Трудно быть Ангелом. Роман-трилогия

– Меня без танцев любить нельзя! О-о-о! Я хочу танцевать! У нас, в Италии, все ходят на танцы! От 0 до 80-ти!

– А после восьмидесяти?

– Учат всех танцевать. Ха-ха-ха!

Музыка кончилась, и все захлопали, а Поэт крикнул: «Иди сюда!» И на руках силой снял её с перил, поставил на ноги, взял за руку и потащил дальше с моста.

– Прекрасно танцуешь!

– А-ха-ха! Если бы не искусство, я была бы учителем танцев!

– Азартная ты девка.

– Прости, а куда мы идём?

– В парк – обниматься, где лавочки, кусты и фонтаны! Покажешь мне свои трусики и снимешь их.

– Что? Трусики? О Боже! А-ха-ха-ха, да, не-е-ет! Они очень красивые!

– Какой смысл их надевать, красивые, если я их не вижу? Я люблю тебя! Хочу схватить и целовать твою попу.

– А-ха-ха-ха! Но ночь ещё не закончилась. О-о-они-и очень-красивые-ее! И эротичная попа! (Он целовал, а она улыбалась, у неё была очень красивая улыбка.) Сегодня real adventure, милое, незабываемое приключение! В Москве очень весело, а ты, Поэт, суперкрасивый и очень крутой.

– Ты сводишь меня с ума, танцовщица…

Она вновь улыбнулась ему, выпила шампанское из горла, облилась (любовь и молодость всё прощает), засмеялась и закричала:

– Ой, мамма мия! Моя грудь в шампанском! А-ха-ха. Ох, как м-мне хорошо с тобой! О-о, красавчик! Baciami, ещё сладко целуй! Ах, губы твои! Они у тебя очень талантливо вкусные, что ли. М-м-м, ещё поцелуешь меня?

– Мэри! Запомни этот день.

– Зачем?

– С него у нас начинается вечность. Веришь мне, счастье моё?

Поцелуи-объятия-желания, Мэри была счастлива и весела, в бутылке ещё оставалось шампанское, и главное, он был рядом – сильный, умный и нежный. А ей всегда нравились смелые парни!

Поэт и Мэри пошли в обнимку по набережной в Парк Горького. Везде музыка, шум, смех, молодёжь. У Мэри от выпитого шампанского стал чуть косить один глаз, и она стала ещё более смешной и беззащитной. Поэт влюбился отчаянно, глаза целовали быстрее рта:

– Я хочу тебя!

Он смотрел на неё, приставал, целовал, а она смеялась и говорила:

– Нет—нет! И даже не надейся, минета не будет.

– А-ха-ха!

Но в этот момент она сама очень сильно хотела, чтобы он не сдавался. И, упрямый, красивый, любил только её!

– Нет, нет, Поэт! А-ха-ха-ха!

– Ты выпить не хочешь?

– Что? Секс? Что я не хочу?

– Выпить шампанское! Саксофон, танго и блюз?

– О Боже! Прекрасно!

Поэт повёл Мэри в центр Парка, в ресторане на пруду они купили ещё бутылку шампанского и танцевали под музыку блюз.

– Поэт, а ты хорошо танцуешь.

Тихо звучал саксофон, Поэт гладил Мэри по волосам, а она прильнула к его плечу. Поэт то отпускал партнёршу на вытянутую руку, то нежно прижимал к себе, глядя ей прямо в глаза. Мэри была очень красивая и танцевала эффектно (сексуально двигала бёдрами). А затем они сидели за столиком напротив Голицынского большого пруда:

– Мэри, ты мне очень… кх… нравишься. М-м?

– Но, помилуй, Поэт, это не причиняет мне никакого волнения, я говорю тебе – ты публично должен встать на колени передо мной и признаться в любви, так пишут в романах.

– Что?

– А-ха-ха! Как же ты сочиняешь стихи?

– Стихи? А-ах, стихи – я составляю план жизни на год и в конце пишу – умереть на груди любимой Мэри. Это поможет мне роман тебе сочинить.

– Ты шутишь?

– У каждого в голове свой театр, в котором разыгрываются комедии, трагедии и мелодрамы, и надо заставить себя всё положить на бумагу.

