Тыквенный пирог

– Мы согласны, но ненадолго. Как стемнеет, уйдем, – сдалась Кимберли.

– Ваше право. Хоть имена свои назовете?

– Меня зовут Аманда, а ее Кимберли, – махнула Андерсон в сторону Ким. Та помахала парням, продолжая находиться в напряжении.

– Меня зовут Скотт, его – Николас, а это Дэвид, – Скотт еще раз представил друзей, и те кивнули в знак знакомства. – А едем мы к нашему четвертому другу – Мартину.

* * *

– Располагайтесь за столом, мы скоро подойдем, – Николас прошел в столовую и сбросил наплечную сумку на один из стульев.

– А где ваш четвертый друг? – спросила весело Аманда, по-хозяйски прогуливаясь по дому.

– На заднем дворе жарит мясо. Не стесняйтесь, наливайте напитки. Это джин, – Николас проводил «экскурсию» по бару, выставленному в центре стола, – свежевыжатый апельсиновый сок, талая вода, тоник, тархун, вино. Пиво в холодильнике на кухне, дальше по коридору, – он вышел из столовой, а Кимберли вскочила со стула.

– Аманда, нам нужно бежать. Мы сидим в чужом доме совершенно одни! Куда ушел Николас? Топор точить? И я подозреваю, что этот Мартин вообще мифический! – Кимберли всплеснула руками. – Чей этот дом? Ты посмотри – он же идеален. Здесь нет следов проживания людей! А ты уверена, что этих парней на самом деле так зовут? Что они делали на озере, если друг ждал их на барбекю? У тебя ловит связь? Наверняка здесь повсюду установлены заглушки для телефонов, и мы живо пополним сводки новостей как жертвы изнасилования.

– Отставить истерику! – Аманда стукнула ладонью по столу. – Тебе бы триллеры писать, не было бы равных. Давай выйдем на задний двор, я уверена, что там все ребята, в том числе и мифический Мартин.

– Я не пойду ни на какой двор. Все фильмы ужасов начинаются как раз с наивного любопытства. Ты как хочешь, а я пошла домой, пока в силах уйти самостоятельно.

– Девчонки, вы не заскучали? – Скотт вошел в столовую, держа в руках блюдо с горячим мясом. – Почему ничего не едите, столько закусок на столе.

– Мы решили дождаться всех, – выдавила улыбку Кимберли и села за стол, безнадежно посмотрев на Аманду.

– Что будете пить?

– Сок, – кивнула Ким, стараясь не показывать тревогу.

– Сок? Может, что покрепче? – подмигнул Скотт Ким.

– Я не пью алкоголь.

– Мне можно джина, – подмигнула в ответ Аманда и слегка ущипнула подругу за бедро под столом.

Скотт поставил на стол большой поднос с жареным мясом и, разлив по бокалам напитки, ушел, вновь подмигнув подругам.

– Выпей джина, тебе нужно расслабиться, – Аманда взяла свой бокал и протянула Ким.

– Как раз наоборот, расслабляться не стоит.

– Какая ты зануда, Кларк! Ну как можно быть такой скучной! Когда в богатых домах ты пила джин, да еще из бокалов XV века?

– Как ты определила, что это XV век? – засмеялась Ким, беря свой бокал.

– Никак, – пожала плечами Аманда. – Просто предположила, – она потянула носом, улыбаясь от наслаждения: – Как же вкусно пахнет жареное мясо! После такого не грех и умереть, – не поворачивая головы, она посмотрела глазами вправо, на подругу. А Кимберли в ответ стукнула Аманду в плечо.

В столовую вошли парни, но по-прежнему без Мартина.

– Девчонки, попробуйте закуски. Это готовила помощница по хозяйству семьи Милтон. Здесь крабовые котлеты, салат цезарь, хот-доги, вареная кукуруза… – Скотт показывал на блюда и называл их. – Но самое главное яство этого стола вовсе не крылышки гриль, не жаренная во фритюре курятина и не барбекю. А тыквенный пирог! Это знаменитое фирменное…

– В наших кругах, – перебил Скотта Николас.

