скачать книгу бесплатно
– Боже мой! И что делали твои бедные учителя?
– Именно бедные. Все учителя и завуч с директором стояли внизу и просто умоляли меня слезть.
– И как же тебя сняли?
– Ещё чего – сняли! – возмутился Виктор. – Кто бы им это позволил? Сам слез. Но только после того, как директор при всех пообещал, что больше не будет исключать меня из школы.
– Да, тут выбора нет, – согласилась Лиза. – Как у вас в авиации: если неполадки в моторе, то спасают самолёт или человека?
– Человека, конечно. С земли приказ: катапультироваться, а ты всё тянешь, думаешь, вытяну, вот-вот заработает, не может быть…
– Ну и? – Лиза почти с ужасом смотрела на рассказчика, представляя, как на секунды идёт счёт человеческой жизни.
– И пока выравниваем, как видишь. Самолёта ведь тоже жаль. Дорогая всё-таки игрушка. Пока удаётся, значит, выравниваем. А кому не удалось…
– Ну, о чём ты завёл? Что ты пугаешь? – вмешался Юра Гусев. – Лиз, ты его не слушай. Это он себе цену набивает, хочет героем показаться. А вообще это плёвое дело – летать. Сидишь себе, дышишь в трубочку и смотришь на солнышко, а всё, что тебе надо делать в воздухе, решают за тебя умные люди на земле.
Ребята дружно засмеялись и, переглядываясь, поддержали:
– Точно. Именно так всё и происходит. Это он очень точно описал.
Они были замечательными, эти красивые и дружные мальчики с весёлыми, остроумными шутками и лёгким смехом, ежедневно рисковавшие жизнью.
Дорога от вечерней школы шла к автобусной остановке, куда они проводили Арину, потом через центр на их улицу, где рядом с гостиницей стоял дом, в котором они жили.
К их приезду в военгородке не оказалось свободной квартиры и им предложили пожить пока в городе на частной. Они сняли второй этаж нового и добротного коттеджа в центре, возле гостиницы – три солнечные и просторные комнаты с кухней, а после переезда к ним Валентины Адамовны, матери Ильи, решили вообще не переселяться в военгородок, а остаться жить здесь.
Утром Илья уезжал в часть, а Лиза с Валентиной Адамовной и Алёшенькой шли бродить по городу. Лизе очень нравилась её свекровь, спокойная и выдержанная женщина, чуть полноватая, но всё ещё красивая и статная, дочь чешки и поляка. Что-то в ней было горделиво-достойное и доброе одновременно. Они дружили как подруги и понимали друг друга так, что мама часто даже ревновала Лизу к свекрови.
Гуляя по зелёным и тихим улочкам, они изучали всё новые районы и восхищались всем, что видели. Домики были простые, но разные, и люди в них жили, наверное, по-разному. Где-то радовались счастливые и красивые влюблённые молодожёны, переживавшие лучшие дни своей жизни и молодости, о которых потом, через годы, будут вспоминать. Где-то тихо скучали стареющие и одинокие родители, чьи дети выросли и разлетелись по огромной стране. Где-то умелая и заботливая молодая женщина, привычно и ловко переделав всю работу по дому, приготовив вкусный обед и, развешав свежую стирку на верёвках во дворе, довольная, что со всем управилась и всё успела сделать, ждала возвращения мужа с работы, а детей из школы. Где-то подсматривала за ней её одинокая соседка, в глубине души несчастная и страдающая от ревности, зависти и тайной любви к её мужу. Сколько разных судеб, сколько переживаний и романов скрывалось за каждым из заборов и палисадников, в каждом доме и дворе! Сколько хранилось там неразгаданных душевных тайн, о которых никто и никогда не узнает!
Несколько раз они ходили за грибами вместе с хозяйкой их дома, сдержанной и покорно терпеливой женщиной лет сорока пяти. Они приносили полные вёдра боровиков, удивляясь и не веря такому чуду, фотографировали их и жалели, что приходилось резать их и разрушать такую красоту.
Как-то, гуляя со свекровью и Алёшенькой по окраинной улице, Лиза мечтательно сказала:
– Вот было бы чудо, если бы мне нашлась здесь работа. Хотя бы несколько часов в неделю, чтобы стаж не прерывался.