– И всё? А как же мечты?

– Ха! Мечты обязательно! Знай, Мэри, мои мечты круче космоса! Я многое могу!

– Какие амбиции! Ты явно сумасшедший и наглый. Но мне это нравится.

– По секрету скажу – у тебя самые сладкие щёчки. И я уже мечтаю.

– О, мои щёки горят! Пожалуйста, забери меня в свои мечты, пожалуйста, Поэт, хотя бы на миг…

Она не договорила, её прервал поцелуй. Крепкие объятия, страстные губы, и она поняла – он любит её! Словно шоколад, она таяла в его сильных руках. Хорошо, когда тебя сильно любят и говорят о любви. Незабываемый вечер! Мэри было приятно и весело.

– Но всё же, Поэт, как к тебе муза приходит?

– Что? А-ха-ха! Муза?

– Пожалуй, мне это важно.

– Хм. Это, м-м-м, как крик души, всплеск эмоций внутри. Долго мучаешься, а потом словно молнии с неба входят в голову и накрывают – так рождаются строчки.

– А мне? Как мне вызвать музу? Я тоже хочу сочинять!

– Ха, музу вызвать! Для тебя это будет красивый Муз на час или два. Всё так же – молишься, впадаешь в мистический транс, душа всколыхнулась и мысли пошли.

– А как это «впадаешь»? Объясни мне, девочке, на примере, мне интересно.

– Для примера, балбеска, готовишься как на свидание, всё то же самое. Представь – вот—вот, и я в двери войду, а ты быстро – причёска, шикарное бельё, макияж, красивое платье, каблуки, посмотрела в зеркало, пошептала молитву, и всё, ждёшь поцелуя.

– О да, я надела шикарное бельё.

– Лучше б сняла.

– И я жду поцелуя.

Она закрыла глаза, и снова пошли поцелуи-объятья…

После ресторана на пруду они медленно пошли вверх парка на Ленинский проспект. Было выпито много шампанского и сказано много слов о любви. И Мэри поняла, что от избытка чувств скоро упадёт:

– Надо вызвать мой лимузин, мне пора домой. Спасибо! Незабываемый вечер, Поэт.

– Да, хороший и тёплый вечер.

– И я уже пьяная?

– У тебя глаз окосел.

– Да, а-ха-ха, очень весело было, но больше на каблуках я идти не могу.

– Иди сюда, сладкая.

Поэт взял и понёс её на руках.

– О, прекрасно! А сколько ты можешь выпить за вечер?

– Чтобы весело? Бутылку водки (поэт зевнул от вопроса).

– А чтобы быть пьяным совсем?

– Литр, но утром будет жуткое похмелье.

– Литр? Ого! Ты очень русский.

– Всё, ловим такси и не будем ждать твой лимузин. Я хочу тебя. Жажду тебя!

– Кажется, меня любят? М-м? Но я ещё не люблю тебя. Вернее, немного люблю, ты такой красивый и сильный, что кружится моя голова. Ах, целуй же меня. А-ха-ха-ха, смелее-смелее! А-ха-ха, а в Европе меня никто на руках не носил.

На Ленинском проспекте Мэри на руках Поэта протянула ножку, и остановилось такси. Счастливая, она засмеялась. Поэт посадил Мэри в такси, сел рядом и по-хозяйски положил руки на её ноги:

– А ножки у тебя очень красивые.

– А-ха-ха! О да, даже через сто лет в целлюлите они будут прекрасными, если любишь меня. Baciami – сладкий поцелуй в меня. О-о, замечательно!

Поздно ночью они вернулись в Сити. И в вестибюле Поэт купил цветы, встал торжественно на колено и признался в любви:

– Мэри! Я люблю тебя со всей страстью поэта и прошу принять мою руку и сердце.

– А-ха-ха, как серьёзно! Я согласна! О мамма мия, поэт на колене, что это? Кино? Но как же наш общий роман? А-ха-ха! О-о-о, я хочу пить!

