Эффект прерванного счастья

Мартыненко Сергей

Эффект прерванного счастья

Я жалею только о том, что моя жизнь – это не рок-песня, которую могла бы после моей смерти перепеть очень милая девочка с чистым голосом на более спокойную мелодию. Тогда, может быть, всё стало бы более понятно.

I

На какое-то мгновение слезы подкатили к горлу, обида на собственную беспомощность стала нестерпимой, она чувствовала, как начинается кружиться голова, воздуха с каждым вздохом становилось всё меньше, картина перед глазами превратилась в неразборчивую цветную кашу, а удары её сердца казались единственным источником звука. Машинально она запустила руку в свою сумочку и резким движением вынула маленькую бутылочку воды, уронив все остальное на мокрый тротуар. Лежавший в куче подручного хлама телефон издал короткий звук, под образовавшейся трещиной появился значок производителя, который, к слову, утверждал о высокой прочности стекла их дисплея, ставшего к этому времени безжизненно-черным. Содержимого в бутылке едва могло хватить на пару глотков, но этого было достаточно, чтобы протолкнуть пузырь слёз в пустой желудок и перевести дух. Она уже сталкивалась с паническими атаками, но этот случай не был похож на все остальные. Приходя в себя, она еще до конца не понимала, где находится и какое сейчас время суток. Только спустя пару минут мозаика перед глазами приобрела очертания центральной улицы города, где она жила последние семь лет, а шум машин, пролетающих в какой-то паре метров, наконец-то разбавил повисшую немоту в голове. Сейчас, оглядываясь по сторонам, она видела картину, которую наблюдала каждый день: одни и те же дома, одни и те же люди, шагающие в одно и тоже время, но только в этот момент она почувствовала себя не в своей тарелке, словно смотрела на мир не своими глазами. Всё вокруг было чужим.

На тротуарной плитке все ещё валялось содержимое сумочки, она вспомнила об этом, только когда услышала звонкий звук покатившейся стеклянной баночки с лаком для ногтей по выпуклому рисунку тротуара. Один из бегущих домой мужчин задел часть её женского туалета своей лакированной туфлей, но постарался сделать вид, что ничего не заметил и растворился в плотной толпе сшитых на заказ пиджаков. Никто так и не остановился, чтобы ей помочь. Возможно, потому, что внешне она никак не выдавала тех чувств, которые овладели ей изнутри, но скорее всего потому, что никому не было до этого никакого дела. Шанс выехать в первых рядах с парковки, минуя двадцатиминутную пробку, был куда важнее, чем небольшой плюсик в карму. Двадцать минут свободного времени вдали от рабочего места – сложно представить, что могло бы заставить человека пойти на такую жертву.

«Кто ей звонил? И какая новость могла так её ошеломить?» – я жонглировал в своей голове этими двумя вопросами, понимая, что уже сделал свой выбор, и что теперь моя первостепенная задача – найти ответы.

Я проследил за ней до самого дома. Она ни разу не остановилась, ни разу не оглянулась и так и не включила сотовый, просто сунув его в задний карман брюк. Она занырнула в подъезд новостройки, и металлическая входная дверь, подобно гильотине, отсекла просторный отапливаемый холл от холодной пустоты улицы, в которой я так безнадежно утопал.

Засыпая, я не мог выкинуть её из головы. Я практически не видел её лица, но был уверен в его совершенстве. Её каштановые волосы едва касались плеч, а хрупкое тело поддавалось каждому рывку ветра. Пока ещё ее образ был достаточно свеж в моей памяти, я всё думал: «Как мужчинам могут нравиться в девушках мальчишеские черты?» Я вспоминал Лолиту Набокова и не мог понять, как такой несформировавшийся человечек может вызывать такую животную страсть во взрослом состоявшемся мужчине? В Лолите не было боли, на её душе не было старого уродливого шрама, разве такого человека можно полюбить? А в моей таинственной избраннице я всё это чувствовал, точнее, я это видел. На вид ей было не больше двадцати пяти лет, но назвать её девушкой у меня не поворачивался язык. Это была женщина, а такая женственность не приходит без боли. Прочувствовав эту мысль всем своим телом, я проглотил застоявшуюся слюну и постарался уснуть.

