Цирк Грехов

Алиса в Стране Безумия

В небе темном буйствует страшная гроза,

Милая Алисочка, закрывай глаза.

Уходи в далекую ты Страну Чудес,

Чтобы разум сломленный в ней навек исчез.

И в глазах безумием страх застыл и стыд.

В жилах кровь проклятая черная кипит,

То ли дождь не кончится, то ли этот сон,

То ли солнце клонится вновь за горизонт.

Чай смешали с морфием, отравить хотят,

Шляпник улыбается, он и сам пьет яд,

В руку твою сунули добрый верный нож,

Вспорет горло каждому, вспорет злую ложь.

Милая Алисочка, ты сошла с ума,

Из Страны Безумия не уйдешь сама.

Королева Алая песни тьме поет,

Чтобы сердце красное получить твое.

Посылай их к демонам, посылай их в ад,

Дабы разум собственный получить назад,

А если не получится страх преодолеть,

То в Стране Безумия тебе не уцелеть.

Безымянная Алиса

Алиса, имя потерять не смей,

Пусть у тебя нет братьев и друзей,

Пусть позабыла вся тебя родня –

Без имени не проживешь ни дня.

В Стране Чудес не признают таких,

В реальности все скажут, что ты псих.

Лишь стоит память в бездну отпустить,

Как Безымянной смогут окрестить.

Тогда дорог не будет никуда,

Останешься ты навсегда одна.

Ты испаришься, призрачная тень,

Днем станет ночь, и ночью станет день.

Тебя не будут ждать ни здесь, ни там,

Придет конец твоим пустым мечтам.

Страна Чудес в руинах, как и ты,

Она разрушит все свои черты.

Коль так не хочешь вечность провести,

То имя ты держи лишь взаперти,

Его не замарай святую честь,

Не забывай, Алиса, кто ты есть.

Буря

Шум ветра, злобное рычанье

Огромных яростных валов,

Неизгладимое отчаянье

И скал прибрежных слабый зов.

На камни налетев, лихие

Несет фрегаты в глубину,

Бушует грозная стихия,

И корабли идут ко дну.

Свет маяка перебегает

И, отраженный темнотой,

В воде глубокой плавно тает,

Весь растворенный чернотой.

На небе молния сверкает,

На миг лишь озаряя грот,

Где у подножья расцветает

Смертельнейший водоворот!

Стихия хочет бушевать.

Моряк погибнет, будет горе.

Не надо только забывать –

Неосторожных губит море.

Взгляд Бездны

Я долго всматриваюсь в бездну,

Мои глаза уже болят,

Но я отсюда не исчезну,

Пусть свой она поднимет взгляд.

Пусть на меня посмотрит мрачно,

Осудит за упорство пусть,

А я скажу ей: «Однозначно,

Я вскоре вновь к тебе вернусь».

Она, наверное, усмехнется

И отвернется от меня,

Но любопытство откликнется

Внутри нее, ко мне маня.

И, не сумев опять сдержаться,

Она свой взор направит вниз,

Чтобы чуть слышно мне признаться:

«Ты очень смел. Остановись».

И ироничная усмешка

Замрет в моих пустых глазах.

Быть может я для бездны – пешка,

Но к ней я не питаю страх.

Уж больно любопытна дама,

И больно любопытен я,

Коль бездна стала вдруг упряма

И интересна для меня.

Но разъедает чувства омут

Ее опасных лютых глаз.

Моя судьба и жизнь утонут

В потоке ее длинных фраз.

Она пугающе прекрасна,

Она невинна и страшна.

Попытки вырваться напрасны,

Ей жертва новая нужна.

Однажды любопытства ради,

Взглянув в лицо бездушной тьме,

Ты змея хитрого погладил

И жить остался с ним во мгле.

Ей одиноко, слишком грустно.

Но вам не стоит лишний раз

Смотреть, как жутко и как пусто

На дне ее бездонных глаз.

Волчица и Красный Цилиндр

Я точно уверен, что каждый из вас

В пустой своей жизни напрасной,

Историю слышал чудную хоть раз

О Волке и Шапочке Красной.