Поэт пообещал, что обязательно напишет гениальный роман, но за любовь, и теперь он будет великим Писателем! Да, и ещё – предложил закрепить уговор любовью в постели. А Мэри на руках его рассмеялась:

– Ты всё это выдумал! О, сумасшедшая ночь – Россия, любовь, и Поэт на коленях передо мной! О, никакие миллиарды не заставят меня выйти замуж.

– Я беден и горд. Но я люблю тебя! И ты будешь моя!

– Ха-ха-ха! О Боже, у меня голова идёт кругом. Прошу тебя, милый – осторожно целуй меня, я пьяная. М-м-м! Amore Mio! У нас будет секс. Страстный секс? Ты обещаешь?

Поэт ответил: «Да! Молчи!» А счастливая пьяная Мэри в лифте разрешала себя всю целовать.

– Люблю!

– О, я совсем пьяная, а ты очень сильный.

Упорство Поэта, страсть и любовь дали свои результаты – она с наслаждением упала в его объятия, он схватил её за задницу, поднял и закинул на плечо. Мэри смеялась и била его цветами, он тоже хохотал, укусил её задницу и, не обращая внимание на весёлые крики и протесты, потащил её в апартаменты – любить. Это было прекрасно и весело!

Поэт открыл её ключом двери и внёс смеющуюся Мэри. Оказалось, что впереди огромный офис и сонный изумлённый охранник, а направо – богатые апартаменты. Охранник побежал перед Поэтом и быстро открыл все двери. Поэт с ношей вошёл в апартаменты, поставил Мэри на ноги, а она засмеялась и сказала: «Если ты сейчас же не возьмёшь меня – дам пощёчину! Ай-лав-ю, Герой». Бросила цветы, крепко поцеловала его в губы, оттолкнула, легко сняла платье через голову и сразу упала на кровать, с загадочной улыбкой глядя на Поэта.

Огромная постель, красавица Мэри призывно раскинула руки и ноги, закрыла глаза и… мгновенно заснула. О Боже! Облом! Да, облом. Мэри, ослепительно красивая и полуголая, в трусиках и пояске для чулок, крепко спала на постели в цветах. Поэт сразу почувствовал себя лишним в богатых покоях.

Тут открылась дверь – прибежала горничная и запричитала:

– О! Мэри! Мэри! – повернулась к Поэту. – А вы кто такой?

Горничная выпроводила его за дверь и стала хлопотать возле Мэри. Охранник тихо прикрыл двери апартаментов за Поэтом.

Глава 2

Всё, что нам нужно, любовь

На следующий день Поэт был уже дома, в Тарусе.

В его доме стояла старинная мебель, кожаные диваны с высокой спинкой и огромный двухтумбовый стол под сукном, большие уютные кресла, шкафы. Ещё были ковры, старинный магнитофон и модный ультрасовременный проигрыватель винила, стопки книг на полу, коллекция виниловых дисков ХХ и ХХI века. На стенах висели красивые офорты и дорогие картины – шикарная пинакотека, фотографии от пола до потолка и знаменитая коллекция топоров и ножей из дамаска. Со времён его знаменитого деда мебель в доме не меняли, но в остальном был обычный мужской беспорядок – двухнедельный немытый пол, повсюду пустые чашки из-под кофе: на кухне и на столе, на полу у дивана и у камина, а в углу в зале стояла гитара и барабаны.

Остаток ночи Поэт проспал у своей тётки Антонины в пустой московской квартире на Патриарших прудах, а утром уехал в Тарусу и теперь, счастливый, лежал дома на диване, пил чай и с большим удовольствием вспоминал прошлый вечер и Мэри. Он прошептал: «О Боже, слава тебе!» Мэри… Мэри… Необычная, очень красивая девушка с очаровательным голосом, ласкающим душу, и милым акцентом, с фигурой модели и глазами ангела. Боже! Поэт уже обожал её, он вспоминал каждую минуту незабываемого вчерашнего вечера. Эти воспоминания доставляли ему удовольствие, радость, наслаждение, и веру, что мечты воплотятся. Да, Поэт жаждал любить Мэри и обладать этой загадочной и красивой девушкой. Он чувствовал на губах её поцелуи, руки помнили красивое упругое тело, и груди её, и глаза, которые, словно чистые алмазы, смотрят прямо в душу… Так, мечтая, Поэт лежал ещё долго.

