Радио «Морок»

Дяденька добродушно скривился и махнул рукой:

– Ай, милая. Потом, потом. Разберемся мы с твоей оплатой.

И улыбнулся так, что лицо собралось от морщин в гармошку. Никогда бы не подумала, что такая обыкновенная гримаса может до неузнаваемости менять лицо, а вроде бы гладкая и не особенно морщинистая кожа сминаться, будто ткань.

Мне даже стыдно стало, что я так таращусь, и я быстренько отвела взгляд от зеркала заднего вида, в котором рассматривала дяденькино лицо. Он, правда, вообще ни разу в зеркало не взглянул, но все равно как-то неловко… В общем, лучше бы дяденька не улыбался, честное слово.

И только тут мама спохватилась:

– Извините, пожалуйста, мы даже не представились, а уже почти поселились у вас!

Почему-то дяденька решил, что это не наша оплошность, а ему укор, поэтому тут же торопливо сообщил, перебив маму:

– Митрий Афанасьич я. Вообще дядей Митяем кличут. А так Митрий Афанасьич.

– Очень приятно, Дмитрий Афанасьевич!

Я видела, как мама только-только сделала вдох, чтобы, как обычно скороговоркой, выпалить наши имена, но и тут дядя Митяй ее перебил:

– А девочки твои кто ж? Вот эта вот, да? Он мотнул головой в сторону Леси: – Алеся? Александра, стало быть. И песню про себя, небось, знаешь? Про кудесницу леса Алесю, да? Мама-то ваша наверняка ж знает, да?

Мама вежливым кивком подтвердила, но мы никакую песню, разумеется, не знали. Зато Леся мигом переменилась в лице. Она ненавидит, когда коверкают ее имя, хотя очень редко представляется полным именем, а не домашним, и практически никогда не поправляет, если новые знакомые ошибаются, называя ее на свой лад. Только молча злится. Вот и сейчас она не предприняла никаких попыток сообщить, что на самом деле она Ольга. Не Александра, не Алеся, не Алиса, не Елена и не Людмила. Вторая Ольга в семье. Леся – это папина придумка, чтобы по именам отличать жену и младшую дочь.

А меня с самого рождения все зовут Инкой уже с маминой подачи, потому что такое сокращение от Катерины моей родительнице больше всего по душе. Хотя, вроде бы, тут все понятно, я тоже очень часто становлюсь Ниной или Ингой. И кстати, тоже предпочитаю собеседника не поправлять, если только это не критично.

Не знаю уж, что меня дернуло на этот раз, может быть, то, что Леся стала Александрой, но я, не дожидаясь вопросов, поспешила бодро представиться:

– Инна.

Мама незаметно усмехнулась, но промолчала. Такие невинные выходки всегда сходили нам с рук, потому что мама как-то призналась, что ее иногда сильно бесят люди, строящие дурацкие предположения, вместо того чтобы просто прямо спросить. А то тебе и имя придумают, и фамилию исковеркают.

А мне на самом деле пофиг, хотя вообще-то нравится наша привычная скороговорка: «Оля, Оля, Катерина».

Очень многие придумывают себе ники вместо настоящих имен и просят называть их даже при развиртуализации именно так. Одна моя подружка даже хочет поменять свое имя на то, которое выбрала самостоятельно, потому что данное при рождении ей совсем не нравится. И большинство знакомых даже не подозревают, что ее зовут не так, как она представляется. Так что пусть для дяденьки Митяя мы будем Ольгой, Алесей и Инной. Надо было и маме что-нибудь придумать для себя новенькое. Впрочем, папа наверняка проговорился при дяденьке, и теперь поздняк метаться.

Тут мама посмотрела в свой телефон, и все ничего на самом деле не значащие заморочки перестали ее интересовать:

– Кстати, может быть, у вас в Жабалакне кто-нибудь согласится отвезти нас в Никоноровку? Если вам неудобно…

Дяденька издал неопределенный звук – не то соглашался, не то возражал, – и так же неопределенно ответил:

– Посмотрим, посмотрим…

Странный. Вроде и помогает, но в последний момент идет на попятную.

«Копейку» в очередной раз тряхнуло, и Леся издала жалобный мышиный писк. Видимо, прикусила язык.

Явно чтобы перевести разговор в более удобное для себя русло, дяденька хмыкнул пару раз и начал без перехода:

– Летний домик у нас такой, без печи. Но позади байна, байна, знаете, а? Мы байну давеча топили, вам тёпло будет. Удобства у нас во дворе, уж не серчайте. Туалет на улице, говорю.