Но каждый рассказчик придумывал сам

Детали для пущей огласки.

Тогда я решил, что поведаю вам

Свою вариацию сказки.

В туманном придуманном Лондоне жил

Простой человек одинокий,

За жизнь никогда он ни с кем не дружил,

Его называли убогим.

Три вещи на свете он только ценил,

Берег, как златую крупицу.

То красный цилиндр, что он сохранил,

Черешню и злую волчицу.

За шляпу народ ему прозвище дал,

Достойное или не очень,

Люд Красным Цилиндром беднягу прозвал,

И был в том достаточно точен.

Вот только чудак не ответил никак,

Он думал о злобной волчице,

К которой сквозь тьму и пугающий мрак

Ночами возлюбленный мчится.

Черешню медовую носит он ей,

Живущей в норе среди чащи.

Волчице уже все равно на людей,

Покой для нее всего слаще.

Вновь вечер холодный на Лондон ступил,

Туман приближался к столице,

Вновь алый кудесник черешни купил

И вновь побежал он к волчице.

Однако бродяги поймали его

В пустом и вонючем проулке,

В ночи обокрали, избили всего.

Цилиндр погиб на прогулке.

Он умер с улыбкой на бледных устах,

Обняв свою красную шляпу,

Вдруг вспомнив о старых звериных глазах,

Когда он пожал даме лапу.

И привкус черешни медовой во рту

Его упокоил навеки.

Волчица ведь тоже погибла к утру,

Закрыла уставшие веки.

Пусть сказка моя не похожа на все,

Она вам поможет, я верю,

Поможет раскрыться в нелепой красе

Внутри вас живущему зверю.

Всадники Апокалипсиса

В нетленном мире неразумия,

Где солнце стонет и кричит,

Где коркой ломкого безумия

Покрыт ржавеющий гранит,

Явились тени в облачении,

Одежды их соткал туман.

Они несли с собой знамение,

Они несли с собой обман.

Проклятьем древнего создания

Четверка воинов-богов

Томительное осознание

Везла с собой в людской альков.

Не гибнут всадники отчаянья,

Не знают жалости и сна.

И только вечного молчания

Их жизнь жестокая полна.

Война сожжением приветствует.

Болезнь страдания несет.

И Голод тихо раболепствует.

А Смерть спокойствие дает.

Сомнений нет – освободители,

Они наш мир спасут от мук.

Чужих устоев разрушители.

Они – наш верный вечный друг.

Зверь и луна

Одинокий зверь печальный

На холме стоит во тьме.

И луне вослед прощальный

Дарит он кивок во мгле.

«Ты прости, моя старушка,

Покидаю я тебя.

Мне вчера еще кукушка

Нагадала лишь два дня.

Я тебя любил без меры,

Лик твой бледный, свет в ночи,

Твои светские манеры,

Твои дивные лучи.

От заката до рассвета

Я глядел лишь на тебя.

Мне не нужно ни ответа,

Ни любовного огня.

Ничего совсем не надо,

Лишь одно тебя прошу…

Будь со мной всегда ты рядом,

Пока я еще дышу.

Пока теплится счастливый

Светлячок в душе моей,

Я прошу тебя, мой милый

Огонек в тени ночей,

Посиди на небе дольше,

Полюбуйся на меня,

Ты становишься все тоньше,

Вдаль, к себе, мой дух маня.

Пока я глаза больные

Не сомкну в тени лесной,

Ты лучи свои льняные

Обнажи во тьме ночной.

Знаю, я тебе не ровня…

Ты – великая луна!

И тебя все люди помнят,

Ты царишь во мгле одна.

Ну а я лишь зверь, не боле,

Ты на небе, я внизу.

Только оба мы в неволе,

Оба плачем мы в грозу…

Потому побудь со мною,

Услади последний миг…

Я секрет тебе открою:

В каждом сне твой вижу лик!

И, ты знаешь, я ведь счастлив,

Что сложилась так судьба,

Что мои глаза угасли,

А твои горят всегда…»

Одинокий зверь печальный

Оглядел луны изгиб,

Испустил свой вздох прощальный

И в ночной тиши погиб.

