Соломенные люди

Когда я открыл глаза, уже светало, а Бобби стоял надо мной, качая головой.

Я сел, широко раскрыв глаза, и увидел, что моя пачка сигарет лежит не у меня на коленях, но в шестидюймовом слое ила на дне бассейна. Я посмотрел на Бобби, и он подмигнул.

– Похоже, ты дергался во сне, – сказал он.

* * *

К полудню все подтвердилось. Ни один Уорд Хопкинс, и вообще какой-либо Хопкинс, в Хантерс-Роке никогда не рождался. Я поговорил с симпатичной девушкой за стойкой, которая сказала, что посмотрит, не удастся ли найти какие-нибудь другие сведения. Я не знал, что еще могло бы оказаться полезным, и вскоре стало ясно, что она этого тоже не знает, но пытается помочь отчасти из сочувствия, отчасти от скуки. Я оставил ей свой номер и ушел.

Бобби стоял на тротуаре, разговаривая по телефону. Я тупо смотрел по сторонам, пока он не закончил. Хотя я знал, что именно так и случится, я почувствовал себя так, словно лишился прошлого. Как будто меня усадили на стул и рассказали, что я вовсе не появился из маминого живота, но был оставлен под кустом аистом. В этой больнице мне удаляли миндалины, здесь мне дважды накладывали швы на мои мальчишеские колени. И каждый раз я верил, что вновь посещаю то самое место, где родился.

– Ну что ж, друг мой, – наконец сказал Бобби. – В полицейском управлении Дайерсбурга очень хотели бы знать, где ты сейчас. Могу тебя порадовать тем, что, похоже, это необходимо для твоего же блага. По крайней мере в данный момент.

– А дом?

– Серьезно пострадали гостиная и коридор, разрушена часть лестницы на первом этаже. Но дом не сгорел дотла.

– И что теперь?

– Покажи мне твой старый дом, – сказал он.

Я уставился на него.

– Зачем?

– Ну, дорогой, ты же рослый, светловолосый и вообще замечательный, так что я хочу знать о тебе все.

– Пошел ты к черту, – посоветовал я, устало отмахиваясь. – Глупая и бессмысленная идея.

– У тебя есть предложения получше? Этот город не из тех, что предлагают безграничные возможности для развлечений.

Я повел машину вдоль главной улицы, не в силах понять, что кажется мне более незнакомым – старое или новое. Наиболее заметно было то, что старый "Джейнс маркет" снесли, а на его месте построили небольшой "Холидей-Инн", с угловатой вывеской в современном стиле. Почему-то мне по-настоящему не хватает больших старых вывесок, и я не понимаю, отчего прямоугольники и линии считаются чем-то лучшим.

Когда мы оказались почти рядом, я поехал медленнее и наконец остановился на противоположной стороне. Прошло десять лет с тех пор, как я последний раз смотрел на этот дом, может быть, даже больше. Он выглядел почти так же, хотя за прошедшие годы его перекрасили и сменились окружавшие его деревья и кусты. На дорожке был припаркован автомобиль, а к стене были аккуратно прислонены три велосипеда.

Минуту спустя я заметил мелькнувшую за окном тень. Дом был всего лишь рядовой пригородной постройкой, но казался мне пряничным домиком из волшебной сказки. Я попытался вспомнить, когда последний раз был внутри. Казалось непостижимым, что мне ни разу не хотелось снова там побывать до того, как он перешел в чужие руки. Неужели я действительно не мог предположить, что однажды все может перемениться?

– Ты готов?

Я понял, что у меня слегка дрожат руки.

– Готов к чему?

– К тому, чтобы войти в дом.

– Я туда не пойду.

– Нет, пойдешь, – терпеливо проговорил он.

– Бобби, ты с ума сошел? Там сейчас живут совсем другие люди. И войти в этот дом я никак не могу.

– Послушай меня. Несколько лет назад умер мой отец. Меня это особо не расстроило – мы всю жизнь терпеть друг друга не могли. Но мне позвонила мать и попросила приехать на похороны. Я был занят и не приехал. Полгода спустя я понял, что веду себя несколько странно. Ничего такого, просто мне казалось, будто на меня постоянно что-то давит. Я испытывал беспокойство, когда для этого не было никаких причин. Что-то вроде приступов паники, так сказать. Как будто передо мной то и дело открывалась бездна.

Я не знал, что сказать. Он не смотрел в мою сторону, уставившись прямо в ветровое стекло.

