скачать книгу бесплатно
Владимир Антонович в статье «Моя исповедь» в 1861 г., называя народ южнорусского края русским, писал: «Польские публицисты хотят доказать, что край между Карпатами и Днепром – есть край польский, навязать народу то, в чем он не нуждается, или то, чего он не хочет». [40]
Известный русский философ и писатель, участник белого движения Иван Солоневич (1891—1953) так писал о бывших землях Речи Посполитой: «Край – сравнительно недавно присоединенный к империи и населенный русским мужиком. Кроме мужика русского там не было ничего… дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа, и интересы России…».
Ни Тарас Шевченко, ни Иван Котляревский в своих произведениях никогда не употребляли слов «украинец» или «украинский язык». Шевченко свой дневник писал на русском языке, т.е. он и думал на нём, свою родину называя Малороссией.
До 1922 г. не было и государства Украина. Даже о древнем периоде Киевской Руси и знаменитом пути «из варяг в греки» в малороссийском фольклоре нет ни одного сказания. В малороссийском народном эпосе содержатся лишь думы о похождениях легендарных предводителей казаков. Исследователь русского фольклора, член-корреспондент Императорской Академии наук А. Д. Галахов (1807—1892) в работе «История русской словесности» указывает, что былин о Киевской Руси в Малороссии не обнаружено ни одной, а в северных русских регионах собрано более 400. Вообще термин «Киевская Русь» начал применяться к Руси со столицей в Киеве в трудах русского историка Николая Михайловича Карамзина (1766—1826) в начале XIX в., т.е. сравнительно недавно. Тем более в VIII – IX вв. не могло быть никакой Украины. Это была Русь, о которой во времена князя Игоря, княгини Ольги и князя Святослава узнали греки и начали упоминать византийские писатели и хронисты. В действительности, как теперь постепенно высказываются учёные, Русь и русский народ существовали значительно раньше появления в 862 г. у ильменских словен варягов Рюрика, с которого летописный Нестор считает начало Руси, а также завоевания полян князем Олегом в 882 г. и основания в небольшом полянском городке Киеве новой столицы своего государства, названного Карамзиным Киевской Русью. [15]
В результате татаро-монгольского нашествия пришедшие в упадок и запустение южные и западные княжества Руси оказались захваченными Великим княжеством Литовским, основу населения которого составляли древние русичи, русины. Затем литовские князья во второй половине XIV в. воевали с Польским королевством за галицко-волынское наследство. После раздела в конце XIV в. древнерусского Галицко-Волынского княжества между Польским королевством и Великим княжеством Литовским Юго-Западная Русь никакого самостоятельного политического развития никогда не имела, всегда будучи в составе Литвы, Польши или Австрии. На землях Руси никогда в течение всей тысячелетней истории её жители добровольно не отказывались от своего древнего самоназвания русские и не называли себя другим именем. Даже на землях юго-западных древних русских княжеств, надолго попавших под польское господство, люди продолжали именовать себя русскими и, несмотря на национальный и религиозный гнёт, помнили свои русские корни, сохраняли свой язык и чтили своих предков.
После того, как в конце XVI века русские земли в составе Великого княжества Литовского стали юго-восточной окраинной частью единого государства Речи Посполитой, поляки начали называть эти территории «украйнами», а их жителей «украИнниками» или «укрАинцами» от польского слова «kraj» (край земли, окраина). Православные подданные Речи Посполитой, насмотря на национальное и религиозное давление поляков, никогда не забывали о том, что они православные русские и говорили на русском языке. Польский правящий класс понимал опасность этнического единства и одной православной веры русских жителей польских окраин с Русским государством, и объясняющееся этим естественное желание русских, проживающих в Польше, к воссоединению с Русским царством. Польские власти противопоставили этому усиленное ополячивание русского населения, в первую очередь его национальной элиты (русской шляхты), насаждение католической веры вместо традиционного русского православия, а затем, уже в XIX в., эту политику продолжали усилия польских политических эмигрантов и учёных доказать, что в Польше не было русских, а была особая «укрАинская» народность, которую поляки трактовали как часть польской нации. Так постепенно возникло название этой территории в составе Польши как «Украйна», наравне с другими историческими географическими названиями (Волынь, Подолия, Брацлавщина).
В современной украинской научной литературе и в школьных учебниках утверждается, что название «Украина» происходит от украинского слова «страна» (укр. «край», «краiна»), то есть просто земля, заселённая народом, что наравне с другими многочисленными примерами фальсификации и манипулирования историческими фактами, является намеренным мифотворчеством и сознательным искажением истории. «Украинствующие» деятели в попытках доказать давнее существование Украины, ссылаются на якобы первое её летописное упоминание в Ипатьевской летописи, где описывается смерть в 1187 г. переяславского князя Владимира Глебовича во время похода на половцев и скорбь по нему переяславцев: «всякими добродЂтельми наполнен – о нем же оукрайна много постона», т.е. сожалела. Украинствующие ученые видят здесь слово «Украина», и как двоечник подгоняет нужный ответ, отбрасывают ненужное «о», вводя заглавную «У» вместо прописной, заменяя «й» на «и», меняя ударение и смысл слова как «вся страна». Но в те времена это была просто Русь, Украину ещё не изобрели. И смысловое значение слова была именно «окраина», тем более, что Переяславское княжество, крайнее к «Дикому Полю» было отгорожено от него полосой укреплений, так называемой Посульской оборонительной линией. Да и в этой же летописи в рассказе о князе Ростиславе Берладнике говорится, что он направлялся «ко оукрайне Галичькой», что обозначало граничащую с незаселенными территориями полосу вдоль Днестра. В других русских летописях встечаются «псковские оукрайны», «рязанские оукрайны» и даже «даурские оукрайны во сибирской стороне» из народной песни.
О происхождении названия Украйна в смысле пограничье, а не земля или страна (как доказывают современные «свидомые» деятели), ясно написано в эмигрантском издании ЕНЦИКЛОПЕДІЇ УКРАЇНОЗНАВСТВА (Мюнхен-Нью-Йорк, 1949), которое невозможно обвинить в антиукраинской направленности: «В конце XV в. и в начале XVI в. широко использовали слово „Украйна“ в значении пограничье». Львовский националист Е. Наконечный также вынужден подтвердить этимологию названия страны «Украина» от границы земли.
Российский историк, д.и. н. Алексей Ильич Миллер пишет: «После казацкого восстания 1648 г. против польского владычества и Переяславской рады 1654 г., когда казацкое воинство гетмана Богдана Хмельницкого присягнуло русскому царю Алексею Михайловичу, вошло в состав Русского государства и стало официально называться Войском Запорожским Его Царского Величества, занимаемую им территорию неофициально стали называть Гетманщиной, Южной или Малой Русью, что позже трансформировалось в полуофициальные названия „Малороссия“ и „Украйна“, которые с появлением украинофильства в XIX в. стали использоваться и как названия всей территории Юго-Западной Руси в составе Российской империи, в то время имея не этническое, а лишь географическое значение. Ни Хмельницкому, ни другим гетманам Войска Запорожского не приходило в голову ходатайствовать перед царем о создании краевого правительства или какой-нибудь местной автономной административной власти». [33]
Профессор истории Киево-Могилянской академии Наталия Николаевна Яковенко вопросу названия украинской территории посвятила в 2009 г. целую статью «Выбор времени – выбор пути. Название украинской территории», где подробно исследовала когда, как и почему называли свою землю жители Древней Руси, Великого княжества Литовского и Речи Посполитой. Далее практически сохранена часть текста работы Н. Яковенко. Она пишет, что говоря о названии своей территории, где проживает народ, называют священное имя отечества, полученное в наследство от предков.
«Первым наименованием всей огромной территории Восточной Европы, населенной жителями Руси, как земли русов (или «росов» в греческом звучании), было византийское название «Росия» (Rosia), употреблённое в произведении императора Константина VII Порфироносного «О церемониях». В Бертинских анналах этот народ назван «народом Рос», а епископ Кремоны Луидпранд, ссылаясь на греков, называет византийских наёмников «русии» (Rusios). В древнерусских письменных источниках страна называлась Русской землей или Русью, а народ русинами или русичами. И так было до ХVI в. для определения русских земель в составе Литвы и Польши. В северо-восточных русских княжествах к этому времени и даже в ХV в. уже начало применяться греческое название Росия (Rosia) При этом в византийских и римских документах той поры иногда страна называлась «Russia», а её жители рутены (Rutheni), тем более, что ещё Плиний описывал кельтское племя рутенов. Так в европейских источниках слились два фонетически похожие названия народа русины-рутены и даже страну иногда называли Ruthenia. Это сдвоенное название народа, отдавая дань широко употребляемой латыни, стало применяться и в польско-литовской официальной документации, хотя, выводя на бумаге Ruthenia, канцелярист про себя думал «Русь». Сохранившиеся книги канцелярии великих князей литовских называют приграничные со Степью окраины «украйнами», а местных жителей, в том числе и литовскую или польскую служилую шляхту «украИнниками» или «людьми укрАинными».
Постепенно термин «Украйна» как пограничье стал использоваться и для обозначения всех русских земель в составе Речи Посполитой. Наталия Яковенко, исследовав распространение названия «Украйна» в документах польской администрации XVII в. в русских воеводствах, приводит характерную цитату из документа того времени: «Украйна – это польский край, который состоит из трёх воеводств, Киевского, Брацлавского и Черниговского, и лежит с восхода солнца у московской границы, потом у татарской, далее на юг у волошской. И поэтому этот край называется Украйной, потому что имеет своё расположение около чужих границ». Главное здесь – ударение не на И, как принято теперь, а на А – УкрАйна, и тогда становится более чётким смысл слова – это пограничье.