Пусть луна ничто не слышит,

Пусть не видит и молчит,

Но она ведь правда дышит

И по-своему скорбит.

И, молитвам вняв, наверно,

Зверя жалкого, она

До утра светила верно –

Одинокая луна.

Зеркала

Хоровод чужих теней

Не разгонит свет,

В этом месте нет дверей,

Окон тоже нет.

Лишь забыты и пусты

Зеркала висят,

И хранят они мечты,

Много лет хранят.

Загляни в одно, ответь,

Что увидишь там?

Как хотели умереть

Ева и Адам?

Как Горгоны голова

Покатилась с плеч?

Как змеиные слова

Превратились в речь?

Зеркала дадут ответ

На любой вопрос,

Независимо от лет

Выполнят запрос.

Только плату с вас возьмут –

Ваши имена,

Ваши души заберут.

Такова цена.

Зеркала запомнят вас,

Ведь теперь в них вы,

Выражения мертвых глаз

В зеркалах видны.

Это место не найдешь,

Карты не нужны,

И сюда лишь попадешь

После смерти ты.

Игра, где ставка – жизнь

Ужасная игра, где нашей ставкой будет жизнь.

Ты меченые карты снова держишь в рукавах,

И, если я замечу их, то, милый мой, держись,

Ведь в нашей дивной партии давно играет страх.

Я знаю, что ты видишь мои карты все насквозь,

Вот только в том загвоздка, что я вижу все твои.

Мой взгляд почуяв пристальный, улыбку даришь вскользь,

Шестерки заменяя под столом на королей.

На потолке болтается хорошая петля,

То приз для проигравшего – билет в последний путь,

А приз для победителя – конечно же, земля,

Которую он сможет потоптать еще чуть-чуть.

Колоду всю растратили, идет последний бой.

Сейчас решится главное, ведь мы вошли во вкус.

И вот, два равных жулика, рискуя головой,

Мы оба достаем из рукавов козырный туз.

Поэт – существо бесполое

Поэт – существо бесполое,

Душу в стихах изливая,

Он будто бы тело голое

На суд толпы выставляет.

И каждый на теле прекрасном

Стремится поставить метку,

Синяком иль ушибом красным

Запрятать несчастного в клетку.

Поэт слезами кровавыми

Моет тело бесполое,

Чтоб человек гвозди ржавые

Вновь забивал в тело голое.

Бедный поэт, как же жизнь твоя

Все еще продолжается?

Если давно уже с собственным «я»

Ты, милый мой, не считаешься.

Рыжая миледи

Я уйду, покину дом, затворю калитку.

Лишь оставлю на окне светлячок огня.

Ни родным, ни друзьям не пошлю открытку.

Не удастся отыскать грешную меня.

Я забуду свой очаг в темноте кромешной.

Пусть погаснет до зари. Мне ведь все равно.

И походкой я уйду легкой и неспешной,

Попрощавшись горестно с запертым окном.

Ветер яростно взметет косы цвета меди,

В спину бросит пристальный соколиный взгляд.

Осудил ли ты меня, рыжую миледи,

За ошибки прошлого и смешной наряд?

Заслужила честно я выбор и свободу?

Ты скажи, подаришь мне новый тихий дом?

Я служила верностью, честью небосводу.

Пусть теперь и для меня станет мир холстом.

Словно предрешая всем торжество трагедий,

Красный луч закатный я взглядом провожу,

Чтобы мир забыл навек рыжую миледи,

Чтобы сумасбродства он проклял госпожу.

Убийцы долго слушают признания в любви

Шла ночь седьмая, страх лавиной горной

Взбирался ввысь по моему хребту.

Не помогает чертово снотворное,

Наверное, спать я снова не пойду.

Один момент убьет иль покалечит,

Я так пытаюсь жалость обуздать,

Я не хочу своих друзей калечить,

Но вновь и вновь калечу их опять.

Я вроде побеждал, а вроде убивал,

Я, кажется, прощал, но снова проклинал.

