Цирк Грехов

Сидит, не поднимая взор,

А рядом, горб его обнявши,

Брат Левий свой несет дозор.

– Зачем они у жаркой лавы

Собрались в темноте ночной?

– Сжимают нож иль меч кровавый

Они нетвердою рукой.

В потоке огненном вулкана,

В горячем пекле, смыть хотят

Следы убийств, следы обмана,

Но от огня они горят.

Так, обжигаясь еженощно,

Они не в силах скрыть грехи,

Что на клинках застыли прочно…

Но вот поют уж петухи!

Давай, старик, еще немного

Осталось нам с тобой пройти,

Но, как бы ни вилась дорога,

Мы не сойдем с ее пути.

Они покинули обитель

Губителей и подлецов.

Писатель, вместе с ним хранитель,

Все ищут короля лжецов.

Почти насквозь прошли сквозь пекло,

Они узрели все круги,

Их головы покрыты пеплом,

В их душах жуткий вой пурги.

И, наконец, стоят у входа,

Что к сердцу ада их ведет.

Над головами непогода:

Бушует ветер, гром ревет.

Они пришли к основе мира,

Увидеть сатаны альков.

И вот средь синего эфира,

Среди пустых, туманных снов

Открылась сонная лощина

Пред взоры путников, на дне

Лежат прикованный мужчина

И женщина наедине.

Их имена – Адам и Ева,

Из рая выгнал их Творец.

Приют для мужа и для девы

Им преисподней дал отец.

– Где сам могучий покровитель?

Где Люцифер изволит быть?

– Что ты успел, мой посетитель,

В алькове этом позабыть?

Зачем решился потревожить

Покой мой, жути вопреки,

Могу тебя ведь уничтожить

Одним движением руки!

Не видно дьявола, лишь эхо

Его звучит средь скал, холмов.

Своим с ума сводящим смехом

Окутан он, завесой слов.

– Князь, не серчай! – вступился демон,

– Я старика сюда привел,

Но он пришел к тебе за делом.

– Его ты сквозь круги провел?!

– Да, Сатана. Все ж покажитесь,

И мы расскажем правду, друг.

– Что ж, посетители, колитесь.

И дьявол появился вдруг.

Огромный, в три горы, ужасный,

По пояс в камне он живет,

И только лик его прекрасный

К урода телу не идет.

Он, крылья черные раскинув,

Рогами тучи заслонил,

Власть Бога-Господа отринув,

Изгнанник волю не сломил.

Его дыхание смертельно,

В глазах суть Хаоса хранит,

Геенной правит безраздельно,

По пояс он вживлен в гранит.

Из дали выглядит поганым,

Ужасней кажется вблизи.

Князь зорко смотрит за Адамом

И Евой, что лежат в грязи.

Они цепями золотыми

Прикованы к сырой земле,

А дьявол тешится над ними

В своей безлунной грешной мгле.

– Скажи мне, кто ты?

– Я писатель.

– Зачем пришел, любимец муз?

– Я должен знать, кто ты? Предатель,

Несущий свой нелегкий груз,

Иль мира нового создатель,

Смакующий всей власти вкус.

– Моя судьба, как нить витая,

Запуталась в сплошной клубок –

Серебряная, золотая,

Полна лишений и тревог.

Я был рожден рабом послушным,

За верность крылья получил,

И столь нелепый и воздушный

Над головою нимб кружил.

Святое это преклоненье

Лишало разума всех нас,

Взыграло неповиновенье

В зрачках моих застывших глаз.

Я поднял бунт! Жестокий, подлый!

Мы нимбы сбросили с голов.

Отныне стал я неугодным,

Стал предводителем рабов.

Но Бог, как будто бы играя,

Он крови проливать не стал,

А просто сбросил нас из рая,

К земле бездушной приковал.

И дал обязанность навечно

Поток из грешников людских,

Что в ад стекает бесконечно,

Наказывать за жизни их.

Поныне я, властитель бездны,

И верные друзья мои,

Свой отбываем бесполезный

И вечный срок в глухой дали.

Что скажешь, человек, на это?

Как исповедь моя тебе?

Не слишком ли она избита

Своей ничтожностью к судьбе?

