скачать книгу бесплатно
За столиком сидит красивая женщина в тяжелом платье с белым высоким воротником. Высокая прическа подчеркивает правильный овал лица и открывает изящные ушки.
– Мама!
Мы бросились к императрице и поцеловали ее в щечки. Я сделал это несколько неловко, Мария Федоровна с улыбкой посмотрела на меня. «Ники какой ты у меня увалень» говорила улыбка.
– Ну как началась учеба?
– Ники стал хуже писать, Руссель им недоволен.
Сразу наябедничал Джорджи.
– Неправда, я по-прежнему пишу четко и красиво. Но я не обязан писать, как учительница. Как госпожа Олленгрэн.
Мама рассмеялась. Господи, а ведь мы говорим на французском. Я даже не заметил, как естественно перешел на другой язык. Хорошо хоть с языками у меня нет проблем. В семье императора дети между собой и с отцом говорят на русском, но с мамой и дети и сам император переходят на французский.
– Как спалось?
– Хорошо, а Ники проспал завтрак, и Данилович лишил его сладкого!
– Джорджи хватит ябедничать.
Мама с доброй улыбкой потрепала младшего сынишку по вихрам. А Георгий мамин любимчик, ревность из памяти Ники подтвердила эту промелькнувшую мысль.
– Угощайтесь.
Мария Федоровна указала на коробку с шоколадом, лежащую на столе. Ой как же вкусно и сам шоколад, и фруктовая начинка, а готовят в это время вкуснее чем в 21 веке. Хотя конечно там английская королева меня не угощала.
– Ну не буду вас задерживать. Какой следующий урок?
– Английский, – опередил меня Джорджи.
Теперь надо взять тетрадь и быстрее в классную. Хватит опаздывать, довольно выговоров на сегодня. На этот раз я опередил и Георгия, и учителя. Через пару минут в комнату вошел Карл Осипович Хис. Даже не будучи знаком с ним, и просто увидев его на улице, я бы сказал «англичанин». С седыми бакенбардами и неожиданно внимательным и цепким взглядом он выглядит старше своих 55 лет.
– Итак, ваши высочества продолжим наши занятия.
Я наслаждался, понимая каждое слово и свободно говоря на английском как на родном. Андрей не имел способностей к языкам и всегда мечтал вот так свободно говорить, понимать и думать на чужом языке. Мы обменивались впечатлениями о лете. Карл Осипович рассказывал о своей августовской поездке на родину. Как же он красиво говорит, как диктор, или профессор в фильме «Моя прекрасная леди».
– Николай Александрович прочитайте пожалуйста вслух этот отрывок.
Он дал мне книгу" Лорна Дун».
– Вот эти две страницы, пожалуйста.
С удовольствием и выражением читаю, но к середине второй страницы меня неожиданно останавливает реплика.
– Николай Александрович, откуда у вас русский акцент?
Боже мой, опять влип, ведь настоящий Николай Второй говорил на английском языке лучше, чем на русском, говорил с аристократическим оксфордским акцентом!
– Карл Осипович, видимо за время вашего отпуска я много общался на русском или на английском, с теми людьми, что говорят с русским акцентом. Вот я и перенял кое-что, но мне кажется, что это не катастрофа, или мой английский стал очень плох?
– Нет ваш язык по-прежнему хорош, акцент едва уловим, возможно, вы правы.
Хис смотрел холодно и внимательно, черт как Штирлиц, или Мюллер, или Путин. Дальше урок шел без приключений. Мы писали под диктовку, читали вслух, пересказывали прочитанное своими словами. Но прежнего удовольствия от учебы уже не было, хотя Хис безусловно блестящий преподаватель и учебный материал умеет подать интересно, даже нудную грамматику.
К концу урока я по-настоящему устал. Учиться в классе, где всего два ученика – это действительно тяжелая работа. И как можно не усвоить в таком режиме работы изучаемый предмет?
Наконец перерыв.
– Ники, побежали!
– Извини Джорджи, я устал, хочу немного посидеть отдохнуть.
Маленький Георгий куда-то умчался. Пусть такое мое поведение и вызовет еще большие подозрения, но нет сил. Хочу хоть четверть часа побыть один.