II

Утро было морозным. Я понял это, не вставая с кровати. Мои колени практически касались подбородка, а из-под тонкого одеяла выглядывала только макушка. Веки слипались, и сон снова накатывал теплыми волнами, но уснуть я не мог. Уже не помню, когда я последний раз высыпался. Каждая ночь сопровождалась безумным слайд-шоу из воспоминаний и фантазий, а раз в неделю я гарантировано ловил сонный паралич из-за скопившейся усталости и уже забыл, когда, закрыв глаза, я проваливался в безмятежную тьму и крепко спал.

Не знаю почему, но пока я лежал в полубреду, промерзая до костей, я вспомнил поездку на рыбалку с отцом, хотя в том воспоминании отец был не больше чем тенью. Мы уехали далеко за город на машине моего двоюродного деда, который был за рулём, и, помимо нас с отцом, был еще мой дядя. Думаю, мне тогда не было и шести лет. Мне всегда нравилось смотреть, как бур вгрызается в лёд, словно заворожённый я наблюдал, как острая спираль уходит всё глубже и глубже, а после остается ровное отверстие, из которого мне позволяли черпаком выловить смесь снега и льда, похожую на манную кашу. Оставшуюся часть времени я бегал от одного отверстия к другому и потрошил старые лунки, едва успевавшие затянуться тонкой пеленой льда. Собравшись домой, мы сели в машину, но, как оказалось, бензина на обратную дорогу у нас не было, и после короткой дискуссии взрослые пришли к заключению, что ждать других рыбаков нет смысла, чтобы попросить у них топливо, ведь вряд ли кто-то приедет рыбачить после обеда, и было принято решение идти домой пешком. Я точно запомнил, что город был в сорока километрах от озера, где я ковырялся во льду, потому что в голове я долго крутил цифру «40», и она не казалась такой уж большой, но по разговорам взрослых я пришёл к выводу, что это достаточно далеко. Даже сейчас я с трудом верю, что мы прошли сорок километров зимой и не замёрзли где-нибудь в лесу. Конечно, я прошел значительно меньше, скорее всего я не прошел и пары километров, меня несли на плечах поочередно мой отец и дедушка, думаю, даже мой дядя, которому было около пятнадцати лет, успел внести свой вклад в моё продвижение в сторону дома. Помню, как мы грелись на ржавых шершавых трубах, и как сильно я не хотел с них слезать и снова возвращаться на дорогу. Рискну предположить, что больше таких труб на нашем пути не попадалось и оставшуюся часть пути мы проделали под пристальным взглядом холодной сибирской зимы, пока не дошли до самой ближайшей остановки. Последние километры к дому нас всех нёс тёплый оживленный автобус, и, запревая под ватными штанами и огромной зимней курткой, я уснул. Первым делом мама отправила меня под горячий душ, после выдала чистую одежду и посадила за стол, где меня ждал горячий сладкий чай и свежесваренная молочная каша с ложкой малинового варенья по центру.

Пытаясь вспомнить ещё дни, когда отец был трезвым, я полностью пробудился, но вспомнить так и не смог.

Я никогда особо не брался анализировать жизнь своего отца и то, как это сказалось на мне. Он мне часто снился, и даже во сне я с ним только ругался, но, в отличие от него, за свои поступки я хотел отвечать сам. Все кругом только и делали, что рассказывали о жестокости своих отцов и о том, как они их простили. Я рассказывать ничего не хотел, но простить, наверно, стоило. У нас на роду было написано: «гореть от водки», и только единицы аккуратно тлели на ветках семейного древа. Я не пил даже пиво уже целую вечность. Не то чтобы я боялся сорваться, уйти в запой и повторить судьбу предков, мне просто не нравилось состояние организма на следующий день, по-моему, я даже никогда не пил два дня подряд. Мне больше нравилось ощущать себя полным энергии и полностью здоровым, быть всегда готовым к бою, хоть я и обычно просто валялся на диване после рабочего дня. Поэтому я терпеть не мог выходные и праздники. Безделье и лень вступали в химическую реакцию с моей гиперактивностью, и, если я не нашел чем себя занять в такой день, то к вечеру ненависть к самому себе прожигала в моем мозгу воронку диаметром с грейпфрут. Но ни воронка, ни полное изнеможение ещё не гарантировали мне глубокий и здоровый сон. С облегчением вспомнив, что сегодня понедельник, я поднял ноги к потолку и стряхнул с себя одеяло.