– Подскажите, пожалуйста, есть ли у вас животные в хозяйстве? – светским тоном спросила мама, удивив нас с Лесей.

Дяденьку, кстати, тоже. По маминому виду вообще невозможно даже близко предположить, что ее интересуют какие-нибудь там коровы или свиньи. Зачем они ей? Инспекцию проводить? Или просто поглазеть, как в зоопарке? Тоже, к слову, было бы странно, потому что она очень прохладно относилась к цирковым номерам с участием животных, а в зоопарк ходила по принуждению, только ради нас. Если Леся честно говорила, что животные воняют, и поэтому она их терпеть не может, то мама выражалась обтекаемо: «Я не любитель, спасибо, но нет».

– Э-э-э, а кто вам надобен? – уточнил дяденька, явно предполагая какой-то подвох в мамином вопросе.

Мы с Лесей тоже навострили уши.

– Имею в виду кошек, собак… – Мама сделала неопределенный жест, будто бы прямо перед машиной уже бегали и кошки, и собаки. – Дело в том, что у меня на них аллергия. Ну просто чтобы заранее знать.

Мы вместе с дяденькой сразу расслабились.

Аллергия действительно была, только не у мамы, а у Леси, и из-за этого мы не заводили домашних животных. Какое-то время мне было очень обидно, и я даже немного злилась на Лесю, но потом смирилась.

Леся терпеть не могла, когда посторонним говорили о ее недостатках, к которым она причисляла и аллергию. Поэтому мама ради спокойствия дочери предпочла наговорить на себя.

– Собака-то у меня была. Собака-то. Пес. Хороший пес, даже жалко… Сейчас нет. Ничего такого не держим теперь. Деткам небось веселее было бы, но что ж… развлекухи-то у нас особой нет. Зато радио можно послушать, радио у нас завсегда есть. Небось дети-то и не знают, что это такое, а? – Дяденька опять издал квакающее хмыканье. – Прошлый век, а?

– Мы знаем, – скупо ответила я, хотя могла бы и промолчать.

Бесполезно спорить со взрослыми людьми, если они уверены в своей правоте, а ты – ребенок.

Мама протянула мне между сиденьями руку, слегка пожала и, полуобернувшись, подбадривающе улыбнулась. Вот уж кто-кто, а она вообще старалась в споры не вступать даже по принципиальным, на мой взгляд, вещам. Это иногда немножечко подбешивало, честное слово, но на то были причины.

– У вас тут интересные названия деревень: Сырые Дороги, Жабалакня… – Мама это сказала вовсе не для поддержания разговора, ей действительно было интересно. Странно, что мы с Лесей не задали такой вопрос. – Сырые Дороги – понятно. А Жабалакня в честь чего?

Дядя Митяй опять квакающе хмыкнул, но я не поняла: он просто сам по себе такие звуки издает или нарочно обыграл название своей деревни.

– Сырые Погосты так потому, что мать сыра земля, девушки. Да. – Дяденька хлопнул ладонью по рулю.

– Почему Погосты? Дороги же, – поправила Леся.

– А это раскатали их. Старые были, никто уж и не жил. Раскатали. И понастроили, значит, поселок. Деревню.

– Что, прямо на месте кладбища?

Мы с Лесей переглянулись, ее от удивления даже тошнить перестало. Ну и хорошо, что мы туда без папы не попали. Знаем мы, что бывает с теми, кто на месте могил живет. Читали, смотрели.

– На самом деле довольно частое явление, – подала голос мама, обернувшись ко мне. – В городах в новых районах, например.

– И что, никого это не волнует? – поразилась я.

Дяденька даже перестал улыбаться, нахмурился, будто я ляпнула какую-то глупость:

– Не все понимают, что они уже умерли. Так и ходют, мешаются, какие-то делишки свои проворачивать пытаются. Не получается, вот они и злятся. Или ж недоумевают.

Мы примолкли, тоже недоумевая.

Потом дяденька молча протянул руку к приборной панели, что-то там подкрутил, и салон наполнило потрескивание радио. Я ожидала какую-нибудь музыку типа шансона или «Авторадио», однако это, похоже, была та же волна, которую мы уже слушали. Вероятно, какая-то местная для местных же.

