Трудно быть Ангелом. Роман-трилогия

Я взял инструмент и свой топор, пошёл к бычку за сарай и тут увидел – передо мной лениво ходил огромный бык, неимоверных размеров бычина, в тонну весом, не меньше! Он спокойно жевал траву, и я (пушинка) его совсем не волновал. Осторожно я похлопал быка по спине и с улыбкой сказал: «Подсудимый, приведём приговор в исполнение», но бык спокойно ходил по загону и шумно ел траву. Походив с ножом вокруг быка, я попытался его остановить, но он специально поворачивался ко мне задом и отгонял хвостом. Это продолжалось долго. Тогда я придумал привязать огромного быка боком к забору и подпоить его брагой пожарника, благо, рядом был крепкий забор и брезентовый пожарный рукав. Быстро смекнув, что бык любит траву, я взял копну сена и сунул её на забор, бычина пошёл к копне, и я сразу дал ему ведро с брагой травку запить. (Брагу я взял из сарая.) Бык выпил ведро браги с большим удовольствием, рыгнул и дальше уже спокойно ел траву и стоял у забора. А я, улучшив момент, просунул пожарный шланг в щели забора, перекинул его через быка, затем под быком и обратно снизу к забору, и так три раза – вокруг головы, под грудиной и пахом быка. Надёжно, туго к забору быка привязывал! И пока бык меланхолично закусывал траву на заборе, я на всякий случай для безопасности прошёл за забор, просунул руку с ножом сквозь доски забора к быку и начал быстро резать шею ему, но бык мотал головой и жевал. Он всячески мешал смерти своей! Тогда я разозлился, взял в сарае бензопилу, завёл её и подошёл к быку. Когда тот успокоился и продолжил жевать, я просунул между досками забора бензопилу и резанул цепью горло быку. Затем, обрадованный и воодушевлённый, бросил бензопилу, схватил нож и стал ждать, когда бык упадёт. Три секунды была тишина, и вдруг – сирена пожарной машины! Это оглушительно ревел бык, а ещё зверюга мотнул своей привязанной тушей и оторвал огромную секцию от забора! Бык грозно повернулся с рогами и с оторванным забором ко мне.

«Всё! Хана мне!» – пронеслось в голове. Передо мной стоял огромный, злой, пьяный бык с красными глазами, с забором, привязанным к боку, а из его горла хлестала кровища. Как в фильме ужасов! Я со страху оторопел, но быстро очнулся и с ножом в руках что есть силы побежал от быка, а он через секунду раздумий наклонил в мою сторону рогатую голову. Я, выбежав в высокую калитку из загона во двор, быстро закрыл её на крепкий засов, отошёл в сторону и сложил молитвенно руки. На открытой терраске я увидел хозяина порезанного быка – уважаемого дядю Мишу. Я крикнул ему что-то нечленораздельное, а дядя Миша в это время готовился к празднику забоя бычка и на терраске накрыл стол на троих по этому случаю. Он поставил на стол полбутылки самогона, три стаканчика, в стаканы аккуратно налил ровно по пятьдесят грамм, а рядом на блюдечке положил три кусочка хлебушка и нежно, с любовью разложил на них дольки вкуснейшей жирной селёдочки из своей банки засолов и посыпал лучком. Любовно и гордо оглядев бутерброды и стаканы самогонки, решил, что раз праздник, то надо гулять, и с удовольствием долил стаканы ровно до отметки сто грамм, улыбнулся и закурил, пыхнул дымом, важно поднял свой стакан и, довольный, посмотрел на меня с улыбкой – к празднику он был готов и ждал хороших вестей. Дядя Миша подозрительно счастливо жмурился и улыбался на солнце: «Жизнь удалась!»