Мне чудится в ночи, что люди – это бред,

Я падаю во тьму, нарушив свой обет,

Проклятая судьба ломает этот сон,

Мне хочется уйти, отвесить всем поклон,

Но в руки вдруг попал заржавленный клинок,

И я опять кричу. Я убивать вновь смог.

Так что же мне за сон привиделся в ночи,

Когда кровавым лезвием черчу себе пути,

Рождаю на дороге забытый всеми мрак…

Убив виновника, я убиваю страх.

Собрав пророчества, пора в далекий путь,

Но стынет одиночеством моя пустая грудь,

Но стынет жалким облаком пугающий обман,

Мне хочется быть собранным. Ломает мозг дурман.

И, полностью расклеившись в таинственной тени,

Как призраки сомнения, во тьму они ушли.

Заветы не нарушены. Пусть руки все в крови.

Убийцы долго слушают признания в любви.

Черное сердце

Черное сердце сжимая в ладонях,

Медленно в танце кружится полночном

Грустный мертвец в ореоле порочном,

С плеч своих сбросив накидку покоя.

Кости белесые в свете лоснятся

Жиром земли освященной и пряной.

Камни надгробий, поросших бурьяном,

Вслед за скелетом легко устремятся.

Шагом воздушным порхая над тропкой,

Сердцем черненым свой пусть освещая,

Грустный мертвец улыбнется, взывая

К верным друзьям из обители топкой.

Бьется сердечко в ладонях костлявых,

Музыкой сладкой от сна пробуждая,

Мертвую плоть из могил поднимая,

Дабы на шабаш собрать их, лукавых.

Мир мертвецов оживлен в одночасье

В благоухании траурном мирры,

Где под мелодию плачущей лиры

Груды костей обретают вновь счастье.

Эсмеральда

Танцуй, Эсмеральда, жизнь – война!

Но ты здесь игрок и ты – колода,

Танцуй, Эсмеральда, ты одна,

Но, как стихия, ты свободна!

Огненный вихрь, горящий в ночи,

Ты – крик души чужой, ты – бремя!

Танцуй, Эсмеральда, и кричи,

Тебе не подвластны смерть и время.

Кружись в дивном танце, песню пой,

И колокольчик пусть играет.

Над головой, твоей головой,

Ангел-хранитель пусть летает.

Эй, Эсмеральда, не бойся жить!

Жизнь – это танец, вот и резвись!

Нужно бесчинствовать и любить,

Счастьем скорее ты насладись.

Вьется в власах заря багряная,

Лентой сплетается в дивный сон.

Ты так прекрасна и упряма,

Ну же, станцуй для пустых колонн!

Ну же, кружись в своем безумье!

Сердцем своим затми закат,

Ты – это светоч полнолунья,

Ты – это яркий листопад!

Бешеный танец не закончен,

Ты, Эсмеральда, вставать не смей!

В мире, где каждый миг испорчен,

Ты, Эсмеральда, затмишь их всех…

В мире, где нет ни зла, ни чести,

Ты будешь матерью богов!

Ты, Эсмеральда, пустое место,

Ты, Эсмеральда, букет цветов!

Вейся в танце! Кружись как лента!

В руках твоих жгучий порох – дым…

Люди так долго ждали момента,

Сведи их с ума, сделай мир живым!

Эфиальт

Каждой ночью под луной,

Облик не меняя,

Эфиальт проклятый мой,

Камнем замиряя,

На груди лежит моей

И дышать мешает,

И сумбур его речей

Слух собой пленяет.

Он пророчит дивный сон,

Только я-то знаю,

Что на самом деле он

Смерть ко мне взывает.

Но руками скован я,

Телом я недвижим,

Эфиальт убьет меня,

Темнота все ближе…

Давит демон как плита,

Каменная глыба,

Лучше, право, пустота!

Лучше, право, дыба!

Он дышать мешает мне,

Чувствую, немею…

В этой гулкой тишине

Бога звать не смею.

Бессердечный, как базальт,

Мой могильный камень,

Желтоглазый эфиальт

Шепчет тихо:

– Amen.

Демон и писатель

Поэма

Был вечер. Солнца диск кровавый

Давно покинул небосклон.

