скачать книгу бесплатно
– Замолчи, – Галина Николаевна сжала виски ладонями. – Сейчас же замолчи! Не то моя голова лопнет от крика… – она распахнула окно, вдохнула еще не нагревшийся воздух и покачала головой. – Вот и сон в руку. Бред снился, глупость льется.
– Глупость? – Веру колотило так, что зубы стучали. – Глупость, значит? А это что? – Она выхватила из сумки документ и швырнула Галине в лицо. – Тоже бред?
Женщина, тяжело вздохнув, достала очки и медленно раскрыла сложенный пополам листок… Свидетельство об усыновлении. Галина растерялась. Она ненавидела ложь, но в этом случае и правда не годилась. Соврать было нельзя, истина оказалась невозможной.
Галина Николаевна прикрыла глаза. Конечно, она помнила все до мелочей. Не забыла и слова Никиты Сергеевича, произнесенные в тот самый день: «Это наши дети. Только наши. Вычеркните все, что было до сих пор. Наша жизнь начинается только здесь. Сейчас. Вместе с ними. Навсегда».
Соне тогда исполнилось три года, а Вере – три месяца. Через неделю детей крестили: Соню – Агата, теперь живущая в Киеве, а Веру – Галина.
С тех пор прошло много лет. Растаяли в бесконечности десятки зим и весен. Утекло немало воды. Они повзрослели, потом постарели, стали мудрее, но слово, данное когда-то покойному профессору, всегда держали. Да что там держали – просто обо всем забыли, как он и просил, раз и навсегда.
– Вера, я не знаю, откуда у тебя эта бумажка, но…
– Бумажка? – взорвалась Вера, позабыв о приличии. – Это не просто бумажка! Это документ! Посмотри, мам Галь, почитай!
Галина Николаевна изо всех сил пыталась держать себя в руках.
– Верочка, остынь. Не делай глупости. Где ты это взяла, детка? – Крестная ласково тронула ее за руку. – Понимаешь, милая, жизнь – сложная штука. Непредсказуемая. Порой непонятная, необъяснимая. Детка, ты просто попытайся, не нервничая, осознать, что есть на свете вещи, которые не надо трогать. Просто не нужно, и все. Забудь. Отпусти и забудь, будто и не было вовсе ничего. Ни этой бумажки, ни того, что в ней написано, ни твоих мыслей отчаянных…
Крестница вскочила, схватила сумку, вырвала из рук Галины документ.
– Как ты можешь? Я же тебе, мам Галь, верила, надеялась, что только ты сумеешь мне все объяснить, что не соврешь никогда, а ты… Как же так, мам Галь?
Девушка кинулась к выходу, цепляясь ногами за стулья и углы, а Галина, оцепенев, сидела на кухне, чувствуя, как отчаянно колотится сердце и дрожат похолодевшие руки.
Глава 6
Софья, закончив прием в поликлинике, облегченно выдохнула и кивнула медсестре, сидящей напротив.
– Ой, Зоя Васильевна, что-то сегодня так много народу. Зима давно закончилась, да и весна уже на исходе, а народ все болеет и болеет.
Пожилая медсестра Зоя Васильевна поправила волосы под беленьким колпачком на голове и устало усмехнулась.
– Не зима – это точно. Да ведь люди болеют не по заказу и не в соответствии со временем года, а когда придется.
– Да уж, – кивнула Соня. – Но ведь есть же сезонные обострения, да? А тут в конце мая очередь без конца и края. – Она встала, выпрямила спину. – Ну, что ж… Хоть прием и закончен, но работа моя продолжается. Как сказал классик, «и вечный бой, покой нам только снится…»
– А вы, Софья Никитична, дежурите сегодня?
– Угу, – развела руками Софья. – У меня сегодня полный список: и ночное дежурство, и любимый участок. Пойду сейчас по вызовам, а район мой, сами знаете, немаленький.