А через секунду крепкая калитка с грохотом реактивного самолёта разнеслась на большие куски и крупные щепки – бык с забором на боку пробил её, словно стекло! Взрыв получился очень мощный, щепки долетели до дяди Миши. От ужаса я бросился бежать в сторону и со страха перепрыгнул через высокий забор к соседу дяде Вите – директору школы. В это время раненный бык во дворе методично разносил все постройки вокруг на куски и свежие доски. У дяди Миши стакан выпал из рук! От страха он схватил бутылку и отчаянно, смело и долго пил из горла самогон! А бычина, словно ужаленный асфальтоукладчик, радостно крушил всё вокруг! Новый штакетник, два парника и сарайчик, две лавочки, беседка, мангал и качели, сложенные мною дрова и тележки – всё летало кругом!

В это время сосед дядя Витя (директор школы и отец моей Насти) после усердной прополки огорода решил сходить в туалет. Туалет на участке у него был эксклюзивным: большим, щитовым, с электричеством. Свет, приёмник, громкая музыка и вентилятор включались одновременно. Это чтобы не было слышно, как директор школы культурно отдыхает у себя в туалете и справляет нужду. Довольный, дядя Витя тщательно вымыл руки и зашёл в туалет, включил свет и гордо оглядел заведение (вентиляция и громкая музыка – бравурный марш из приёмника). Он снял штанишки, сел на унитаз, взял в руки свежую прессу (почитать на досуге) и начал пыжиться. Директора мучил запор. Тут я прибежал и спрятался за туалет дяди Вити. Мне хорошо было слышно музыку, но через секунду послышался жуткий топот копыт, и когда дядя Витя сильно пукнул – мгновенно произошёл взрыв! Это огромный бычина с забором уже на спине со всего маха оглушительно врезался в туалет дяди Вити, разнёс и разорвал его вдрызг, и бросился далее меня догонять. Взрыв от удара быка был такой мощный, что крыша и стены туалета разлетелись далеко в разные стороны. Испуганный дядя Витя, контуженный и весь в опилках, но с газетой в руках, бледный, как изваяние, тихо сидел на унитазе, всем открытый посреди своего огорода. Из него лилось, как из ведра, а вокруг под бравурную музыку кругами носился за мной огромный бычина с забором, копытами полол огород и крушил всё вокруг. Изумлённый Дядя Витя вцепился в спасительную газету, исходил поносом, громко икал и прятался от быка за свежей прессой на унитазе.

Со страху я снова перемахнул забор, но бык не стал бежать в старую дырку (огромный пролом), а выбил новый пролом в высоком заборе, и в этот момент секция на его спине слетела наземь, и бык, облегчённый и радостный, снова бросился меня догонять. Испуганный хозяин, дядя Миша, опять увидел быка, но теперь-то он крепко держал руками бутыль и, закрыв глаза, пил из горла – будь что будет! Я же увидел на заднем дворе спасительное бельё на верёвках и побежал туда прятаться между рядами вдоль простыней, пододеяльников и семейных трусов. Бык бодро, как на корриде, не раздумывая ни секунды, ринулся за мной на задний двор, прошил пододеяльники все поперёк, напялил на себя три чистых белых постельных комплекта и, просунув рогатую голову в прорез, снова бросился галопом за мной, огромный, белый, весь в простынях. А Дядя Миша истово допивал бутыль, вокруг царил хаос, но бутерброды были не тронуты! Хозяин сделал последний глоток, смело схватил в руки двустволку и выстрелил в быка, но не устоял и упал, и дробь полетела через забор к соседу дяде Вите. Послышался крик, но я уже выбежал на улицу и что есть силы помчался по дороге. Бык, весь в белом, метнулся за мной. Пьяный дядя Миша с ружьём, счастливый, мгновенно уснул на полу, а директор школы, подстреленный и без штанов, отчаянно бегал кругами и ругался матом.