Кабинет был для него самым лучшим местом на свете. Вокруг – картины и тысячи книг, которые он все читал, запах ладана, старых книг и красок, чернил окружали его. Эти чудесные картины и великие книги – настоящий клад фантазий и скрытых сокровищ – помнили всё, что происходило в жизни Поэта. Они наполняли его жизнь мыслями и красотой. И здесь была самая чудесная аура на белом свете, чтобы мечтать!

Итак, Поэт лежал и мечтал о красавице Мэри, хотя его организм требовал для полного счастья ещё кружку крепкого чаю и второй плотный завтрак. А вот душа жаждала действий, чтобы Мэри была обязательно только с ним и его. Он так хотел! Поэт огляделся и твёрдо решил сочинить гениальный роман. Он чувствовал, что вчерашнее трепетное состояние творчества от встречи с красивой девушкой никуда не исчезло, надо только не отпускать его и лелеять. Да! Скоро он напишет роман – про любовь.

И Поэт громко сказал сам себе:

– Здравствуй, новая жизнь, доброе утро!

Он резко встал с дивана, пошёл на кухню… Отварил картошку, налил стакан водки, на большой кусок чёрного хлеба налил оливкового масла, чуть посолил, бросил кружок колбасы, и, как вишенку на торт, любовно положил сверху кружочки редиски, листок салата и ломтик грудинки – получился большой бутерброд для закуски. Далее Поэт решительно взял стакан, выпил полстакана водки и закусил огромным биг-бутером. Довольный, он отложил половину бутерброда на тарелку, выбрал из коллекции отца (из двухсот любимых пластинок) виниловый диск и поставил медленный July Morning, включил звук на мощность, дождался, когда водка ударила в чресла и голову, и под музыку, улыбаясь, начал медленно, радостно танцевать и подпевать:

– Ла-ла-ла! Ла-ла!… Ла-ла-ла! Ла-ла!…

Он ничего не соображал. Вокруг него кружился весь дом, вся улица, его друзья и знакомые, вся Москва, Багратионов мост, Александровский парк, красавица Мэри, её глаза, и поцелуи, и танцы, и Сити …Вот оно! Пришло! Щемящее, нежное чувство любви! Поэт, пьяный, громко пел на весь дом стихи: «Украсим любовь, украсим – лугов цветением, проснёшься, прочту тебе стихи Есенина, весенние…"1. Он кружился по дому, как шаман, закрыв глаза, и, довольный, спел многие душевные песни. От радости, любви и переполняющих чувств Поэт чуть не разнёс весь дом!

В это время красавица Мэри под грустную музыку в наушниках, полуголая, томно ломая руки, танцевала в своей спальне в Москве и вспоминала Поэта. Она очень сильно хотела к Нему.

Поэт не думал, а только чувствовал, что без красотки Мэри – сплошное одиночество в доме и в жизни его. И с восторгом вспоминал шикарную красавицу; остро чувствовал необычно сильную любовь к далёкой прекрасной девушке из другого европейского мира и отдавался музыке, с которой он был сейчас на одной волне. Поэт жаждал Мэри! В нём была водка, любовь и желание видеть её! Её! Прекрасную Мэри! Поэт запел – Come Back To Me2, а потом пел что-то ещё и вспоминал её с ностальгией – вот она в такси изящно снимает чулки, вот танцует на мосту, о-о-очень эротичная в движениях и необычно красивая! Её ноги, губы и грудь, попа… О Господи! Да, что же это?! Его реально трясло от желания обладать ею и любить её. В ней ему нравилось решительно всё! А ведь это он только подумал о ней. Поэт на самом деле хотел сочинить роман и поразить её, не ударить в грязь лицом и снова обнять её крепко, целовать и снять с неё всё, чтобы она была голая и принадлежала только ему! Ещё долго он вспоминал загадочные глаза и её зацелованные губы, красивые ноги, шикарную попу и грудь, и трепет её от прикосновения рук. Вот, кажется, в последние годы он жил и любил, много работал, и музыку, стихи сочинял, и гулял. А тут – бах! —оказывается, и вовсе не жил, не любил. А любовь подняла над землёй, и он теперь витает в облаках и мечтает, и жить без неё дальше не может. О Боже, как он хочет её! Надо непременно сочинить роман.