ИЗ РАДИОПРИЕМНИКА

СОВСЕМ ПАРЕНЬ ОТ РУК ОТБИЛСЯ, КАК ПАПАШУ ЕГО НА ТРАССЕ НАШЛИ. МАШИНА ВСМЯТКУ В КЮВЕТЕ. ГОВОРЯТ, В ЛОБОВОЕ КТО-ТО КАМЕНЬ ЗАШВЫРНУЛ, ДА ПРЯМО В ГОЛОВУ БЕДНЯГЕ ПОПАЛ. А КТО, НЕИЗВЕСТНО. ТАМ ЛЕС КРУГОМ ПО ОБЕИМ СТОРОНАМ ШОССЕ. ЖАЛКО, КОНЕЧНО. И ГЛАВНОЕ, КАК РАЗ С МАТЕРЬЮ ЕГО, ПАРНЯ ЭТОГО, РАЗВОДИЛСЯ, СУДЫ ШЛИ. МНОГО ЧЕГО ПРО ЖЕНУ НАГОВОРИЛ НЕСПРАВЕДЛИВОГО, МОЛ, ВСЕ ОНА ВИНОВАТА. ЗАТО ПАРНЯ СВОЕГО ОХ КАК ЛЮБИЛ.

И ВОТ ПАЦАН ЕЩЕ В ТАКОМ ВОЗРАСТЕ, КОГДА ЛЕГКО С КАТУШЕК СЛЕТЕТЬ. МАТЬ-ТО ЕГО ВСЕГДА ОТМАЗЫВАЛА, А САМА КРАЙНЯЯ, САМАЯ ВИНОВАТАЯ И ОКАЗАЛАСЬ. ЛЕШАКАЛСЯ И МАТЮКАЛСЯ ВСЕ ВРЕМЯ. ГОВОРЯТ, ДАЖЕ РУКУ НА МАТЬ ПОДНИМАЛ. НО ОНА МОЛЧАЛА, ТАК ЧТО, МОЖЕТ, И СЛУХИ. НО НЕ НА ПУСТОМ МЕСТЕ. НИЧЕГО НА ПУСТОМ МЕСТЕ НЕ БЫВАЕТ.

И СВЯЗАЛСЯ С ТАКИМИ ЖЕ БЕЗБАШЕННЫМИ, ЧУТЬ ДО КРИМИНАЛА ДЕЛО НЕ ДОШЛО.

В ОБЩЕМ, МАТЬ ДОГОВОРИЛАСЬ С ДЕДОМ ОДНИМ – НЕ ИХ ДЕД, ЗНАКОМЫЙ ПРОСТО, – ЧТОБЫ ЭТОТ САМЫЙ ДЕД, ЗНАЧИТ, ПАРНЯ НА ПАРУ МЕСЯЦЕВ К СЕБЕ НА ХУТОР ЗАБРАЛ, НАГРУЗИЛ ФИЗИЧЕСКОЙ РАБОТОЙ, ТАК СКАЗАТЬ, ДУРЬ ВЫБИЛ ТРУДОМ. ПАРЕНЬ, ЗНАМО ДЕЛО, НОВОСТЬ В ШТЫКИ, ДА ТОЛЬКО ВЫБИРАТЬ ОСОБО НЕ ИЗ ЧЕГО: ЛИБО КОЛОНИЯ ДЛЯ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ, ЛИБО ГЛУХОЙ ХУТОР.

А ЗНАЕТЕ, КАК У ТОГО ДЕДА ФАМИЛИЯ БЫЛА? БЕСПЯТЫЙ. ПЯТОК НЕТ. СЛЫХАЛИ, У КОГО ИХ НЕТ? А ВОТ, У НЕЧИСТИКОВ. НЕПРОСТОЙ ДЕД БЫЛ.

ПАРЕНЬ КРЕПКО С МАТЕРЬЮ ПОЛАЯЛСЯ ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ. ОРАЛ, ЧТО ЭТО ОНА И ЕГО, И ОТЦА СГУБИЛА. БЕДНАЯ ЖЕНЩИНА! МОЛЧАЛА, ТЕРПЕЛА. ТАК ЭТОТ ЩЕНОК ЕЩЕ И ПЛЮНУЛ ЕЙ В ЛИЦО, НА ПРОЩАНИЕ, ТАК СКАЗАТЬ. НИЧЕГО, ОПЯТЬ ПРОМОЛЧАЛА. УТЕРЛАСЬ И ПРОМОЛЧАЛА.