Соня, оставшаяся без мужа и отца, давно считала себя главой семьи и понимала, что только от ее заработка зависит их с Катюшкой благосостояние. Поэтому, взвесив все «за» и «против», кроме ставки в поликлинике, где она значилась участковым терапевтом, давно подрабатывала в ночную смену в терапевтическом отделении городской больницы.
Попрощавшись с медсестрой, Софья вышла в коридор, достала телефон и набрала Катин номер.
– Катюш, ты где? Что там с музыкой, когда экзамен?
– Мамуль, привет, – затараторила дочка. – Все хорошо, я в музыкалке. Концерт в субботу, скажи бабушке, что я ее жду, она обещала.
– Так позвони ей сама, напомни, бабушке будет приятно.
– Ладно, ладно, – дочь заспешила, – все, пока. Некогда мне, девчонки ждут.
– Скажите, пожалуйста, некогда ей, – Соня усмехнулась. – Ничего себе…
Коллеги-мужчины ценили Софью Никитичну за профессионализм, дотошность и неравнодушие к больным, но не пытались ухаживать в силу разных причин, а ее это вполне устраивало. Стройная, светловолосая, улыбчивая и доброжелательная, Соня нравилась и пациентам. Они шли к ней на прием без страха, прислушивались к советам и старались добросовестно выполнять назначения.
На этом участке Софья работала уже несколько лет, поэтому прекрасно знала и помнила многих жителей. Чего она только не повидала здесь: и тяжелых больных, и капризных пациентов, и своенравных стариков, и агрессивных молодых парней, и привередливых бабуль…
Всякое случалось в ее врачебной практике, но Софья Никитична старалась с каждым найти общий язык: умела уговорить, настоять на своем, убедить, заставить, внушить, урезонить.
Сегодня, слава богу, тяжелых случаев не оказалось. Софья, за три часа обошедшая всех пациентов, успела еще забежать домой перед ночным дежурством. Разогревая обед, она возвращалась мысленно во вчерашний вечер и сегодняшнее утро. От находки Верочки в душе отчаянно щемило, слезы наворачивались без видимой причины, а в голове так и вовсе творилось невесть что – просто каша из странных и тяжелых мыслей.
Соня сердилась на младшую сестренку – и чего она забыла в этом столе! Вот теперь обрекла их двоих на душевные страдания, тягостные размышления и будоражащие душу предположения.
Суп закипел и вылился на плиту. Запахло гарью, от подгорающего на плите бульона тянулась тоненькая струйка бледного дыма. Соня, спохватившись, заметалась по кухне: распахнула окно, замахала полотенцем, сдвинула в сторону кастрюлю с супом.
– Фу, мама, – в распахнутую дверь заглянула недовольная дочь. – Что тут убежало?
– Ничего страшного. Суп закипел, а я задумалась, вот и пропустила.
– Интересно, о чем это ты размечталась?
– Ни о чем таком, что могло бы тебя заинтересовать.
– Мам, у тебя ничего не случилось? Ты какая-то странная сегодня.
– Странная? – усмехнулась Софья. – И в чем же моя странность выражается?
– Ну, не знаю, – дочь пожала плечами. – Бледная, задумчивая, рассеянная…
– Ах, ты моя дорогая, – Софья обняла дочь. – Не волнуйся. Все у нас с тобой хорошо.
– Точно?
– Точно, точно, – мать достала тарелки и указала на стол. – Садись, будем обедать. А то у меня сегодня дежурство, а ты ночуешь у бабушки.
– Помню, – Катя радостно улыбнулась. – Я даже соскучилась по бабуле, хотя всего три дня ее не видела. Она у нас классная, правда, мам?
– Угу, – рассеянно согласилась Софья, – очень классная.
Софья поспешно выбежала из подъезда, глянула на часы и поморщилась. Она не любила опаздывать, но сегодня день неудачно складывался: то суп «убежал», то вдруг телефон перестал работать, то Катя долго собиралась. Женщина нервничала, переживая за всех подряд: и за себя, и за Веру, и за весь мир.