Поэт сел за кухонный стол, посыпал отварную картошку на тарелке петрушкой, отдельно положил селёдочку, а сверху лучок, посолил крупной солью картошечку, всё полил маслицем и дал настояться. Долил в стакан водки, взял аккуратно его в руки:

– За тебя, Мэри. Люблю!

И выпил почти целый стакан! Закусил селёдочкой. Помял картошку и жадно ел, голодный, как волк. Вышел на террасу, сел в кресло, закрыл глаза и снова увидел её в мечтах, и заулыбался широко и счастливо.

Решительно собрался печатать роман, но тема не пошла, и он снова уснул.

День прошёл, но муза не появлялась. Поэт бился головой об стену, лежал на полу, выпил три чашки кофе – не помогало, муза молчала. Он играл на гитаре то мажорную, то минорную музыку, тихонечко пел «Hallelujah»3, долго думал, кричал на себя – всё впустую, всё без толку, не было музы. И Поэт взмолился:

– Господи, ты сказал мне: «Следуй за мной», и я иду за тобой. Боже, прошу тебя – помоги мне, пожалуйста!

И начался дождь за окном. Поэт смотрел на дождевые капли:

– Дождь. Нет большей тоски, чем жажда любви в грустный день. Грусть моя, грусть, ответь же мне – на каком языке идёт дождь? Что он мне говорит? А она тоже тоскует? По мне?

Наконец Поэт позвонил Мэри и сказал ей уверенно:

– Здравствуй, это я.

– М-м-м, мужественный! Красавчик, привет!

И он закричал:

– Я хочу тебя! Ты слышишь меня? (В нём была уверенность и мужицкая отчаянная наглость до безрассудства – во что бы ни стало ей обладать.) Очень хочу! Тебя хочу!

– Что ты кричишь? Меня? А-ха-ха-ха! Что ещё?

– Видеть хочу у себя!

– А зачем у тебя?

– Чтобы роман написать про тебя, я должен знать про тебя всё! Всё! Я хочу увидеть, обнять тебя и любить! Целовать! Люби-и-и-ть!

– А-ха-ха! Любить?

– Ты вспоминала меня?

– Да, Поэт.

– Приезжай же скорее ко мне! Я вышлю такси за тобой!

Она минуту молчала, а Поэт уверенно, с нажимом, спросил:

– Ну что ты молчишь?! Я. Хочу. Только тебя.

– М-м-мм, хорошо. Я заеду в гости к тебе на чашечку кофе и посмотрю, как ты мне пишешь роман. Говори адрес, и завтра меня привезёт лимузин.

– Тогда собирай вещи и платья на несколько дней! И завтра ко мне.

Мэри чуть помолчала и тихо спросила:

– Поэт?

– Что, Мэри?

– А чем закончился тот вечер? Я не помню.

– Это не важно. Я люблю, я жажду только тебя.

– А-ха-ха-ха!

– Ух-х!

Назавтра лимузин со знакомым охранником из Москвы привёз её в Тарусу, плавно подкатил и остановился возле дома. Мэри надменно сказала водителю: «Пардон, я в новых туфлях, меня прямо к калитке!» Лимузин (отца) послушно проехал два метра и встал вплотную к калитке.

На калитке большого красивого дома был нарисован во весь рост суровый Ангел-воин с копьём, обнимающий девочку, а над ним – полустёртая надпись: «Мир входящему». Водитель удивлённо присвистнул, проводил Мэри с багажом до дверей, вернулся, сел в лимузин, но не уехал. На дубовой входной двери дома висела дощечка-молитва, которой надо было стучать. Мэри улыбнулась, вынула зеркальце, посмотрела на себя, довольно кивнула и решительно постучала дощечкой. Дверь оказалась открыта.

Мэри осторожно вступила в светлый дом, сняла шляпу, а Он, высокий и сильный красавец, уже встречал её, и летнее дорогое пальто уже упало в его руки. Запах лёгкого парфюма и светлая улыбка окутали Мэри предчувствием сладкого счастья. Девушка поставила на пол огромную сумку и портфель с ноутбуком, посмотрела на него и улыбнулась в ответ. (А в голове промелькнуло: «Ох! Сейчас обнимет, поцелует – и я согласна на всё!»)

