семинары о влиянии сна на состояние кожи. Но расходы приходилось урезать и урезать, чтобы выйти хотя бы в ноль. В зимние месяцы с выручками бывает совсем плохо. Именно поэтому я здесь одна, даже без кнопки быстрого реагирования. Отдавая покупки девушке с персиковыми волосами, я проваливаюсь в мечты о том, как приму вечером ванну с пеной, а затем забудусь глубоким сном. Но мои грезы прерывает колокольчик над дверью.

Я с удивлением разглядываю Антона на фоне нашего кукольного домика. В татуировках, в чёрной тканевой куртке он выглядит так, будто случайно перепутал дверь с входом в какой-нибудь брутальный паб. В целом видеть мужчину в нашем розовом царстве непривычно. Другие заходят сюда редко: обычно остаются снаружи, пока их жёны совершают покупки. Будто шаг в магазин косметики равен удару по их мужественности.

– Ты вернулся с веревкой, тесаком и пластиковыми пакетами?

– Чего? – он снимает рюкзак с плеч. – Я с обедом. Ну или уже полдником.

На стол плюхается коробка ментолового цвета из кофейни с соседней улицы. Через пленку на крышке проглядывает круассан с ягодными наполнением. Недавно такой же я выкладывала в фото-дамп. Значит, он специально изучил мои социальные сети, чтобы выбрать, что именно купить. Это не случайность. Поднимаю глаза и серьезно спрашиваю:

– Антон, зачем?

– Просто. А то сидишь здесь голодная весь день, мне тебя аж жалко стало.

В этом есть доля правды. Я так и не пообедала. Но его жест мне всё же не по нраву. Чувствую, что он неправильно меня понял после сегодняшнего разговора, и мне хочется расставить все точки над «i»:

– Слушай, я не свободна, не нужно производить на меня впечатление и преподносить вдовью лепту. Я же знаю, что это очень дорогая кофейня.

Антон вскидывает брови и делает шаг назад, словно я его ударила.

– Хотел сделать доброе дело, а меня унизили и обозвали вдовой.

– Это просто выражение такое, прости.

Между нами повисает неловкая пауза. Я кусаю губу, чувствуя себя полной идиоткой. Антон не торопясь достает колу из рюкзака и отворачивает голову, выставляя напоказ причудливого льва на своей шее.

– Двести рублей всего. И мне сегодня дали чаевые, – он делает глоток, по-прежнему смотря куда-то в сторону. – Да и что мне твой парень? Я, может, просто хорошему человеку решил помочь.

– Хорошему? Мы едва знакомы, – возражаю я, но голос звучит неуверенно. В глубине души понимаю, что веду себя как стерва.

– Человека по умолчанию считают хорошим, пока он не сделал плохое.

– Значит, у меня ещё всё впереди, – шучу невпопад, переминаясь с ноги на ногу, – Ладно, спасибо. Я правда забыла что-нибудь взять.

Стоит признать, что выпечка даже через пленку выглядит чертовски аппетитно, а в животе давно гуляет сквозняк.

– Могу подождать с заказами, пока ты ешь. Там что-нибудь приходило?

– Да, но я не думала, что ты заедешь во второй раз и ничего не собирала.

Антон щелкает выключателем. Резкий белый свет гаснет, только стеклянные полки продолжают приглушенно мерцать в сумраке.

– Что ты делаешь?

– Перерыв на обед. Или хочешь, чтобы с улицы пялились на тебя, как в аквариуме?

Надеюсь, мама не увидит, как я уединилась в её магазине с уличным хулиганом вместо того, чтобы работать.

– Хорошо, а ты пока доставай пластиковые пакеты.

Уже во второй раз Антон игнорирует мою издевку про маньяка. То ли у нас разное чувство юмора, то ли он не хочет себя выдавать. Я открываю коробку с круассаном и облизываю губы. Всеми силами держусь, чтобы не накинуться на него и не запихать в рот целиком. Антон тем временем отворачивается от меня и, скрестив руки на груди, подходит к стенду с корейской косметикой. Делает вид, что ему жутко любопытно её рассматривать.

– Откуда у тебя столько свободного времени? – спрашиваю я с некультурно набитым ртом.