– В конце концов я оказался по работе недалеко от дома и заехал навестить мать в Рошфоре. Наши с ней отношения тоже были не из лучших, но то, что я с ней увиделся, оказалось для меня хорошо. Может быть, "хорошо" не то слово. Полезно. Она изменилась, стала как будто меньше ростом. А по дороге из города я остановился у кладбища и немного постоял у могилы отца. Был солнечный день, и ни души вокруг. И прямо передо мной из земли появился его призрак и сказал: "Знаешь, Бобби, тут холодно".

Я вытаращился на него. Он негромко рассмеялся.

– Да нет, конечно, я не ощутил его присутствия, даже нисколько не примирился с тем, каким он был при жизни. Но с тех пор я больше не испытываю подобного беспокойства. Иногда я думаю о смерти, я более осторожен в своих поступках, и мне все чаще приходит в голову мысль в ближайшие годы уйти на покой. Но странности прошли, я снова ощутил твердую почву под ногами. – Он посмотрел на меня. – Смерть на самом деле – всего лишь мелочь жизни. Ты думаешь, что пытаешься защититься, – но на самом деле твоя жизнь дает небольшую трещину. И если их станет слишком много, все рассыплется в пыль, а ты станешь чувствовать себя словно голодный пес, бродящий по ночным улицам. А у тебя, друг мой, в последнее время таких трещин образовалось немало.

Я открыл дверцу и вышел из машины.

– Если мне разрешат.

– Разрешат, – ответил он. – Я подожду здесь.

Я остановился – видимо, подумав, что он пойдет со мной.

– Это твой дом, – сказал Бобби. – А если мы постучим в дверь вместе, тот, кто ее откроет, наверняка подумает, что ему предстоит стать главным героем в похоронном финале одного из эпизодов "Судебных детективов".

Я прошел по дорожке и постучал в дверь. Крыльцо было чистым и хорошо подметенным.

Передо мной появилась улыбающаяся женщина.

– Мистер Хопкинс? – сказала она.

После первого потрясения я все понял, и одновременно обругал и поблагодарил Бобби. Он заранее позвонил, притворившись мной, и подготовил необходимую почву. Интересно, подумал я, что бы он стал делать, если бы я отказался?

– Да, это я, – как ни в чем не бывало ответил я. – Вы уверены, что я вам не помешаю?

– Нет, что вы. – Она отошла в сторону, пропуская меня в дом. – Вам еще повезло, что вы меня застали. Боюсь, мне скоро снова придется уйти.

– Конечно, – сказал я. – Мне вполне хватит нескольких минут.

Женщина – среднего возраста и достаточно привлекательная для того, чтобы играть роль чьей-то матери в телепередаче, – спросила, не хочу ли я кофе. Я сперва отказался, но кофе был уже готов, и в конце концов проще было согласиться. Пока она наливала, я стоял в коридоре, оглядываясь по сторонам. Здесь все изменилось. Женщина, имени которой я не знал (а спросить не мог, поскольку в теории уже разговаривал с ней до этого), явно была знакома с искусством рисования по трафарету, и обои, разрисованные под керамику, выглядели, пожалуй, лучше, чем когда мы здесь жили.

Потом мы пошли осматривать дом. Женщине незачем было объяснять, почему она меня сопровождает, – мне и без того казалось достаточно необычным, что она впустила постороннего в дом лишь на основании телефонного звонка. Желание проследить за сохранностью собственного имущества выглядело вполне естественным. Вскоре я уже делился с ней воспоминаниями о том, как все здесь выглядело до ее приезда, так что от ее осторожности не осталось и следа и она начала заниматься своими делами. Я прошелся по каждой из комнат, затем поднялся наверх. Там я заглянул в бывшую комнату родителей и в комнату для гостей – обе теперь казались мне чужой территорией. Затем, собравшись с духом, я направился к последней точке выбранного маршрута.

Открыв дверь в свою бывшую комнату, я невольно сглотнул, сделал несколько шагов и остановился. Зеленые стены, коричневый ковер. Несколько коробок, старые стулья, сломанный вентилятор и полуразобранный детский велосипед.

Я обнаружил, что женщина стоит у меня за спиной.

– Здесь ничего не изменилось, – кивнула она. – Из другой комнаты вид лучше, так что моя дочь спит там, хотя та и чуть меньше. Мы просто сложили здесь кое-какие вещи. Увидимся внизу.