В кабинете я достал никин дневник и записал – «сегодня седьмое сентября тысяча восемьсот восемьдесят первого года у меня и Георгия начались осенние учебные занятия в Гатчине».
Да, а почерк действительно изменился. Вроде эта и предыдущая запись сделаны одним человеком, но видны и явные изменения, буквы чуть больше, рука чуть увереннее. Казалось бы, изменения почти незаметны, а общее впечатление что прилежная ученица, или училка превратилась в директора школы. А когда сделана предыдущая запись, так 6 го сентября. Я вырвал последние листы за август и сентябрь, изорвал их на мелкие клочки и выбросил в корзину. Благо Ники писал в августе мало и пришлось вырвать всего пару листов.
Итак, что делать? Попробовать выработать старый вариант почерка? На это надо время, и кто-то обязательно заметит мои старания, во-вторых, будет противоречить версии рассказанной Русселю. Так, вести дневник я заканчиваю, хотя это тоже подозрительно. Всего за два часа я изменил почерк и акцент, перестал вести дневник, и отказался бегать с Джорджи на перемене, что как подсказала вторая память было тоже необычно. А сколько таких промахов я еще сделаю!
Стоп. Я размышляю об этой иллюзии, будто все на самом деле, а что, если сдаться. Закричать – я не Николай, я Андрей Трифонов. Возможно, приду в себя и потеряю вторую личность. А если это на самом деле. Если как в фантастической книге мое сознание переселилось в другое тело? Тогда после такого признания меня объявят сумасшедшим и еще решат, что я подмена, осуществленная революционерами. Не надо забывать, что всего полгода назад был убит отец нынешнего императора, после устроенной на него настоящей охоты. Почти десяток покушений за пятнадцать лет, что это как не охота. Царская семья укрылась здесь в низких, похожих на каюты комнатах второго антресольного этажа арсенального корпуса гатчинского дворца, с темными коридорами. Хотя в этом же корпусе другие этажи с великолепными парадными галереями и высокими красивыми комнатами. Они укрылись здесь как раненые зверьки в норках, и чувствуют себя наверно хоббитами в окружении враждебного мира средиземья. Так что, если признаю себя Андреем Трифоновым, они точно решат, что цесаревич убит, а я подлая подмена. Меня объявят умалишенным, запытают до смерти, пытаясь узнать имена пособников, и я назову кучу имен стремясь остановить муки, благо историк.
А с другой стороны, если я очнусь в психбольнице Ленинградской области, что меня ждет даже если в конце концов, выпишут? После скорее всего продолжительного пребывания в таком месте, вряд ли меня ждет не только университетская карьера, но даже учительство в школе. Скорее всего черная работа, за нищенскую плату до конца жизни. Нет! За жизнь царевичем во дворце, будь то иллюзия или реальность, стоит побороться!
Глава 4
Вперед, следующий урок математика. Я не плохо успевал в школе по этому предмету, даже как-то в восьмом классе участвовал в городской математической олимпиаде. Преподаватель говорил, что у меня есть способности к точным наукам, но затем разочаровался в ученике, увидев отсутствие интереса к его предмету. За четыре года истфака школьная программа была порядком забыта. Хотя, памятью я обладаю отличной и теплится надежда, что сейчас не ударю в грязь лицом. Кроме того, память Николая выдает его слабый интерес к математике, поэтому много требовать учитель не будет.
Василий Арианович Евтушевский, преподаватель математики, полный бородатый мужчина, в очках с круглыми стеклами имел вид несколько скучающий. Ники был уверен в его снисходительности, на математике можно и подремать, и побаловать с Джорджи.
– Сегодня в первой половине урока мы будем проходить меры длины, а во второй решать задачки на четыре действия.
Обычно Василий Арианович, рассказав новый материал, сам решал на доске примеры, не особо утруждая августейших учеников. Он так же, как мой преподаватель в 21 веке, уже разочаровался в отношении обучаемых к его предмету.
– Итак, сколько точек в линии, Николай Александрович?
– Десять.
Автоматически ответил я. О черт, надо было сказать, что не знаю, Ники ведь не знал. А ладно, была не была, удивлю хоть одного преподавателя в лучшую сторону.
– А сколько точек в сотке?
– Восемьдесят четыре.
– Линий в дюйме?
– Десять.