Поэт нежно поцеловал её, взял за руки и повёл в зал, где её ждали вино и цветы, фрукты на столе, музыка и большой телевизор. Она деловито-надменно спросила:

– Какие у нас планы? Мы смотрим кино?

– А может, мы друг друга полюбим ещё?

– Поэт, я твоя муза?

– Да.

И он крепко обнял её. Положил руки ей на живот, и тут всё – рухнула вся надменная девичья крепость её. Сильная страсть, охи-вздохи, постель и любовь! Словно голодные, накинулись они друг на друга в порыве любви, он рвал на ней одежду, а она стащила с него майку и семейные трусы, а джинсы сам успел снять. Искры летели, раздавались крики и стоны, и они, ненасытные, упивались друг другом.

С поцелуями у Мэри в голове мысли проносились как молнии:

«О, Поэт, красавец! Такой высокий и сильный… нежно целует меня! Он шепчет, что любит меня! Я самая лучшая, я желанная и сумасшедшая, ох, каждый его поцелуй сводит меня с ума, и мне это нравится, нравится, нравится! Он завоевал меня, и я ему отдалась! И волны страсти, любви, нежности и желания проходят по мне! Я обнимаю его за шею, за плечи, а он целует меня! Мы сливаемся в экстазе любви и нежности. Нас тянет друг к другу! Я проваливаюсь в него, глубоко! Я хочу его любовь! Поэта! Я хочу, хочу, чтобы он вошёл в меня, а я в его сердце, в любви его, и мне это нравится, нравится, нравится…»

И Бабочки её взмыли вверх! И конвульсии экстаза нахлынули волна за волной! Ах! Потрясающе, дивно, божественно! И Мэри кричала от счастья! Самые счастливые минуты за… несколько лет.

Усталая и радостная, распласталась она на кровати, шумно дыша, и прошептала:

– Ох.

– Что? Что ты сказала?

– Абсолютно счастливая! Спасибо, милый! Со мной так впервые, Поэт, я счастлива в постели с тобой, божественный секс, ни с чем не сравнимый, до судорог! Я окунулась в тебя с головой, и меня унесло. О Боже, я теперь знаю, что такое любовь и улёт! А-ха-ха-ха.

– Что?

– Иди же ко мне! Я снова хочу тебя. Ты мой бесконечный прекрасный оргазм!

Через три часа Мэри позвонила охраннику, и лимузин уехал в Москву без неё.

Весь день они были вместе и практически не выходили из дома, только постель и любовь, страстный секс и красивая музыка. Ночью она спала в его рубашке. Утро. День. И снова – любимые фильмы, секс, поцелуи. Он заставлял, и она с радостью надевала шикарное белье и вальяжно, горделиво прогуливалась под музыку по дому мимо него – одна, с цветами или с бокалом вина, рассказывала ему про искусство. А он с бокалом вина или чашкой чая слушал и смотрел на неё, как она танцевала, ходила, целовала его, говорила, облизывала свои губы и его пальцы. Восхитительная, элегантная девушка! Мэри электризовала и возбуждала Поэта. А-ха-ха! Она умела под музыку заразительно смеяться и танцевать даже лёжа в постели. За миг до поцелуя она кончиком языка проводила по его верхней губе и целовала Поэта. И они были счастливы! Их накрывала любовь. А после она лежала на нём, обхватив руками-ногами, и Поэт нежно гладил её и тихо шептал о любви. Мэри была абсолютно счастлива. Сбылась её мечта – лежать на сильном, любимом мужчине, уткнуться в него, блаженствовать и наслаждаться в объятьях:

– Поэт, а у тебя есть чашки кофейные для левшей, а ещё ложки? Вилки, сковородки, тарелки для левшей?

– У меня чашки подходят всем: и правшам, и левшам.

– Это хорошо. Я буду готовить, мы, итальянки, помешаны на вкусной и красивой еде, я знаю сотни рецептов. А у меня в Лондоне есть всё для левшей! Вот, я крутая, как Леонардо да Винчи! У меня есть правая и левая ручка, и я могу рисовать и писать два письма одновременно, левой и правой рукой. Зеркально!