Между тем в Польше гонористая шляхта считала, что её «голубая кровь» значительно благороднее крови простолюдинов и холопов, чему способствовала широкая известность среди поляков так называемой «сарматской этногенетической легенды», которая трактовала происхождение простого народа от Хама, а панов и шляхты от Яфета, потомки которого «воинственные сарматы» дали начало «шляхетскому народу». Орест Субтельный пишет: «Тaк возникaло и утверждaлось предстaвление поляков об их православных согражданах кaк о людях второго сортa, зaведомо уступaющих кaтоликaм кaк в культурном, тaк и в морaльном смысле. Для будущих польско-укрaинских отношений подобные взгляды были основой национально-религиозной вражды». [32]
А русинскую знать польская щляхта рассматривала как потомков «сарматского племени роксоланов», младших братьев польских «сарматов». Отсюда пошло иногда использовавшееся альтернативное название Руси «Роксолания», в основном применимое к землям бывшей Киевской Руси. С образованием Речи Посполитой шляхта стала по происхождению делиться на «польскую», «русскую» и «литовскую». В Польше активно культивировалась модель «русской шляхетской нации», как братской полякам, русины трактовались как часть польской нации. В противовес этому в Галичине распространяется антилатинская версия «греческих истоков» Руси, а после визитов Московских патриархов во Львов в 1580 гг., разбудивших дремавшее чувство духовного родства с «материнской церковью», в Львовской, Острожской и Луцкой братских школах, а особенно после посещения в 1586 г. Львовского братства антиохским патриархом Иоахимом I, встречается наименование русинов «русским народом».
После 1654 г. на территории Гетманщины, перешедшей под протекторат московского царя, всё большее распространение получает название Россия на греческий манер. Но на территориях, оставшихся в Речи Посполитой, этот термин употребляется реже. Так члены Львовского православного братства в прошении к русскому царю в 1649 г., перечисляя свои беды, помещают «свой народ» не в «России», а на «всём пространстве Руси».
Примерно в это время начали использовать греческое наименование прежних галицкой и киевской метрополий Константинопольской церкви как «Малой России». Самым ранним использованием этого термина считается булла 1347 г. императора Иоанна VI Кантакузина про ликвидацию Галицкой метрополии. Ещё раньше этот же термин был применён в 1339 г. на латинском языке в титуле галицко-волынского князя Болеслава Юрия: «князь всей Малой Руси (Russie Mynoris)». После распада Киевской метрополии на московскую и польско-литовскую и признания Константинополем Московского патриархата в «Великой России», вся остальная территория бывшей православной Руси стала называться «Малой Россией». В письме Львовского братства к царю Федору Иоанновичу в 1592 г. с просьбой о материальной поддержке встречаются вместе оба этих названия: «Великая и Малая Россия». В 1620 г. ерусалимский патриарх Теофан посвятил несколько киевских епископов «на престолы Малой России». В 1678 г. иерусалимский патрирх Досифей обращается с пастырьским посланием к православным «Малой России, Полонии и Литвании».
Новое дыхание в термин «Малая Россия» вдохнуло восстание 1648 г. Богдана Хмельницкого одновременно с лозунгом защиты «святой греческой веры» и в связи с резким увеличением интенсивности связей с «единоверной православной Московией», когда Гетманат стали чаще называть «Малой Россией», придавая внутренний смысл объединению Великой и Малой России. Это стало официальным наименованием с включением в титулатуру московского царя, которая стала звучать как «Великой, Белой и Малой Руси». А в 1662 г. в Москве создаётся специальное административное учреждение «Малороссийский приказ». Кровавые события Руины показали, что под Малой Россией казаки стали понимать не только киевскую метрополию, но и все русские территории Речи Посполитой («куда простирается русский язык и вера»), которые не могут принадлежать ляхам, поскольку они «овладели преступно землями, которые когда-то были освящены не польским королём, а равноапостольным церём Володимиром».
Невзгоды, страдания и тяготы гражданской войны XVII в. (Руины) постепенно превращают Малую Русь для казаков в «нашу оплаканную мать-отчизну» и начинает проявляться «малороссийский патриотизм» и «малороссийская идентичность». Название «УкрАйна», много раз использованное в прошлом в устной речи, в прозе и в стихах, памятное по происхождению из польского языка (от польского kraj, край земли), во времена Речи Посполитой и после восстания Богдана Хмельницкого имело хождение в частном общении и изредка в исторических документах как географическое понятие для территории Гетманщины, подобно Подолии, Переяславщине, Холмщине и т. д.
Нет никакой необходимости оспаривать, что со временем название распространилось на все земли современной Украины, но исходный его смысл всегда был пограничье. Это подтверждает канадский националист Орест Субтельный, который писал в начале своей книги «Украина. История». (Торонто. 1988): «Слово „Украина“ чаще всего истолковывается как „порубежная земля“, „пограничье“. Такое название страны весьма точно отражает ее местоположение». [32]
Ещё в начале XIX в. при Александре I, когда на Правобережье Днепра сохранилось после третьего раздела Польши безраздельное господство польских магнатов, а служилая польская шляхта преобладала в системе государственных учреждений и школьном образовании, там началось внедрение названия «Украина». Составив большинство преподавателей и студентов в польском университете в Вильно и в открывшемся в 1805 г. Харьковском университете, поляки занимали лидирующее положение в интеллектуальной жизни Малороссии и широко пропагандировали малороссийское наречие в качестве отдельного языка от русского, поощряя нарождающихся украинофилов и сепаратистские настроения. [50]
Для малороссийских земель название Украина окончательно установилось в конце XIX – начале XX века. Но начало этому было положено раньше, что свидетельствовало о зарождении под влиянием польской пропаганды «национальной озабоченности» интеллектуальной элиты сообщества, которому до этого вполне хватало понятия Русь, как территории, где проживали русины в составе польско-литовского государства. Характерной чертой при различных названиях этой территории (в официальных документах, частных письмах или географических описаниях) было многоязычие, изменчивость и податливость на влияние извне, склонность к синтезу разных традиций, связанное с многовековыми контактами с неспокойными и сменяющимися кочевыми народами Дикой Степи.
Некоторые иностранные источники иногда называли Московское княжество (а не всю Северо-восточную Русь) Московией, а Юго-западную Русь Киовией, пытаясь избежать официального названия Московской Руси. Чтобы убедиться в том, что это было намеренное переименование, носившее скорее политический смысл, достаточно обратиться к древнерусским летописям. Например, в Никоновской летописи рассказывается о поездке великого князя Василия Дмитриевича в 1364 году в Орду, в результате которой хан Тохтамыш пожаловал князю владение несколькими русскими городами в Северо-Восточной Руси «и отпусти его на Русь» (заметьте, не в Московию).
Н. Костомаров в «Правде полякам о Руси» о названии «Московия», пишет: «Никакие хроники того времени не упоминают о московитянах и не могли упоминать о том, чего на свете не было. Если что в те времена было совершенно неизвестно (completement inconnu), так это имя московитян… Когда Мамай собирался идти на Димитрия, он, по известию летописца, говорил: пойдем на русского князя и на русскую землю, а не на московского князя и не на московскую землю… Слово московитяне было совершенно неизвестно у нас; несколько сходное с ним было название Москвичи, но оно означало жителей города Москвы – и в самом обширном смысле – ее земли, ее пригороды, но никогда не имя великорусского народа. Никто бы не назвал суздальцев, владимирцев, нижегородцев – москвичами, но все равно звались русскими». [19]
Употребляя термины «Московия» и «московиты», западноевропейские географы и историки XVI и XVII веков довольно часто оговаривались, что московитов следует отождествлять с русскими: «Московия получила свое наименование по названию реки и расположенной на ней столице, являясь частью Русии», – писал Цезарь Бароний. В своём ставшем популярным университетском учебнике немецкий географ Георг Хорн подчёркивал: «московиты суть русские, лишь именуемые так по названию столицы их государства». В начале XVII века французский наёмник Жак Маржере (служивший в русской армии капитаном отряда наёмных солдат, а затем переметнувшийся к Лжедмитрию I) в своей книге «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского», считающейся ценным историческим источником о быте русского народа, о природе и населении России конца XVI – начала XVII в., писал: «Ошибочно называть их московитами, а не русскими, как делаем не только мы, живущие в отдалении, но и более близкие их соседи. Сами они, когда их спрашивают, какой они нации, отвечают: Russac, то есть русские, а если их спрашивают, откуда, они отвечают: iz Moscova – из Москвы, Вологды, Рязани или других городов».
Название «Московия» с подачи поляков вошло в европейский оборот в связи с польскими претензиями на принадлежность Польше всех западнорусских земель и пропагандой концепции, что русины Речи Посполитой и русские в Московском царстве это разные народы и Россия не имеет отношения к культурному наследию Древней Руси, т.е. не имеет права претендовать на объединение русских земель. В 1900 году в Галиции австро-венгерский дипломат и активный участник «украинского движения», затем представитель Украинской Центральной Рады ЗУНР в США, Лонгин Цегельский опубликовал пропагандистскую брошюру «Русь-Украина и Московщина-Россия», в которой обосновывал единоличные права Украины на наследие Киевской Руси. В 1921 году была издана (в 1936 году переиздана) книга украинского эмигранта в Чехословакии Сергея Шелухина о названиях Украины, где он, частично повторяя Духинского, доказывал, что «Московия» всегда так называлась и «украла» своё название «Русь, Россия» у Украины. Подобные же доводы использовал и канадский эмигрант, украинский националист Павел Штепа, в середине ХХ в. издавший книги «Украинец и москвин. Две противоположности» (1959) и «Московство» (1968). [30]
Подмена официального названия «Россия» словом «Московия» изредка применялось западными политиками в ХХ в. Кумир современных украинских националистов Адольф Гитлер (его портреты неизменно присутствуют в факельных шествиях бандеровцев по улицам Киева и других городов, а фашистское приветствие вздёрнутой вверх рукой часто используется членами ОУН) неоднократно говорил о том, что такие слова, как «русское» и «Россия» следует запретить, заменив на «московское» и «Московия», а в планах нацистского руководства было создание Рейхскомиссариата Московия. Не отстают от националистов-писак и гитлеровцев современные американские лизоблюды – невменяемые политики и деятели киевской хунты. В феврале 2016 г. в Верховную Раду был внесён законопроект о том, чтобы на Украине Россию официально называли Московией. Цирк продолжается!