А У БЕСПЯТОГО НЕ ЗАБАЛУЕШЬ. ГЛАВНОЕ, ЛЕС КРУГОМ, ПЕШКОДРАЛОМ НЕ ДОБЕРЕШЬСЯ ДО ТРАССЫ. ТОЛЬКО МАШИНА ИЗ ДЕРЕВНИ ПРИЕДЕТ, ПРОДУКТЫ ПРИВЕЗЕТ, И ЖДИ ЕЕ ЕЩЕ НЕДЕЛЮ, КУКУЙ.

ТАК ВОТ ДЕД, КАК ЭТОТ НАХАЛЕНОК ЛЕШАКАТЬСЯ СТАЛ, СРАЗУ ЕМУ ЗАТРЕЩИНУ. А НЕ СМОТРИ, ЧТО СТАРЫЙ, РУЧИЩА ТЯЖЕЛАЯ, КРЕПКАЯ. И СЛЕДИЛ ВСЕГДА ЗОРКО, НЕ УБЕЖИШЬ. ПАРЕНЬ СНАЧАЛА ОБАЛДЕЛ ОТ ТАКОГО ПРИЕМА, ВРОДЕ ПРИСМИРЕЛ. ДАЖЕ ТРУДИЛСЯ УСЕРДНО, БУДТО БЫ ПРИВЫК.

А ПОТОМ ОПЯТЬ ИЗ НЕГО ПОЛЕЗЛО. С НЕПРИВЫЧКИ УХАЙДАКИВАЛСЯ НА ОГОРОДЕ ПАХАТЬ. У МАМКИ-ТО КАК КОРОЛЕВИЧ ЖИЛ, А ТУТ НИКАКИХ ПОБЛАЖЕК: С УТРА ВСТАЛ, РАБОТАЙ ДО САМОГО ВЕЧЕРА, ПОКА РУКИ НЕ ЗАДРОЖАТ. И ЕДА ТАК СЕБЕ, СПЛОШНОЙ ПОСТ.

ПАРУ РАЗ ОГРЫЗНУЛСЯ, ПОЛУЧИЛ ПО ЗАСЛУГАМ, И НАДУМАЛ БЕЖАТЬ.

ДЕД-ТО, БЕСПЯТЫЙ, КАК СМЕРКАТЬСЯ НАЧИНАЛО, СРАЗУ – В ИЗБУШКУ, ДВЕРЬ НА ЗАСОВ И ДО РАССВЕТА НА УЛИЦУ НОСА НЕ КАЗАЛ. ПРИСПИЧИТ НОЧЬЮ – ТВОЯ ПРОБЛЕМА. ТЕРПИ ДО УТРА, КАК ХОЧЕШЬ, А ВЫХОДИТЬ НЕЛЬЗЯ, НЕ ПОЛОЖЕНО. ДЕД ЕМУ ЕЩЕ ГОВОРИЛ:

– ВЫЙДЕШЬ В ТЕМНОТУ, Я ТЕБЯ ИСКАТЬ НЕ ПОЙДУ, ХОТЬ ОРИ, ХОТЬ НЕ ОРИ. КАК ХОЧЕШЬ ВОЗВРАЩАЙСЯ. ТВОЙ ВЫБОР. КАЖДЫЙ САМ РЕШАЕТ: ЗДЕСЬ ЕМУ БЫТЬ ИЛИ ТАМ. НАЗАД ДОРОГИ НЕТ.

ПАРНЯ, ПОНЯТНОЕ ДЕЛО, ЭТО СНАЧАЛА ПУГАЛО, НО ПОТОМ, КОГДА ПООБЖИЛСЯ, ОПЯТЬ РАЗОПСЕЛ. И ВОТ НАОБОРОТ РЕШИЛ ПОПЕРЕК ДЕДОВОМУ ПРИКАЗУ СБЕЖАТЬ. ВЫБРАЛ ВЕЧЕР, КОГДА ЕЩЕ ДОСТАТОЧНО СВЕТЛО, НО БЕСПЯТЫЙ УЖЕ НАЧАЛ ИНСТРУМЕНТ УБИРАТЬ, ЧЕРЕЗ ОГРАДКУ СИГАНУЛ И ПО ЕДВА ЗАМЕТНОЙ ДОРОЖКЕ ПОМЧАЛ. КАК ЕМУ КАЗАЛОСЬ, ПО ТОЙ САМОЙ, ПО КОТОРОЙ МАШИНА ПРИЕЗЖАЛА ИЗ ДЕРЕВНИ.