– Меня отчислили. Завалил тервер, – спокойно говорит Антон, беря в руки лосьон с полки, а затем бормочет себе под нос: – За что здесь четыре тысячи?

– И чем ты теперь занимаешься?

На мой вопрос он долго не отвечает, словно ему приходится придумать биографию с нуля. Стоит истуканом с руками в задних карманах. Уже собираюсь задать его вновь, но Антон вовремя изрекает, повернувшись:

– Да так, то туда, то сюда, – в переводе с мужского: «ничем». – А ты на кого учишься?

– На учителя английского.

Молюсь, чтобы он не начал задавать глупые вопросы о том, почему именно я выбрала свой факультет. Не хочется говорить ему дежурную ложь о том, как я мечтала с детства преподавать. Антон задерживает на мне задумчивый взгляд, и я на всякий случай слизываю крем с губ.

– А почему тогда здесь торчишь? Репетиторам, наверное, больше платят, чем консультантам по косметике.

Шутка про то, что скоро за меня будет работать муж-программист, кажется в этом контексте неуместной. Немного помедлив, решаю поделиться настоящей причиной:

– Я… я, кажется, поняла, что боюсь детей. Поздновато как-то, но уж что есть, то есть. В том году девочки со старших курсов ездили в лагерь на практику и рассказывали, как мелкие над ними издевались. Однажды подбросили даже дохлую змею в чемодан.

– Один на один они не такие борзые. Уж поверь мне, – его голос впервые приобретает особую мягкость, с которой обычно разговаривают только с самыми близкими.

– Дети – это не самое страшное. А вот их родители. У них столько требований. Да и всерьез меня никто не воспринимает. Выгляжу как соплячка, – выпаливаю я, а затем осекаюсь. – Не знаю, зачем я тебе это всё рассказываю. Как будто оправдываюсь.

В полумраке раздаётся приглушённый смешок, но лицо Антона скрыто в тени, эмоций не разглядеть. Свет падает ему в спину. Я промокаю губы салфеткой и щёлкаю выключателем. Мы оба щуримся от вспыхнувшей лампы. Странное чувство оседает на душе: мой парень пропал без вести, и вот я уже сижу в интимной атмосфере с другим. Мне одновременно гадко и приятно. Благодаря Антону и его дорогущему круассану мне удалось на пять минут отвлечься от снедающих мыслей. Об учебе, о Марке, о жизни, в целом. Не такой уж он и мрачный, как мне показалось при первой встрече…

Усиленно моргаю, чтобы согнать пелену с глаз. Этот парень всё ещё из рода Монтекки.

– Можешь потренироваться на моем брате, если хочешь, – нарушает воцарившуюся тишину Антон.

– Потренировать что? – растерянно переспрашиваю я.

– Ну, репетиторство. Я попробую стрясти с отца деньги. И если мелкий подсунет тебе змею, устрою ему Эдем наоборот.

Его внезапное участие обезоруживает меня. Разве мы не должны ненавидеть друг друга? Будто главному злодею в фильме по ошибке подсунули чужой сценарий, и теперь ему приходится играть доброго волшебника. Или злодея и вовсе никогда не существовало?

– А в каком классе учится твой брат?

– В пятый перешел, – без колебаний отвечает Антон. Не всякий родитель так уверенно может рассуждать о своих детях. Отец до сих пор не запомнил название моей специальности. Для него это просто «что-то для девочек».

Надо подумать. Предложение звучит заманчиво, но я колеблюсь. С одной стороны, мне действительно нужна практика. С другой – принимать помощь от него кажется неправильным.

– Антон… мне будет неудобно брать с твоей семьи деньги. Ты и так у нас…– пытаюсь подобрать слово помягче.

– В трудовом рабстве?

– Вроде того.

– Так я ж не за просто так.

Пока руки работают, упаковывая заказы, я напрягаю мозг, чтобы родить какую-нибудь блестящую идею. Не хочу отказываться от такого шанса. Заодно пытаюсь представить брата Антона. Каким он может быть? Мелким хулиганом, задирой или типичным Айпад-кид? Но если у меня будет поддержка, то справиться с ним не составит труда.

– Давай я лучше бесплатно позанимаюсь? Вам не нужно будет платить, а мне – отвечать за его оценки.