– А ты попробуй узнать в школе. Может быть, как раз что-то и найдётся, – предложила Валентина Адамовна.
– Вряд ли. В тех местах, где воинские части, всегда переизбыток специалистов. Особенно врачей и учителей.
– А ты всё-таки попробуй, – повторила свекровь, и из уважения к ней Лиза, хотя и без всякой надежды на успех, отправилась в школу.
Вернувшись через час, она почти взбежала по лестнице на второй этаж и, обнимая свекровь, радостно сообщила:
– Невероятно, в это просто трудно поверить, но у меня есть работа, представляете? Они так обрадовались, что я пришла, – это чудо. Сказали, что давно ждут именно учителя немецкого и английского языков. Какая вы умница, что посоветовали мне пойти и узнать.
– Ну, вот и хорошо, – улыбнулась Валентина Адамовна. – Вот и хорошо.
– Правда, это вечерняя школа, и мне сразу же дали классное руководство в десятом классе. Мне везёт на десятые классы, – проговорила Лиза.
– Ничего, – успокоила её Валентина Адамовна. – Это всё для тебя уже не ново. Справишься, я уверена.
От радости, Лиза обняла свекровь и закружилась с ней по комнате.
А в высших невидимых и неощутимых человеком сферах кружились и звучали непрерывные волны радости и счастья обретения, возвышения и восхождения к Высшему, Непостижимому и Предвечному. Совершенные в своей гармонии звуки переливались удивительными мелодиями, не начинаясь и не заканчиваясь, соединяясь и сливаясь с невиданными оттенками и волнами красок. Возникая друг из друга, взаимопроникая и дополняя друг друга, в непрерывной бесконечности и вечности неповторимых вариантов мелодий, красок и ощущений радости и счастья от нескончаемого стремления, приближения и прикосновения к непознаваемой и сокровенной, всегда влекущей Тайне…
– Прими свет её радостной молитвы, – без слов и звуков взошли ввысь от невидимых бестелесных сущностей волны обращения.
– Там нет молитвы, – одними волнами света и переливами красок так же без слов и звуков пришёл ответ, воспринятый совершенными и чистыми сознаниями.
– Там радость Твоего творения. Она изливается из чистого сердца и поёт хвалу всему созданию Твоему. Прими и благослови эту радость и благодарение. И благоволи сохраниться ей в этой любви и чистоте на всю её земную жизнь, – снова поплыли ввысь прекрасные и благозвучные волны.
– Излишни просьбы – всё есть всегда и везде, – расходясь в бесконечности, приплыл ответ радости и света. – Всегда и во всём есть всё… и есть главное: свобода выбора… Свобода выбора – неприкосновенна, незыблема и вечна… Нет ничего превыше свободы выбора, воли действий и любви… Они – превыше всего…
Сияющее сознание со светлой заботой обернулось к оберегаемой им на земле человеческой душе, звенящей и поющей от радости этого мгновения, и обвило её гармонией любви и света, уносясь ввысь…
А сферы плыли и ликовали в бесконечной вселенной…
В субботу на летней танцплощадке Постав, на Гарбарке, разливалась музыка. Тёмное небо таинственно мерцало загадочными звездами, прислушиваясь к молодым сердцам и проникаясь волнением тайных взглядов, украдкой бросаемых из-под ресниц. А над всей Гарбаркой, над парком и озером, над всей притаившейся в темноте зеленью кустов, над сочными и пряно пахнущими травами, цветами купавы и листьями аира, над прохладной заводью в тени звучала то ритмичная, то трогательная, то сладко волнующая музыка.
Прохаживаясь в вечерней прохладе, сюда подходили и взрослые, чтобы посмотреть, как веселится молодёжь. Слушая весёлые влекущие ритмы или разливы вальса, вспоминали свою молодость и свои танцы, взволнованные и скрываемые взгляды, мечты, слезы ревности, разочарования и новой надежды на счастье. Эта танцплощадка помнила немало тайных волнений, а иногда и слёз. Они витали здесь каждое лето, обещая счастье и раздаривая радости.
Потерявшая на фронте мужа и оставшаяся с четырьмя детьми, стояла рядом со своей соседкой Геня Казимировна Копешко. Её постаревшее и сморщенное от горестей и тяжёлой работы лицо разучилось улыбаться, глаза потухли и взгляд из-под выцветших бровей был жёстким и строгим. Теперь дети её выросли, старшая дочь уже была замужем, две младшие работали, а здесь, на танцах был её младший и единственный сын, надежда и тайная гордость.