Происхождение названия «Украина», ставшее общепринятым с блудливой руки М. Грушевского, «украинствующие» деятели связывают с упоминанием его древним летописцем в Ипатьевской летописи под 1187 г. Это неверная обывательская поверхностная трактовка людей, да и у Грушевского об этом написано достаточно ясно. Те, кто приводят этот довод, не знают существа вопроса, сами в этом не разбирались, а просто повторяют услышанное где-то. На самом деле профессор истории Наталия Яковенко подтверждает, что в слове «оукрайна» отчетливо видно тождество со словом «окраина». В то же время, рассматривая другие возможные интерпретации этимологии слова от «страна, земля», даже с привлечением аутентичных текстов Евангелия на греческом, латинском, чешском и церковнославянском языках, она приходит к заключению, что этимологически его содержание в официальных политико-географических документах по смыслу совпадает с понятием «окраина». Это и понятно: как с точки зрения русских летописцев, описывавших окраинные территории, так и из польской столицы земля будущей Украины воспринималась именно как окраина, далёкое пограничье с Диким Полем.
С первой половины XIX в. ещё до работ Грушевского начинается широкое использование украинофилами названия Украина в этническом смысле для территории, заселенной русским народом, ещё в массе своей не понимающим, почему городские паны называют их украинцами и заставляют учить язык, которым они разговаривают с рождения, а разные учёные господа пытаются научиться разговаривать так же, как селяне «лаются в шинках», да ещё и записывают их ругань.
Директор Канадского института украинских исследований, современный канадско-украинский историк, вывезенный ребёнком в Германию родителями-бандеровцами, Зенон Когут (род.1944), исследователь истории Гетманщины XVIII в., в своей работе с характерным названием «Создание Украины: Исследования политической культуры, исторического повествования и идентичности (малорусское дворянство в начале XIX в.)», описывая тенденции малороссийского населения, отмечает его по преимуществу ассимиляционные настроения (ориентированные на слияние с русским обществом) и в гораздо меньшей степени традиционалистские настроения (чтобы сохранить унаследованные от Польши привилегии). В XVIII и начале XIX в. малорусское дворянство и духовенство не просто в подавляющем большинстве своём верно служило царям, но и внесло значительный вклад в формирование того, что сегодня известно под именем русской культуры, от которой сейчас как от чумы открещиваются их потомки, предавшие своих предков.
После объединения Великого княжества Литовского с Польским королевством по Люблинской унии 1569 г. и создания Речи Посполитой, часть русских земель была напрямую включена в состав Польши, которая до этого владела землями Галицко-Волынского княжества. В результате Руины и русско-польской войны Левобережная часть Малороссии отошла к Русскому государству. Правобережье Днепра вошло в состав Российской империи после разделов Польши в конце XVI в., а в Галиции и Западной Волыни воцарилась власть Австро-Венгерской империи Габсбургов. По результатам Первой мировой войны Западная Украина вновь оказалась в составе Польши. Таким образом дольше всего под владычеством Польши оставалась Галиция. В начале XIX в. большинство населения Галиции, называвшее себя русинами (синоним «русичи»), было коренным народом, проживавшим на этой территории во времена Киевской и Галицкой Руси, которые считали себя этническими русскими, а свой язык – русским, в результате развития в отрыве от основного массива русского народа вобравшим в свой лексический состав церковнославянские, польские, венгерские, немецкие, румынские и др. элементы. Этот природный естественный язык русинов нарождающиеся «украинцы» стали называть «язычием», а сами стали изобретать новый искусственный «украинский язык», кто во что горазд (кулишовка, драгомановка, желеховка и др.), насыщая его полонизмами для большего отличия от русского. Галицко-русский общественный деятель, историк О. А. Мончаловский (1858—1906) в работе «О названиях „Украина“, „украинский“» приводит высказывание известного польского учёного, профессора Берлинского университета, доктора Александра Брюкнера (Bruckner) в львовской газете «Slowo polskie» в октябре 1902 г.: «Сильнее всего отразилось влияние польского языка на малорусский язык. Я употребил термин „малорусский“, так как это единственный термин исторический, освященный веками и историей, от которого, однако, наши русины (галицкие „украинцы“) совершенно отказались». А добровольный отказ от своего имени – это не кража, как лживо доказывает Е. Наконечный.
В первой половине XIX в. под влиянием идей французской революции и европейского романтизма в российском просвещённом обществе возник интерес к национальной проблематике и к изучению народных истоков культуры, подхваченный любителями этнографии Малороссии и в основном связанный с романтикой украинского казачества. Это движение получило название украинофильства. В среде польской и сильно полонизированной местной шляхты в землях Правобережной Малороссии, вошедших в состав России после разделов Польши, романтизм становится модным течением, а также завладевает умами представителей части либеральной российской интеллигенции.
Большую часть XIX в. русская «украинствующая» интеллигенция представляла собой крохотную часть образованного общества, часто разделённую непримиримыми интеллектуальными спорами, либерально настроенную, оторванную от масс и всецело поглощенную деятельностью, никому, кроме неё самой, не интересной. Большинство украинофилов признавали свои занятия чем-то вроде хобби, безобидным и весьма романтичным, обусловленным местным патриотизмом, ностальгическим пристрастием к неповторимому исчезающему миру. В этой узкой высокообразованной среде весьма немногие проявляли интерес к социальным и политическим аспектам.
Малороссийское самобытное народное искусство, в основном казачество и его фольклор становятся объектом живого интереса и своего рода модой среди поэтов, писателей и этнографов. Многие из них даже не были малороссами по происхождению. Например, первый сборник «Опыт собрания старинных малороссийских песней» издал в 1819 г. в Петербурге грузинский князь Н. А. Цертелев (русифицированное из грузинского Церетели). В России середины XIX в. украинская тематика вызывала интерес и симпатию. Но это была симпатия и заинтересованность по отношению к одной из частей русской земли и русского народа. В истории и характерах Южной Руси искали романтических деталей и красок. Поэтому восторженно были приняты образованными российскими кругами окрашенные малорусскими мотивами «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831—1832) и «Тарас Бульба» (1835—1842) Н. В. Гоголя. Представители украинофильского движения стремились ближе познакомиться с произведениями устного народного творчества овеянного романтикой казачества, узнать жизнь, народный язык и фольклор малороссийского народа, который всё чаще стали называть укрАинским по географическому названию «Украйна» территории бывшей Гетманщины. Но российские украинофилы практически варились в своей интеллигентской среде, а хождение в сельские шинки переодетых в шаровары, вышиванки или кожухи студентов не могло оказать никакого влияния на пробуждение «свидомого самосознания» у малороссийских крестьян, воспринимавших это как забаву городских господ, которых отделяли от народа глубокие социальные различия.
Разнообразные кружки украинофилов со временем стали пытаться создать особый алфавит и грамматические правила для народного малороссийского говора, который являлся южным наречием русского языка с примесью специфических малороссийских слов, зачастую позаимствованных из польского языка за время многовекового польского господства в Юго-Западной Руси. С появлением в среде радикальных украинофилов сепаратистских настроений, для доказательства отдельности и самобытности малороссов и вновь создаваемого украинского языка, его создатели пытались как можно дальше отдалить его от русского литературного языка путём использования местной малороссийской лексики и изобретения новых слов. По принципу – пусть коряво и некрасиво, зато не по-русски.
Наиболее известная группа первых украинофилов-романтиков в 1820—1830-х годах появилась при Харьковском университете. М. Грушевский позже об этих дилетантах-любителях скажет, что «рядом с настоящею великорусскою культурою, к которой серьезно относилось не только правительство, но и местное общество, это украинское течение выглядит мелким провинциализмом, забавою или капризом этнографов и антиквариев». Но в среду студентов и преподавателей университета стали постенно проникать и радикальные настроения, вызванные общим подъёмом революционного и народнического движения в России. Тут делал первые шаги в украинофильском движении Николай Костомаров.
В ноябре 1830 г. тайное общество молодых польских офицеров, вдохновленное национальными революциями, разразившимися во Франции и Бельгии, подняло антиимперское восстание в Варшаве. Однако после первого успеха все силы восставших ушли на внутренние конфликты. Руководители восстания надеялись вдохнуть свежие силы в своё выступление в расчёте на поддержку Правобережного населения, где польское дворянство сохранило с времён присоединения к России своё привилегированное положение помещиков и магнатов, а служилая шляхта занимала большинство должностей в системе просвещения и других государственных учреждениях. В то время в усадьбах польских помещиков и земельных магнатов возник повышенный (в основном показной) интерес к малороссийскому народному творчеству, появилась мода на украинскую, а точнее, казацкую романтику, с ностальгией по «старым добрым» временам владычества Речи Посполитой вместе с идеализацией прошлых польско-русинских отношений. Именно в этой среде стали появляться политические нотки, подхваченные и развитые в польской эмигрантской диаспоре за границей, считавших украинскую тему важной для включения Малороссии в сферу «польского мира» и видевших в ней инструмент для пропаганды своих идей об объединении польских и малороссийских земель в новую «Великую Польшу». И со второй половины ХIХ в. населению Малороссии начинают навязывать название «укрАинцев».