– Может, ещё сама нам деньги предложишь? – лицо Антона стремительно темнеет. – Чтобы мы позволили тебе работать.

– Модели для макияжей никогда не платят мастерам. Пускай твой брат будет моей моделью для репетиторства, идет?

Я остаюсь довольна своим сравнением, но моему собеседнику оно приходится не по душе.

– Да ну тебя, – с горечью в голосе произносит Антон.

Даже и не думала, что мои слова его так заденут. Набираю побольше воздуха в лёгкие, чтобы громко возразить, но меня отвлекает уведомление на телефоне. Махнув рукой и не дав шанса оправдаться, Антон выныривает на улицу.

На экране светится сообщение: «Детка, ты не представляешь, у меня сперли вчера в баре айф, сегодня ездил за новым». Открыв диалог, лицезрею селфи в зеркало, сделанное на телефон, который по цене в три раза превышает долг Антона моей маме. Печатаю: «Какой ужас! Как так вышло? П.С. Зато теперь сможем поделать классные фотки».

8 глава

Кухня наполняется ароматом горелого хлеба, который становится всё резче с каждой секундой, но мама и не чешется, продолжая сидеть за столом и печатать что-то в телефоне с загадочной улыбкой, которая играет в уголках её губ.

– Ты хочешь, чтобы меня переселили в общежитие? – спрашиваю я, морщась от запаха гари.

– А? – мама поднимает глаза от экрана, моргает, будто возвращаясь из какого-то другого мира.

– Как погорельца, – отвечаю я, вытаскивая из розетки шнур от тостера, который вот-вот задымится.

– Я люблю порумяней.

Открыв холодильник, обнаруживаю, что яйца закончились, как и молоко с маслом, и полки зияют пустотой, если не считать полузасохшего тюбика горчицы и баночки огурцов. Придется пересаживаться на веганскую диету и есть на завтрак черные тосты с вареньем.

– Ты вчера так быстро уснула, что я не успела расспросить, как прошел первый рабочий день, – говорит мама, наконец откладывая телефон и поворачиваясь ко мне всем телом. – Никто не обижал?

– Всё супер, – сухо отвечаю я, решив промолчать насчет обидевшегося на меня Антона и нашей неловкой перепалки, которая до сих пор прокручивается в голове на повторе.

Она протягивает руку и гладит меня по голове, как собаку, ерошит челку. Посмотрев на неё исподлобья, я кусаю подгоревший бутерброд. Настроение у меня с утра не задалось. Сама не понимаю, почему. Вроде выспалась, но накопившаяся усталость никуда не исчезла.

– Нам на курсах сказали, что бизнесу нужна точка притяжения. И привели в пример «Найк». Они делали спортивные площадки со своими логотипами. Вроде благотворительность, а вроде и реклама. Нам такая же нужна.

Пережевываю хрустящий хлеб и удивленно смотрю на мать. Внутренний голос давно мне подсказывает, что её курсы и марафоны до добра не доведут. Хотя бы потому, что с ними она напрочь забывает о реальности, в которой у нас нет денег даже нанять второго продавца-консультанта.

– Зачем мелочиться. Давай сразу стадион построим, – говорю я, проглотив кусок и запивая его водой из стакана.

– Я на полном серьезе. Думаю, может, нам поставить уличное зеркало с названием магазина? Место проходное. Девочки будут селфи делать и выкладывать в сторис. Им фотки, а нам реклама.

– Нужно больше, больше бьющихся предметов, – беру тарелку со стола и направляюсь к раковине. – Витрины недостаточно.

– Что за бука? – мама толкает меня в плечо. – Кто не с той ноги встал, а?

Мне хочется её подбодрить, рассказать какую-нибудь глупую историю или, наоборот, поделиться тяжестью на душе. Но язык не поворачивается. Сил нет вести с кем-либо беседы, а мне ещё ехать на свидание с Марком, «фоткаться на новый айф». Придется делать прическу, краситься, одеваться поприличней. Если обычно эти девичьи радости доставляют мне удовольствие, то сейчас они вызывают тоску. «Взрослая» работа высосала из меня весь дофамин. Даже и представить себе не могла, что я такая принцесса-белоручка, или дело всё же в чем-то другом.