ТРОПА УХОДИЛА ПОД ОГРОМНЫЙ ВЫВОРОТЕНЬ. БОЛЬШУЩИЕ ДВЕ ЕЛИ, БЕРЕЗА И ЯСЕНЬ КОРНЯМИ, КАК ПАУТИНОЙ, ОБХВАТИЛИ ЗЕМЛЮ, А УДЕРЖАТЬСЯ НЕ СМОГЛИ. УДИВИТЕЛЬНО, ЧТО ЖЕ ЗА СИЛА ТАКАЯ СМОГЛА ИХ ВЫРВАТЬ ДА ПОВАЛИТЬ? ЕМУ Б ПОДУМАТЬ, А ОН ПЕРЕЛЕЗ, ЛЕШАКАЯСЬ ПО ГАДКОЙ ПРИВЫЧКЕ. НИЧЕГО НЕ ОСТАНОВИТ!

ВОПРЕКИ ОБЕЩАНИЮ БЕСПЯТЫЙ ЕГО ВСЕ ЖЕ КРИЧАЛ. ВОТ ПАРЕНЬ УХАХАТЫВАЛСЯ: «НУ, СТАРЫЙ ПЕНЬ, ПОПРОБУЙ ДОГОНИ, ТРУС! И НИЧЕГО-ТО СО МНОЙ НЕ ПРИКЛЮЧИТСЯ. ВСЕМ ПОКАЖУ, И ТЕБЕ, И МАМАШЕ. ОСОБЕННО С МАМАШЕЙ РАЗБЕРУСЬ ПЕРВЫМ ДЕЛОМ».

И ВОТ ОН В ТАКОЙ ЗЛОБЕ ЧУТЬ ЛИ НЕ ПОБЕЖАЛ, ДА СПОТКНУЛСЯ О КАКОЙ-ТО КОРЕНЬ И ПЛАШМЯ РУХНУЛ. ОТ БОЛИ АЖ ИСКРЫ ИЗ ГЛАЗ ПОСЫПАЛИСЬ. НОГУ ТРЕТ И СКВОЗЬ ЗУБЫ СТОНЕТ. И ТУТ ИЗ КУСТОВ ЕГО БУДТО КТО ПЕРЕДРАЗНИВАЕТ:

– М-М-М, М-М-М!

РАЗОЗЛИВШИСЬ НА ГЛУМЛИВОЕ, КАК ЕМУ ПОКАЗАЛОСЬ, МЫЧАНИЕ, ПАРЕНЬ ПОДСКОЧИЛ, СХВАТИЛ ПОПАВШИЙСЯ ПОД РУКУ КАМЕНЬ И ШВЫРНУЛ ПРЯМО В СТОРОНУ ЗВУКА, В ГУЩУ ТЕМНОЙ ЛИСТВЫ. И ТУТ ЖЕ ПОЛУЧИЛ ОТВЕТОЧКУ: УВЕСИСТЫЙ ПОЧТИ ЧТО БУЛЫЖНИК ТАК САДАНУЛ ЕМУ ПО ВИСКУ, ЧТО В ГЛАЗАХ ПОТЕМНЕЛО.

– ТВАРЬ ВОНЮЧАЯ! – ТОЛЬКО УСПЕЛ ПРОШИПЕТЬ, КАК СРАЗУ СО ВСЕХ СТОРОН ГРАД МЕЛКИХ КАМЕШКОВ ПОСЫПАЛСЯ, БОЛЬНО УДАРЯЯ ПО ЩЕКАМ, ЦАРАПАЯ РУКИ, КОТОРЫМИ ОН ПРИКРЫВАЛ ЛИЦО, ВПИВАЯСЬ В ТЕЛО СКВОЗЬ ТОНКУЮ ФУТБОЛКУ.

И ПОНЯЛ СЕЙЧАС, ЧТО НАЗАД ДОРОГИ НЕТ. БЕСПЯТЫЙ НЕ ВРАЛ, СПАСАТЬ НЕ БУДЕТ. И НИКОМУ-ТО ОН ТАКОЙ НЕ НУЖЕН. НИКОМУ, КРОМЕ МАТЕРИ.

– МАМА, ПРОСТИ!

А РОТ СЛОВНО НАБИТ НИТКАМИ. ОН ПОПЫТАЛСЯ ПОРВАТЬ ИХ, ВЫТОЛКНУТЬ ЯЗЫКОМ, НО НИТКИ ТОЛЬКО СИЛЬНЕЕ ЗАПУТЫВАЛИСЬ, СТЯГИВАЛИ ЩЕКИ, СШИВАЛИ ГУБЫ.