Старик молчит, он тихо плачет:

– Передо мной не раб, не князь,

Передо мной не демон мрачный,

Передо мной не дождь, не грязь.

Я вижу только как прекрасный

Сын светлой утренней звезды

Летит по небу, неподвластный

Ни злу, ни молниям грозы.

– Возьми мое перо стальное

И слезы собери свои,

И ими сердце ледяное

Мое описывать начни.

Создай великое творенье

О верности и боли лжи,

О падших ангелов отмщении

Быстрее книгу напиши.

Увековечить правду нужно,

Не упустив судьбу мою,

Иначе богу будет скучно

Читать историю твою.

И Люцифер, взмахнув руками,

Писателя послал домой.

Он, окруженный облаками,

В бреду упал на брег морской.

Старик очнулся лишь к закату,

В своей ладони он сжимал

За путешествие награду,

Дар от Него – перо-кинжал.

Он к дому бросился мгновенно,

Схватив пергамента листок,

Творить он стал самозабвенно,

Рождая к повести пролог.

Трудился днями и ночами,

Не зная отдыха и сна,

А за широкими плечами

Была тень демона видна.

Писатель слег в постель, он болен,

Но все равно, пока мог жить,

Он от оков хотел неволи

Изгнанника освободить.

Последний штрих – готова книга.

В ней правда, Люцифера суть.

Старик поверил, что от ига

Сумел спасти он князя грудь.

Но только пальцы ослабели,

Перо упало. Он погиб.

И слезы робкие посмели

Щек впалых очертить изгиб.

Свой труд окончив, стал свободен,

Его душа взлетает ввысь,

Ей теплый солнца свет угоден,

Ее манит чужая мысль.

Навстречу духу сквозь сиянье

Милейший ангел прилетел.

Какое странное молчанье,

Не видно тишине предел.

Душа писателя не верит:

Вот ангел, юный и смешной,

Круги над ним пустые мерит.

Откуда он ему знаком?

Прекрасное лицо, улыбка,

Не злой пугающий оскал.

Но здесь не может быть ошибки,

Из ада сын звезды восстал!

Цирк Грехов

Поэма

На небе темном в час полночный

Луна тоскливая поет,

И свет свой кремово-молочный

Из пустоты и мглы плетет.

Вновь ветер в переулках черных

Танцует вальс с самим собой

И в лабиринтах улиц темных

Тревожит путников покой.

По крышам дождевые капли

Стучат чуть слышно в тишине,

Молчат колодезные цапли,

Молчат малиновки во сне.

И ливня томная соната

Баюкает простых людей,

Что спину горбят до заката

Для блага их государей.

Вода холодная смывает

Обиды, злость, порок и бред,

И жители вновь забывают,

Что принесли кому-то вред.

Наутро все пройдут печали,

С собой их капли унесут,

И те, кто вечером страдали,

Теперь в душе мир обретут.

Дома серьезные устало

Глазами-окнами глядят,

Как у притихшего причала

Две кошки рыжие сидят.

Им нравится волны спокойной

Приятный шорох – дивный звук,

И капель дождевых нестройный

Непрерывающийся стук.

Тяжелый вздох порывом ветра

Отправит кошек рыжих спать,

Задует фонари, без света

Оставит город почивать.

Лишь тихое воды журчанье,

Лишь еле слышный плач дождя,

Лишь звезд таинственных мерцанье

И только ожиданье дня.

***

Среди сего блаженства ночи

Под колыбельную луны

Бездомный мальчик свои очи

Сомкнул, дабы увидеть сны.

Кудрявый Аполлон-ребенок

В лачуге старой и пустой

Проводит вечера. Спросонок

Под утро, съев сухарь простой,

Идет на рынок; у прохожих

Срезает тихо кошельки,

Сворует помидор пригожий,

Сгоревшей палки угольки,

Да на реке лицо и руки

Водой холодною умыв,

Веревкой подвязавши брюки,

Домой бежит, еду добыв.

Там голод утолив едва ли,

Он с нетерпением в глазах,

Все вспомнив страхи и печали,

Рисует сажей на стенах.

Покрыты с потолка до низа

Они крестами от угля,

Изображенье черной ризы –

От самой двери до угла.