– …да, знаменитое в наших кругах фирменное блюдо Мартина. Так, как он печет этот пирог, больше не умеет никто.

– Он печет пироги? – Кимберли подняла левую бровь, но не успела получить ответ, потому что в этот момент в столовую вошел Мартин. Его темно-каштановые волосы были растрепаны и слегка налезли на уши, а майка обнажала упругие мышцы на плечах.

– А вот и хозяин этого дома! – Николас поднял открытую бутылку пива, приветствуя четвертого друга. От Мартина веяло летним парфюмом, дорогими сигаретами и жареным мясом.

– А вот и выдуманный Мартин, – хихикнула Аманда в ухо подруге.

Но Кимберли не улавливала ее слова, она впервые в жизни очень отчетливо слышала биение своего сердца, будто оно находилось в голове. Глядя на Мартина в упор, она не могла отвести от него глаз, а ее ладони непривычно вспотели. Мартин тоже смотрел на нее своими зелеными, как дымка над лесом, глазами и широко улыбался.

В тот день, 7 июля 2007 года, сердце Кимберли Кларк навсегда закружилось в вальсе с сердцем Мартина Милтона.

Глава 3

На следующее утро после юбилея Мартин вошел в столовую.

– Доброе утро, – поздоровался он, проходя к своему месту за столом.

– Доброе утро, милый, – Молли уже пила кофе.

Домработница Рут поставила перед Мартином тарелку с дымящейся глазуньей, свежие закуски, овощные и мясные нарезки и стакан минеральной воды с таблеткой аспирина. Поблагодарив помощницу, Мартин выпил обезболивающее и приступил к завтраку.

– Отец не спустится?

– Он провожает Дайнеку с теткой до их дома. Они уже поели.

– Что-то они рано уехали. Не хотели стеснять своим присутствием? Или ты их вежливо попросила? – Мартин улыбнулся матери.

– Конечно, нет. Твой отец привезет Дайнеку обратно с вещами. Она погостит у нас несколько дней, – миссис Милтон развернула конфету в красно-золотистой обертке и положила ее на блюдце. – Сейчас рождественские каникулы, и я хочу, чтобы она провела их с нами.

– Я не против, чтобы она осталась, это же ты ее пригласила. Но я надеюсь, ты не пообещала ей, что она встретит Рождество со мной? У меня другие планы, я говорил тебе о них, и, к сожалению, Дайнеке нет в них места.

– Какие планы? Провести все каникулы с той девчонкой?

– Ее зовут Кимберли, – поправил Мартин мать спокойным голосом, жуя яичницу. – И да, я хотел провести все каникулы с той девчонкой.

– Да хоть Кандида, – миссис Милтон теряла терпение. Кларк стояла ей поперек горла, как застрявшая куриная кость. – Планы придется изменить или отменить вовсе. Дайнека – твоя подруга детства, пожалуйста, будь с ней радушен.

– Мама, вы дружили с Доусонами сто лет назад. С Дайнекой же мы просто проводили время вместе: катались на велосипедах, ловили лягушек в местном пруду, строили шалаши на деревьях, качались на качелях в их саду и бегали в заброшенный дом на краю поселка. Все те же сто лет назад. Теперь мы взрослые люди, и я не нуждаюсь в ее компании. Для этого у меня есть Матильда и Николас.

– Никто не заставляет тебя бросать друзей и идти с Дайнекой ловить лягушек в пруду. К тому же, зимой они спят, – парировала с сарказмом Молли. – Я прошу тебя всего лишь уделить ей особое внимание и обеспечить комфортом на эти недолгие семь дней. Возможно, у вас найдется много общего, и вы возобновите вашу дружбу.

Мартин с подозрением посмотрел на мать.