ЗАМЫЧАЛ: «М-М-М, М-М-М», ЗАДЕРГАЛСЯ, И СВОИМИ ВНЕЗАПНО ДЛИННЫМИ, СЛИШКОМ ДЛИННЫМИ, ТОНКИМИ, СЛИШКОМ ТОНКИМИ НОГАМИ, ЗАДЕВАЯ ВЕРХУШКИ КУСТОВ, ПОБЕЖАЛ ПРОЧЬ, В ГЛУБИНУ ЛЕСА. ЖЕРДЯЙ.

МАТЬ-ТО ЕЩЕ ЖДЕТ, НАДЕЕТСЯ. ДА ТОЛЬКО ЧТО, КАКОЙ ОН ЖИВОЙ СПУСТЯ ТАКОЕ ВРЕМЯ. ЛЕЖИТ ГДЕ-НИБУДЬ В ТРАВЕ, ВО МХЕ. ЧЕРВЯКИ ЕГО ТОЧАТ, ПАУКИ КУСАЮТ.

– Мне это напоминает историю про мертвых младенцев. Очень жуткую, – задумчиво, будто и не нам, сказала мама, глядя перед собой на дорогу.

Дяденька энергично кивнул, словно знал, о чем речь. Мне, разумеется, немедленно захотелось услышать эту жуткую историю про младенцев, тем более что радио, как специально, замолчало, давая нам возможность поговорить. Но Леся сделала несчастное лицо и заканючила:

– Ну не надо сейчас жуткую! Не надо, потом. Мамочка, не рассказывай! Инка, молчи!

Мама рассеянно кивнула и продолжать не стала. Мне оставалось только рассерженно зашипеть на эту трусиху, мою сестру, а дяденька обернулся и внимательно так на Лесю посмотрел.

Глава четвертая

Как и в Сырых Дорогах, для въезда в Жабалакню надо было проехать через кусок неинтересного леса, такого же неприглядного и зябкого. Но вот вдалеке показался просвет, и в полуоткрытое окошко ворвался чисто деревенский запах: сырая глина с острой ноткой навоза, мокрое старое дерево, из которого сделаны заборы, клейкий аромат свежей весенней листвы, вкусный, едва уловимый дымок и прелая листва, вроде бы и плесневелая, но все равно приятная. И все это щедро приправлено бензиновыми выхлопами «жигулей».

Попискивали какие-то птицы, безошибочно узнаваемые по голосу, поскольку всегда слышимы в любом лесу и вообще в любой загородной местности. Но я пока не встречала ни одного человека, кто бы мог сказать их название. Как-то мы с дедушкой нарочно искали голоса самых распространенных птиц в интернете, нашли и опознали знакомый посвист, очень обрадовались и буквально через неделю напрочь оба забыли, как эту птицу зовут.

Я специально высматривала указатель, чтобы хоть на этот раз не упустить и запечатлеть на телефон забавное название, но уж никак не ожидала, что на краю леса у въезда в деревню нас встретит делегация местных жителей. Какая честь! То есть это мне так сначала показалось.

На самом деле это были примитивно сделанные из старого дерева человеческие фигуры без лиц, наряженные в самую обычную одежду. На «мужской» фигуре прилажены наподобие передника пузырящиеся на коленях треники, клетчатая рубашка и поверх накинут серый пиджак, уже изрядно подпорченный непогодой. Сверху на бревно нахлобучена бесформенная кепка со сколотым козырьком. «Женщина», разумеется, в длинном сарафане под каким-то безразмерным бордовым пиджаком и в подвязанном толстым узлом большом цветастом платке. Обе фигуры, при всей своей примитивности, зачем-то опирались на палки. Пустые рукава пиджаков, очевидно, чем-то набили, из-за чего издали создавалось полное впечатление, будто на краю леса стоят настоящие люди.

– Что это за идолища поганые? – вырвалось у меня.

– Не, не идолы, ты че! – возмутился дяденька. – Это захряпы-наряжухи.

– Захряпы?

Мы с Лесей быстро переглянулись и едва сдержали смех. Леся из-за этого не смогла нормально сфотографировать на телефон странные чучела. Получилось какое-то смазанное пятно.

– Наряжухи, захряпы. Тута, когда дети, стало быть, вернулись, вот и поставили. Чтобы не лезли больше.

– Дети?

– И дети тоже.

– А у вас в деревне много детей? Есть подходящего возраста? – Мама кивнула на нас.