Участвовавший в восстании пятитысячный отряд польских шляхтичей, не получив ожидаемой поддержки у населения, был разгромлен российской армией и отступил в австрийскую Галичину. Тогда и появился знаменитый лозунг, обращённый польскими повстанцами к русскому крестьянству, страдавшему под гнётом самодержавия: «За нашу и вашу свободу!». Планы последующего закабаления малороссов в возрождённой Польше, естественно, от своих «холопов» паны скрывали.
Но малороссийские крестьяне своих польских панов-католиков ненавидели гораздо сильнее, чем православного российского царя. Они иногда и сами своими силами расправлялись с восставшей шляхтой. Даже и в самой Польше многие крестьяне в 1830—1831 гг. отказались поддержать бунтовщиков, тем самым наглядно продемонстрировав, что социальные нужды остаются гораздо ближе и понятнее, чем идеи шляхты о восстановлении польского национального государства.
Участвовавшая в восстании польская шляхта составила в австрийском Львове ядро наиболее радикальных русофобских украинофилов, а некоторые эмигрировали на Запад.
Наиболее радикальные представители польской эмиграции после поражения восстания 1830 г. пытались привлечь украинофилов как своих потенциальных союзников для борьбы против царизма. Идеологи польского украинофильства эмигранты В. Терлецкий, М. Чайковский, Т. Чацкий, Ф. Духинский противопоставляли бывшие малороссийские «Украйны» Речи Посполитой Русскому государству и утверждали, что украинцы это часть польской нации, а «москали» являются не славянами, а «туранцами».
Так в среде польских политэмигрантов, озабоченных поиском способа привлечения в свой лагерь население Малороссии, и родилась «украинская идея». При этом существенное значение имело то, что национальное самосознание щляхты было основано на представлении об исторической мессианской роли Польши, как носителя европейской цивилизации и форпоста Запада, противостоящего «русским варварам» с Востока. Память о прошлом могуществе Речи Посполитой делает поляков беспокойными, черезчур высокомерными, горделивыми и неуживчивыми соседями, непомерные амбиции которых создают проблемы для государств Восточной Европы, а сейчас и для всего Евросоюза. Польские шляхтичи считали себя в расовом отношении и по уровню цивилизованности выше русских, к которым они издавна относились пренебрежительно. Такое положение не изменилось даже после раздела Польши и вхождения её большей части в состав Российской империи, когда эти амбиции и высокомерность поляки сохраняли на фоне их реального бессилия изменить существующие условия.
В первой половине XIX в. после подавленного царским самодержавием восстания 1830—1831 гг. из польской эмигрантской среды стали проникать в Россию идеи о возрождении Польши, в которых идеологами великопольского «ренесанса» развивались концепции о родственном полякам украинском народе, отдельном от русского, которому отводилась роль потенциального союзника в создании Великой Польши «от моря и до моря». Появилось целое направление польской общественно-исторической мысли, вообще отрицавшее славянское происхождение русского народа, якобы имеющего финно-тюркское происхождение. О появлении «украинской идеи» в работе «Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминаниям», опубликованной 1925 г. в Берлине под псевдонимом Андрей Царинный, русский славист, вынужденный в 1919 г. эмигрировать в связи с угрозой ареста большевиками, специалист по истории Малороссии А. В. Стороженко (1857—1926) пишет: «В первой четверти XIX века появилась особая „украинская“ школа польских ученых и поэтов, давшая чрезвычайно талантливых представителей: К. Свидзинский, С. Гощинский, М. Гробовский, Э. Гуликовский, Б. Залесский и мн. другие продолжали развивать начала, заложенные гр. Я. Потоцким и Ф. Чацким, и подготовили тот идейный фундамент, на котором создалось здание современного нам украинства. Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву». [47]
О влиянии идеологов польского украинофильства XIX в. видный канадский деятель украинского национализма И. Лысяк-Рудницкий (1919—1984),), воспитанный в Галиции в националистической семье, бежавшей в 1940 г. в Берлин, об идеологах польского украинофильства XIX в. писал: «Поляки-украинофилы и украинцы польского происхождения внесли существенный вклад в создание новой Украины… Их влияние помогло украинскому возрождению преодолеть уровень аполитичного культурного регионализма и усилило его антироссийскую боевитость». Что эти деятели усилили «антироссийскую боевитость» украинофильства, – это абсолютно точно.
Украинцев как народ выдумал польский этнограф и писатель граф Ян Потоцкий (1761—1815). Именно ему, российскому тайному советнику, близкому к министру иностранных дел Российской империи польскому князю Адаму Чарторыйскому, принадлежит «честь» изобретения термина «укрАинец». В своем сочинении «Историко-географические фрагменты о Скифии, Сарматии и славянах», изданном в Париже на французском языке в 1795 г., Потоцкий сформулировал придуманную им теорию о том, что укрАинцы, населявшие малопольскую Украйну, являются народом, отдельным от русского и имеющим совершенно самостоятельное происхождение, как часть польского народа. Гипотеза Потоцкого базировалась на популярной в то время в Польше сарматской теории происхождения поляков, по которой поляки были прямыми наследниками легендарного племени сарматов, одним из ответвлений которого, по мнению Потоцкого, были украинцы. Что исторически эти идеи не подтверждались фактами и не были результатом научных исследований, Потоцкого беспокоило гораздо меньше, чем оригинальность собственной придумки. Но эти фантазии известного польского писателя легли на благодатную почву радикальной польской интеллигенции, испытывавшей ностальгию по былому польскому величию, и страдавшей от присущего полякам гипертрофированного чувства своего превосходства, известного как польский шляхетский гонор. В этот период создания польских исторических мифов и распространения среди поляков «украинской идеи» появилась значительная плеяда польских общественных деятелей, вообще отрицавших славянское происхождение русского народа, якобы имеющего финно-тюркское происхождение. Они составили целое направление польской общественно-исторической мысли.
Творчески развил околонаучные фантизии Потоцкого другой польский деятель – публицист, историк, библиофил Тадеуш Чацкий (1765—1813). Тадеуш Чацкий был в своё время куратором учебных заведений Киевской, Волынской и Подольской губерний, проводя курс на дальнейшее ополячивание русского населения. В 1801 г. он написал псевдонаучную работу «О названии „Украина“ и зарождении казачества» (польск. «О nazwisku Ukrainy i poczatki kozakоw»), в которой без всяких на то оснований утверждал, что украинский народ вообще не имеет ничего общего со славянством, а его предками были кочевники из выдуманной им орды укров, пришедшей на территорию современной Украины из-за Волги в VII веке. И эта придуманная им, чтобы перещеголять Потоцкого теория, в современной Украине имеет хождение наравне с другими националистическими постулатами, противореча, например, двум другим основным украинским историческим мифам: что украинскому народу 140 тысяч лет и украинцы постоянно проживали в среднем течении Днепра (называя себя почему-то русскими).
Последователи Чацкого выводили от этих мифических укров малороссийское казачество, как зародыш украинского народа, ставя, образно говоря, «телегу впереди лошади» и игнорируя возникновение казаческого сословия из среды малороссийского народа со значительной примесью любителей «вольной жизни» и авантюристов разных национальностей. Этот характер казачества ясно понимал Вольтер (Франсуа?-Мари? Аруэ?), который в «Истории Карла XII» описал запорожских казаков как «самого странного народа на свете. Это шайка русских, поляков и татар, исповедывающих нечто вроде христианства и занимающихся разбойничеством; они похожи на флибустьеров. Они выбирают себе начальника, часто свергают и даже убивают его… Летом они всегда в походе, а зимой спят в обширных сараях, в которых помещается четыреста-пятьсот человек».
В этом и состоял вовсе не научный, а хорошо продуманный политический характер деятельности этих польских «просветителей», мечтавших вновь завладеть обширным малороссийским краем руками тех же малороссов и озабоченных идеей привлечения их в свой лагерь, о чём откровенно писали многие исследователи этого вопроса.
При русском императорском дворе в то время нашли благоволение царского правительства многие проходимцы из числа поляков. Император Александр Павлович был убеждённым полонофилом, а царский двор и государственные учреждения были заполнены польскими шляхтичами, которые за показным русофильством скрывали стремление при первом же удобном случае предать Россию во имя польской идеи. При Александре I в 1804—1806 гг. министром иностранных дел был откровенный русофоб князь Адам Ежи Чарторыйский (1770—1861), которого польские националисты прочили в короли освободившейся от российской зависимости, возрождённой Польши. И Адам Чарторыйский во время польского восстания 1830—1831 гг. возглавил правительство мятежников, а после его подавления эмигрировал во Францию.
Интерес к Малороссии польских идеологов, особенно из числа эмигрантов, после поражения восстания 1830—1831 гг. прежде всего был связан с продолжением поиска потенциальных союзников для борьбы с Российской империей. Идеализируя прошлые польско-русинские отношения во времена Речи Посполитой, они будущее Руси (имея ввиду Малороссию) видели в восстановлении Речи Посполитой в её прежних границах, исходя из давних польских притязаний на принадлежность Польше всей Малороссии.
Польская шляхта, занимавшая со времён раздела Польши на Правобережье доминирующее положение, не оставляла попыток оторвать от России малорусский народ, посеять зёрна сепаратизма в среде малороссийской интеллигенции. Она распространяла идеи польских политэмигрантов о том, что русины – это народ, родственный полякам и порабощённый русскими. Этому в не малой степени способствовала греко-католическая церковь и перешедшие из православия в униатство русины. Они перестали считать себя русскими и старались выглядеть хоть второго сорта, но поляками.