Машину решила не брать, бегом, спотыкаясь, добежала до трамвая. В трамвае, запыхавшись, упала на свободное кресло. В который раз подумала: «И зачем Верочка нашла эти страшные документы, зачем разрушила нашу семейную идиллию?..»
Терапевтическое отделение, где работала Софья, считалось одним из лучших в городской больнице. Еще бы… Ведь им заведовала Зинаида Ивановна, прекрасный врач и высокий профессионал, та самая Зиночка, лучшая Сонина подруга со школьных времен. Зина стала крестной матерью Катюши и отдавала девочке всю свою нерастраченную любовь.
Сегодня Зинаида Ивановна ждала приезда подруги с особым нетерпением. Она ничего не смогла понять из того, что Софья протараторила ей по телефону утром. Поэтому хотела высказать ей все, что думает по этому невероятному поводу.
Не успела Софья переодеться в ординаторской, как на пороге показалась заведующая отделением.
– Добрый вечер, подруга.
– Привет, Зиночка!
Зинаида внимательно осмотрела Софью, заметила бледность и синяки под глазами.
– Ты не заболела случайно?
– Нет, – Софья невесело улыбнулась. – Просто много сразу навалилось.
– Понятно. – Зинаида Ивановна кивнула на дверь. – Пойдем ко мне в кабинет. Поговорить надо.
– Ну, что ж, – Соня чуть помедлила, – пойдем, поговорим.
Они присели на диван в уютном небольшом кабинете. Зинаида собиралась с мыслями, а Соня безразлично смотрела в сторону, ожидая вопросов. Наконец, вздохнув, Зинаида Ивановна провел рукой по волосам, уложенным в гладкий тугой узел на затылке, и повернулась к подруге.
– Сонь, я даже не знаю, что сказать и как начать этот дурацкий разговор. Но все-таки я должна знать все, что тебя касается. Что у вас дома произошло?
– У нас? – Соня удивленно нахмурилась, а потом, опомнившись, утомленно отмахнулась. – У нас сплошной кошмар. У нас, Зиночка, все рушится со скоростью света.
– Ну-ну, не нужно сгущать краски. Чего нос повесила? Расскажи подробно.
Соня откинула свои роскошные пшеничные волосы с высокого лба.
– Ой, Зинуля, голова кругом идет. Честное слово, дурдом! Вера как с ума сошла: то плачет, то ругается. Грозится весь мир перевернуть, но дойти до самой сути…
– До сути? – усмехнулась Зинаида. – Прямо по Пастернаку живете. И правда весело у вас. – А в чем суть-то? Чего ищет, чего хочет?
– Как чего? – Софья распрямилась, как пружина, и раздраженно взмахнула ресницами. – Это ж и так понятно!
– Да подожди ты, не торопись, – Зина покрутила головой, пытаясь сосредоточиться. – Тебе, может, и понятно, а мне так совсем ничего не ясно. Что она там нашла? Свидетельство о рождении?
– Зина, ты что? – Софья сердито прищурилась. – Я ж тебе все объяснила по телефону. Не свидетельство о рождении, а свидетельство об усыновлении. Это, как ты понимаешь, вещи разные.
– Да уж… – Зинаида изумленно покачала головой, – история. Прямо как в кино. Поверить не могу, что вы с Веруней – приемные дети. Вас же так любили, так баловали, все позволяли, подарками заваливали… – Она обняла Софью за плечи. – Ну, ты держись. Слышишь? Если что, зови на помощь.
– Ладно, – Соня устало улыбнулась и взглянула на часы. – А ты чего домой не идешь? Давно пора.
– Да пойду сейчас, пойду. Просто хотела тебя дождаться, а то в голову дурные мысли лезут.
Софья встала, пошла к дверям, у выхода обернулась.