Марк заезжает за мной на папином «рендже». Иногда он дает ему покататься, повозить девчонок на прогулки, как говорит Онегин-старший. Очень надеюсь, что множественное число – это всего лишь шутка в его устах.

– Обалденные духи, – говорит Марк, вытягиваясь через приборную панель для поцелуя.

– Это новый кондиционер.

Мы смотрим друг на друга, и в его глазах проскальзывает мальчишеское смущение. Прямо как при первой встрече. В трезвом виде он мне куда больше нравится.

– Куда хочешь?

– Не знаю, туда, где золотая осень.

– Будешь делать фото с охапкой листьев? – спрашивает он с усмешкой.

– Просто хочу подышать воздухом.

За бортом не больше пятнадцати градусов, а я, как дура, нарядилась в тонкий плащик и блузку. Но идти в ресторан мне не хочется, а домой к Марку… раз ему одолжили поездить машину, значит, все семейство в сборе. И мне не сильно хочется лишний раз видеть его родителей. Несмотря на их радушие, иногда мне бывает с ними неуютно. Будто я подсознательно ощущаю, что они не воспринимают меня всерьез. Пусть Марк и любит шутить про будущую «жену айтишника», но они меня своей невесткой не видят. То ли считают, что их сын ещё слишком молод, то ли рожей не вышла. А впрочем, неважно.

Из-под колес машины вылетают пожелтевшие сухие листья. Место, куда мы направляемся, находится на окраине города, там, где кончаются многоэтажки и начинается лес. Но асфальт к нему проложили на протяжении всей дороги. Я любуюсь смыкающимися над головой желтыми кронами деревьев и стараюсь ни о чем не думать. В голову всё равно лезут строчки Шекспира, которые я тщетно пыталась вчера зубрить: «Нам говорит согласье струн в концерте, что одинокий путь подобен смерти». Когда убегающая вдаль черная полоска заканчивается, Марк выжимает тормоз. Мы приехали.

Вокруг озера собралось, наверное, полгорода. Работают лотки с кофе и глинтвейном, бегает ребятня по жухлому газону. Издалека доносится запах жареных каштанов. Марк берет меня за руку и тащит поближе к воде. Мы вместе уже почти год, но в такие моменты я ощущаю себя вновь на первом свидании: его глаза говорят, что он до сих пор влюблен. Когда Марк не накачан текилой, с таким бойфрендом мне завидуют все девчонки.

– Ты так и не рассказал мне, что произошло в пятницу.

– Да… – он виновато улыбается, отводя взгляд на рябь воды, – не сказать, что я хорошо помню. Перебрал немного.

– Немного? – я приподнимаю бровь и, остановившись, поправляю шарф.

– Ладно, когда ты ушла, ситуация действительно вышла из-под контроля. Мы с ребятами из айтишной тусовки заобщались, – Марк говорит быстро, нервно потирая затылок. – Домой я собрался, было уже три часа, наверное. Шарю по карманам, а телефон найти не могу, чтобы заплатить и такси вызвать. Пришлось просить кого-то, я, честно говоря, не знаю даже кого. Когда у меня его вытащили, ума не приложу.

Мы медленно идем вдоль набережной. Марк сжимает мою руку чуть крепче, будто ищет поддержки. Я чувствую легкое раздражение – если бы не его пьянки, всего этого бы не случилось.

– А с виду приличное заведение.

– Думаю, что это не там произошло. Мы выходили пару раз покурить, – Марк ловит на себе мой осуждающий взгляд. – Ты знаешь, что я так делаю, только когда выпью. Так вот. Мы несколько раз выходили, и во дворе вокруг нас постоянно терлись какие-то угашенные ребята из соседнего бара. Думаю, это кто-то из них.

Мы останавливаемся у лотка с глинтвейном. Марк отпускает мою руку, чтобы достать карту, и я замечаю, как он избегает смотреть мне в глаза. Продавщица наливает в бумажные стаканы дымящийся напиток с пряным ароматом корицы и гвоздики.

– Что в полиции сказали? – спрашиваю я, принимая теплый стакан и делая осторожный глоток.

– Да какая полиция? Его выключили сразу и разобрали на запчасти. Кого они там будут искать? Камер во дворе нет. Я тем более давно новый телефон хотел, а то с трещиной ходить не комильфо.