С этими словами она исчезла. Я несколько минут постоял в комнате, разглядывая ее под разными углами. Площадь детской составляла примерно двенадцать на двенадцать футов, и она одновременно казалась и очень маленькой, и больше, чем Африка. Место, где ты вырос, – не обычное место. Ты знаешь его во всех подробностях, тебе доводилось сидеть, стоять и лежать в каждом его закоулке. Именно здесь ты впервые задумался о многих вещах, и в итоге оно простирается перед тобой, словно время, оставшееся до Рождества, пока ты живешь здесь и ждешь, когда вырастешь. Оно, можно сказать, вмещает тебя.

– Это моя комната, – тихо сказал я, ни к кому не обращаясь. Мне странно было видеть ее на видеокассете, но здесь все было не так. То место, откуда я был родом, не изменилось. И не все в моей жизни оказалось стерто. Выходя, я тщательно закрыл за собой дверь, словно пытаясь сохранить что-то внутри.

Женщина ждала внизу, прислонившись к кухонному столу.

– Спасибо, – сказал я. – Вы были очень добры.

Она промолчала, и я быстро окинул взглядом кухню. Технику заменили на более современную, но шкафы были те же, из хорошего прочного дерева; видимо, новые хозяева не видели никаких причин, чтобы их менять. Дело рук моего отца продолжало жить.

Именно тогда я вспомнил тот давний вечер, когда мы вместе ели лазанью, – полотенце, висевшее на ручке духовки, игру в бильярд, которая не кончилась ничем хорошим. Я открыл было рот, но тут же снова его закрыл.

Самым странным было ощущение, которое я испытал, покидая дом, – как будто я возвращался в иной мир, где я теперь жил. Я едва не удивился, увидев большой белый автомобиль на другой стороне улицы, в котором продолжал сидеть Бобби, и впервые заметил, что многие автомобили в наше время выглядят словно гигантские жуки.

Попрощавшись с женщиной, я пошел по дорожке – не торопясь, обычным шагом. Когда я открыл дверцу машины, дом снова стоял позади меня, запертый на все засовы.

* * *

Бобби сидел и читал договор на прокат автомобиля.

– Господи, насколько же это все утомительно, – сказал он. – На самом деле. Им бы следовало нанять какого-нибудь писателя, чтобы хоть немного оживил текст.

– Нехороший ты человек, – сказал я. – Но все равно спасибо.

Он сунул пачку листов обратно в бардачок машины.

– Ну что ж, полагаю, в Хантерс-Роке мы дела закончили.

– Нет, я так не думаю.

– Что еще?

– Как насчет того, что они уже при нашем рождении знали, что поступят именно так, как поступили? Может быть... не знаю... может быть, они думали, что смогут прокормить только одного ребенка, или еще что-нибудь.

Бобби с сомнением посмотрел на меня.

– Да, – согласился я. – Но в любом случае, допустим, они предполагали, что избавятся от одного из нас. Но они также понимали, что однажды умрут и что я могу заняться тем, чем занимаюсь сейчас. Я мог вернуться домой, начать интересоваться их прошлым. И точно так же мог выяснить в больнице, что был одним из двоих.

– И поэтому они сделали так, что ты родился где-то в другом месте. В этом случае твои поиски привели бы тебя лишь к небольшой загадке: в какой именно больнице ты появился на свет? И ты так и не узнал бы, что у тебя был близнец, которого они бросили.

– Именно так мне и кажется.

– Но как получилось, что Контора не обнаружила никаких проблем в твоей биографии, когда ты поступал к ним на службу?

– В то время я был для них весьма полезен. Возможно, ради собственной выгоды они сэкономили на проверке, а потом, когда я уже был одним из их команды, – кого это волновало?

Бобби задумался.

– Допустим. Но все равно странно. Твои родители пошли на все, чтобы скрыть следы, но в таком случае зачем им было оставлять документальное свидетельство того, что они совершили?

– Может быть, недавно случилось нечто такое, что заставило их передумать и сделать так, чтобы я обо всем узнал.

Сообразив, что женщина может наблюдать за нами из окна, я завел двигатель и тронулся с места.

– Мне кажется, что, возможно, мы ищем не там, где нужно. Видеозапись состоит из трех фрагментов. В первом показано место, которое я сумел найти. Холлс. Последний рассказывает о событиях, о которых я не знал. Средний фрагмент состоит из двух сцен. Одна – в доме, который я только что посетил благодаря тебе и ничего особенного не нашел. Другая – в баре. Мне он не знаком и не похож ни на один из тех, где я когда-либо бывал.