В это время возле магазина «Минимаркет: продукты, пиво, вино» собралась небольшая весёлая толпа. Это были выходящие с покупками и пришедшие за продуктами местные жители. Стоял радостный трёп, мужики курили, бабы всех ругали, все живо обсуждали цены в «Продуктах», плутоватых продавщиц и хозяина. Бабки как раз громко начали новую тему, что скоро настанет конец света, и тогда все некрещёные и алкоголики, а также продавщицы и бляди будут наказаны. И вдруг на полуслове весёлый гул оборвался, и повисла жуткая тишина, как перед концом света. Одновременно все обернулись и увидели сцену из фильма ужаса. К магазину в страхе бежал я, баламут, и испуганно, громко кричал всем: «Спасайтесь!» За мной прямо на магазин и на всю честную компанию летело огромное и страшное, размером с бульдозер, белое ужасное Чудовище – Приведение с большими рогами. Из головы Чудища во все стороны хлестала кровища, белые одеяния тоже были в крови, они разлетались, как крылья, в разные стороны и били по бокам.

Толпа на мгновение застыла в ужасе, и вдруг, как по сигналу, все кинулись в разные стороны, а мужики – в магазин! Люди с криками, с выпученными глазами бежали по улице, а за ними, грешными, по кругу неслось в кровавых простынях рогатое, огромное, страшное Чудище! Кровожадный Бык Минотавр с белыми крыльями-простынями, словно Апокалипсис, со страшным топотом летел над землёю за грешниками, сплетниками, алкашами и блядями. Быку мешали тряпки на глазах, поэтому он бежал за всеми на звук, и я, пробежав два раза вокруг «Минимаркета», с криком влетел через окно в магазин и увидел там глаза бедных людей. Сказать, что в них застыл ужас, – это ничего не сказать! Люди затаились и смотрели все на меня, крик застрял в их горлах, всеобщий адреналин зашкаливал. Я крикнул: «Спасайтесь!» И все бросились вниз, за прилавки. Через мгновение двери магазина, как в замедленном фильме, от взрыва взлетели вверх, и огромный неуправляемый броненосец – кровавый бык Минотавр – вломился в магазин как топор гильотины и, с шумом круша мебель, прилавки, метнулся за мною в подсобку. Все продавщицы и жители посёлка отпрыгнули и затаились, они приготовились к смерти и с ужасом смотрели в сторону огромной подсобки. Там был Минотавр, он пришёл убивать! И тут началось! Землетрясение и вулканы – ничто по сравнению с боем быка и подсобки! Мешки с крупой, бутылки с вином, ядерный взрыв муки и консервов, с грохотом всё летело в разные стороны и в потолок. Я в подсобке нырнул и спрятался под стеллажи, а надо мной огромный бык танцевал тарантеллу. Шум, треск, землетрясение и вулкан одновременно! Бык наступил мне на ногу, я отчаянно кричал под завалом, и каждый человек в магазине думал, что следующий он! Через десять минут бой закончился – огромная рогатая масса в белых кровавых одеяниях от потери крови наконец-то упала, обессиленная, на пол подсобки. Вокруг были поваленные стеллажи и покорёженные холодильники, горы товара и огромная кровавая туша посередине. Наступила гробовая тишина. Я, оглушённый, в шоке вылез из-под завала, осторожно перешагнул через быка, и как был – в кровавом халате, с ножом – хромая, вышел из подсобки в зал магазина, прислонился к стене и прохрипел: «Я убил его».

И тут раздались овации!

«Спаситель!» – кричала толпа. Меня носили на руках, целовали и тискали, благодарили и наливали вина. А с улицы испуганный народ с ружьями, с вилами и топорами прибывал в магазин. И была всеобщая радость, и все кричали: «Ура!», как в День Победы, выпивали и закусывали, смеялись и плакали, обнимались и радовались. И все, даже бабки, упились от счастья, и люди давали мне деньги и бутылки вина. Праздник спасения продолжался ещё три часа, пока не приехала полиция и не вывела пьяных жителей из разгромленного магазина на улицу.

(Поэт выпил вина и продолжил рассказ):

– М-м-м, что дальше? Ах-да, ночью я проснулся в полиции и потрогал себя – живой и деньги в кармане! Только нога сильно болела. Я почувствовал огромную радость, в мечтах я уже сватался к Наське, счастливый улыбнулся и снова заснул.