И только месяц величавый

Взошел на свой богатый трон.

Морской прибой шумел тоскливо,

Выл ветер среди голых скал,

Смотрел на это молчаливо

Писатель и чего-то ждал.

Он стар, высок и слишком мрачен,

Немного склочный, но прямой.

Он для искусства предназначен

Сильнее, чем любой другой.

На берегу стоял весь вечер

И в волны синие глядел.

Бывал уж слишком он беспечен,

Искал писательству предел.

Но нынче муза разозлилась,

Оставив гордо старика,

Она под звездами кружилась

И разгоняла облака.

Писатель ждал, он терпеливый,

Но вдохновение ушло.

Домой вернулся он тоскливый,

Когда лишь солнце-свет взошло.

Уставший сел за стол дубовый

И принялся кусать перо,

Как будто бы венец терновый

Терзает грудь, чело, нутро.

Ни строчки, даже просто слово

Не может написать старик,

Проходят ночи бестолково,

Писатель головой поник.

Стук в дверь. Темно.

– Войдите, можно.

Явился демон перед ним.

Старик подумал, что все ложно,

Что он безумьем одержим.

Но гость решил совсем иначе,

Снял шляпу, плащ, перчатки он:

– Я вашей изменил удаче,

Отнял ваш драгоценный сон.

Но вы упорны, даже слишком,

Все ждете возвращенье муз.

Перетрудились вы с излишком,

Чем ставите меня в конфуз.

Так расскажите, что хотите

Узреть на девственном листе?

– Любезный демон, помогите

Нарисовать на сим холсте

Один лишь образ мне желанный,

Держащий властии бразды,

Такой чудной, такой туманный

Лик сына утренней звезды.

– Тебя забросить в пекло ада?

Иного нет пути, прости…

Но коль боишься того смрада,

То о подобном не проси!

– Я не боюсь! Неси, крылатый.

И демон, старика обняв,

Сквозь громкие грозы раскаты

Несет, то в небеса подняв,

То опускаясь вниз, к долинам,

Писателя вглубь всех кругов,

Летя чрез проклятых равнины,

Летя чрез грешных и богов.

Вот первый круг, второй, как трудно!

Пронесся третий мимо круг…

Четвертый. Как на пятом людно!

– Не выдержу я больше, друг!

– Терпи! – ответил дух ужасный.

Вот пролетели круг шестой,

За ним седьмой – то круг опасный!

А после видели восьмой.

И сквозь пожара пламень красный

Они узрели пуп земной.

Кругом тоска – пустые горы,

Что лавой выжжены с небес.

Здесь место гибели Гоморры,

Здесь нынче правит лютый бес.

А посреди пустынь забвенья

Стоят железные врата,

Их украшают подношенья

И жертвы дикого скота.

А чтоб войти на круг девятый,

Им нужно створки отворить.

Вокруг которых грех проклятый

Готовы духи сторожить.

– Вон три души. Их рок – изгнанье.

Они лишь стражники у врат,

Слышны извечные стенанья.

Их так терзает свет и смрад.

– Скажи, за что такие муки?

– Они предатели людей.

– Не проще ли сковать им руки

И заставлять глотать елей?

– Не говори мне больше бреда.

Ведь души этих подлецов

Подходят только для обеда

Средь старших демонов-отцов.

– Мне странно слышать это чудо.

Все ж назови их имена.

– Извольте. Кассий, Брут, Иуда.

Их не меняют времена.

– Теперь согласен. Эта доля

Подходит грешникам под стать.

Таких не исцелит неволя,

Таких разумнее изгнать.

Писатель с демоном под своды

Прошли массивные ворот,

Сквозь створки врат и тьмы разводы

Они пришли к огням болот.

Бурлит проклятая трясина,

Любого хочет затянуть,

Дорогу закрывает тина,

Из-за нее не видно путь.

Зловонный дух дышать мешает,

На миль окрест стоит туман.

И только тихо причитает

Один, глотающий дурман.

В глуби болот по горло в грязи

Калигула в плену оков.

Здесь он утратил свои связи,

Здесь верных нет ему рабов.