Генерал Дмитрий Бибиков, назначенный в 1837 г. генерал-губернатором Киевской, Подольской и Волынской губерний, где до этого сохранялись польские порядки (особенно в системе образования), вполне осознавал угрозу, проистекающую от засилья в крае польского дворянства. С целью восстановления русского просвещения и русской народности на ополяченных землях Западной Руси Бибиков закрыл на Правобережье все польские школы, а русский язык стал единственным языком обучения. В это время был закрыт и польский Кременецкий лицей, служивший «кузницей» пропольской интеллигенции в Малороссии. Его профессорско-преподавательский состав был переведен в основанный в 1833 г. Киевский университет Св. Владимира. Около 60 тыс. польских шляхтичей, замешанных в поддержке восставших, были лишены дворянского достоинства, многих выслали в глубь России. Около 3 тыс. имений, конфискованных у поляков, были превращены в военные поселения. На всех постах чиновники-поляки заменялись русскими. В 1843 г. по распоряжению Бибикова была создана Археографическая комиссия, официальная цель которой состояла в том, чтобы, выявив и изучив древние акты, доказать, что Малороссия «с незапамятных времён была истинно русской». В 1847 г. в изданных «Инвентарных правилах» указывались права и обязанности крестьян на «панщине», ограничивалось право помещиков вмешиваться в личную жизнь крестьян и устанавливался размер положенного им земельного надела. Такое отношение к малороссийскому крестьянству также принесло положительный эффект для стабилизации общей обстановки в крае.
После ограничительных указов российского правительства во второй половине XIX в. часть российских радикальных украинофилов, привлечённых поощрительным для них отношением австрийских властей, перебралась во Львов, где они объединились с местными украинофилами. На первом этапе своего развития в Галиции «украинство» было политическим течением под патронажем австро-венгерских властей, использовавших все средства для изменения национального сознания русинов и финансировавших лойяльные Вене украинофильские организации, «украинствующих» деятелей и прессу. В 1892 году в столице австро-венгерской Галиции Львове в газете польской шляхты «Przeglad» было написано: «Если в чувствах малорусского народа существует сильная ненависть к России, то возникает надежда, что в будущем, при дальнейшем развитии этих чувств, будет возможно выиграть против России малорусский козырь… Такой эволюции нам, полякам, нечего бояться, напротив, мы бы допустили ошибки, если бы хотели запереть ей дорогу и добровольно отказаться от союзника в борьбе с Россией».
Появление ограниченной группы украинствующей интеллигенции в Галиции нельзя считать украинским народом, как этнической общностью. Первоначальные «украинцы», которые стали так себя называть, были русскими, поляками или евреями, пытавшимися в понятие «украинец» внести политический смысл, основными мотивами которого были русофобия и противопоставление русским и России, а целью – ослабление России как стратегического противника Австро-Венгрии.
Надо было заразить «украинской идеей» малороссов, без отделения которых от России этот проект не мог бы осуществиться. И эти мечты польской эмиграции нашли благодатную почву в головах украинофилов, в первую очередь в австрийской Галиции, где образовалась группа радикальных представителей «украинствующих» интеллектуалов, которые стали активно распространять идеи сепаратизма в среде малороссийской интеллигенции.
Польские националисты ставили в качестве цели обособление Малой России любым способом, даже если не удасться связать её с Польшей. В этом смысле характерно довольно откровенное подробное высказывание члена польского иезуитского ордена, соратника Адама Чарторыйского, галицкого ксёндза Варфоломея Калинки о плохой перспективе для поляков использовать малороссийский народ в своих целях: «Между Польшей и Россией живет огромный народ, ни польский, ни российский. Польша упустила случай сделать его польским, вследствие слабого действия своей цивилизации. Если поляк во время своего господства и своей силы не успел притянуть русина к себе и переделать его, то тем меньше он может это сделать сегодня, когда он сам слабый; русин же стал сильней, чем прежде. Русин сегодня сильнее вследствие сознания своей национальности, расслабления польского элемента и демократического духа проникающего его. Сельский русский люд не сознает еще своей национальности, но не любит ляха, как своего господина, богатого человека и исповедника иной веры. Просвещенные русины ненавидят ляха еще больше, чем простонародье, и в этом нерасположении поддерживают его. Все русины вместе состоят материально под властью и нравственно под влиянием России, которая говорит подобным же языком и исповедует ту же веру, которая зовется Русью, провозглашает освобождение от ляхов и единение в славянском братстве, и при этом раздает земли и леса ляхов, где может, и обещает их повсюду, где раздать еще не может. Исторический процесс, начавшийся при Казимире, продвинутый вперед Ядвигою, законченный передвижением католичества и западной цивилизации на 200 миль к востоку, проигрывается настоящими поляками на наших глазах. Контрнаступление Востока на Запад, начатое бунтом Хмельницкого, катится все дальше, и отбрасывает нас к средневековой границе Пястов. Окончательный приговор еще не пал, но дело обстоит хуже некуда…» А завершает учёный ксёндз свои рассуждения, что если невозможно ополячить Малороссию, то надо постараться хотя бы отделить её от России: «Если Грыць не может быть моим, то да не будет он ни моим, ни твоим! Вот общий взгляд, исторический и политический, на всю Русь!»
Историк польского происхождения, член-корреспондент Петербургской Академии наук Владимир Антонович (1834—1908), писавший свои исторические труды на русском языке, твёрдо отстаивал мнение, что Польское государство и польская шляхта на протяжении нескольких веков играли в истории малороссийского народа преимущественно негативную роль. В 1860-х годах Владимир Антонович возглавил группу молодых студентов и интеллигентов, выделившихся из польской и полонизированной шляхты, преобладавшей на Правобережье Днепра, которые отмежевались от польских националистов-радикалов накануне польского восстания 1863 г. Их называли хлопоманами за использование малороссийской одежды, речи и обычаев. В ответ на обвинения поляков в предательстве Антонович, ставший убеждённым народником, опубликовал статью «Моя исповедь» (1862), в которой предлагал польской шляхте прекратить подрывную деятельность в Малороссии и заняться своими сугубо национальными проблемами в Польше.
В 1863 г., когда польское восстание достигло кульминации, правительство и даже русская интеллигенция пришли к выводу, что украинское движение потенциально представляет смертельную угрозу для России, а хлопоманы намерены создать независимое украинское государство, что подрывает устои России. Многие русские рассматривали украинское движение как «польскую интригу», имеющую целью оторвать Правобережье Малороссии. С этой целью во второй половине XIX в. широко использовался контрабандный ввоз и распространение русофобских сепаратистких изданий из австро-венгерской Галиции. В них усиленно насаждалась идея об особой украинской нации, отличающейся от русских, подчёркивалось коренное отличие малороссиян от русских и пропагандировалось очернение «москалей».
Для противодействия подрывным действиям галицких радикалов на основе доклада специальной комиссии при участии пророссийски настроенных членов Юго-Западного отделения Российского географического общества (персонально украинофила Михаила Юзефовича) Александр II в 1876 г. подписал Эмский указ, которым предлагалось полностью запретить ввоз из-за границы и издание украинских книг и другие запретительные меры. Эмский указ был направлен лишь на ограничение использования украинского языка в политических целях для пропаганды сепаратизма. До этого в 1863 г. появился известный Валуевский циркуляр, который также запрещал не малорусское наречие, как кричат сейчас националисты, а пропаганду южнорусского сепаратизма.
Инициаторами, идейными вдохновителями и активными пропагандистами «украинской идеи» были в основном поляки или полонизированные «до потери материнского языка» (по выражению Кулиша) малороссы. Киевский публицист, историк Александр Каревин в своей книге «Русь нерусская (как рождалась рiдна мова)», в 2007 г. так описывает начало украинского движения: «XIX век прошел на Украине под знаком борьбы двух культур – русской и польской. Заветной мечтой польских патриотов было восстановление независимой Речи Посполитой. Новая Польша виделась им не иначе, как «от моря до моря», с включением в ее состав Правобережной (а если удастся – то и Левобережной) Украины и Белоруссии. Но сделать это без содействия местного населения было невозможно. И руководители польского движения обратили внимание на малороссов.Поначалу их просто хотели ополячить. Для этого в панских усадьбах стали открываться специальные училища для крепостных, где крестьянских детей воспитывали на польском языке и в польском духе. В польской литературе возникла так называемая «украинская школа», представители которой воспевали Украину, выдавая при этом ее жителей за особую ветвь польской нации.Появился даже специальный термин – «третья уния». По мысли идеологов польского движения, вслед за первой, государственной Люблинской унией 1569 г. (соединившей Польшу и Литву с включением при этом малорусских земель великого княжества Литовского непосредственно в состав Польши) и второй, церковной Брестской унией 1596 г. (оторвавшей часть населения Малороссии и Белоруссии от Православной Церкви и поставившей эту часть под контроль католичества), «третья уния» должна была привязать к Польше (естественно, с одновременным отмежеванием от Великороссии) Украину (Малороссию) в сфере культуры. В соответствующем направлении прилагали усилия и чиновники-поляки (их в то время немало служило на Украине, особенно по ведомству министерства просвещения). Как это ни странно, но такой почти неприкрытой подрывной деятельности власти препятствий не чинили. Что такое «психологическая война», тогда просто не знали. А поскольку открыто к восстанию поляки пока не призывали, царя вроде бы не ругали, то и опасности в их деятельности никто не усматривал». А. Каревин далее пишет: «Образованные малороссы всей душой любили народные обычаи, песни, говоры, но при этом, несмотря на усилия украинофилов, оставались русскими. Новыми идеями соблазнились единицы. «У нас в Киеве только теперь не более пяти упрямых хохломанов из природных малороссов, а то (прочие) все поляки, более всех хлопотавшие о распространении малорусских книжонок, – сообщал видный малорусский общественный деятель К. Говорский галицкому ученому и общественному деятелю Я. Головацкому – Они сами, переодевшись в свитки, шлялись по деревням и раскидывали эти книжонки; верно пронырливый лях почуял в этом деле для себя поживу, когда решился на такие подвиги». [43]
Таким образом «украинское национально-освободительное движение», при своём зарождении состояло главным образом из русофобски настроенных поляков, идеи которых были восприняты частью малороссийской интеллигенции. Даже украинский национальный гимн «Ще не вмерла Украины ни слава, ни воля…» является своего рода калькой с «Марша Домбровского», польского гимна «Еще Польска не сгинела» (пол. Jeszcze Polska ne zginеla), и написан накануне шляхетского восстания 1863 г. группой поляков во главе с Павлом Чубинским в сельском кабаке в пьяном угаре. Галицкий композитор Михаил Вербицкий (1815—1870) – выходец из греко-католической семьи польского священника, в период 1862—1864 гг. написал музыку к словам Павла Чубинского. Первое исполнение состоялось в Перемышле в 1865 г.