Утром в отделение полиции, где меня держали и допросили, пришло много народу узнать про меня. Я всем объявил, что жив, но речи к народу не будет. Люди – свидетели, пострадавшие и прочие – заулыбались и перекрестились, и все разошлись, а полиция расслабилась. Тогда я обратился к полиции:

– Но есть официальное заявление к полиции! На меня было двадцать жалоб от народа Тарусы: от соседей, от администрации города, от школы и от магазина. А сегодня я увидел только одно заявление – от директора школы. Спрашиваю – где все мои жалобы? Чего я хорошего сделал?! Требую справедливости! Где все жалобы на меня?! Требую адвоката и репортёров!

– Пошёл вон, несовершеннолетний!

Из полиции меня выгнали прочь. Я вернулся к Дяде Мише домой и спросил про гонорар. Дядя Миша опохмелился, смутно помнил вчерашние события и спросил у меня:

– А что ты хромаешь? Что с ногой у тебя?

Я решил пошутить:

– Вчера купил новый матрас ортопедический и в сарае с дочкой директора на диване испытывал. Диван сломался, и вот я ногу отбил! Теперь хромаю. Сарай твой тоже сломался.

Дядя Миша закурил и восхитился:

– Красиво врёшь.

– Да, дочку директора школы сильно люблю.

– А где мой бычок?

– В магазин ушёл, в холодильниках упокоился, можешь проверить.

– Врёшь!

– Честно! Я сам отвёл его в магазин, а там мясник уже разделал его. Пошли, покажу.

– Завтра покажешь.

– Мне бы деньги за быка получить, за работу и за колку дров. Хочу на Насте жениться.

– Деньги? Жениться? А вот это? Что это было? (Дядя показал рукой с папироской на хаос вокруг.)

– Не знаю, вчера утром этого не было. Может, это сосед? В полиции говорят – ты его подстрелил.

– Я? Не помню. И вообще не верю тебе.

– Ты пьяный был. Правда не помнишь? Это твой бык всё вокруг покрошил.

– Врёшь! Я тебя зна-а-аю! Выпьешь со мной?

– Благодарю, дядя Миш.

Выпили по пятьдесят и закусили вчерашними бутербродами. Через минуту дядю Пожарного потянуло на модные разговоры:

– Говорят, ты в музее, в Третьяковке, бывал?

– Девять раз! И один раз в Эрмитаже. А что?

– Слушай, а вот по телевизору я слышал про модные инсталляции, что это такое?

– А это креатив! Наломал дрова красиво в музее – и вот инсталляция, главное, чтоб гениально-красиво было. Можно так же в подъезде, или на площади, или у тебя во дворе наломать, это будет инсталляция и современный дизайн. Я это люблю. Многим нравится современное искусство – большие деньги дают за него.

– Чудно!

– Да, много, Гораций, чудного на свете, вам, старикам, и не снилось.

– Да-а-а-уж, Шекссс-пир, твою мать, двадцать первый век на дворе, и всё по-другому… Тебя сосед Витя искал, не знаю, что здесь было, но он тебя сильно ищет. Сходи к нему.

– Пока не могу…

Тут через пролом в заборе пришла Наська, обняла, прилипла ко мне, поцеловала руку мою, и я сказал:

– Дядя Миша, вы в храм ходите, молитесь, так освятите наш брак!

– Вы ещё дети, вам брак не положен!

– Что же делать?

– Мы любим друг друга!

– А ты, Наська, любишь его?

– Да! Очень!

– Могу взять с вас обещание вступить в брачный союз.

– Мы согласны! (Ответили хором, взялись за руки и поцеловались.)

Дядя Миша торжественно вынес из дома Евангелие и положил на табуретку, икону Спаса держал в пьяных руках:

– Дайте обет!