– Почему тебя так волнует Дайнека? Не припомню, чтобы ты раньше тревожилась о ней и приглашала на семейные праздники.

– Я никогда не рассказывала тебе, как мы основали фирму с твоим отцом, а ты и не спрашивал, – выкрутилась Молли, а Мартин с повышенным интересом посмотрел на нее. – Мы обязаны бизнесом семье Дайнеки. Когда ее родители погибли, то тетка продала нам их фермы практически задаром. У нас уже была небольшая фирма, но мы с Майклом находились по уши в долгах и кредитах. А фермы Доусонов спасли нас от долговой ямы. Все, что ты имеешь сегодня, – в том числе заслуга и их семьи. Конечно, мы с твоим отцом работали денно и нощно, чтобы расширить компанию, и благодаря нашему труду и упорству сегодня мы монополисты в нашей стране, но Доусоны спасли нас тогда.

– И теперь ты чувствуешь за собой обязательства по отношению к их дочери? Приглашая ее на семейные праздники, ты тем самым хочешь отдать моральный долг ее родителям? Но это глупо, ты не находишь? Спустя столько лет, да и для чего? Они погибли не по твоей вине. Тетка так или иначе продала бы фермы другим людям, просто вы с отцом по счастливому стечению обстоятельств тоже занимались растениеводством. И все же мне непонятны твои мотивы.

– Мы хотели удочерить Дайнеку.

Мартин озадаченно посмотрел на мать и отпил воды. Молли тоже глотнула кофе.

– Но ближайшей единственной родственницей девочки была тетка, которая и забрала ее к себе. Мы испытываем к Дайнеке самые теплые чувства и хотим, чтобы она стала в нашем доме желанным гостем.

– Неужели вы так сильно привязаны к ней? Она уже не ребенок, чтобы не чаять в ней души, радоваться ее успехам и сопереживать неудачам, растить ее как родную дочь. Прошло столько времени, разве вы не отвыкли от нее?.. А, я все понял, – Мартин вдруг усмехнулся и встал из-за стола. – Вы хотите нас поженить?

– Мы с твоим отцом были бы счастливы, если бы ты женился на Дайнеке, – без экивоков ответила Молли.

– Вот к чему все шло. Мама, я женюсь на Кики. И проведу Рождество тоже с ней.

– Нет, Мартин Милтон Миллс, ты встретишь Рождество в кругу своей семьи и с Дайнекой. Она умница, красавица, воспитанная, тактичная, в ней течет благородная кровь, – Молли восхваляла Дайнеку как сваха на смотринах. – Она и мухи не обидит. А ту девчонку я не хочу видеть ни в нашем доме, ни в нашей жизни.

– Мама, я уже взрослый человек и сам решаю, с кем проводить праздники. Дайнеку пригласила ты, ты с ней и встречай Рождество, – Мартин направился к выходу.

– Сын, ты поступаешь глупо, расстраивая всех нас. Разве мы тебя так воспитывали? – миссис Милтон в гневе поставила пустую чашку на блюдце. – Разве мы не привили тебе семейные ценности, традиции, почитание родителей? Разве тебе важнее встретить праздник с ней, а не с родителями? Все свободное время ты и так проводишь с этой девчонкой, мы и забыли, когда в последний раз ты находился дома хотя бы два дня подряд! Ты встретишься с Коко, или как ты там ее называешь, после полуночи. И точка. А до того времени я настоятельно прошу тебя остаться дома.

– Хорошо, я встречу Рождество в кругу нашей семьи, – хладнокровно отчеканил Милтон-младший, сдавшись. – Но без надежды на дружбу и тем более на будущий брак, так и передай своей протеже.

* * *

– Кики, – Мартин вышел во двор и подошел к светящимся фигуркам оленей, держа у уха телефон, – мне жаль, но у нас не получится встретить вместе Рождество.

– Почему? Что случилось? – Кимберли расстроенно посмотрела на накрытый и украшенный свечами и еловыми ветками стол.