У подъезда меня ждала машина. Нижняя часть этого старенького седана была покрыта двухсантиметровым слоем грязи, всё остальное было покрыто слоем грязи поменьше. Какого цвета была машина, сложно сказать, я и в марке-то не до конца был уверен. Кажется, на руле я видел надпись «Nissan», но не удивился бы, что ни надпись не имеет никакого отношения к происхождению автомобиля, ни руль. По ощущениям, это был наш бензиновый соотечественник. Внутри меня ждал полудремавший коллега, который лениво открыл глаза в такт моему хлопку дверью.

– Привет, – на выдохе выронил я и приковал себя ремнем безопасности к пассажирскому сидению.

– Ага, – зевком ответил мой сосед и повернул ключ зажигания.

Виктор Александрович – в день знакомства он обязал меня обращаться к нему «Витя», но в первое время я всё-таки использовал более официальное обращение. Дело было даже не в неловкости самого общения с человеком, который старше тебя на два десятка лет, а в уважении к человеку. Возможно, Виктор Александрович за свою жизнь и не сделал ничего такого, за что им можно было бы восхищаться, но повода его не уважать я не видел. Меня слегка настораживала та лёгкость, с которой он принимал незнакомого человека. В повседневной жизни панибратскому общению я предпочитал торгово-материальные отношения, где вместо одолжений и обещаний присутствуют точные сроки и справедливая оплата труда. Может, поэтому у меня практически не было друзей. Но когда на моё очередное обращение на «Вы» Виктор Александрович послал в мой адрес пару лестных слов, которые в свою очередь слали меня куда подальше, то я сдался и даже привык называть своего коллегу так, как он и просил.

– Что-нибудь надо в магазине? – останавливаясь у какого-то жилого дома, спросил Витя.

– Нет, вроде ничего, – ответил я и снова провалился в свои мысли.

Минут через пять коллега вернулся, плюхнулся в водительское кресло и открыл только что купленную пачку сигарет. Какое-то время он так и сидел с незажжённой сигаретой во рту и смотрел куда-то вдаль. После поднес зажигалку к сигарете, втянул в себя серое облако и, выпуская его в окно, спросил:

– Ты ведь тоже занимался?

– Чем? – слегка недоуменно спросил я.

– Да вон, футболом.

Он кивнул в сторону детской площадки, где в тёплых куртках бегали четверо детей и пинали мяч. Я даже удивился, что в такое время года детям есть дело до спорта.

– Да, было дело, но особо ничего там не добился.

– А хотел?

– Не уверен. А чего вдруг заинтересовался?

– Да сын мне тут на днях заявил, что хочет, чтобы я его отдал на хоккей.

В нашем городе это была распространённая практика, хоть я сам ни разу и не был на хоккейном матче, из разговоров коллег и знакомых я знал больше необходимого о данной сфере.

– Не самый дешёвый вид спорта, насколько я знаю, но у нас он хорошо развит. Если и выбирать между футболом и хоккеем, то перспективнее точно будет пустить пацана на лёд.

– Дело не в выборе. Дело в том, что мне бы не хотелось отдавать его в командный вид спорта. Это, конечно, хорошо – физические нагрузки, развитие, но боюсь я этой категоричности: «своя команда», «чужая команда». Сам понимаешь, время не простое, хочется, чтоб думал он своей башкой, – Виктор затянулся в последний раз, после чего выкинул тлеющий окурок в приоткрытое окошко.

– Наверное, это проблема всего соревновательного спорта, там всегда будет кто-то чужой, так что, может, и лучше будет, если он узнает, кто тут свой? И разве спортивная злость может пойти во вред?

– Спортивная или не спортивная – она всё равно злость. А у нас в стране очень много людей, кто может разжечь её в человеке и использовать это пламя в своих целях. Я сам не заметил, как опустились мои забрала, когда мне дали автомат в руки и показали пальцем, сказав «чужие». Это я только потом понял, что нет никаких чужих, но руки-то уже были по локоть в крови и обратного пути не было.

На минуту повисла тишина. Я смотрел на тех пацанят, которые бегали за мячом, толкались и смеялись. Они выглядели жизнерадостными и счастливыми. Я попытался себе представить, чего может стоить детская улыбка, но побоялся отвечать «всего». Всё-таки есть в мире вещи, ужас которых я просто не в силах себе представить. Наверное, мой коллега был в чем-то прав, но было лень разбираться. Очень хотелось спать.