– Дюймов в вершке?
– Одна целая и семьдесят пять сотых дюйма.
– Вы знаете десятичные дроби?
– Да я прочитал о них перед учебным годом, это просто.
– Сколько вершков в четверти?
– Четыре вершка или семь дюймов.
– Должно быть вы выучили всю таблицу?
– Да, конечно.
Как студент историк последнего курса, специализирующийся на отечественной истории, и обладающий хорошей памятью, я помню таблицу русских мер наизусть.
– В футе 12 дюймов, в аршине 16 вершков или 28 дюймов, в сажени 3 аршина или 7 футов, в версте 500 саженей.
– Отлично, а сколько в вершке точек?
Хитро прищурился Евтушевский.
– Сто семьдесят пять.
О черт, кажется, я пересолил. Учитель с трудом поймал падающие с кончика носа очки.
– Я выучил таблицу, зная, что пятый год гимназического курса с этого начинается.
Начал я оправдываться.
– Великолепно, но вы разрушили мне план урока.
Весело и довольно рассмеялся Василий Арианович. А ведь этот учитель ни в чем меня не подозревает, он просто горд успехами ученика.
– Василий Арианович, если вы не против, я бы мог порешать задачки пока вы объясняете тему Георгию Александровичу.
– Ну что же, это выход.
Джорджи смотрел на меня во все глаза, с открытым ртом, до сих пор он гордился что не отстает в математике от старшего почти на три года брата.
– Ну что же решайте задачки с начала этой страницы, сколько получится.
Евтушевский раскрыл передо мной учебник. Примеры были простейшими, 2+3?4; (2+3) ?4 и так далее. Я с удовольствием стал щелкать эти задачки, не прислушиваясь к объяснениям преподавателя для Джорджи. Бедняга, теперь не отвлечешься, остался наедине с учителем. С удовольствием расписываю решения (7+4—3+5).2+3+4=13.2+3+4=26+3+4=33. В этом веке знак умножения».». Постепенно примеры усложняются, (15.3- (3+7+5).2) :( (14+16):3—5) = (45—15.2): (30:3—5) = (45—30): (10—5) =15:5=3
Дальше пошли задачки, написанные словами. Когда Василий Арианович вернулся ко мне, я заканчивал решение задачи: к разности чисел 359 и 16, уменьшенной в семь раз, прибавить 5067:9, из полученной суммы вычесть 27.6 и полученный таким образом результат умножить на 367.
((359—16):7+5067:9) – (27.6)).367= ((343:7+5067:9) -162).367= (49+563—162).367=450.367=
=165150. Эту последнюю задачу я решал с преподавателем, стоящим за спиной и только последнее действие выполнил в столбик, с непривычки дело шло медленно, кроме того, я старался делать все очень внимательно, в таких примерах легко ошибиться по невнимательности.
– Отлично, Николай Александрович. Вот видите стоит только немного постараться и математика станет легкой и интересной.
Евтушевский просто лопался от гордости и удовольствия. А ведь он проверял меня считая в уме все до последнего действия. Математический гений чертов! Я так никогда не смогу. Георгий подошел к нам и ошеломленно стоял рядом. До конца урока я продолжал решать, все усложняющиеся примеры на четыре действия, а Георгий переводил одни меры длины в другие. Математик ходил от одного ученика к другому и выглядел именинником.
Следующий урок верховая езда. Здесь приходилось полагаться только на память Николая, Трифонов никогда не ездил верхом.
– Ники, а когда ты успел выучить математику, ни разу не видел тебя в Петергофе с учебником?
Почти два предыдущих месяца царская семья провела в великолепной Александрии, отдыхая и принимая датских родственников мамы. Евтушевский дал нам учебники на лето, но, как и все подростки, Ники и брат не были расположены отвлекаться от летнего отдыха.
– Джорджи, ты думал, что я читаю только Лажечникова, но больше времени занимала у меня книжка математики.
Георгий, совершенно справедливо, с сомнением посмотрел на брата. На самом деле Николай даже не брал учебник в Петергоф, а вот роман" Дочь панцирного боярина» он прочитал полностью. Надо будет хотя бы заглянуть в книгу Евтушевского, неизвестно есть ли там вообще меры длины и примеры на четыре действия. Ну да ладно, Джорджи все равно не будет меня проверять.
