скачать книгу бесплатно
– Среди ночи?
Карин посмотрела на Анну бездонными глазами, покачала головой.
– Нет, – прошептала она. – Это был кто-то из нас.
Анна Снапхане так громко сглотнула, что этот звук эхом разнесся в тишине.
– Поэтому надо быть осторожной, что бы ты ни говорила, – продолжила Карин, – и с кем бы ты ни откровенничала.
Анна кивнула, страх вернулся к ней, глаза расширились.
– Ты видела что-нибудь? – спросила Карин. – Что-нибудь странное?
Подозрительность сразу овладела Анной Снапхане, сомнение проснулось в ее душе.
– Нет, – прошептала она. – А ты?
Карин покачала головой, и Анна увидела отражение собственных мыслей в глазах продюсерша.
– Мне надо идти, – сказала она и поднялась снова с неприятным ощущением в животе.
От взаимного доверия, еще недавно царившего между ними, сейчас не осталось и следа.
Главный редактор Торстенссон не давал знать о себе. Андерс Шюман обеспокоенно ерзал на своем столе в стеклянном закутке в дальней части редакции, и с каждой минутой его раздражение росло. Перед ним лежало несколько юридических документов, исковые заявления, поданные в Стокгольмский суд, по которым в качестве ответчика должен был выступать «ответственный издатель «Квельспрессен». И речь там шла о клевете в различных ее формах.
А ответственным издателем был Торстенссон. Ведь именно за ним оставалось последнее слово, когда дело касалось публикации спорных материалов. И не играло никакой роли, что говорили остальные в редакции, окончательное решение принимал главный редактор. После многочисленных переговоров и дискуссий Шюману удалось добиться, что его, руководителя редакции, зарегистрировали в Патентном управлении как исполняющего обязанности ответственного издателя. Это означало, что Торстенссон мог переложить ответственность на него, но только четко выразив свою волю на сей счет. Все это имело чисто косметический эффект, но Шюман приобретал определенную власть. Хотя это случалось очень редко.
Андерс Шюман почесал голову. Ситуация выглядела довольно неприятной.
Мишель давно стала проблемой для газеты «Квельспрессен», и, честно говоря, «Квельспрессен» была реальной проблемой и для нее тоже. Несколько сотрудников газеты решили, что данная тележурналистка никуда не годится, и они часто и охотно делились своим мнением со своими читателями. Даже назначали ее победительницей конкурса «Обладательница худших нарядов года» два раза подряд, присудили ей титул самого переоцененного шведа тысячелетия, называли теледурочкой, награждали и менее приятными эпитетами, которые Шюман не мог сразу вспомнить. Они глумились над ее программами, печатали карикатуры с ней в разделе «Культура», поливали ее грязью на страницах, касавшихся телевидения, насмехались над ней, когда она получила их читательский приз. После этой ее ошеломительной победы им пришлось даже изменить свои правила вручения наград. Читатели больше не могли голосовать за того, кого они хотели видеть победителем. Жюри газеты во главе с Барбарой Хансон теперь само назначало пять номинантов – представителей телевидения, из которых они могли выбирать. В последнем случае Андерс Шюман ничего не слышал о двоих из них.
Пока критика и всякая чепуха о ней оставались на таком уровне, ни Мишель Карлссон, ни ее представители никак не реагировали.
В первый раз она подала в суд только после публикации серии статей с надуманными обвинениями ее в участии в афере с компаниями-«пустышками». Насколько Андерс Шюман понял, если газету могли ждать большие неприятности, то именно в этом разбирательстве.
Второй иск появился на свет после фотографий голой Мишель вместе с мужчиной, который, по утверждению «Квельспрессен», являлся преступником, сбежавшим из тюрьмы Эстерокер. Мишель посчитала информацию о ее связи с бандитом глубоко оскорбительной для себя. К сожалению, газета перепутала представителя преступного мира с норвежской кинозвездой, что привело еще к одному исковому заявлению. Ведь известный актер был женат, имел детей и утверждал, что его опозорили обнародованием этих снимков. Стратегия издания в отношении данных исков стала несколько шизофренической.
Они заявили, что, поскольку мужчина оказался норвежской кинозвездой, Мишель не имела причин чувствовать себя оскорбленной, даже если газета ошибочно назвала его преступником. А служителя Мельпомены соседней страны они никоим образом не опозорили, так как сего господина не удалось идентифицировать, поскольку, по утверждению издания, он был беглым гангстером.
Андерс Шюман вздохнул и провел рукой по лбу.
Третий иск, относительно которого, правда, удалось достигнуть примирения, касался матери Мишель Карлссон. Репортер нашел спившуюся родительницу телезвезды в отеле в Риге, где она без особого успеха зарабатывала себе на хлеб проституцией.
– Так много молодых девиц в нашем бизнесе сегодня, – пожаловалась бедная женщина на первой странице «Квельспрессен».