– Вот ты и Антося сваго дождалась, – сказала соседка, но Геня Казимировна даже не улыбнулась.
– Теперь тебе легчей будет, – продолжила соседка. – Поможение али жёнку приведеть, всё адно легчей.
– Какое там легчей? – с обидой ответила Геня Казимировна. – Погодь еще радоваться. Ему еще учиться надо. Не скоро ещё легчей будет…
Поодаль от них стоял и второй секретарь райкома Иван Михайлович Красиков с женой. Наблюдая за группкой девушек, среди которых была и их дочь, Иван Михайлович поглядывал на ребят в белых рубашках и наглаженных брюках, уверенно стоявших в стороне. Некоторые из них в этом году пришли из армии и он их хорошо знал. Знал их родителей и их семьи, знал многое почти обо всех, так как родился и вырос здесь, в этом городке.
– Да, молодость, что и говорить, – с лёгкой завистью проговорил он и чуть нахмурился, заметив, как их дочь решительно и свободно подошла к группе ребят и один из них, повернув к ней голову, удивлённо улыбнулся и, взяв её за талию, через минуту увёл в танце в гущу молодёжи.
– Это кто же такой? С кем она танцует? – спросил Иван Михайлович, недовольно хмурясь, хотя отлично знал того, о ком спрашивал.
– Да это же Антон. Вон и его мать стоит, любуется, – ответила жена.
– Какой Антон? – не поворачиваясь, спросил Красиков.
– Копешко. Только что вернулся из армии. Чем не жених?
Иван Михайлович ничего не ответил, строго наблюдая за танцующими.
– Ну, чем они не пара? – снова спросила Ольга Васильевна.
– Ты бы поговорила с ней, что ли, – Иван Михайлович недовольно передёрнул плечами.
– О чём? – не поняла Ольга Васильевна.
– Ну, о том же, что видела. Не годится девушке самой к парню подходить и на танец звать. Что это за блажь?
Ольга Васильевна примирительно улыбнулась и ответила:
– Так она в него с детства влюблена, ты же знаешь. А теперь уже совсем взрослая, студентка ведь.
– Ну и что из того? Мало ли что в детстве было, а сейчас надо знать себе цену. Пусть он за ней бегает, а не она за ним.
Ольга Васильевна помолчала, потом задумчиво проговорила:
– Кто его знает, как лучше. Девчонок вон сколько подросло за эти годы. Невест хоть отбавляй.
– И женихов не меньше. Вон высокий с ними разговаривает. Кто такой?
– Кажется, Палевский.
Иван Михайлович недовольно фыркнул и насмешливо проговорил:
– Ну да, женихи. Ни работы ещё, ни специальности, ничего за душой, а женихи.
– Не ворчи, – мягко одёрнула его жена и, помолчав, добавила: – Сам разве не так начинал?
Некоторое время они оба молча наблюдали, как беззаботно и легко танцевала их дочь с тем, кто, очевидно, казался ей сказочным принцем.
– Ты бы устроил его на какую-нибудь нормальную работу. Пусть растёт и продвигается. Он хлопец толковый, – проговорила Ольга Васильевна.
– А что он здесь до армии вытворял, ты забыла? – недовольно возразил Красиков.
– Ну и что? То было до армии. А после неё все становятся совсем другими, – мягко вступилась Ольга Васильевна. Но Красиков снова передёрнул плечами и неопределённо ответил:
– Посмотрим, посмотрим. Где в этом городке толковую работу найти?
– Найди уж где-нибудь. Он ведь всё равно к тебе придёт.
– Посмотрим, – снова задумчиво повторил Иван Михайлович, не в силах оторвать взгляд от того, о ком они говорили, – столько было в нём смелого, весёлого и бесшабашного задора и удали, уверенности в себе и умения в каждом движении, свободном, чуть небрежном и лёгком.
– Да, золотое времечко, – снова задумчиво проговорил Иван Михайлович. – Молодость, что и говорить. Всё по плечу и всё под силу. Кажется, мир можно перевернуть, если захотеть. Золотое времечко.
– А пара из них всё-таки замечательная, – так же задумчиво ответила Ольга Васильевна.