Накануне Первой мировой войны Австрия, с конца XVIII в. владевшая землями нынешней Западной Украины, довела тут принцип «разделяй и властвуй» до совершенства. Поляков науськивали на русинов. Русинов – на поляков. Венгров – на тех и других. Кроме того, считалось весьма разумным, с точки зрения высших государственных интересов империи Габсбургов, ещё и разжигать рознь между различными течениями внутри украинства. С одной стороны выдавались государственные субсидии на развитие «Научного общества им. Шевченко» во главе с профессором Грушевским – за то, что труды его носили яркую антирусскую направленность. Но одновременно ставился на полицейский учёт всякий, кто проявлял хоть малейшие пророссийские симпатии. В этом австрийским властям активно помогали новые «украинцы». Украинский депутат Барвинский призывал их: «Каждый украинец должен быть добровольным жандармом и следить и доносить на москвофилов».
Опасность «украинства» в русском мире была осознана давно. Ещё на заре его зарождения, больше сто лет назад, галицко-русский публицист О. А. Мончаловский (1858—1906) писал: «…украинствовать значит: отказываться от своего прошлого, стыдиться принадлежности к русскому народу, даже названий „Русь“, „русский“, отказываться от преданий истории, тщательно стирать с себя все общерусские своеобразные черты и стараться подделаться под областную „украинскую“ самобытность. Украинство – это отступление от вековых, всеми ветвями русского народа и народным гением выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапогов,…идолопоклонство пред областностью, угодничество пред польско-жидовско-немецкими социалистами, отречение от исконных начал своего народа, от исторического самосознания, отступление от церковно-общественных традиций. Украинство – это недуг, который способен подточить даже самый сильный национальный организм, и нет осуждения, которое достаточно было бы для этого добровольного саморазрушения!»
Такому точному и исчерпывающему определению Мончаловского через столетие вторит современный русский историк, писатель и публицист М. Б. Смолин (род. 1971), квалифицируя это как болезнь: «По своей сути „украинство“ является серьезнейшей болезнью Православной цивилизации в целом. Именно эта болезнь явила миру и хорватов, и косоваров – сербов, предавших Православие. Наши южнорусские сепаратисты – „украинцы“ – такие же предатели Православной цивилизации, как и русского единства». [11] Лучше не скажешь и добавить к этому нечего.
Киевский генерал-губернатор Драгомиров, слывший большим украинофилом и выпивавший в компании композитора Лысенко и профессора истории Антоновича, говаривал: «Украинские только галушки, борщ и варенуха, остальное выдумала Австрия!»
Начало движения российских «украинофилов», посвящённое этнографическим изысканиям малороссийского фольклора воспринималось российскими властями как увлечение любителей. Но когда отравленные зёрна сепаратизма польско-австрийского происхождения стали заметны властям среди безобидной с виду украинофильской среды, они забили тревогу. В письме руководителя цензурного комитета Новицкого летом 1963 г. указывалось, что явление малороссийского сепаратизма «…тем более прискорбно и заслуживает внимания правительства, что оно совпадает с политическими замыслами поляков и едва ли не им обязано своим происхождением».
Опасаясь дальнейшего распространения идей опасного сепаратизма путём ввоза националистической литературы радикального свойства, большая часть которой поступала из Галиции, Польши и других зарубежных эмигрантских центров, царское правительство сделало вывод: «Явная работа той же общей пропаганды из Парижа; долго этой работе на Украине мы не верили; теперь ей сомневаться нельзя». Была создана Особая комиссия, которая пришла к выводу, что радикально настроенные украинофилы хотят «вольной Украины в форме республики, с гетьманом во главе». Последовало распоряжение не дозволять перепечатывания прежде разрешённых сочинений Т. Шевченко, П. Кулиша и Н. Костомарова, поскольку «в этих сочинениях авторы стараются выставить прежнее положение Украины в выгоднейшем свете в сравнении с нынешним и возбудить сожаление об утрате старинной вольницы». Было признано, что «поощрять или хотя бы только равнодушно относиться к попыткам небольшой горсти неблагонамеренных личностей, сеющих рознь и смуту среди малороссийского племени, было бы величайшей политической неосторожностью».
И в мае 1876 г. появился хорошо известный в националистических кругах как узурпаторский и воспринимавшийся как угнетение украинской культуры, Эмский указ, до сих пор трактуемый как запрещение украинского языка и проявление колониальной имперской политики по отношению к Украине. После Эмского указа многие радикальные украинофилы перебрались в столицу австро-венгерской Галиции Львов, где активно стали пропагандировать «украинскую идею», основным мотивом которой было отделение от России, что совпадало с замыслами австрийских властей. На этой подготовленной почве легко прорастали семена реваншистских идей польской политической эмиграции, которая после поражения польских восстаний 1831 и 1863 гг. не оставила мечты о воссоздании Великой Польши «от моря и до моря» с включением в неё всех ранее принадлежавших до разделов Речи Посполитой русских земель Великого княжества Литовского, Малороссии и других территорий, которые удасться попутно захватить.
О результатах пропаганды поляками «украинской идеи» по изменению сознания людей в процессе создания «украинцев» в уже упоминавшемся очерке «Украинское движение» Андрей Стороженко (Царинный) пишет: «„Украинцы“ – это особый вид людей. Родившись русским, украинец не чувствует себя русским, отрицает в самом себе свою „русскость“ и злобно ненавидит все русское. Он согласен, чтобы его называли кафром, готтентотом – кем угодно, но только не русским. Слова: Русь, русский, Россия, российский – действуют на него, как красный платок на быка. Без пены у рта он не может их слышать. Но особенно раздражают „украинца“ старинные, предковские названия: Малая Русь, Малороссия, малорусский, малороссийский. Слыша их, он бешено кричит: „Ганьба!“ (Позор!) Это объясняется тем, что многие из „украинцев“ по тупости и невежеству полагают, будто бы в этих названиях кроется что-то пренебрежительное или презрительное по отношению к населению Южной России. Нам не встречалось ни одного „украинца“, который захотел бы выслушать научное объяснение этих названий и правильно усвоить себе их смысл». [47]
Весьма способствовавший выходу в свет очерка Стороженко, князь А. М. Волконский в обстоятельном предисловии, развенчивая лживые националистические мифы, пишет о «четырёх неправдах движения украинских сепаратистов: о неправде этнографической, филологической, хронологической и географической».
Высоко оценил работу Стороженко в 1958 г. выходец из обрусевшей польской семьи, русский религиозный философ, профессор Санкт-Петербургского университета, высланный из России в 1922 г. за христианское мировоззрение, Николай Лосский (1870—1965), который задолго до возрождения украинского национализма после обретения Украиной независимости, определил его сущность: «Фанатики – сепаратисты, желая доказать, что русские и украинцы – два разных народа, и преувеличивая значительность Украины, распространяют ложные представления о ней. Об этом сказано в книге, которую написал любящий Малороссию и Россию украинец А. Царинный (Стороженко) „Украинское движение“».
Общее отношение русских образованных слоёв к украинскому вопросу выразил русский философ, славянофил Ю. Ф. Самарин (1819—1876), который, признавая этно-культурную самобытность малороссиян, но не мысля Малороссии вне России, в дневнике писал: «Пусть же народ украинский сохраняет свой язык, свои обычаи, свои песни, свои предания; пусть в братском общении и рука об руку с великорусским племенем развивает он на поприще науки и искусства, для которых так щедро наделила его природа, свою духовную самобытность во всей природной оригинальности ее стремлений; пусть учреждения, для него созданные, приспособляются более и более к местным его потребностям. Но в то же время пусть он помнит, что историческая роль его – в пределах России, а не вне ее, в общем составе государства Московского». [34]
«Украинство», как направленное против России и русских движение радикальных украинофилов, получило мощную подпитку на галицийской почве, восприняв антирусские идеи польских политэмигрантов. Алчная Австро-Венгрия вынашивала планы передела Европы. Австрийцы хотели отторгнуть у Российской империи Украину, посадив на престол «Украинского королевства» одного из отпрысков Габсбургов.
Императорское правительство Австро-Венгрии в Галиции умело играло на русско-польских противоречиях, при усилении активности польского движения, временно заигрывало с русскими и наоборот. Оно было одинаково озабочено как польским, так и русинским национальными движениями. В середине XIX в. с целью противопоставить полякам и одновременно расколоть русинов, в Вене решили сделать ставку на смену русинской идентичности на «рутенскую», название которой происходит от латинского Ruthenen, принятого для отличия от русских подданных Российской империи (нем. Russen), хотя бы по названию. Представителям русинского движения австрийский губернатор Галиции фон Вартхаузен пообещал благорасположение, если галичане будут называть себя рутенами, и пригрозил репрессиями, если они будут продолжать считать себя русскими. Опасаясь массовых репрессий против русского населения, представители русинской, в основном религиозной элиты подписали известное заявление «Мы не русские, мы – рутены».