Мальчишка ведь не знает, что он

Так вынужден сам вспоминать,

Поэтому, незнаньем скован,

Под вечер он ложится спать.

Но непригожая погода

Вдаль гонит все его мечты.

Ребенок лет восьми от роду

Хорошие не видит сны.

Как схоронил отца и маму,

И, память отбелив свою,

Решил, что там не место хламу,

Забыл погибшую семью.

Душа – потерянная птица,

Ей нет давно пути назад,

Но хочется ей возвратиться,

Покинуть сей замерзший ад.

***

Вновь сны коварные жестоко

Ребенку не дают уснуть,

В кошмарах людям одиноко,

Им хочется в мечтах тонуть,

Вот только каждому дорога –

Свой бесконечно древний путь,

Над ним лишь занесешь ты ногу,

Назад нельзя уж повернуть.

Милейший мальчик выбор сделал,

Он позабыть решил все то,

Что по ночам углем и мелом

Теперь рисует под окном.

Ведь странна память человека:

На миг забыв, кто ты таков,

Спустя полвека, четверть века

Вдруг тяжесть ниспадет оков,

Проснется жизни осознанье,

Перед глазами промелькнет

Туманное воспоминанье,

И память снова оживет.

Однако мальчик по рисункам

Своим никак не мог понять,

Как на тончайших этих струнках

Забытую судьбу сыграть.

Он ночи проводил в сомненьях,

Ответы отыскать не мог,

И в полуснах своих, виденьях,

Старался перейти порог.

Не помнил сколько лет копилась

Тоска и грусть. Все позабыл:

Что с матерью, с отцом случилось,

Внутри себя он детство скрыл.

И как-то вдруг, в пустых страданьях

Вновь изводясь за ночью ночь,

Он осознал, что пониманье

Не в силах уж ему помочь.

Тогда впервые мальчик бедный

Заснул спокойно. Вот беда!

В тиши ночной раздался медный

Пустой звон в центре города.

***

Ведомый любопытством грешным,

Ребенок побежал туда,

Где в лютой темноте кромешной

Горела яркая звезда.

И толпы сонного народа,

Покинув теплые дома,

Спешили, будто на свободу,

Узреть, что там за кутерьма.

На площади широкой вольно

Раскинул цирковой шатер

Кривые щупальца довольно

И их к народу распростер.

Он шпилем в небо упирался,

Луну прозрачную проткнув,

Над ней жестоко усмехался,

В свои объятья подтолкнув.

И ткани цвет кроваво-черный

Пугал до одури людей,

А запах смерти обреченный

Заставил задрожать детей.

Но тихий перебор гитарный,

Что доносился изнутри,

Развеял этот мрак престранный.

Шептал он будто: «Посмотри!»

И осторожность, опасенья

Куда-то делись. Пустота.

Тревогу горожан, сомненья

Затмила цирка темнота.

В себя манил он представленьем,

Забытым духом волшебства,

Дразнящим разум предвкушеньем

Начала сказки-торжества.

И люди, позабыв о ночи,

О сне, работе и семье,

Все шире раскрывая очи,

Пошли вперед к своей Судьбе.

С толпой, что зрелища хотела,

И мальчику идти пришлось,

Как только жители присели,

То представленье началось.

***

Потухли факелы, лишь тускло

Один чадит в безмолвной тьме,

Сгорают зрительские чувства

В его оранжевом огне.

Вот в круг арены шпрехшталмейстер

Выходит в полной тишине,

И в центре, замерев на месте,

Он, главный гений в этом сне,

Губами тонкими устало

Вдруг шепчет, улыбаясь, в зал:

– Вот время для чудес настало.

Я открываю карнавал!

И замелькали злые маски,

Того маэстро окружив,

Что положил начало сказке,

Собой всего его сокрыв.

Кружился дикий и безумный

Коварных ликов ураган,

И вихрь исчез внезапно шумный,

Манеж покрыл густой туман.

В нем робкие шаги, дыханье,

Вдруг смех послышались. И вот

На свет не божие создание,

А существо-урод идет.

Лицо косое гримом белым

Сокрыть пытается, на нос

Рукой кривой своей несмелой

Он красный жгучий цвет нанес.

В костюм аляповато яркий

С заплатами одет юрод.

И вид его плачевно жалкий

Растрогал городской народ.