Мы положили ладони на Евангелие и пообещали жениться, как только исполнится Наське восемнадцать, поцеловались и выпили водки. Дядя Миша был счастлив и торжественно объявил: «Благословляю», и мы поцеловали икону. Дядька Миша допил самогонку и хотел идти спать.

– Дядя Миша.

– Что ещё?

– В полиции говорят – сегодня телевидение приедет, делать передачу про конец света, и деньги большие готовы платить. А нам бы денег на квартиру надо ещё. Не знаешь ли, дядя, есть ещё у твоих соседей по улице бык на убой.

И Мэри засмеялась:

– А-ха-ха! О-хо-хо! А-ха-ха! Я верю – ты гений, так мне рассказал, что я реально представила тебя и быка. А что было потом?

– Нашёл я новых быков, а днём меня снова забрали в полицию, после чего я ещё выпил с Пожарным для храбрости и уже с Наськой и с деньгами пошёл к её отцу, делать предложение. Пришли, положили скудные деньги на стол и взялись за руки. Тут же я был категорически проклят! И скандал был огромный! Вдобавок мы подрались, меня выгнали, а Наську заперли в доме. Через пролом в заборе я вернулся к дяде Мише, от обиды заплакал у него на плече и впервые сильно напился. Пьяный, опять пошёл просить руки любимой у директора школы, но разбил окно и вытащил Наську из дома. И тогда понял я истину на все времена.

– Какую истину?

– Ничто на свете не помешает любви, никакие препятствия. Поженились мы, когда мне было двадцать три, а Насте девятнадцать. Вот так я «весело» первый раз просил руки и сердца у отца своей Насти.

– Она погибла?

– Да… И Настя, и родители мои… Я после на Афон улетел, а вернулся другим человеком. Так и закончилась буйная юность моя.

– Ты сейчас куда пошёл?

– В кабинете один посижу, может, чего запишу.

– А?

– Ты не трогай меня (и ушёл в кабинет).

– Извини… А я книжку перед сном почитаю – Фицджеральда. (И она открыла «Последний магнат». )

Мэри обожала перечитывать в оригиналах «Джейн Эйр», «Гордость и предубеждение», «Идиот», «Анну Каренину» и всего Фицджеральда, романы Уильяма Шекспира и Теккерея и, конечно, современных авторов женских романов.

Глава 9

Искушения старика Карамазоffа

На следующее утро Мэри проснулась в ожидании чуда и снова прокричала в постели:

– Ciao! Buongiorno! Сегодня самый лучший мой день! Просто так, самый лучший, ля-ля Мажор! Я так решила. (И Мэри сладко потянулась.) Эй! Я проснулась, положите меня в ванну с кофе! Ау-у-у?

Но Поэта не было рядом, и никто к ней не шёл, тогда она в трусиках и на скейте поехала в ванную, затем на кухню, поставила кофе и, напевая неаполитанскую песенку, приготовила завтрак и проехала дальше на скейте в святая святых – в кабинет Поэта.

Раскрытые книги с закладками, стопка листов и десятки напечатанных, исчерканных, исписанных страниц лежали на столе, на полу и на креслах. Сам Поэт дремал на диване. Мэри смотрела на любимого и думала: «Как удивительно – хочу смотреть на него и любить ещё и ещё». По бокам дивана вдоль стены стояли и охраняли хозяина два огромных шкафа с книгами, атласами и словарями. На столе – ноутбук, прекрасные статуэтки балерин и чашки из-под кофе, бокал с недопитым вином, огромный нож, ваза с виноградом, старые чётки с крестом, карандаши и помповое ружьё «Ремингтон» – творческий беспорядок, который под страхом смерти нельзя было даже трогать! И над всем огромным столом возвышалась таинственная зелёная лампа. А вокруг на стенах – очень много старых икон и картин, фотографии и портреты родственников, великого Деда, родителей, первой жены Насти и маленького Алексея Алексеевича в его счастливом детстве. Мэри окинула взглядом кабинет, вошла в него, отдёрнула занавески, раскрыла окно и весело сказала:

– Доброе утро, аmore mio, ваш завтрак готов! Я купила билеты в театр. Куда подавать кофе и завтрак? Вам сюда или в зале в столовой?