– Приехала моя подруга детства, мы не виделись с ней много лет. И мама настояла на семейном рождественском ужине. Я пытался отбиться, но у меня ничего не получилось.

– Конечно, праздники нужно встречать с близкими и родными. Я понимаю, Мартин.

– Я знаю, как ты расстроилась, поверь, я расстроился не меньше. Я закажу тебе такси после полуночи, и мы встретимся уже у Ника. Мне придется взять с собой Дайнеку.

– Она тоже приедет?

– Да, моя мама хочет, чтобы я провел с ней все каникулы до начала учебы.

– И ты должен делать то, что хочет мама?

– Я понимаю твою обиду. Но я не могу отказать матери хотя бы в этой просьбе. Мы с ней и без того ссоримся через день. Потерпи, пожалуйста, всего несколько дней, я прошу тебя. Когда мы поженимся, мы будем приглашать в гости только тех, кого ты сама пожелаешь.

– Хорошо, до встречи, Марти.

– Пожалуйста, не грусти. Я люблю тебя, – улыбнулся Милтон. – С Рождеством, – добавил он.

– С Рождеством.

Кимберли положила трубку и села на диван, подогнув правую ногу под себя. Мама Кимберли, Кэтлин Кларк, уехала на праздники к лучшей подруге – не хотела мешать Кимберли и Мартину. И теперь Ким придется встретить Рождество в полном одиночестве.

Встав с дивана и налив пунш в бокал, она зажгла свечи и подошла к большому напольному зеркалу в добротной деревянной раме, стоящему в коридоре:

– Милая моя Кимберли, до праздника осталось несколько часов, но я хочу именно сейчас пожелать тебе никогда не оставаться одной. Конечно, ты не одна, с тобой Бог. Но пусть ты будешь окружена любимыми и дорогими сердцу людьми отныне и навсегда, во все праздники. С Рождеством, Кимберли Кларк. Ты самое лучшее, что есть в этом мире, – вытерев слезу, она улыбнулась и чокнулась со своим отражением.

Глава 4

– Всех приветствую! – Мартин с Дайнекой вошли в гостиную в доме Ника. Зала была небольшой, как и сам дом. Николас жил там с матерью, сколько себя помнил. В доме стояла старинная мебель, было чисто и уютно. Повсюду расставлены современные предметы декора – статуэтки, свечи, на стенах висели картины и постеры, на диване и креслах лежали шерстяные пледы и подушки. Мерцали гирлянды, пахло имбирными пряниками и ванилью с корицей.

Я сидела на диване, забравшись на него с ногами в вязаных носках с оленьими мордочками, между Ником и Ким, на которых были такие же носки – мой подарок. Мы пили безалкогольный глинтвейн и смотрели веселую рождественскую передачу по телевизору.

– Привет, Милти. Привет, Дайнека, – я помахала им рукой и почувствовала, как напряглась Кимберли.

– Это Дайнека Доусон, моя подруга детства. Мы когда-то жили по соседству. Она была на юбилейном вечере и решила остаться на праздники. – Пока Мартин представлял нам Дайнеку, та искоса рассматривала Кимберли. Миссис Милтон не рассказывала особо о ней, но даже в своем воображении Дайнека не представляла, насколько Кларк красива. Ее волосы, подстриженные под каре, переливались оттенками черного. Густая челка закрывала брови, чуть раскосые, миндалевидные глаза были глубокого карего цвета. Крупный нос с небольшой горбинкой совсем не портил ее лицо, наоборот, добавлял шарма, а чувственные губы были чуть пухлыми и хорошо очерченными. Дайнека отвела взгляд от Кларк и улыбнулась мне уголками рта.

– Точнее, так решила миссис Милтон. Мы с ней очень сблизились, – Дайнека снова покосилась на Кимберли, ожидая ее реакции. Но та и бровью не повела.