Но грустный арлекин слезами

С лица улыбку смыть не мог.

Бездонно черными глазами

Он был и будет одинок,

Но злым, пугающим оскалом,

Пьянящей радостью смешон,

Как острым бритвенным кинжалом,

Историю поведал клоун.

***

– Приветствую, мужья и жены,

На представлении веков!

Наш цирк – алмаз миров короны!

Мы – квинтэссенция Грехов!

Пред вами в шутовском наряде

Я есть никто иной, как Лень.

И на сегодняшнем параде

Людских пороков я – лишь тень.

Есть семь смертельных наваждений,

Семь диких демонов пустынь,

И, по различным видам мнений,

Семерка внеземных твердынь.

О, как нас только вы не звали!

Порой обидно было чуть,

То только к нам одним взывали,

То забывали нашу суть…

Но все же вам хотим немного

Жестокой правды рассказать.

Увы! Мы не создания Бога.

И Он не может нас призвать.

И, получается, что вместе

Грехов семь смертных собрались.

Но так намного интереснее!

Чужую отбирая жизнь,

Мы совершаем Суд великий,

Решая путь для жалких душ.

Никто не может многоликих

Могучих нас убить!.. Разрушь!

Разрушь свои мечты и грезы!

Отныне нет дорог назад.

Вас не спасут пустые слезы,

Мы дверь откроем в рай иль в ад.

Вы наслаждайтесь представленьем!

Последним чудом из чудес!

Унынья демон, Лень виденьем

С арены цирковой исчез.

***

И тут же рык раздался зверский,

Удар хлыста в тумане. Миг.

Скулеж проникновенно мерзкий,

Переходящий в тихий хрип.

Вот на манеж под звук тамтамов

Выходит гордый царь зверей,

Взгляд полон страха, шкура – шрамов,

Теперь под гнетом он людей.

За ним идет неспешным шагом

Высокий смуглый человек,

И, с львом остановившись рядом,

Глядит из-под уставших век

На публику. В руке сжимая

Свой черный очень длинный хлыст,

Чем жителей весьма смущая,

Недвижим цирковой артист.

На голове, поднятой гордо,

Два темных рога, а в глазах,

Смотрящих вдаль чуть зло, но твердо,

Лишь Бездны первозданной страх.

– Я – демон Гордости презренной,

Высокомерности людской,

Тщеславной мысли незабвенной.

На свете всем один такой!

Никто мне в пару не годится.

Я – дикий лев! Я – царь царей!

Пусть даже разыщу царицу,

Ее я буду царственней.

Смотри, народ унылый, жалкий,

Вот хищник – злой, опасный зверь!

Он – победитель в битвах жарких,

Пред ним ничто весь мир, поверь.

Но я сумел его гордыню

Своей гордыней побороть!

Его разрушилась святыня,

Когда обжег хлыстом я плоть.

И вы такие же! Сумею

Гордыней всех поработить!

Коль лев пополз подобно змею,

Вас не труднее опустить!

***

Туман привычный их окутал,

Унес с собой вглубь, в Пустоту.

И на манеж из ниоткуда,

Сквозь ледяную темноту,

Простая девушка богиней

Явилась с факелом в руке.

И, ровно встав посередине,

Вдруг пламя поднесла к щеке!

Огонь за легкую добычу

Схватился вмиг, перебежал,

Себе сам проскочил навстречу

И полыхать враз перестал…

А демоница хитрым взглядом

Следит за голубым огнем,

Он – часть души ее, наряда,

Она ведь не сгорит живьем.

Рога ее почти не видно

За ярким пламенным костром,

Она была бы безобидной,

Не будь факиром и Грехом.

– Легенда есть. Я, будто, раньше

Когда-то ведьмою была,

Я все бежала дальше, дальше,

Но инквизиция нашла.

Я на костре вдруг осознала,

Что все неправильно! Все ложь!

Внутри меня война настала,

В душе я чувствовала мощь.

Тогда я поняла, что сила,

Во мне проснувшаяся, – Гнев!

Поэтому потом прослыла

Я демоном. Не догорев.

Вы, люди, сами то не зная,

Гнев призываете давно,

В душе прогнившей порождая

Греха чернильное пятно.