С 1849 г. новый наместник императора Франца-Иосифа в Галиции граф Агенор Голуховский, проводя правительственный курс Габсбургов на подавление русинов с использованием местных украинофилов, при этом не забывая интересы польского движения, обвинял русинов в провале «рутенского проекта»: «Рутены не сделали, к сожалению, ничего, чтобы надлежащим образом обособить свой язык от великорусского, так что приходится правительству взять на себя инициативу в этом отношении». Этим он невольно раскрыл цели навязывания русинам нового языка и нового названия.
В середине XIX в. правительство Австро-Венгрии начало эксплуатировать выработанную поляками «украинскую идею», так как она лучше, чем «рутенская», отражала именно тот антирусский аспект, необходимый для усиления противодействия чаяниям русинов. При Голуховском пропаганда «рутенизма» во внутренней политике пропольских властей в Галиции сменилась привычной политикой полонизации, основанной на многовековой традиции польской шляхты считать Польшу выполняющей «свою выдающуюся цивилизационную роль по отношению к малоросам». Именно такая роль Польши лежит в основе преклонения галичан перед «польским европейством».
Поляки, заполнившие при Голуховском большинство должностей в галицкой администрации, сначала отнеслись к рутенскому движению негативно, однако вскоре руководители польского национального движения в Галиции поняли, что в их интересах придать рутенскому образованному слою общества антироссийский курс. Они стали поддерживать украинофильство, завезеное в 1860-х годах из России, которое, имея в основном культурно-этнографическое направление в среде российских интеллектуалов, в Галиции становится политическим движением. Там начинает распространяться подстрекательская литература антирусского содержания, с призывами к сепаратизму Малороссии. Поляки призывали отказаться от русского языка и русской культуры и выработать свой собственный литературный язык, создать свою собственную литературу и искусство, чтобы сопротивляться «русскому гнёту и засилью москалей». Не удивительно поэтому, что в группе деятелей так называемого «украинского национально-освободительного движения» с самого начала его зарождения состояли в основном этнические поляки, являвшиеся основными исполнителями «украинского проекта». Незначительное число увлечённых их идеями русинов и малороссов представляли собой подобие новой украинской народности.
Польские чиновники галицкой администрации и польская шляхта, решили взять под свой контроль русское национальное возрождение русинов в Галиции и в середине XIX в. создали во Львове организацию русинско-польского единства «Русский собор», где ведущую роль играли поляки. Они издавали какое-то время газету «Dnewnyk Ruskij», в котором целью деятельности «Русского собора» декларировалась вражда к России и царскому режиму, а цели по отрыву русинов от России устраивали и поляков, и австрийские власти.
В 1870-е годы происходит раскол русинского движения. Часть русинов, не устояв под административным давлением, стали именовать себя украинцами. Сторонников же общерусского единства они стали называть москвофилами. То есть в то время слово «украинец» не имело этнографического смысла и не являлось названием народа, а означало принадлежность к политическому течению, направленному против русинов и России.
В 1890 г. в галицком сейме воспринявшие «украинскую идею» депутаты-русины Юлиан Романчук (1842—1932) и А. Вахнянин, избранные с помощью поляков, выступили с заявлением, что население Галиции – это украинцы, не имеющие ничего общего с русскими. И если уж говорить о появлении украинцев в истории, то годом официального рождения их названия следует считать 1890 год. До этого Романчук в сейме возглавлял депутатское объединение «Русский клуб». Термин «украинец» галицкие украинофилы в то время использовали только в своём узком кругу, на словах выступая в защиту якобы интересов галицких русинов, фактически обманывая своих избирателей. В сейме следующего созыва русских депутатов уже не было, они стали «украинцами», а клуб стал называться украинским. Первыми «украинцами» были переродившиеся украинофилы – ограниченная прослойка польской и малоруской интеллигенции, эмигрировавшая в Галицию и воспринявшая идеи «украинства». А украинофильское движение начинали тоже поляки.
В конце XIX в. в Галиции начинается тотальная украинизация путём директивного введения фонетического правописания, компилятивно разработанного на базе «кулишовки» финансируемым австрийским правительством «Научным обществом Шевченко», большинство членов которого составляли украинофилы радикальных взглядов, эмигрировавшие из России. Поэтому датой официального рождения украинского языка и унифицированного алфавита можно условно считать 1892 г., когда он начал официально насаждаться в Галиции и его фонетическая орфография была признана министерством народного просвещения официальным правописанием в Галиции и Буковине. До того момента существовали лишь различные системы правописания, которые чуть ли не всякий российский украинофил выдумывал для себя сам. Широкого хождения они не имели, тем более не получили официального признания.
В открытом противостоянии новых «украинцев» и русинов последние подвергались дискриминации по обвинению в пророссийских настроениях. Усиленная поддержка «украинства» властями и непрекращающийся политический и культурно-бытовой террор привели к тому, что всё большее число русинов в борьбе за выживание стали называть себя украинцами. Кто отрекался от своей русской национальности и называл себя украинцем, тем предоставлялись определённые льготы и благожелательность властей, а противившиеся этому подвергались притеснениям и репрессиям. В это время у русских родителей повзрослевшие дети, впитав отравленные ненавистью к русским идеи поляков и австрийцев, становились «украинцами».
На цели пропаганды новой искусственно взращиваемой австро-венгерским правительством «украинской народности» использовались все имеющиеся средства: от периодической печати до школьного образования, греко-католической церкви и прямой дискриминации русинов. Каждый молодой русин, желавший поступить в духовную семинарию, должен был написать расписку, в которой обязывался называться украинцем: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, а лишь украинцем и только украинцем».
Большинство русинов считали новоявленных украинцев предателями за то, что те открыто демонстрировали отказ от своих исторических, национальных корней, от своего кровного родства и веры и предавали своих отцов и дедов. А те платили им ненавистью.
В Галиции, где традиционно существовала польская ментальность, были сильны позиции греко-католической церкви, явственно проявлялось цивилизационное влияние близкой Польши. Негативную роль Польши при этом решительно отстаивал выходец из польской шляхты историк В. Антонович, который, анализируя историю польских восстаний 1830 и 1963 годов, пришёл к твёрдому убеждению, что «причиной всех бед украинского народа была польская шляхта и что она до сих пор является единственным препятствием к возрождению украинского народа». К аналогичным выводам о польских истоках «украинской идеи» пришёл и А. Стороженко: «Исторически совершенно достоверно, что „украинский народ“, а затем и политический о нем вопрос сочинили польские ученые и писатели вслед за разделами Польши в 1772, 1793 и 1795 годах и за связанным с ними исчезновением Польского королевства с карты тогдашней Европы». [47]
В 1880-е годы австрийские власти начинают широкомасштабную борьбу с москвофильством, взяв в союзники созданных ими «украинцев». Составлялись списки и проводились аресты среди активных старорусинов и русофилов. В 1882 г. происходит громкий судебный процесс над русскими галицкими деятелями по обвинению в государственной измене, известный под названием «Процесс Ольги Грабарь», положивший начало целой серии подобных политических судилищ. Особый упор обвинение делало на то, что подсудимые, пропагандируя идею общерусского единства, утверждали, что язык русинов и есть русский язык. Перед самой войной в 1913—1914 гг. были проведены два показательных судебных процесса по обвинениям в измене – Мармарош-Сиготский и Львовский.
Таким образом по мере использования в обыденной жизни австро-венгерской Галиции политики раскола русинского движения, начали появляться «украинцы». Сначала их было до обидного мало, они все находились во Львове и представляли собой небольшую маргинальную партию, типа секты, поддерживаемую греко-католическим духовенством. Например, Католическая энциклопедия 1913 г. так описывает ситуацию в Галиции в то время: «Среди русин Галиции и Венгрии были сформированы политические партии. Они разделены на три основные группы: „Украинцы“, те, кто верит в развитие русин по собственной линии, независимой от России, поляков или немцев. „Москвофилы“, те, кто смотрит на Россию, как на образец русско-славянской расы. „Угро-русские“, или „Венгерские русины“, те, кто выступает против Венгрии, против её правил; те, кто не желают потерять своего особого статуса. Идеи „украинцев“ особенно неприятны для них».
Идеи «украинства» из Галиции и из польской эмигрантской среды стали распространяться и в Малороссии. В крупнейших городах Юго-Западного края открывались получавшие средства из-за рубежа многочисленные украиноязычные издания, появились сотни пропагандистов. Агрессивная информационная кампания велась путём распространения в России украинофильской литературы подрывного сепаратистского содержания, а в Галиции против народного русинского языка. Славянофилы из так называемой «старорусской» партии стремились приблизить галицко-русинское наречие к русскому литературному языку, а галицкие «украинофилы» хотели сблизить народный язык с польским. Австрийские власти и польская администрация края с целью ослабления протестных настроений активно поддерживали украинофильское движение и старались навязать русинам латинский алфавит. Русинам настойчиво пытались внушить, что они не русские, а украинцы, и что Россия и русские им враги. На самом деле борьба шла не за язык, а за национальное самосознание, а, главным была идея единой «Украины-Руси» от Карпат до Дальнего Востока и враждебность к «Московии». Вот на этом этапе и начал зарождаться украинский национализм, замешанный на русофобии «украинства» как политического проекта, изначально направленного против русских и России.
Вообще национализм – это идеология и направление политики, основополагающим принципом которых является тезис о ценности нации как высшей формы общественного единства, её первичности в государствообразующем процессе. Национализм проповедует верность и преданность своей нации, подчёркивает различия между нациями и зиждется на идее национального превосходства, национальной исключительности и создании образа врага. Поэтому национализм по своей природе неотделим от национальной ненависти к врагам нации, а украинский национализм основан на русофобии, трактующей русских как исконного врага украинской нации. Н. А. Бердяев В работе «О современном национализме» характеризует национализм следующим образом: «Национализм есть прикрытая форма эгоцентризма, гордости и самомнения, чванства и бахвальства. Все, что признается грехом и пороком для отдельного человека, признается добродетелью для национального коллектива».