– Дайнека, это Николас Никсон, мой лучший друг. Матильда Майер – моя лучшая подруга, – показал на меня Мартин. – Вы знакомы с ней шапочно, поэтому я еще раз вас представлю друг другу. Мы с Мати сидели за одной партой в старших классах, и она частенько позволяла мне у нее списывать. А я в свою очередь держал ей волосы, когда ее впервые тошнило – она тогда перебрала с алкоголем на вечеринке.

– Засранец, – я кинула подушкой в Милтона, но он увернулся.

– А это Кимберли Кларк, – Мартин повернул голову к Ким и нежно ей улыбнулся. – Я называю ее Кики, но ты можешь звать ее Ким.

– Кимберли, – поправила Кики, глотнув из трубочки глинтвейн.

Ник встал с дивана и поставил свою банку с горячим напитком на деревянный кофейный столик.

– Проходи, располагайся. Я принесу тебе глинтвейн. Тебе нужна соломинка? – обратился он к Доусон.

– Да, спасибо. Я схожу с тобой, хочу помыть руки.

Дайнека прошла с Ником на кухню, а Мартин сел рядом с любимой, обняв ее.

– Я тебе потом все расскажу, хорошо? – шепнул он Ким на ухо. Она равнодушно кивнула.

– Подруга и подруга, что тут еще говорить? – пробормотала она несмело и рассеянно, направив внимание на передачу.

– Я знаю, ты расстроена из-за того, что мама позвала не тебя, а Дайнеку, с которой мы не виделись с юных лет. Но пойми, Кики, это был мамин праздник, не мой.

– Я не обижаюсь на твою маму, ни в коем случае. Ты же правильно сказал – это был ее праздник, и она вправе приглашать на него кого пожелает. Для меня это не было сюрпризом – я же знаю, как твоя семья относится ко мне. Я в целом расстроена, Мартин. Из-за того, что твои родители меня не любят, что мы не встретили Рождество вдвоем, как и планировали. И из-за твоей внезапно появившейся подруги.

– А вот и мы! – Дайнека вплыла в гостиную, держа в руках банку с глинтвейном, за ней вошел Ник. Кимберли закрыла глаза и тяжело вздохнула. Сев рядом с Мартином, по другую сторону, Доусон отпила напиток из трубочки и повернулась к Кларк.

– Мартин мне рассказал, как вы познакомились. Это так удивительно. Я обожаю истории про знакомства.

– А мне Мартин не рассказывал, как вы познакомились, – сухо ответила Ким.

– Мы дружим с ним с пеленок. Все время проводили вместе, нас даже хотели поженить родители, – Доусон сдержанно рассмеялась, мягко проведя рукой по волосам.

– А что случилось? Почему не поженили? – съязвила Ким, оставаясь невозмутимой, а Ник подавил смешок.

– Кимми, – Мартин сжал ее талию. Кимберли снова направила взгляд на телевизор, делая вид, что увлечена телепередачей.

– Ты будешь жить у Мартина все каникулы? – снова спросила Ким, не поворачивая головы и старательно скрывая недовольство в голосе.

– Да, я перевезла сегодня необходимые вещи с помощью мистера Милтона. Мне выделили отдельную комнату с видом на патио, – Дайнека говорила безэмоционально, держась уверенно, как будто это было естественно: переехать на неделю в дом друга детства, с которым не общалась десять лет.

– Давайте поедим фруктовый кекс и во что-нибудь поиграем? – Мартин встал с дивана и взял настольную игру с полки. – А поговорить мы еще успеем.

* * *

– Марти, – Кимберли лежала с Мартином в комнате Ника и смотрела на ночник, который проектировал звезды и кометы на стену, отделанную панелями из дерева.

– Да? – Мартин лежал с закрытыми от усталости глазами, накрывшись одеялом и обнимая Ким.

– Тебе нравится Дайнека?

– Как девушка или как друг? – Мартин улыбнулся, понимая, к чему идет разговор.