– Никакая они не пара, – отрываясь от воспоминаний, возразил Иван Михайлович. – Ей ещё учиться надо, а не о паре думать. Ты обязательно поговори с ней. Если что случится, с тебя спрос больше, чем с неё, не забывай…
Ольга Васильевна ничего не ответила, но подумала, что поговорить с дочерью действительно надо. Такой парень обнимет, так у неопытной девчонки сердце зайдётся, и всякое может случиться…
На перерыве в учительскую вошла директор вечерней школы, старая и сутулая седая женщина в свободной темно-синей юбке и такой же вязаной кофте, потерявшей форму и цвет. Она внимательно оглядела затихших учителей и подошла к Лизе. Она говорила очень тихо и даже как-то несмело, но в учительской сразу наступила тишина, и все перестали разговаривать.
– Там у вас новенькие ученики в классе, Елизавета Сергеевна, – сказала она очень тихо. – Вот я написала вам на бумажке. Это Палевский, Копешко и Заграва. Копешко ещё не принёс все необходимые документы, и вы пока не записывайте его в журнал. Но пусть он уже учится, как слушатель пока, чтобы не пропускал уроки. А документы принесёт позже. Вы меня поняли?
– Конечно, – ответила Лиза и добавила: – Я всё поняла, Роза Марковна.
Роза Марковна отошла от неё, подошла ещё к нескольким учителям и, хотя она говорила с ними так же тихо и несмело, её внимательно слушали.
Когда она вышла, Арина, наклонившись к Лизе, сказала:
– Не обращай внимания на её внешний вид. Когда я впервые увидела её, я подумала то же самое, что и ты сейчас: какая неаккуратная старая еврейка. Но это очень добрая и мудрая женщина, справедливая и очень терпеливая. На ней и на её умении всё понимать и улаживать держится вечерняя школа и порядок в коллективе. Ты в этом ещё убедишься.
– Но разве она не на пенсии?
– Давно, но продолжает работать, и её не трогают.
– Почему? Это неправильно. Надо уступать место молодым.
Арина помолчала и, подумав, ответила:
– Она пережила страшное горе. Во время войны почти на её глазах немцы расстреляли всю её семью: родителей, мужа и троих детей.
– Боже мой, – еле проговорила Лиза. – Как это можно пережить?
– Наверное, работа в школе спасает её от дум и воспоминаний. И просто удивительно, откуда у неё берётся терпение улаживать все неурядицы и конфликты в школе. У неё сейчас второй муж, такой же старик, как она, тоже потерявший своих близких в гетто. Когда они уходят вечером домой, я не могу смотреть на их скорбные и одинокие фигуры. Пустая старость без детей и внуков. Что может быть страшнее?
Лиза задумалась, глядя в одну точку, а Арина, прикоснувшись к её плечу, заметила:
– Не надо так задумываться, это опасно.
– Почему?
– У меня брат капитан дальнего плавания. Они уходят в море на восемь месяцев, и если на судне бывают новички, то за ними все присматривают, чтобы не задумывались, уставившись в одну точку. Некоторые именно так начинают потихоньку съезжать с катушек, как они говорят, от постоянной и бескрайней водной пустыни перед глазами.
Лиза улыбнулась:
– Хорошо, что здесь не пустыня, а то я бы тоже съехала – не люблю такого количества воды.
– Не любишь море?
– Не люблю. Мои предки, наверное, древляне. Я люблю лес и речку.
Арина взяла её за локоть и сказала:
– Пойдём постоим в коридоре, а то здесь не поговоришь.
Они вышли в коридор, но там к ним сразу же подошёл один из тех новеньких, о которых говорила Роза Марковна. Высокий, стройный, чистые и ясные, голубые глаза, красиво очерченные брови, прямой римский нос, припухшие, как у девушки, губы, аккуратный подбородок, густые русые волосы.
– Простите, Елизавета Сергеевна, – проговорил он, чуть улыбаясь красивыми губами. – Я ваш новый ученик, моя фамилия Палевский и я хотел узнать, что ещё нужно из документов, чтобы меня записали в журнал.
– Больше ничего, – ответила Лиза. – У вас всё в порядке с документами и я вас сегодня же запишу.
Он посмотрел на неё с вежливой признательностью, снова улыбнулся, и, слегка кивнув, отошёл.