Совершенно непонятно, чего это она решила выяснить про местных детей. Сдались они нам. Мне совершенно не хотелось знакомиться ни с какими деревенскими детьми. У Леси тем более был настоящий стресс от одного только предположения, что придется заводить с кем-то знакомство. Она и в школе-то не особо с одноклассниками общалась. Так что я с облегчением услышала невнятное бормотание дяденьки Митяя, явно застигнутого маминым вопросом врасплох:

– Которые вернулись-то? Дети? Да как-то… Не лезть главное…

В отличие от Сырых Дорог, Жабалакня не отгораживалась от дороги метровыми глухими заборами. Здесь, наоборот, так себе подходили к качеству ограждения: использовали старые ломаные доски, где-то даже покрытые мхом, а расстояние между ними позволяло пролезть и взрослому человеку. Видно, что заборы не обновлялись много-много лет.

Особенно неприятной мне почему-то показалась идея владельцев одного участка оградить его лыжами, причем все они были парные. Взрослые, в основном, но и детские тоже, и в довольно хорошем состоянии. То есть были, когда их воткнули в землю вместо досок. Откуда только они набрали столько лыж?

Вообще все здесь было какое-то старое, потрепанное, хотя и крепкое. Ну, исключая заборы. Зато мне очень понравились крыши домов. Или изб, раз они все из бревен? Вместо обычного шифера крыши были покрыты деревянными чешуйками. Выглядело это очень красиво, по-старинному. Будто деревянная рыбья чешуя.

Дом, у забора которого припарковал свою «копейку» дяденька Митяй, ничем не отличался от соседних. Те же потемневшие бревна, аккуратная чешуя на крыше.

Летом тут наверняка даже очень привлекательно. На участках повсюду кусты и деревца, явно плодовые. Сейчас, конечно, с зарослями побуревшей прошлогодней травы, сквозь которую едва пробивается новенькая зелененькая, с лопухами, растущими вдоль дороги, покрытой засохшей весенней грязью, и спрятавшимся за серыми тучами солнцем, Жабалакня вряд ли заманила бы дачников. Даже обилие веселенькой желтизны одуванчиков и мать-и-мачехи хотя и радовало глаз, но не настолько, чтобы сгладить жалкий вид деревеньки.

Только сейчас я с удивлением заметила, что сапоги дяденьки Митяя не просто испачканы в грязи. То, что на первый взгляд выглядело как корка присохшей тины, на самом деле было ровным слоем побуревшего, но вполне себе настоящего мха. Это как же нужно запустить свою обувь, чтобы она заплесневела и заросла мхом! Очень странно…

Следом за дяденькой Митяем мы прошли через распахнутую калитку. Участок казался тесноватым из-за, как мне показалось, беспорядочно растущих кустов, почти совсем забивших редкие невысокие деревья. Все они покрылись новой листвой, но еще не цвели. Эти заросли обступали одноэтажный бревенчатый дом с покатой чешуйчатой крышей. А вот наличники на трех окнах были самые обыкновенные, с облупившейся голубой краской, которая тоже напоминала чешуйки, только совершенно неинтересные. Запустил свое жилище дядя Митяй, за «копейкой» лучше следил. Неужели его Изосимихе тоже было наплевать?

Кстати, где она? Не услышать подъехавшие «жигули» было невозможно, мне кажется, даже глухому. И где знаменитое деревенское любопытство?

Через окна хозяйского дома ничего невозможно было разглядеть, все надежно скрывали плотно задернутые занавески. Никто не встречал ни дяденьку Митяя, ни нас.

Следом за дяденькой мы пошли по более-менее удобной тропинке мимо хозяйского дома к месту своего временного обитания. У стены дома стояли две огромные ржавые бочки. Я подумала, что это мусорные баки, но оказалось, они – для сбора дождевой воды, которой поливали огород. Леся немедленно предположила, что на самом деле в бочках прячут трупы. Мама на нее шикнула, но дяденька будто бы и не услышал. Хотя я заметила, что под ватником его точно передернуло.

Вечно Леська со своими придумками! Да и вряд ли туда можно человека засунуть, в такую бочку, разве что ребенка… Блин, вот как всегда: сестра выдумает, а я развиваю мысль, даже самую ерундовую!

Но едва мы повернулись спиной, в одной из бочек что-то плеснуло, заворочалось. В груди у меня неприятно екнуло. Я тут же обернулась, но наружу ничего не торчало, ничья голова. Может, показалось.

По неровной дорожке с уже подсохшей грязью мы обогнули хозяйский дом. Терраской с плотно занавешенными окнами он выходил на двор, то есть на огород, потому что никакого особого двора, конечно, не было. Подошли к небольшому, тоже одноэтажному, но гораздо ниже хозяйского, домику. На вскопанных грядках уже пробилась новая поросль неизвестно чего, но саму дорожку, мешая проходу, опутывала прошлогодняя трава и лопухи.