– Иди, Зинуля, отдыхай. Я после дежурства тебе позвоню.
– Звони. И приезжайте с Катюшкой вечерком в воскресенье. Посидим, поедим чего-нибудь, чайку попьем, а?
– Обязательно, – кивнула Соня и отправилась в ординаторскую.
День медленно догорал. Уходил в небытие. А где-то там, за горизонтом, рождался новый день. Вечное движение. Круговорот. Повторение, возрождение и возобновление… Жизнь.
Зинаида на свою жизнь не жаловалась. Она вообще никогда ни на что не жаловалась – считала это делом бесполезным и совершенно не нужным. Хотя поводов для недовольства, наверное, накопилось немало.
Она родилась, когда родители уже расстались. Так уж случилось, что мама с папой, прожившие в законном браке только шесть месяцев, внезапно решили разъехаться, несмотря на то, что вот-вот должна была появиться на свет их дочь. Ничто не смогло остановить молодых людей, вдруг ощутивших, что проживать на одной территории они дальше не смогут.
Так и росла Зина в женском царстве: ее растили мама, бабушка и тетя. Зиночку, названную в честь бабушки, тоже, кстати, Зинаиды Ивановны, баловали как могли. Бабуля на нее надышаться не могла, вязала крючком ночи напролет, одевая свою дорогую внучку в кружевные кофточки, юбочки, шапочки и носочки. Тетя, музыкант, учила музыке, купила девочке скрипку, и сама же привела ее, чуть подросшую, в музыкальную школу.
Смешливая, любознательная и добрая Зиночка с удовольствием отправилась в первый класс, где познакомилась со светловолосой голубоглазой Соней, ставшей не только ее одноклассницей, но и верной подругой по жизни. Они сидели за одной партой, читали одни и те же книги, учили уроки то у Сони дома, то у Зины, ездили с родителями Сони на юг. Так сроднились, что стали считать друг друга чуть ли не сестрами. Их дружба прошла немало испытаний, проверок, искушений.
И вот теперь они, терапевты, работали вместе. Зинаида стала заведующей отделением, а Соня – участковым доктором. И как бы жизнь ни менялась, предлагая им разные испытания, одно оставалось неизменным – их давняя крепкая дружба.
Личная жизнь Зинаиды складывалась по-разному. Мужчины ее любили, а она любила только однажды, поэтому никто из них не стал ее судьбой. Как-то не сложилось, не склеилось, не образовалось. Только одна история, тянувшаяся уже почти пять лет, порой приводила Зину к мысли о семье, но она не торопилась, считая, что в тридцать три для нее еще все дороги открыты, ничто не потеряно и не утрачено. Да и горевать не в ее характере: она расставалась с мужчинами легко и без сожаления.
Пять лет назад ей встретился мужчина, показавшийся привередливой Зине тем долгожданным принцем, которого нельзя упустить. Но жизнь сама расставляет точки и ударения, сама учит и наказывает, сама дарит и отнимает…
Мужчина, поначалу так поразивший воображение Зинаиды, не вдруг оценил ее любовь, и она, чуть поостыв, теперь довольствовалась редкими встречами. Он, правда, со временем, наоборот, так привязался к Зине, что чуть ли не каждый день звал замуж, но она, вкусив свободной жизни, не торопилась ответить согласием. Не отказываясь, обещала подумать.
Зина жила с мамой, которая часто болела и нуждалась в заботе и хорошем уходе. Поэтому в последний год Зиночка старалась не оставаться в отделении допоздна, опасалась за маму. Вот и сегодня, дождавшись Соню и поговорив с ней, она заторопилась домой, вспоминая по дороге самые быстрые рецепты приготовления ужина.