И демоница, развернувшись,

Ушла опять в глухой туман,

На миг лишь только улыбнувшись.

– Здесь есть восьми лет мальчуган! –

Под нос чуть слышно усмехнувшись,

Гнев прогнала с него дурман.

И парень, ото сна очнувшись,

Увидел демонов обман.

***

Под музыку гитары звонкой

Амбал высокий на манеж

Выходит. На плече – девчонка.

И шкуры львов взамен одежд.

Мужчина гирю взял с собою,

Ее подбрасывает вверх

И ловит лишь одной рукою!

Силен и ловок этот Грех.

А девушка, напротив, быстро

Под купол цирка забралась,

И по канату жгучей искрой

Кружиться в танце началась.

Силач за гирей гирю тянет,

Бросает в воздух, ловит вновь,

И никогда он не устанет,

Пусть даже руки сбиты в кровь.

Но вот, закончив выступленье,

И поклонившись до земли,

Толстяк глотает во мгновенье

Стальные гири все свои.

– Чревонеистовство мне имя.

Я не могу остановить

Желанье кушать. Злое время

Смогло на голод осудить.

Проходят годы и столетья,

А я все ем! Все ем! Все ем!

Зачем такое мне бессмертье?

Да, я не побежден никем…

Да, я росту в своей лишь силе,

Но этот голод нетерпим!

Мечтаю только о могиле,

Однако сон недостижим…

Как демоном я стал в неволе,

Так вечным адом окружен.

И Смерть на собственном престоле

Могу я съесть. Он обречен!

И, рассмеявшись зло и нервно,

Обжорства Грех в туман гоним.

Как это тяжело, наверно,

Ведь голод сей неутолим.

***

Лишь испарился он со сцены,

Как наверху огни зажглись,

Под самым куполом арены

Греха вновь танцы начались.

Младая дева, диким телом

Змее подобная, кружит,

То извивается вся смело,

То от испуга вдруг дрожит.

Канат, натянутый над бездной,

Девицу вовсе не страшит.

И воли силою железной

Она свой страх искоренит.

Вот пляска в пустоте, над миром,

Где нить – судьбы путь под ногой,

И каждым пламенным порывом

Она рисует танец свой.

Ничто не манит так открыто,

Как оголенное плечо,

Взгляд этих глаз. Полуразмыто

И возбужденно горячо.

– Я есть апофеоз любовный,

Истома сладкая внутри,

Иной, настолько Грех греховный,

Вам в этом мире не найти.

Зовут меня и Блуд, и Похоть,

Разврат, Распутство – это я!

Грешить совсем не так уж плохо,

Когда душа полна огня.

Желанья пламя всеохватно,

Преград достойных нет ему,

Он не отправится обратно,

В бездонную пустую тьму.

Один лишь миг его рождает,

Один лишь взгляд дарует сил,

А после память пробуждает

Того иль ту, кого вкусил.

И свет погас, туман нагрянул,

Забрал Распутства Грех с собой,

Потом не торопясь отпрянул,

Оставив вновь манеж пустой.

***

Выходит фокусник на сцену,

Одет в богатый он костюм,

Себе он точно знает цену -

Перчатки, котелок, парфюм.

И начинает из карманов

Тянуть цветастые платки.

Он полон весь одним обманом,

Но хитрости его сладки.

Народу нравится минутный

Дурман и тайна колдовства.

Им каждый трюк и фокус смутный

Даруют каплю волшебства.

Монетку достает из уха,

И вслед за ней еще одну!

А хватит фокуснику духа

Заполнить ими всю страну?

Но золоченые монеты

Все не кончаются. Сей Грех,

Нарушив всех богов запреты,

Лишь издает безумный смех.

– Я – злая тварь! Я – Алчность, Жадность!

И деньги для меня – весь мир.

На сердце сладостная слабость,

Когда в руках держу сапфир!

Рубины, серебро, бриллианты!

Они мои! Я – их король!

А к фокусам мои таланты

Дают над золотом контроль!

Пока вы, зрители, здесь спите,

Я ваши деньги украду.

Еще «спасибо» мне скажите,

Что только деньги с вас возьму!

И никому, пусть буду в клетке,

Я не верну свое добро!