– И что?

Мы остановились на перекрестке.

– Доверься мне, – сказал я, сворачивая налево.

Поворот должен был в конечном счете привести нас – если предполагать, что ничего не изменилось, – к бару, в котором мне приходилось бывать не один раз.

Глава 20

Это место было не из тех, куда приходят с определенной целью, если только по какой-то случайности его посещение не вошло в привычку. Я ожидал, что оно давно прекратило свое существование, либо превратившись в обычную кафешку с множеством бойких официанточек в красно-белой униформе, либо же его просто снесли, чтобы освободить место под дешевое жилище, слишком шумное после наступления темноты. На самом же деле прогресс, похоже, попросту проигнорировал «Ленивого Эда», в отличие от застоя, явно наложившего на него свой отпечаток.

Внутри было пусто и тихо. Дерево стойки и табуретов выглядело столь же потертым, как и всегда. Бильярдный стол стоял на том же месте, покрытый пылью, часть которой, возможно, относилась еще к моим временам. Кое-что, впрочем, изменилось, демонстрируя признаки прогресса. Неоновую рекламу "Миллера" сменила реклама "Будвайзера-лайт", а календарь на стене изображал девушек в несколько более естественном виде, чем в мои времена. Естественном – по крайней мере, если судить по степени их обнаженности, но не по состоянию их грудей. Где-то, наверняка очень хорошо спрятанная, должна была быть табличка, предупреждавшая беременных о вреде алкоголя. Хотя, если бы такая женщина здесь появилась, ее, скорее всего, сочли бы слепой или сумасшедшей. У девушек намного более высокие стандарты, и именно поэтому они оказывают цивилизующее влияние на молодых людей. Чтобы заставить их напиться, нужно найти по-настоящему симпатичное местечко.

Бобби прислонился к бильярдному столу, оглядываясь вокруг.

– Все так же, как и всегда?

– Словно я никогда отсюда и не уходил.

Я подошел к стойке, испытывая странное волнение. Обычно мне достаточно было позвать Эда по имени. С тех пор прошло двадцать лет, и подобный поступок был равносилен тому, как если бы я вернулся в школу, рассчитывая, что учителя меня узнают. Вряд ли кому-то хочется знать, что в великом круговороте событий он всегда был лишь "каким-то мальчишкой".

Из подсобки вышел незнакомый тип, вытирая руки тряпкой, от которой они могли стать лишь грязнее. Он слегка кивнул в знак приветствия, но без особого энтузиазма. Ему было примерно столько же лет, сколько мне, может быть, чуть больше, и он уже начинал лысеть. Мне нравится, когда я вижу своих ровесников, теряющих шевелюру. Это меня по-настоящему воодушевляет.

– Привет, – сказал я. – Я хотел бы видеть Эда.

– Это я, – ответил он.

– Тот, кого я имел в виду, должен быть лет на тридцать старше.

– Вы про Ленивого Эда? Его тут нет.

– Вы ведь не Эд-младший?

У Эда не было детей. Он даже не был женат.

– Нет, черт побери, – ответил бармен, словно его обеспокоила подобная мысль. – Просто совпадение. Я новый владелец бара, с тех пор как Эд ушел на пенсию.

Я попытался скрыть разочарование.

– Ушел на пенсию? – Мне не хотелось казаться чересчур назойливым.

– Пару лет назад. По крайней мере, мне не пришлось менять вывеску.

– Собственно, здесь все выглядит так же, как и когда-то, – рискнул я.

Бармен устало покачал головой.

– Мне ли не знать. Когда Ленивый Эд продал свое заведение, он поставил условие. Сказал, что продает свое дело, но не свой второй дом. И потребовал, чтобы все оставалось как есть, пока он не умрет.

– И вы на это пошли?

– Мне оно досталось очень дешево. А Ленивый Эд достаточно стар.

– Как он узнает, что вы придерживаетесь вашего уговора?

– Он до сих пор сюда заходит. Почти каждый день. Если подождете, возможно, увидите его.

Похоже, он заметил мою улыбку и добавил:

– Впрочем, он может оказаться не вполне таким, каким вы его помните.

Я заказал пиво и подошел к столику, за которым сидел Бобби. Мы выпили и немного поиграли в бильярд. Бобби выиграл.