Она также умоляла Мишель связаться с ней. Она так скучала по своей девочке, и ей настолько не хватало ее, что она постепенно пристрастилась к наркотикам и алкоголю. Щеки Шюмана покраснели от стыда, когда он вспомнил заголовок того материала: «Помоги мне, моя любимая Мишель!»
О том, что мать оставила дочь у ее отца, когда девочке было только три года, они так никогда и не упомянули.
Тогда им удалось мирно договориться исключительно по той причине, что Мишель Карлссон вообще не хотела говорить о своей матери. И в финансовом плане это, естественно, более устроило газету, поскольку им в любом случае пришлось бы платить адвокату, если их ждал долгий и трудный судебный процесс. В остальных случаях примирения не произошло из-за отказа Мишель, а сейчас уже было поздно что-то менять.
Шеф редакции сложил исковые заявления убитой женщины в стопку. Тяжесть в голове из-за спертого воздуха мешала ясно думать. А он знал, что сегодня ему придется надолго здесь задержаться. Ведь требовалось тщательно оценить каждое слово, предназначенное для завтрашнего выпуска. Им меньше всего нужен был еще один иск, на этот раз на основании параграфа четыре Закона о свободе печати, из-за клеветы на умершего.
Он откинулся на спинку кресла, механизм затрещал под тяжестью массивного тела. Его жена проводила Янов день у знакомых в Викингсхилле, он зажмурился и смог увидеть ее под большим тентом, смеющуюся, с цветами в волосах и рюмкой в руке.
Почему он взялся за эту дьявольскую работу?
Потому что устал от той ветреной жизни, которую вел. Глубоко разочаровался в финансовых и творческих возможностях, имевшихся у него, когда он был ведущим программы и продюсером общественно-политического журнала телевидения Швеции. Его утомила известность, вытекавшая из занимаемого им положения. Приняв предложение стать руководителем редакции, он хотел делать нечто более значимое, требующее большей ответственности и хорошо продуманных решений. С тех пор он часто сомневался, правильно ли поступил.
Покинутая им программа между тем неплохо жила и без него. Мехмед явно превзошел его в качестве ведущего.
Шюман поднялся, принялся бродить по комнате из угла в угол.
«Какого черта я сел в эту лодку? – подумал он. – А сейчас она уже отплыла далеко от берега».
Дождь уже начал действовать Аннике на нервы, Бертиль Странд как ни в чем не бывало устроился в редакционном автомобиле «Конкурента» и, судя по доносившемуся оттуда его смеху, чувствовал себя там как дома. Она никогда не опустилась бы до подобного лишь ради того, чтобы немного согреться и обсушиться. Анника огляделась в поисках какой-нибудь защиты от ветра, любой крыши. Ее взгляд остановился на теплице, расположенной немного выше парковки. Интересно, такие обычно запирают?
Замок на стеклянной двери отсутствовал. Анника открыла ее и проскользнула внутрь. Тепло и запахи цветущих растений обрушились с такой силой, что у нее закружилась голова. Только сейчас она поняла, что весь день ничего не ела. На грани голодного обморока и промокшая, она села на гравиевую дорожку, протянувшуюся между двумя рядами кустов томатов, прислонилась спиной к большому деревянному горшку и посмотрела наружу сквозь прозрачную стену. Парковка и ведущий к дворцу мост предстали перед ней как на ладони.
Слова, которые она весь день пыталась выбросить из головы, сейчас всплыли в памяти.
«Вот, значит, как все получилось. Бывают же такие мамаши. Черт побери. Этого я никогда не прощу».
Она втянула воздух носом, а потом медленно выдохнула его через рот.
– Извини, – прошептала она. – Мне очень жаль, но ты же знал, что я должна…
На несколько минут Анника оказалась в плену двух эмоций – чувства вины и жалости к себе, они боролись между собой за пространство в ее душе, и она чувствовала себя несчастной, без особой уверенности в этом. Даже всплывшие из памяти лица детей не тронули ее глубоко.
Она поднялась, отыскала кран и утолила жажду, нашла длинную грядку рукколы и сахарного гороха, набрала себе немного того и другого, стараясь, чтобы это не бросалось в глаза.
«Я приглашу Томаса сюда во дворец на ужин и дам официанту хорошие чаевые», – пообещала она себе, защищаясь от угрызений совести по поводу собственного воровства.
Теперь голова у нее кружилась уже не так сильно, она вернулась назад к деревянному горшку и после секундного колебания позвонила Анне Снапхане. И как раз когда должен был включиться автоответчик, услышала голос подруги.
– Тебя еле слышно, – сказала Анника.
– А ты как хотела? – прошептала Анна и увеличила громкость работавшего на заднем плане радиоприемника.
– Как у тебя дела?
– Трудно дышать, – сообщила Анна усталым голосом. – Как думаешь, можно получить астму за одну ночь?