Из уха достаю монетки

И золото, и серебро…

Безумный фокусник размылся,

Он очертанья потерял,

В тумане сером растворился,

И золото с собой забрал.

***

Последний Грех выходит смело

На цирка проклятый манеж.

И за свое пустое дело,

Перерождение невежд,

Опять берется вдохновенно.

Дед старый с флейтою во рту

Змее плетет проникновенно

Мелодию, ее судьбу.

И кобра капюшон болотный

Раскрыла, мутные глаза

Вдруг отразили страх животный

В своих пылающих слезах.

А заклинатель все играет,

Что музыка рождает в нем?

Не боль, не память. Он скучает?

Нет, он змеею увлечен.

А, может, внеземное чувство

Его тревожит в этот миг?

Поэтому таким искусством

Сам овладеть сумел старик?

– Я погибаю год от года,

Как жалкий цвет я сохну днем,

А под вечерним небосводом

Сжигаем времени огнем.

Да, плоть слаба, глупа, не вечна.

Душа все время молода,

И в праздности своей беспечной

Проводит сладкие года.

Ах, как хочу я стать змеею!

Ее завидую судьбе:

Она всегда была собою,

Верна всегда сама себе.

Я – Зависть! Я хочу того же,

Что есть у вас, нет у меня.

Мы с вами все на змей похожи –

Живем, одних себя любя.

Старик, неспешно ковыляя,

Ушел с арены невзначай.

И, смысл своих слов закрепляя,

Печально бросил в зал:

– Прощай.

***

Вновь шпрехшталмейстер в круге цирка,

В толпу задумчиво глядя,

Нетерпеливо злобно фыркнув,

Сказал:

– Антракт, – чуть погодя.

Но зрители сидят на месте,

Никто не двинулся из них,

Завороженные все вместе

Лишились сил они своих.

Один лишь мальчик бойкий милый

На сцену шустро перелез,

Под взглядом публики унылой

Он за кулисами исчез.

Сей восьмилетний постреленок

И сам не знал, куда бредет,

На голос памяти ребенок

Шагал вперед. Судьба ведет

Свое таинственное чадо

На позабытый древний путь.

А цирковая труппа рада,

Что брата им хотят вернуть.

Вот мальчик отыскал что надо –

Вошел в просторный кабинет

И, тихо встав со стенкой рядом,

Уставился на лампы свет.

А демон, тот, что шпрехшталмейстер,

На паренька смотрел в упор.

И в тишине, на лобном месте

Мальчишка ждал свой приговор.

Директор цирка, самый главный

Из демонов, весь черный был.

И посох он в руках державный

Все время для себя носил.

Рога его остры, как пики,

Глаза – две бездны, как душа.

На стенах полутемных блики

Его теней во мгле кружат.

Его боятся все, кто знает.

Он порожденье вечных сфер,

И имя он свое скрывает!

Ведь имя это – Люцифер.

***

– Ты все забыл, не так ли, мальчик?

Забыл меня? Забыл Грехи?

Забыл наш старый балаганчик?

Избавился от шелухи.

Я знаю, ты переродился.

И в этом теле все забыл.

Как только этот мир крутился,

Когда свою ты душу скрыл?

Ох, мы тогда поволновались!

Искали, где ты пропадал,

Но всюду, где мы появлялись,

Никто тебя, увы, не знал!

Тогда, отбросив все надежды,

Решили ждать тебя и все!

И вот, смотрите-ка, невежда

Вернулся сам! Ты Смерть несешь.

Не демон вовсе ты, не грешник,

Не человек, и не король.

И в этой партии – не пешка.

Твоя намного лучше роль!

Ты Смерть сама. И в цирке нашем

Лишь выступление твое

Сумеет необычно страшно

Закончить это шоу все.

Тебе пора! Спеши на сцену!

Былое вспомни и вперед!

Тогда лишь подлую измену

Простит наш цирковой народ.

Вот продолженье представленья,

И мальчик… или все же Смерть?

Поддавшись смело вдохновенью,

На грешную ступает твердь.

– Я – просто Смерть. Упокоенье,

Что познается только раз.

Конец ночному выступленью.

Окончен вашей жизни сказ.

***

И цирковой шатер внезапно

Уже с пустым нутром осел.