– Доброе. (Поэт посмотрел на часы). Проспал, надо делать зарядку.

– Проспал? А-ха-ха! Поэт, ты очень плохо спишь, ложишься поздно и встаёшь в пять утра, а сегодня завтрак проспал.

– Всё нормально, лучшее время для работы – это поздно вечером и до ночи или раннее утро – великие мысли приходят, надо только записывать. А знаешь ли, мой бриллиант, я ночью печатал роман про тебя, про нас с тобой и про любовь. Да, о красивой любви. Это начало романа (Поэт показал на листы), только дальше не идёт – нету крыльев! И ангелов нет. Мне муза нужна, чтобы душу рвала и чтобы сюжет и сильные чувства, словно с обрыва срывалась в полёт и летела вперёд.

– Я люблю тебя и буду тебе помогать (и улыбнулась ему). Что же мне делать?

– Иди же ко мне, улыбашка моя, согрей моё сердце.

Мэри с радостью легла сверху к нему на диван, обняла крепко Поэта и зашептала ему:

– Да! Я согрею тебя! Ты только мой, ты мой последний мужчина, я нашла тебя и согрею. Мой, мой мужчина, я люблю тебя! Я улыбаюсь, пока во мне сердце поёт. Открою тайну тебе: во мне живёт маленькая девочка-хулиганка и милая мечтательная барышня, и я тебя с ней сейчас познакомлю… Я мечтала о сильной любви, что обязательно будет любовь и красивый мужчина, что ты будешь нежно, крепко любить меня и научишь любви и сексу, и будешь заботиться обо мне. В детстве я читала книги, смотрела кино о любви и представляла тебя, что будешь меня целовать, а я буду млеть, что ты передо мной на коленях будешь туфельку мне надевать, а я буду гордо смотреть. В юности переживала первые ужасно стыдные влюблённости. А когда прочитала «Поющие в терновнике», три ночи не спала и всё мечтала, мечтала, кружилась голова и предчувствия томили, я ходила везде, искала тебя, жаждала нежных слов и объятий и мечтала, чтоб я обязательно, как Золушка, блистала на балу. Мне снились сильные парни, мужчины, и я – красавица в драгоценностях – блистаю на Новогодних балах, на концерте, в театре. Я представляла в постели красивой себя, покупала сексуальное дорогое бельё. Я очень о тебе мечтала, любимый, и тосковала все эти годы, от 14 до 22. О, мне признавались в любви много раз и целовали, но я целовать никого не хотела, не было искры, секс был не в радость, и бабочки спали. И каждый год без любви по одной бабочке во мне от тоски умирало. Слава Богу, я тебя встретила! Ох, а иначе бы я умерла от отсутствия сильной любви. Секс без любви невмоготу – пробовала, испытала, была пластмассовой куклой (здесь она чуть слукавила, но самую малость). И я отчаянно боялась, что никогда не будет любви! Никогда!

– Бедная моя девочка!

– И вдруг я тебя встретила, и в первую же секунду забилось сердце моё. Оно «узнало» тебя и сказало мне: «Это Он!» Ты мужественный, сильный, умный, начитанный. Бабочки проснулись в моём животе. Я, словно цветок, распустилась, ты наполнил любовью меня. О, я испытала огромное счастье! И все бабочки вверх полетели, до мурашек, криков, конвульсий; и все мечты мои сокровенные вместе с тобою исполнились! Я люблю тебя. Я люблю! Поцелуй меня. (Долгие продолжительные поцелуи, объятия и неразборчивый шёпот). Мне тебя так мало, я завишу и живу от твоих поцелуев. Позволь же, любимый, раскрыться моей красоте, которую ты любишь, целуй же меня, целуй. Ещё! И ещё!

– Люблю.

– Обожаю тебя.

– Ты моя.

– Мур-мурр-рр, я загадала счастье на вечер (и что-то шептала ему).