* * *

Мы продолжали заказывать пиво, а после того, как мне надоело проигрывать партию за партией, Бобби в течение часа практиковался на бильярде в одиночку. Мой отец оценил бы его настойчивость. Бар в течение долгого времени находился в нашем полном распоряжении, а потом появились еще несколько посетителей. К вечеру мы с Бобби составляли примерно треть от всех клиентов бара. Я между делом спросил Эда, в какое время обычно появляется Ленивый, но, судя по всему, он был полностью непредсказуем. Я подумал было спросить его адрес, но что-то подсказало мне, что бармен его не сообщит и что сам вопрос вызовет у него подозрения. Публика постепенно начинала прибывать – одновременно появились целых четверо, но никто из них не был Эдом.

А потом, в семь, кое-что произошло.

К тому времени мы с Бобби снова играли в бильярд. На этот раз ему уже не столь легко было меня победить. Кто-то поставил на музыкальном автомате классическую запись Спрингстина, и у меня возникло странное чувство, будто я вернулся на двадцать лет назад, во времена геля для волос и широких рукавов. Я уже был достаточно пьян, чтобы испытывать ностальгию по восьмидесятым, что отнюдь не являлось хорошим знаком.

Краем глаза я заметил, что дверь в бар открылась. Все так же склонившись над столом, я бросил взгляд на вошедшего. Какой-то старик. Он посмотрел на меня, а потом вдруг резко развернулся и выбежал на улицу.

Я повернулся к Бобби и закричал, показывая на дверь, но он уже увидел то же, что и я. Метнувшись через зал, он выскочил наружу еще до того, как я успел бросить кий.

На улице было темно, и мы едва успели увидеть сорвавшуюся с места машину – потрепанный старый "форд", разбрасывавший во все стороны гравий. Бобби отчаянно ругался, и я быстро понял почему – какой-то придурок перегородил нам дорогу большим красным грузовиком. Бобби повернулся и увидел меня.

– Почему он сбежал?

– Понятия не имею. Ты видел, в какую сторону он поехал?

– Нет.

Он повернулся и пнул грузовик.

– Заводи машину.

Я снова вбежал в бар.

– Чей грузовик?

Какой-то парень в джинсовом костюме поднял руку.

– Убери его с дороги, черт бы тебя побрал, или мы выпихнем его со стоянки.

Несколько мгновений он таращился на меня, потом встал и вышел.

Я повернулся к Эду.

– Это ведь он, верно? Тот, который убежал?

– Похоже, ему не очень хотелось с вами общаться.

– Что ж, зря, – сказал я. – Поскольку это все равно случится независимо ни от чего. Мне нужно поговорить с ним о прошлом. Я испытываю по нему такую ностальгию, что прямо с ума схожу. Так где он живет?

– Этого я вам не скажу.

– Не раздражай меня, Эд.

Бармен потянулся под стойку. Я достал пистолет и направил на него.

– И этого тоже не надо. Оно того не стоит.

Молодой Эд снова положил руки на стойку. Я понимал, что на нас смотрят другие посетители бара, и надеялся, что никому из них не хочется неприятностей. Люди порой готовы грудью встать на защиту того, кто наливает им пиво.

– Вы из тех, кто готов застрелить другого?

Я посмотрел на него.

– С чего ты взял?

Последовала долгая пауза, затем Эд вздохнул.

– Мне следовало догадаться, что с вами хлопот не оберешься.

– Вовсе нет. Я просто хочу поговорить.

– Он живет на Лонг-Акре, – сказал Эд. – В старом трейлере у ручья по другую сторону небольшой рощицы.

Я бросил ему деньги за пиво и выбежал на улицу, едва не столкнувшись с возвращавшимся водителем грузовика.

Бобби уже был готов. Теперь, когда я знал, куда ехать, место казалось мне знакомым. Лонг-Акр – кажущаяся бесконечной дорога, которая огибает город со стороны холмов. Там не слишком много домов, а ручей, который упоминал бармен, находится значительно дальше, по другую сторону от густых древесных зарослей.

Дорога заняла у нас минут десять. Было очень темно, но Бобби не снижал скорости. Впереди не было видно никаких габаритных огней других машин.

– Возможно, он поехал не домой, – сказал Бобби.

– Рано или поздно он там окажется. Езжай помедленнее. Уже не так далеко осталось, к тому же ты меня пугаешь.