Глава 7
Отец Степан неспешно прошел по храму и, остановившись у иконы Спасителя, медленно перекрестился. Конец мая выдался чрезвычайно теплым, радостным и легким. Храм Успения Пресвятой Богородицы, наконец, обрел свою истинную первоначальную красоту: ремонт старых стен завершился, и даже привередливые реставраторы уже заканчивали работу над обновлением древних икон и восстановлением чудом сохранившихся фресок прошлых веков.
Отец Степан довольно улыбнулся. А ведь не верилось, что все пройдет так благополучно: и деньги на восстановление храма найдутся, и помощники сами приедут, и жители станут добровольно помогать. Он окинул взглядом восстановленный иконостас. Сердце радостно затрепетало: благодать Божия, витающая в храме, омывала душу умилением и тихим, почти детским, восторгом. Он подошел к алтарю, поднял голову к надвратной иконе, опустился на колени и замер.
Степан родился в семье московских художников тридцать девять лет назад. Мама служила в музыкальном театре художником-сценографом. Отец писал картины в своей мастерской, выставлял их на вернисажах и вел курс в Строгановке. Креативная и созидательная атмосфера в семье привлекала в их гостеприимный дом весь творческий бомонд столицы.
Мальчик, растущий в такой атмосфере, не мог остаться равнодушным к искусству. Но выбрал он, когда пришло время, философский факультет. Отец настаивал на обучении в Строгановке, но сын твердо отказался, ведь больше всего его тянуло к тайнам и загадкам философии. Вообще его влекло все, что касалось бытия, времени, сознания и мышления.
Все вроде бы складывалось замечательно: и поступил, и учился, и развивался. Но жизнь – коварная штука. Неуступчивая, непредсказуемая. У нее свои законы, планы и каноны. Она то и дело нас испытывает. Испытания эти не всегда приятны. Чаще наполнены слезами, болью, горечью и отчаянием.
Нас испытывают любовью, обманом, предательством, ложью. Все это усложняет наше существование, но иногда, как ни странно, позволяет выжить, выстоять, уцелеть, в итоге стать сильнее. Ведь испытания одних закаляют, других искушают, а третьих ломают. И это понятно: мы все разные, непохожие, и наши души, и наши сердца по-разному реагируют на боль, уныние, злобу и подлость.
Степану предстоял долгий путь к истине. И путь этот не был усыпан розами. На третьем курсе в случайной драке убили его лучшего друга. Дмитрия. Спокойного, тихого, очень доброго и одаренного юношу.
Ребята засиделись в библиотеке допоздна, и уже собирались уезжать, как Степе позвонила мама и попросила забрать ее из театра, потому что у нее машина не заводилась.
– Степка, не заморачивайся, – улыбнулся Дмитрий. – Поезжай за мамой, а я на метро до общаги доеду. Завтра увидимся. Пока. Созвонимся.
До общежития друг не доехал. В ста метрах от подъезда его остановили подростки, одурманенные алкоголем и наркотиками. Дмитрия били долго и жестоко, всего изрезали ножом и бросили прямо на дороге.
Степан, впервые столкнувшийся с подобной жестокостью, испытал такой шок, что недели три вообще не выходил из дома. Просто лежал на диване, отвернувшись лицом к стене. Ни с кем не разговаривал. Почти не ел. Рыдал. Скрипел зубами. Стонал от злобы, горечи и бессилия. Родители, перепуганные насмерть, не знали, как привести сына в чувство.
Мать сходила с ума от тревоги, советовалась с докторами, тихо плакала в ванной от страха за сына. Отец, устав переживать, стал ночевать в мастерской. Бабушка ходила неслышно, шептала молитвы, задумчиво глядела в окно, покачивая седой головой. А однажды присела рядом с внуком на краешек дивана, осторожно тронула его за плечо.
– Степушка, детка, ну что ж ты? Надо жить, внучок, дальше. Не хочется, а надо. Ты, Степушка, не кручинься. Слезами горю не поможешь. Тоска, она, конечно, гложет сердце, но ты не поддавайся.
Степан поднял голову от подушки.