Петляя от одного объекта к другому, я не заметил, как закончился рабочий день. Минут по десять мы стояли у каждого КПП, я выходил со стопкой документов, направлялся в канцелярию и возвращался с ещё более внушительной стопкой отчётов. Пока я ходил по делам, Витя в привычной манере выходил из машины, стучал по колесам, потом ставал на корточки и пытался что-то рассмотреть под брюхом автомобиля. Когда все отчёты были доставлены в головной офис, Витя спросил, куда меня подбросить, и, сам того не понимая, я назвал адрес дома, в котором вчера потерял ту необычную девушку. Услышав незнакомый адрес, коллега поинтересовался, не к подружке ли я иду, но я постарался убедить его, что там живет мой друг, и в лучших традициях плохого вруна я покраснел и пару раз споткнулся в и так коротком предложении. Витя не поверил. Это было очевидно. Высадив меня возле первого подъезда необходимого мне дома, мой водитель заговорчески улыбнулся, нажал на педаль и оставил меня одного в облаке выхлопных газов.

Еще какое-то время, стоя у подъезда, я прокручивал в голове провальную историю о вымышленном друге, довел её до идеала и закончил её тем, что я идиот, слишком сосредоточенный на чужом мнении и деталях. В сосредоточенности на деталях, правда, я тут же усомнился, ибо, оглядываясь по сторонам, не узнавал двор, который видел только вчера. Я решил, что Витя ошибся адресом и привез меня в другой микрорайон, но, дойдя до угла дома и взглянув на табличку с номером, отбросил эту мысль. Адрес был верный. Ещё вчера облагороженный район сегодня выглядел полуразрушенным, хотя, осмотревшись по внимательнее и заметив стройматериалы, я пришел к противоположному выводу – он был еще не достроен. Где-то не хватало бордюра, до конца не был установлен заборчик, и детская площадка была пока только засыпана снегом. Пытаясь вспомнить всё целиком, я понял, что чёткой картины у меня нет. Я словно смотрел во вчерашний день через облако выхлопных газов только что сорвавшегося с места автомобиля Виктора. К своему ужасу я понял, что и образ девушки стал таким же расплывчатым и воздушным. Мысленно я докоснулся до её плеча, она шевельнулась, попыталась было обернуться, но тут же рассыпалась на тысячу цветных осколков. Её лицо было так близко. Мне стало больно от мысли, что у меня почти не осталось шанса снова её увидеть, я мог хоть весь день прождать её у подъезда, но вряд ли бы смог её узнать. Что, если всё то, за что она мне так понравилась вчера, сегодня я уже не замечу. Я стал вглядываться в лица прохожих, в их походку и одежду, но всё было слишком родным и близким. Ещё какое-то время я бродил по окрестностям, выискивая что-то чужеродное, и напоследок заглянул в полыхающие светом окна. Некоторые из них презрительно моргнули, провожая меня домой. Очень хотелось спать.

III

Будильник вырвал меня из очередного безумного трипа. Привычка заводить старый механический аппарат у меня появилась, когда привычка терять мобильный телефон достигла своего апогея, а денег покупать каждый раз новый (уже думаю, что к счастью) не хватало. Когда-то я себе купил самый простой кнопочный телефон и в целом не особо переживал за его судьбу, хотя последнее время я стал находить в карманах какой-нибудь свой старый мобильник, который по обыкновению своему пропадал на следующий день со всеми контактами. Важные номера я помнил наизусть, а мой номер вряд ли кому-то был нужен. Вообще, такая проблема у меня была не только с телефонами, порой я просыпался не в той одежде, в которой уснул, пропадали продукты, которые я покупал на днях, или наоборот я находил в холодильнике что-то новое, казалось, что кроме меня тут жил кто-то еще, но это меня не особо заботило. Жаль только, что за коммуналку я платил один. Поэтому войдя на кухню, я схватил яблоко, которое не покупал, и в отместку за свое гостеприимство откусил большой кусок, едва поместившийся у меня во рту.

За окном раздались два коротких сигнала, я приподнял штору и увидел автомобиль Виктора. Пришлось торопливо закончить утренний туалет, собраться и выскочить на мороз. В этот раз мой водитель не дремал, теперь заговорчески улыбались его заспанные глаза. И как только он поймал мой взгляд, тут же спросил:

– Ну-у?