– Как хочешь.

– Я люблю тебя всем сердцем. И как девушка Дайнека не в моем вкусе – чтобы ты была спокойна, если моего признания в любви тебе недостаточно. А в качестве друга я совсем не знаю ее. Я же сказал, мы были детьми и просто жили по соседству. Ходили в один детский сад, потом в школу в один класс. Наши родители проводили вместе все праздники и выходные. Ее отец и мать погибли, когда мы окончили второй класс. Вскоре наш бизнес после расширения пошел в гору, и мы переехали, а Дайнеку удочерила тетка и забрала к себе, она по сей день с ней живет. Мы не общались и не виделись с ней с тех самых пор. Я не знаю, какая Дайнека подруга и как поведет себя в счастье и в ненастье, предаст или спасет. И, если честно, не хочу знать. Мне хватает друзей, а женщин тем более, – усмехнулся Мартин.

– Я не хочу тебя терять, Марти, – тихо сказала Ким, гладя пальцами его кисть. – Ты мне стал очень близок после смерти дедушки. Ближе всех. Да, я живу с мамой, я люблю ее. Но мы не всегда можем открыться родителям, рассказать о своих чувствах или страхах, даже если получим поддержку в полной мере. Я увидела тебя в тот день и поняла, что тебя мне послал дедушка, Бог послал. Я не верила в судьбу до нашей встречи, но, как оказалось, все знаки вели меня к тебе. Я так молила дедушку, чтобы он вернулся, что пришел ты – такой же добрый, сильный, справедливый, как и он.

– Ты никогда не рассказывала мне про дедушку, каким он был, про свое детство, про его утрату. К счастью, я не знаю, каково это – терять близких, в особенности тех, кого любил больше жизни. И надеюсь никогда этого не узнать. Но я хочу разделить с тобой эту боль. Расскажи мне, я буду слушать тебя хоть до утра, – Мартин прижал Ким к своей груди и положил подбородок на ее голову.

Глава 5

Мне было четырнадцать, когда мое детство закончилось.

Тогда стоял на редкость жаркий и цветущий конец мая: он пах молодым жасмином и магнолиями, а с близлежащей пасеки летало много опьяненных пчел.

Этот конец весны был по-юношески счастливым: впереди три месяца свободы, бессонных ночей и беззаботных дней.

Я помню как сейчас: мы с моей кузиной Алекс сидели на прохладном полу и играли в карты. Когда она в очередной раз сблефовала, а я приготовилась возмущаться, из соседней комнаты раздался крик бабушки:

– Девочки, дедушке плохо!

Я вскочила с места, рассыпав карты, и побежала в комнату.

На диване сидела перепуганная бабушка, а рядом, на полу, лежал мой дедушка. В уголках его рта проступила пена.

– Алекс, вызови неотложку и позвони нашим родителям! – не помня себя, я бросилась к дедуле и, положив его голову к себе на колени, попыталась поговорить с ним, чтобы он не терял сознание.

Мне было четырнадцать, и я понятия не имела, что нужно делать в таких ситуациях. А может быть, тогда я просто не вспомнила этого в состоянии шока. Паника взяла верх над рассудком. Я никогда не теряла кого-то из семьи и даже не думала о смерти. Я росла домашним, тепличным ребенком. Меня оберегали от угроз окружающего мира и никогда не смотрели в моем присутствии новостные каналы. Я играла в куклы и верила в единорогов.

– Дедуля, пожалуйста, не умирай! Скорая вот-вот приедет! – я поддерживала дедушке голову и уговаривала потерпеть.

Скорая все не ехала, а Алекс снова и снова звонила врачам и успокаивала бабушку.

Врачи приехали через сорок минут и констатировали смерть:

– Он уже десять минут как умер. Вероятно, оторвался тромб.