Домик состоял как бы из двух частей. Бревенчатая часть, крепкая, с трубой и очень маленьким окошком под самой крышей, тоже чешуйчатой, была баней. А пристройка к ней больше напоминала дощатый сарай, хотя на окне и висела занавеска. Вот в этом сарайчике, летнем домике, нам и предстояло перекантоваться, как выразился дяденька.

Крыльца в домике не было. Дяденька предупредительно распахнул перед нами входную дверь с ручкой-скобой, и мы прошли в крошечную прихожую. Здесь стоял умывальник с таким тусклым от времени и грязи зеркалом, что разглядеть отражение было практически невозможно. Над раковиной висел рукомойник со стержнем вместо краника – я такой раньше видела только в советском мультике. Рядом прямо к какой-то закорючке был присобачен кусок обыкновенного туалетного мыла. Как оно не соскальзывало и не падало вниз – загадка.

– О, рукомойник! – почему-то обрадовалась мама. – Сто лет таких не видела!

И она немедленно стала подталкивать стержень вверх, чтобы текла вода.

– И какой гигиеничный, не надо грязными руками за кран хвататься, – одобрительно вставила Леся. – Воду зря не лей, мама. Неэкономно! А полотенце свежее?

На этом удивительные открытия не закончились. Мама легко взяла кусочек мыла, который, оказывается, держался благодаря магниту на закорючке и утопленной в мыло обыкновенной железной пивной крышечке.

– Что за чудо техники? – восхитилась я.

– Это чистое мыло? Мама, это чистое мыло? Пыли нет? Волос нет? Хочу такую же мыльницу к нам домой, – сообщила Леся.

Мама только ухмыльнулась в ответ.

– Леся, бесишь! – прошипела я тихо, чтобы мама не услышала и не вздула.

А вот шкафчик под раковиной никаких сюрпризов не принес, там всего лишь скрывалось ведро, куда сливалась использованная вода.

Дверной проем без двери, от которой остались только ржавые петли, вел в маленькую комнатку, по виду жилую. Я совсем не ожидала, что в таком неприглядном сарае может скрываться вполне себе приличное жилье. Интересно, зачем оно хозяевам? Тоже рассчитано на дачников? Но дяденька Митяй сразу бы об этом сказал. Какой дурак упустит возможность подзаработать?

Мы с мамой переглянулись – она явно думала о том же самом. Если развивать мысль в Лесином духе, то можно предположить, что все это было подготовлено специально для нас или в ожидании таких, как мы.

Когда мы шагнули в комнатку, в нос сразу ударил запах прелой листвы, мокрой древесины, слегка отдавало плесенью и грибами – наверное, из-за бани. Точно так же пахло в кладовке в подземном гараже.

В комнате оказалось довольно тепло для нежилого дома да еще в конце апреля. Тоже, наверное, из-за бани. Дяденька же говорил, что они ее недавно топили.

Главное, что паутина нигде не свисала, пыли тоже не сильно много было, так что мама, быстро окинув комнатку взглядом, сама себе кивнула и, аккуратно сняв кроссовки, прямо в носках прошла внутрь.

Удивительно, но некрашеные доски пола здесь были выскобленными и чистыми. Леся не поленилась нагнуться и потрогать пол пальцем, чтобы убедиться в отсутствии грязи.

Отлично! Значит, можно сидеть на полу, как дома.

У стены напротив окна стояла кровать, накрытая полосатым покрывалом, похожим на половичок. В старом буфете из потрескавшегося темного дерева на застекленных полках громоздилась неказистая посуда. Что меня обрадовало, так это полка с книгами. Вот уж совсем неожиданно! В сараюшке, летнем домишке, который хозяева готовы предоставить совершенно незнакомым людям, и – книги!

Еще была пара стульев и маленький столик у кровати, больше похожий на подставку для цветов. На стене над кроватью висел гобеленовый коврик с изображением известной картины «Охотники на привале». Я по ней в шестом, кажется, классе сочинение писала. Мы с Лесей и внимания на этот коврик особенного не обратили бы, если бы мама не начала радостно смеяться и твердить, что это настоящий шедевр и теперь-то мы точно будто побывали в Третьяковской галерее. Смеялась и держалась за голову. Мы даже забеспокоились, но потом поняли, что это нервное, и отстали от нее.