– Что ну?

– Как провёл вечер?

– А, ты об этом… Я тебе неправильный адрес назвал, судя по всему, так что, как только ты уехал, я практически сразу пошёл домой. Короче, мало интересного, – врать я, конечно, не любил, но тут мне это показалось уместным.

– Мог набрать меня, я бы вернулся за тобой, – произнес Виктор, глядя в боковое зеркало и сдавая назад. Кажется, он ждал более пикантного и долгого рассказа.

– Я потерял свой телефон, – произнёс я. Частично это было правдой. В действительности я просто никогда его не искал.

– Ясно. Сегодня после обеда перекантуешься на объекте, мне надо будет босса повозить по делам.

Я утвердительно кивнул, Витя выкрутил радио, и автомобиль слегка завибрировал, набирая скорость.

На объекте Виктор загнал своего грязного коня на стоянку, оттуда уже выехал на чёрной матовой иномарке и припарковался у центрального входа. Мне он сказал его не ждать. Стоя на крыльце, я смотрел, как он ёрзает по кожаному сидению, выбирая себе позу пораскрепощённей, но как только начальник прыгнул на заднее сидение, Виктор тут же выпрямился и плавно нажал на педаль газа. Я ещё какое-то время думал, чем себя занять. Ходить по цехам мне не хотелось, там бы точно кто-нибудь из старых знакомых решил со мной заговорить. У слесарей очень странная привычка не выключать при этом станок.

– Привет! – кричал один из них.

– Привет! – отвечал я.

– Что? – тут же спрашивал поздоровавшийся слесарь, как будто я мог ответить что-то кроме «привет».

– Привет, говорю!

– А-а!

И всё это время жужжит станок. Этого сейчас мне хотелось меньше всего. Я зашел в столовую, там было пусто. Повара сидели на кухне и о чём-то лениво разговаривали. Я сел за столик у окна и решил тут провести остаток рабочего дня.

– Ты чего тут?

Я обернулся. Передо мной стоял молодой парень, на нём была белая рубашка без воротника, не знаю, как правильно это называется, но что-то похожее я видел у китайских монахов в фильмах, только всё это было стилизовано под европейскую моду. Выглядел он достаточно прилично и, судя по внешнему виду, из цеха перебрался в офис.

– Артём, привет, да я так, погостить на денёк.

– Надеюсь, не с проверкой? – слегка насторожено произнёс он.

– Нет, в планах пока не было.

– Отлично! Я сейчас.

Артём окликнул одного из поваров, стоя у витрины показал пальцем на последний шоколадный маффин, налил кипяток в стакан и схватил пакетик зеленого чая. Сев напротив, он кивком головы предложил мне уже надкусанный маффин, на что я вежливо отнекался.

– Извини, совсем не было времени поесть. Сам понимаешь, конец квартала.

Он довольно быстро управился с выпечкой, салфеткой смел крошки на недавно вымытый пол и пристально посмотрел на меня.

– Сколько мы не виделись? Год? Два?

– Около того.

– Да-а, слушай, надо бы собраться как-то, пивка выпить, вспомнить лицей. Ты как?

– Как-нибудь можно.

– Не, к чёрту тебя с твоим «как-нибудь»! Дозвониться до тебя и так сложнее, чем до президента, так что в эту субботу у меня, лады?

Его взгляд вдавил меня в спинку стула, и у меня не было другого варианта, кроме как согласиться.

– Пообещай, – настойчиво произнёс Артём.

Услышав моё «обещаю», он довольный встал из-за стола, сказал, что ждёт меня ближе к вечеру, а после растворился в дверном проёме.

Настала суббота. Я вышел из дома заблаговременно, планировал немного прогуляться, перед тем как запереться в душной квартире с малознакомыми людьми. Я уже тысячу раз пожалел о своём обещании, но держать слово всё-таки надо. С Артёмом мы какое-то время довольно тесно общались, что по многим причинам казалось мне странным. В основном его круг общения состоял из околотюремных ребят. Они вели долгие разговоры о «понятиях», слушали шансон и одевались соответствующе. В личной беседе он всегда поправлял моё «спросил» на «поинтересовался», хоть этого я и не понимал, но всё же запомнил и даже стал использовать в повседневной жизни. Сам он, конечно, мало был похож на своих друзей, что, в общем-то, меня и удивляло, чувствовались в нём доброта и преданность. Казалось, что к нему можно обратиться за помощью в любое время дня и ночи и он не подведет, но обычно как раз таки обращался за этой самой помощью сам Артём. Встревал он в переделки двадцать четыре на семь. Было ощущение, что проблемы сами его находят, а он особо и не сопротивляется. В один из таких дней, когда мой товарищ привлек к себе достаточно лишнего внимания, директор лицея, обращаясь к Артёму сказал: «Ты точно не своей смертью умрёшь, Зубилов». Мы, конечно, все посмеялись, но в сущности такой фразой я его бы и описал.