– А-ха-ха! А зачем два письма одновременно зеркально?

– Да я обожаю дурачиться! М-м, а что?

– Ха-ха, я тебя такую люблю.

Вечером Мэри, голая, завернувшись в одеяло с огромным шлейфом, выходила на террасу покурить, и, глядя на городок на холмах, сказала Поэту:

– Так ты здесь живёшь и мечтаешь? Хаоса мало.

Поэт был очаровал Мэри, завёрнутой в его огромное разноцветное одеяло, он смотрел на неё, открыв от восхищения рот.

– Да, я пишу здесь стихи.

– Мило здесь, тихо, и много старины, я думала, будет хуже.

– Что хуже?

– Что я увижу твой кабинет поэта, похожий на мастерскую Френсиса Бекона, но оказалось всё прилично, добротно и строго. Только не убрано, и везде пыль.

– Какая пыль? Мэри, берёшь тряпку и вытираешь, и не надо меня тыкать в пыль!

– Ха-ха.

– Тебя смущает тишина Тарусы?

– О да! Я привыкла к шуму Милана и к полному хаосу Рима, их вечному хаосу дня.

– Мэри, а ты добрая?

– Это к чему?

– Людей делю не по цвету кожи и национальности, а на плохих и хороших.

– Я очень хорошая. Я была волонтёром в Нью-Йорке.

– Волонтёром?

– Да, волонтёром – гидом на выставках. Студенткой сопровождала слепых и полуслепых инвалидов, рассказывала об экспозиции. Самое трудное – это рассказывать о цвете картин и скульптур, а самое лёгкое – проводить в туалет или в кафе. Вопросы будут ещё?

– Нет вопросов, оставайся со мной.

– Решено, я остаюсь! (И махнула загадочно своей сигареткой на всю округу). Я наведу здесь порядок и беспорядок великолепного хаоса.

– Великолепный хаос?

– Ага!

Глава 3

Compleanno! Наливайте Шампанского

Уром Поэт помолился и пошёл в Храм на службу, и вместе с диаконом со ступени амвона пел «Символ Веры» народу.

По пути домой из храма он встретил Злую тётку (бывшую кондукторшу), которая перегородила ему дорогу:

– Стой! Постой, тебе говорю! Ты чего это, Поэт, моему сыну наговорил?! Как ты смел?

– Хм, он сам пришёл вместе с женой, сказал, что проблемы, и молиться просил за него.

– И что ты ему сказал?!

– В храм сходить, в грехах исповедоваться, причаститься и к счастью идти без тебя.

– Без меня?! Придурок, не подходи к нему! Тебя половина Тарусы не любит!

– Воры, крохоборы и лодыри? И завистники такие, как ты? А-ха-ха! И слава Богу.

– А?

– Другая половина любит меня. Твой сын пришёл ко мне, я не звал его. Они с женой долго стучал в калитку мою, и звали, кричали, и пили чай на кухне, и разговаривали. А знаешь, в чём причина его несчастья? Это ты, дура, ты, Злая тётка. Ради «своего спокойствия» ты задёргала сына с невесткой – не так живёте, не так экономите, не то покупаете! И жену сына ты тоже замучила вусмерть. Они уже боятся тебя! Ты хоть раз на дню говоришь сыну или невестке, что любишь его и её?

– А разве непонятно – я сына очень люблю, всё делаю для него! Я-ж-мать!

– Ты Злая, глубоко несчастная и больная Тётка, с ложным девизом «Я знаю жизнь, я знаю, как лучше, я всё делаю для сына». Ты никогда не говоришь сыну «люблю», но каждый день с особой жестокостью и упорством манипулируешь им – отцом своих внуков. Ты сделала его глубоко несчастным. Великий грех берёшь на себя – манипулировать и гнобить сына не ради счастья его, а ради удовольствия власти над ним и своего спокойствия. Господи! Слепая слепого в яму ведёт. Бесполезно с тобой говорить. Бежать ему надо с семьёй из твоего дома, бежать! И жить отдельно, хозяином, но ты, Злая тётка, и тогда достанешь его.