Между тем, мы закончили переодеваться в костюмы для верховой езды. Темно синяя венгерка с золотой шнуровкой, высокие очень удобные сапоги мягкой кожи со шпорами. Шпоры, кстати, предмет зависти Джорджи, ему в отличии от старшего брата пока не разрешали ими пользоваться на тренировках. В остальном наши костюмы одинаковы, повседневные мундиры лейб-гвардии гусарского полка. Я с удовольствием рассматриваю себя в высоком зеркале нашей с Джорджи передней. Как же ладно сшито! И смотрюсь я в этом мундире куда лучше, чем в детской матроске. Не даром гусары пользовались таким успехом и гордились своей военной формой. Но насладиться своим бравым видом времени не было, надо спешить в манеж.
Мимо главного корпуса мы быстро шагали к находящимся за кухонным каре конюшням. Дорога пролегала через «серебряный луг», поросший высокими дубами. В мое время остался только один дуб, переживший вторую мировую войну, а сейчас на лугу между дворцом и озером целая маленькая дубовая роща. Господи, и это великолепие мой дом! И дворец, и парк, черт, даже в груди защемило от восторга. Причем это чувства именно мои, Николай относился к дворцам как к обыденности, а домом скорее считал Аничков дворец.
Но вот и манеж. А это моя кобыла Сильва, до чего же огромная! Гнедая лошадь с широченной грудью в холке выше нашего учителя, а ее голова возвышается над ним как голова слона. Берейтор Шефер Ефим Константинович, обрусевший немец, небольшого роста с ладной спортивной фигурой и щегольскими усиками, бесстрашно держит в поводу этого зверя. А я сейчас подойду, и эта Сильва своим звериным чутьем поймет, что перед ней самозванец и растопчет меня прямо посреди манежа, копыта то у нее больше моих ступней.
– Здравствуйте, Николай Александрович, Георгий Александрович. Николай Александрович, сделайте пока несколько кругов, а я позанимаюсь с Георгием Александровичем.
Джорджина пони выглядит намного безобиднее Сильвы, хотя совсем не похожа на пони, которые катают детей в зоопарках в наше время, те нескладные и толстые, а это просто уменьшенная копия верховой лошади. Однако на голову ниже, в полтора раза легче, и смотрит ласковее. С опаской подошел к своему зверю, и… неожиданно легко и ловко сел в седло, айда Ники – спортсмен. Интересно почему настоящий Николай Второй не любил верховую езду если она у него так ловко получалась? По моим наблюдениям людям нравится заниматься тем, что хорошо выходит. Я сделал несколько кругов, кобыла идеально слушается шенкелей и повода.
– Так, а теперь с вами Николай Александрович.
Берейтор подошел ко мне. Полностью сосредоточенный на процессе езды я совсем потерял из виду Шефера и Георгия.
– Налево назад, марш!.. Направо назад, марш!
Я сделал несколько заездов, вольтов и перемен направления. Вроде бы все хорошо. Затем получил команду перейти на рысь. Заработал несколько замечаний, что надо энергичнее облегчаться на рыси, то есть привставать в седле помогая лошади. Шефер также требовал ездить без стремян, хотя это и не комфортно. Надо взять Сильву в воскресенье и просто прогуляться верхом в свое удовольствие. Зачем мне эта джигитовка? Конечно, до джигитовки новому наезднику Андрею-Николаю очень далеко. Однако для Трифонова, даже езда без стремян и переход в галоп были почти цирковыми номерами. Завершилась тренировка прыжками через низкие препятствия, называемые кавалетти. Все урок закончен, и это первый урок, когда я не устал, который прошел без приключений, вообще быстро закончился по внутренним часам.
– А вы Николай Александрович очень повзрослели за это лето.
Черт, вот тебе бабушка и юрьев день.
– Почему вы так решили, Ефим Константинович?
– Вы ни разу не пришпорили Сильву, и не ударили хлыстом. Поняли наконец, что она смирная и послушная как корова, а от жестокости, только теряется и хуже выполняет команды.
– Можно я приду на следующую тренировку без шпор?
– Конечно, пожалуйста, с этой кобылой они не нужны.
– А что она любит кушать.
– Яблоки и черный хлеб.