Ростки неосознанного национализма проявлялись ещё во времена Гетманщины, хотя они тогда были спонтанными, вызванными стремлением казацкой старшинской верхушки и отдельных гетманов Войска Запорожского к власти и собственному обогащению. Они больше заботились не о народе, а о сохранении своей власти и умножении своего богатства. Им не было дела до нужд и чаяний народа Малороссии. Да и национализмом в полном смысле это назвать нельзя, поскольку не было в то время в Южной Руси какой-то особой нации, отличной от русской. С 1648 по 1654 г., когда шла борьба с Польшей, простой русский народ знал, за что он борется, но он не был в состоянии сформулировать идею и программу движения. Казацкая старшина преследовала не народные, а свои узко-кастовые цели, беззастенчиво предавая народные и национальные интересы. В эпоху Богдана Хмельницкого и много лет позже никаких официальных документов, отражающих дух и умонастроения разных слоёв населения Малороссии, не было создано. Но во второй половине XVII века появились зачатки будущего «украинства» и русофобии, основанные на клеветнических измышлениях, слухах и поддельных свидетельствах, пущенных в ход казачьей старшиной и направленных против царской власти. Социальные притязания старшины стали позже приписываться всему малороссийскому народу, как форма национального сознания, выдаваемого за якобы общий «национальный дух», основанный на протипоставлении русскому народу и пропитанный русофобией.
Банальное стремление старшины к власти и обогащению, прикрываемое якобы борьбой за «самостийность», приводило малороссийских националистов (даже ещё до появления этого термина) к сотрудничеству с иностранными правительствами в расчёте на их помощь в создании мифической «соборной державы». Характерным элементом укро-истории является перечень её «героев», состоящий практически из одних клятвопреступников и изменников. Фактически коллаборационистами были гетманы-предатели, не раз предававшие свой народ иностранным государствам и бесславно закончившие своё правление: Иван Выговский, Юрий Хмельницкий, Павел Тетеря, Пётр Дорошенко, Михаил Ханенко, Иван Мазепа вместе с поддерживавшей их старшиной, вступавшие в сотрудничество с Речью Посполитой, Османской Турцией или Крымским ханством, призывая на свою землю чужеземные войска и принося невзгоды, плен, рабство и гибель своему народу. Выделяется из этого ряда предателей клятвопреступник гетман Мазепа, вступивший в союз со шведами в войне против собственного народа. Сюда же с полным основанием можно отнести и коллаборационистов ХХ века Павла Скоропадского, сотрудничавшего с немецкими оккупационными войсками, Симона Петлюру за сговор с польским правительством Юзефа Пилсудского и пособников немецких фашистов Степана Бандеру, Романа Шухевича и остальную верхушку ОУН. Получается, что «пантеон славы» современной Украины состоит сплошь из предателей своего народа. Виктор Ющенко, уравнявший бандеровцев и эсэсовцев дивизии «Галичина» с ветеранами войны, тоже предал память своего отца-участника войны с фашизмом. Да и киевская хунта с американской марионеткой-президентом П. Порошенко, пришедшая к власти в результате вооружённого переворота, тоже предала свой народ и служит иностранным интересам, уступив право управления страной американскому Госдепу и по его приказу начав гражданскую войну в стране.
Первые попытки противопоставить украинский народ русскому появились в ХІХ веке, дав начало возникновению украинского национализма. Эта идея появилась в среде польской националистической эмиграции, как средство привлечь крестьянство Малороссии к своей борьбе за возрождение Польши. Изменение народного имени русинов на украинцев, и появление нового этнонима «украинец» было вызвано стремлением австрийцев избегать понимания слова русин как русский. Австрийцам и немцам необходимо было сделать из галицких русинов пушечное мясо, способное без угрызений совести воевать в предстоящей войне с Россией.
Факты говорят о том, что украинцы, как результат политического плана австрийских разведки и генерального штаба, появляются на исторической сцене в штучных экземплярах только в 90-х годах XIX в. в Австро-Венгрии, когда понятие «украинец» из чисто политического проекта австрийского правительства превратилось в признак кастовой самоидентификации клюнувших на эту приманку украинофилов. Причиной появления «украинской народности» стала политическая необходимость противодействия австро-венгерских властей России и русскому влиянию. Поэтому русофобия есть главная черта украинцев с самого зарождения украинства.
Важным очагом польского влияния в кругах российской интеллигенции стал Харьковский университет, основанный в 1805 г. В. Н. Каразиным. Первым попечителем Харьковского учебного округа с 1803 г. был младший брат Яна Потоцкого Северин Потоцкий, полностью подобравший профессорский состав из сочувствовавших польским настроениям преподавателей. Этим легко объясняется достаточно широкое распространение маргинальных идей «украинства» Потоцкого и Чацкого в среде южнорусской интеллигенции. Харьковский университет стал настоящей колыбелью идей украинства и украинофилов в России. Его воспитанниками являлись такие известные украинофилы, как считающийся одним из отцов украинской литературы полуполяк П. Гулак-Артемовский (1790—1865), историк Николай Костомаров (1817—1885). Выпускником университета был известный историк Измаил Срезневский, издававший «Украинский альманах» в 1831 г. и «Запорожскую старину» с 1833 г., а чуть позже – русский историк, в последующем ректор Харьковского университета, действительный статский советник Дмитрий Багалей (1857—1932).
Историк-украинофил Н. Костомаров в обоснование особости малороссов придумал искусственное разделение русского народа на «великорусскую и малорусскую народности». В работе «Две народности» он пишет, что это «два совершенно отдельных национальных типа, с разной судьбой, разной психологией, разным мировоззрением и общественным идеалом». Это постепенно привело в трудах украинствующей интеллигенции к появлению понятия «украинский народ», которое использовалось только в узкой изолированной среде украинофилов, а официально было принято в научном обороте лишь в советское время в соответствии с политикой большевиков в национальном вопросе.
В ХІХ веке, когда возникло противостояние придуманного нового «украинского народа» русскому и пропаганда идеи о том, что украинцы – это народ, порабощённый русскими, возник украинский национализм. Главным теоретиком доктрины украинского национализма с оттенком расизма стал тоже этнический поляк Франтишек Духинский (1816—1893), воспитанный в идеологических традициях Речи Посполитой в униатском училище базилианского ордена в городе Умань Киевской губернии. Учителя-поляки внушили молодому Франтишеку, что Россия – за Днепром, а здесь – Украина, населённая особой ветвью польского народа – украинской. Эмигрировавший с Правобережной Украины в Париж, в своих работах и выступлениях он утверждал, что московиты (так он называл русских) не европейцы, а азиаты-«туранцы», в отличие от поляков и русинов, которые вместе с другими европейскими народами являлись «арийцами». Согласно Духинскому, следовало всячески отгородиться от Московии как угрозы для Европы, а сделать это возможно только путём возрождения Польши в границах Речи Посполитой (включая Украину), которая становилась форпостом европейской цивилизации.
Духинский считал, что русские являются «неполноценным», не арийским народом, утверждая что «москали не являются ни славянами, ни христианами в духе настоящих славян и других индоевропейских христиан. Они остаются кочевниками до сих пор и останутся кочевниками навсегда». В своей работе «Основы истории Польши и других славянских стран и Москвы», опубликованной между 1858 и 1861 гг., он одним из первых сочинил сказку, что имя «Русь» украдено москалями у украинцев, которые единственные имеют право на него. Эти выдумки затем были восприняты за истину многими националистами, вплоть до современных укро-учёных.
Но серьёзное научное сообщество не приняло псевдонаучные расистские идеи Духинского. В русской литературе теория Духинского, где отразились политические мечтания и чувства польской эмиграции, принятые большинством польской интеллигенции с восторгом, встретила наиболее серьёзную критику в «Правде полякам о Руси», где Костомаров чётко показал, что судьбу русского народа без его участия решила русская знать, объединившаяся с польской шляхтой после Люблинской унии 1569 г., а народ выразил своё отношение к польскому гнёту восстаниями Косинского, Наливайко, Жмайло, Павлюка, Острянина. Эти же настроения русского народа во время восстания Богдана Хмельницкого не позволили пропольским гетманам и старшине вновь отдать Южную Русь под власть Польши и привели к решению объединиться с единым по крови и православию Русским государством: «масса не пошла за ними, покарала их и заявила себя в пользу московского государя». [19]
В 1886 г. профессор Дерптского университета Бодуэн де Куртене издал в Кракове брошюру «По поводу юбилея профессора Духинского» (польск. «Z роwodu jubileuszu profesora Duchinskiego»), в которой показал, что теория Духинского не имеет никакого научного значения.
Весьма критически отнёсся к теории Духинского в статье «Тенденциозная этнография» (журнал «Вестник Европы», 1887 г.) русский этнограф, академик Петербургской Академии наук, историк А. Н. Пыпин (1833—1904), который с издёвкой отметил: «Как будто всё это писалось на смех, или в сумасшедшем доме».
Научную базу под «сумасшедшие» идеи Духинского подвёл в Галиции Михаил Грушевский. Последователь Духинского террорист Николай Михновский развил идеи украинского национализма до самых радикальных фашистских форм, провозгласив лозунг: «Украина для украинцев. Итак, выгони прочь с Украины иностранцев – угнетателей»! Сформулирован этот призыв был в «Десяти заповедях» Украинской народной партии в 1904 г., когда никакой Украины не существовало. Духинский провозглашал: «Русь – это сильнейшая и доблестнейшая Польша, и польское восстание не будет успешным, если не начнется на Руси». Русью он, разумеется, именовал «Украину, у котороймоскали украли ее природное имя».