– Ох-х!

– Никому… Ты мой мужчина, ты только мой.

«Поэт единственный на свете человек и мужчина, который меня полностью знает, со всеми проблемами и недостатками, и всё равно сильно любит меня. Ах, я счастлива! Мама моя!»

Минут через двадцать нежных объятий на диване они встали (жажда воды и кофе), а потом у камина лежали с чашками кофе вдвоём. Тепло и свет от огня, потрескивание мокрых поленьев настраивали на лирический лад. У Мэри была милая привычка – класть свои красивые голые ноги повыше на его колени или на стол.

– Мой Поэт, пожалуйста, помни всегда – это я, я самая красивая, согрею тебя! Своими длинными ногами, и мягкими лапками, и поцелуями, глазками, ласками. Любимый, ты веришь мне?

– Верю. Спасибо, мой ангел прекрасный. Все вокруг любят тебя.

– Все любят, пока по работе меня не купили.

– Что ты говоришь?!

– Да, милый, я знаю – красоту покупают, а потом ещё радость испытывают её унижать.

– Унижать? Какой от этого кайф? Счастье это никогда не приносит.

– Радость обладания и унижения заменяет им счастье, и другого счастья они не ведают, уж я-то знаю, ха-ха, так живёт половина людей. За меня триста тысяч долларов предлагали вначале! На триста тысяч контракт. Дёшево ценят меня старые богатые мхи и лишайники?

– Как же можно людей покупать?

– Можно, наивный! Когда из гадкого утёнка рождается прекрасная юная девушка, и она недотрога, то все порочные и злые хотят, чтобы девица была только для них, и проституткой. Я наивная и мне восемнадцать! А один ну очень богатый владелец галереи искусства (Карамазоff) слюни распустил на меня и предложил мне триста тысяч! Он, видишь ли, тайно узнал, что я незаконная красавица-дочь богатого папы и что я в долгах. Карамазоff, он же в открытую купить меня предложил – материальную помощь. Ха-ха! В глаза мне мерзкий старый красавец, довольный собою, смотрел и ждал, когда я руки целовать к нему брошусь, спасителю с деньгами. А я смотрю на него, и в голове моей крутится – я никогда тебя не полюблю! Гадкая мерзость! Я пощёчину ему, а он улыбается и ещё больше – контракт на миллион предложил! А потом на два! И я уже колебалась. Не могла понять, за что деньги мне, что происходит. Но увидела алчный и похотливый взгляд и догадалась – мне предлагают стать Травиатой. О да, самой дорогой куртизанкой Европы! И он кивнул. Я спросила: «Но почему я?»

– И что он ответил?

– Сказал, всё очень просто: у мужчин со временем падает функция, и тогда они всё больше возбуждаются только глазами. И если не любят жену, а жаждут большого секса ещё и ещё, то ищут богатые старики себе молоденьких, красивых, сладких девиц. А если есть деньги, огромные деньги, то ищут самых прекрасных и свежих проституток, согласных за плату на всё, и тогда вновь богатые старики на коне. И когда к вечеру миллиардеры устают от дел, вот тогда им подавай отдых – свежих, умных и юных девиц. И Гумберт-Гумперты, и отвратительный Фёдор Павлович Карамазоff с омерзительными делишками позавидуют им! Фу-фу-фу! Мне противно! Представляешь – а некоторые юные девицы счастливо купаются в деньгах стариков. И всем хорошо.

– Так почему ты?

– Сказал, что я самая красивая и лучшая свежая роза из всех, что он видел, и самая нежная в мире, что создал Бог на земле. Явно льстил!

– Но он прав, диавол.

– Да? Возможно. За неимением добродетели красоту покупают деньгами, в мире миллиардеров всё цену имеет. Всё! И куртизанки правят политиками и миллиардерами. Для меня контракт в два миллиона – нечеловеческое, беспредельное искушение диавола бедной красивой девушки. (И прошептала) я с трудом устояла.