Анника не ответила, не хотела потворствовать ипохондрии подруги.
– Это так мерзко, – продолжила Анна. – Я вижу ее перед собой постоянно, такое ощущение, словно это моя вина.
– Вот как, – сказала Анника, – но ты же не можешь…
– Не говори мне, что я могу, а что нет. Не ты же сидишь здесь словно какой-то чертов убийца.
Анна стала плакать в трубку. Анника уже пожалела о своем звонке.
– Будем кончать? – спросила она осторожно. – Хочешь, чтобы тебя оставили в покое?
– Нет! – прошептала Анна. – Пожалуйста, не отключайся.
Потом они сидели молча долго, слушали радио.
– Они сказали, когда вы сможете поехать домой? – спросила Анника.
– Нет, просто пообещали отпустить нас, как только побеседуют со всеми. Твой знакомый комиссар здесь, кстати. Он допрашивал меня. Злой, дьявол.
– Ты разговаривала с Мехмедом? – спросила Анника. Ее подруга вздохнула:
– Ты не могла бы позвонить ему и сообщить, что я застряла здесь? Боже, как я скучаю по Миранде.
– У нее все нормально, – уверила ее Анника своим самым ободряющим тоном, наблюдая за парковкой. – Ты можешь разговаривать по мобильному?
– Вообще-то нет. Ты стоишь здесь снаружи?
– Дождь льет как из ведра, я спряталась в теплице. Ты не против поболтать?
Анника слышала, как подруга зашевелилась, сделала что-то с радио, ее шаги эхом отдавались в трубке.
– Немного, пожалуй.
– Ты не могла бы помочь мне чуточку? – спросила Анника. – Я прошлась по автомобилям, которые стоят на парковке, и, по-моему, вычислила большинство из тех, кто находится здесь. Ты не могла бы сказать, права я или нет?
Анна Снапхане рассмеялась устало:
– Ты верна себе. Что ты хочешь знать?
– Хайлендер здесь?
– Ага.
– Мариана фон Берлиц и Карл Веннергрен?
– Йес.
– Мариана – сектантка?
– Когда это ей необходимо. Откуда ты узнала?
– По надписи «Иисус жив» на ее автомобиле. И потом, девица из Катринехольма по имени Ханна Перссон?
– Правильно.
– Что она здесь делает?
Анна Снапхане глубоко вздохнула. Когда она снова заговорила, ее голос звучал чуть более живо, словно необходимость говорить о чем-то обыденном слегка привела ее в чувство.
– Она партийный секретарь у неонацистов Катринехольма. Дебатировала с двумя анархистами в последней программе, дискуссия получилась дьявольски жаркой. Анархисты напали на девицу и на Мишель. У нацистки из носа пошла кровь. Мне и одному из технарей пришлось вмешаться и разнимать их. В результате я заработала царапину на подбородке.
– Почему она осталась после передачи?
– Бесплатная выпивка. Не захотела уезжать. У тебя есть кто-то еще?
– Барбара Хансон?
– Сучка, да, она приперлась сюда, чтобы поглумиться над Мишель, как обычно. Нажралась, конечно, и спала как мертвая еще до полуночи.
– Как относительно Катрин Беллхорн?
– Я разговаривала с ней совсем недавно, она сидит в комнате, расположенной через коридор от моей.
– Некто Себастьян Фоллин?
– Менеджер Мишель, именно он занимается всеми ее контрактами, рекламой и шоу, лекциями и всем таким. Они поссорились вчера вечером, не знаю из-за чего.
– Бэмби Розенберг, актриса сериалов?
– Бимбо-Бэмби, все так, лучшая подруга Мишель, участвовала в записи предпоследней программы и осталась на вечеринку по поводу окончания съемок. Мишель требовался хороший друг, единственное, что я могу сказать…
– Стефан Аксельссон, видеорежиссер?
– Он руководил всем из автобуса. Хорошо знает свое дело, но настоящий брюзга, ворчит непрерывно по любому поводу.
– Ну есть еще ты и какой-то технарь из аппаратной.
– Ага, Гуннар Антонссон. Он любит этот автобус больше жизни.
– Как считаешь, они будут разговаривать со мной?
Анна Снапхане даже рассмеялась:
– Смотря на кого нарвешься. Себастьян – с гарантией. Стеффе – никогда в жизни. Мишель сама плюнула бы тебе в лицо. Она ненавидела «Квельспрессен» после всего того дерьма, которое вы писали о ней, по ее словам, вы ее преследовали. И я почти согласна с ней.
– Ах, подобное она ведь должна уметь терпеть. Она же публичное лицо. Кто двенадцатый?
Анника заметила, что говорила о Мишель в настоящем времени, спохватилась и постаралась взять себя в руки.
– Он уехал, – ответила Анна.
– Как он смог сделать это? Полиция ведь оцепила весь остров.
– Он уехал рано утром, еще до того, как нашли Мишель.