Вскоре мы увидели зеркальную поверхность ручья, казавшуюся серебристой под иссиня-черным небом. Бобби затормозил так, будто врезался в стену, и свернул на едва заметную дорожку. В конце ее виднелись очертания старого трейлера, стоявшего в полном одиночестве. Машины рядом не было.

– Черт, – сказал я. – Ладно. Встань так, чтобы нас не было видно с дороги.

Примерно через полчаса я начал терять терпение. Если Ленивый поехал куда-то в другую сторону, чтобы оторваться от преследователей, то он все равно должен был рано или поздно вернуться домой. Бобби с этим согласился, но по-другому интерпретировал мои слова.

– Нет, – сказал я. – Его я слишком давно знаю, и я не намерен обыскивать его дом.

– Я тебе этого и не предлагаю. Послушай, Уорд. Стоит этому типу тебя увидеть, как он тут же бросается бежать. Ты прав. Тот бар на видео должен был тебе о чем-то напомнить, а этот старик кое-что знает.

– Он мог спутать меня с кем-то другим.

– Возможно, ты слегка и потолстел с тех пор, но все-таки не прибавил сто фунтов и не сменил цвет кожи. Он понял, что это ты. И для старика он бегает довольно быстро.

Я поколебался, но в конце концов согласился. Я немало времени провел в обществе Ленивого Эда. Конечно, я был лишь одним из многих, и, несомненно, с тех пор в баре побывало несколько поколений несовершеннолетних любителей выпить. Но все же я надеялся на более дружественный прием.

Мы вместе вышли из машины и подошли к двери трейлера. Бобби отмычкой вскрыл замок и проскользнул внутрь, а мгновение спустя в окнах загорелся тусклый свет.

Присев на ступеньку, я продолжал наблюдать за происходящим, размышляя о том, подозревали ли мои родители, что однажды случится нечто подобное. Их сын, полупьяный, вломится в трейлер какого-то старика. Мне не нравилось то, каким я стал, но меня не слишком волновало и то, каким я был прежде. Я вовсе не был кем-то из ряда вон выходящим и прекрасно понимал, что именно воспоминания о том, как я играл в бильярд с отцом и как когда-то общался с Эдом, заставили меня пойти в этот бар. Но пока я смотрел на дорогу и прислушивался к возне Бобби внутри трейлера, мне показалось, будто снова слышу голос отца: "Интересно, кем ты стал?"

* * *

Десять минут спустя Бобби вышел, держа что-то в руке.

– Что это?

Я выбрался из машины, разминая затекшие ноги.

– Сейчас покажу. Ты чертовски удивишься.

Я включил внутреннее освещение в салоне.

– Так вот, – сказал Бобби. – Ленивый Эд доживает свои последние годы с помощью алкоголя и дошел до такой степени, что прячет пустые бутылки даже от самого себя. Или же он вполне заслуженно получил свое прозвище и ему просто лень их вынести. Там прямо-таки целый склад. Везде я добраться не смог, но все-таки нашел вот это.

Он протянул мне фотографию. Я взял ее и наклонил так, чтобы на нее падал свет.

– Я нашел ее в коробке, стоявшей рядом с тем, что, по-видимому, является его постелью. Остальное оказалось лишь всевозможным мусором, но фотография привлекла мое внимание.

На фото были изображены пятеро подростков – четыре парня и девушка, – и сделано оно было при плохом освещении, а фотограф забыл сказать: "Улыбнитесь". Лишь один парень, стоявший в центре, похоже, понимал, что сейчас его обессмертят. Остальные были схвачены в полупрофиль, и лица их по большей части скрывала тень. Точная дата съемки была неизвестна, но, судя по одежде и качеству отпечатка, она относилась к концу пятидесятых или началу шестидесятых.

– Это он, – сказал я. – Парень в середине.

Мне стало несколько не по себе оттого, что я держал в руках нечто принадлежавшее чужому прошлому и не имеющее никакого отношения ко мне.

– Ты имеешь в виду, что это Ленивый Эд?

– Да. Но фото было сделано пятьдесят лет назад. Когда я был с ним знаком, он уже не выглядел мальчишкой. Ни в коей мере.

– Ладно. – Бобби показал на девушку с левого края фотографии. – А это кто?

Я присмотрелся внимательнее. Все, что я смог различить, – половина лба, волосы, большую часть рта. Молодое и довольно симпатичное лицо. Я пожал плечами.