Мне было четырнадцать, и я никогда не сталкивалась с потерей близкого человека. Я винила врачей, Господа Бога, себя и даже дедушку в его же кончине. Я винила саму смерть. Она пришла без предупреждения, нагло и без спроса забрала его. Я непременно научу ее манерам, когда встречусь с ней.

Я помню, как сидела у гроба, положив руку на грудь дедушке, в надежде ощутить биение его сердца – пусть даже слабое, еле уловимое. Со дня его смерти я почти перестала принимать пищу и плохо спала ночами. Я жила будто в каком-то вакууме или пузыре, слыша голоса окружающих сквозь глухую стену.

У меня никогда не было отца, я никогда не была любимой папиной дочерью, – он погиб еще до моего рождения, моя мама даже не успела выйти за него замуж. Но свое детство я провела как принцесса. Я была любимой внучкой, которой было позволено все. Но в то же время меня учили различать добро и зло, хорошее и плохое, чему верить, а от чего отрекаться, быть справедливой. Я с детства верила в Бога, но в день дедушкиной смерти моя вера пошатнулась. Мне казалось, что я говорю с пустотой, молюсь пустоте. Потому что ощущала себя пустой. Будто я тоже умерла вслед за ним и теперь я просто призрак, фантом.

Мой дедушка любил носить меня на спине, как повисшую на ветке дерева обезьянку. Он приносил после работы шоколадный батончик и покупал мне мороженое, когда я простужалась, и горло удивительным образом переставало болеть. Мама хвалила пастилки от кашля, а мы переглядывались с ним и хитро улыбались, зная, что помогло мороженое. Дедушка смотрел со мной в сотый раз мой любимый мультфильм, а я болела за его любимую футбольную команду, ничего не смысля в футболе. Он заступался за меня и поддерживал в периоды, когда мама была на меня особенно зла. Я чувствовала его опору и защиту, что бы ни случилось в мире. Он заплетал мне косы, Мартин. И научил играть в шахматы. Он часто поддавался мне в играх, а я по-детски радовалась тому, что смогла победить. Он делал это для меня. На всех семейных праздниках я с полной уверенностью и всерьез заявляла, что выйду за него замуж, когда вырасту. Родственники добродушно смеялись и мило трепали меня по волосам, а я считала дедушку самым лучшим мужчиной на свете. Примером, идеалом, эталоном семьянина, мужчины, человека. Его считали таковым все вокруг.

Я год носила траур по нему – одевалась во все черное, не веселилась и замкнулась в себе, стала собственной тенью. Его смерть пришлась на мой пубертат – период, когда психика подростка особенно неустойчива. Представляешь, что творилось в моей душе и голове? Я жить не хотела, Мартин. Каждую ночь я плакала и молила небеса и самого дедушку, чтобы он вернулся ко мне любыми путями.

Я хотела, чтобы он вернулся и сказал: «Я больше никогда не покину тебя. Мы еще столько всего не сделали вместе. Я больше никогда не покину тебя…»

Чтобы хоть как-то выносить это горе, Мартин, я приобщилась к опасному образу жизни, я неосознанно начала убивать себя. Алкоголь и сигареты давали мнимую иллюзию успокоения, которая облегчала мое существование и притупляла чувство горести. Меня никогда не тянуло к вещам, которые вызывают зависимость, в моей душе всегда была гармония. Но в тот год я примкнула к плохой компании, которую раньше обходила стороной. Все ребята были из неблагополучных семей и искали утешения друг в друге и в улице. Но я не была из неблагополучной семьи – я ее просто потеряла: дедушка умер, и все родственники перестали звать нас на семейные торжества и поздравлять с праздниками. Мама стала больше работать, и я почти ее не видела дома, мы отдалились еще больше друг от друга. Бабушке требовался уход, и ее забрала к себе тетушка, мама Алекс. Семья распалась в один миг, будто ее и не было никогда. Конечно, я хотела уйти от этой реальности. Я не подписывалась на такое в свои четырнадцать лет!