Нажимая на звонок квартиры, я решил, что уйду при первой же возможности. Дверь отворилась, на пороге меня встретила худая невысокая девушка с острым маленьким носом и чёрными прямыми волосами, представилась она как «Алиса» и проводила меня на кухню.

– О, старик, ты вовремя, – Артём копошился с закусками, а если быть точнее, пересыпал чипсы и сухарики из упаковок в тарелки.

– Тебе помочь? – спросил я.

– Да, будь так добр, отнеси запивон в гостиную, – оборачиваясь ко мне, он указал на две упаковки сока, – а ты чё это с тортом?

Он звонко засмеялся и крикнул на всю квартиру:

– Детка, он пришёл с тортом!

На что в ответ услышал такое же громкое:

– Да, малыш, я видела.

Мне слегка стало не по себе, и я стал было оправдываться, мол, что я не пью, а с пустыми руками приходить не вежливо, но в чём-то он был прав – я мог принести бутылку вина. Почему я взял торт?

– Ладно, мужик, тащи его тоже в гостиную, устроим чаепитие, – так же задорно хохоча, он вернулся к подготовке своего фуршета из чипсов и сухарей.

В гостиной, уставившись в телефон, сидела Алиса. На столе уже стояла кое-какая закуска, бутылка недорого виски и две пустых бутылки пива. Телевизор транслировал популярные клипы, среди которых за всё время я не увидел ни одного знакомого. Квартирка была небольшой, виден был качественный ремонт и чувствовался уют из-за приглушенного света ламп. Спустя пару минут одну за одной Артём стал вносить тарелки, судя по их количеству, приглашен был далеко не я один.

И правда, примерно через полчаса в квартире уже было не протолкнуться. Я был рад двум вещам: я уже успел сесть в кресло в углу (движение вокруг меня было сведено к минимуму), и я мог очень скоро уйти так, что Артём бы этого не заметил. Курили почти все, а на балконе могло поместиться от силы человека три-четыре, так что большинство выходили на лестничную площадку. Оставалось отсидеть лимит вежливости, дождаться, когда хозяин квартиры выйдет на балкон, и свалить. Среди гостей я никого не знал. Практически у всех парней были одинаковые причёски, тату на предплечье, футболки с вызывающими надписями и джинсы с дырками на коленях. Под боком у каждого была девушка с каре и с татушкой на шее. Все через одного потягивали виски из стакана и пялились в телефон, и также через одного кричали: «Сейчас моя», после чего включали песню, неотличимую от предыдущей. Конечно, все они не были копирками, наверное, каждый был уникален в своём протесте по отношению к этому миру, но мне было лень разбираться в уникальности каждого. В своё время я эту борьбу проиграл, и, как остальные лузеры, стал называть это гармонией. Накатила волна ностальгии по временам, когда я пил пиво в подъезде, пока мой школьный товарищ через жестяную банку вдыхал тлеющую щепотку спайса вперемешку с табаком. Мало в этом было приятного и благоразумного, если посмотреть объективно, но ещё до товарища с жестяной банкой были товарищи с целлофановыми пакетиками и клеем. Удивительно только, как я дожил до своих лет без какой-либо зависимости или без судимости, но в тех компаниях мне было спокойнее и уютнее, чем в квартире с этими людьми. Одна из девушек, подойдя к книжной полке, подвинула стоящего там Будду, так что теперь он понимающе смотрел на меня, и из-за его спины вытащила роман Буковски «Женщины», быстро листая его, она дважды презрительно поморщилась и один раз улыбнулась. Я подумал про себя, что, если бы она поморщилась один раз и два раза улыбнулась, то я бы, может, задержался тут, подошел и заговорил бы с ней, но теперь в этом не было никакого смысла, это была последняя капля.