Глаза пусты, лишь шепчут губы:

– Мой конь, он – консул, консул-конь!

Друзилла… Слышишь, где-то трубы

Звучат для нас… Огонь! Огонь!

– Безумный грешник?

– Да, он болен.

Я знал его немало лет,

Всегда был мил, богат и волен,

За действия держал ответ.

Однажды просто изменился,

Гай принцепс потерял свой ум,

Диктатор новый появился –

Развратный праздный толстосум

В пороки мира погрузился.

Он власти много получил,

За что душой и поплатился,

Отныне Гай глотает ил.

Стоит в болоте он по горло,

Как и в грехах своих погряз,

Лишь слезы катятся покорно

Из замутненных страшных глаз.

Посланник ада сквозь трясину

Ведет писателя вперед,

И видят путники картину:

До горизонта снег и лед.

Среди белесого пространства,

Где вьюга воет и кричит,

Где хаос есть непостоянство,

Где только лед один молчит,

Сидит, покрытый снега слоем,

Склонив главу, недвижим он,

Как будто, окружен покоем

Утративший и жизнь, и сон.

Вокруг него, не молвя слова,

Сидят младенцы и глядят.

– Ребенок есть всему основа.

На детях ведь построен ад.

– Но кто тот грешник?

– Ах, писатель!

Ему положено быть здесь,

То Ирод – царь и мой приятель,

А эти дети просто месть.

Они следят за ним, пугают,

Они убиты были им.

Они из-за него страдают,

Да только царь не изменим.

Младенцы – совесть, что терзает

И разрушает его суть.

Старик под взглядами страдает,

Не может из-за них вздохнуть.

Своим отчаяньем нетленный

Несостоявшуюся мысль

Сломил правитель убиенный.

Вот в этом наказанья смысл.

Пойдем же дальше, любопытный.

Барханы снега, вьюги вой,

Холодный ветер ненасытный

Тревожит путников покой,

Но демон твердою рукою

Ведет писателя вперед.

Укрытые одной тоской,

Они легко идут сквозь лед.

И вот престали перед ними

Два брошенных монастыря,

Где под аркадами святыми

Стоят два темным алтаря.

Покрыты саваном с развалин

На них два брата-близнеца.

Лежат несчастный Авель, Каин.

И на обоих нет лица.

– Неужто весь свой век треклятый

Они не сходят с мест своих?

На камнях мраморных распяты

И молча смотрят на чужих?

– Ты угадал почти, писатель.

Но ночью оживут они.

Узри же, мудрый изыскатель,

Уже потухли все огни.

Лучи кровавые заката

За горизонт давно зашли,

Убийцы-Каина расплата,

Часы тяжелые, пришли.

Дух Авеля, оковы скинув

Сна крепкого, дневного сна,

И, черный свой алтарь покинув,

Летит, как кукла колдуна,

Послушно выполняя волю

Незримых сил, идет вперед,

Чтоб брату омрачить ту долю,

Что каждый вечер он так ждет.

И мертвый дух, как совесть злая,

На Каина уселся грудь,

И тяжесть многовековая

По жилам разлилась, как ртуть.

Убийцу гложет осознанье,

Всю тягу своего греха

Проносит он через страданье

И сквозь прошедшие века.

Печальный Авель наблюдает,

Как мучается его брат,

Ну, а чуть только рассветает,

То улетает дух назад.

Вновь засыпают в покаяньях

Создания одной крови,

Различные в своих деяньях,

Единые в своей любви.

Писатель молча отвернулся

И дальше с демоном идет.

Вот лес пред ними развернулся,

Но демон движется вперед.

Пустые тени меж деревьев

Мелькают, закрывая путь,

И град из черных острых перьев

С дороги хочет их свернуть.

Вдруг злобный дух остановился,

Проклятый лес исчез, как быль,

А перед ними расстелился

Сухой желтеющий ковыль.

И странники, пройдя сквозь поле,

Где семь полуденниц живут,

Что умерли ведь поневоле,

Что песни мертвые поют,

Пришли к кипящему вулкану,

Наверх забрались уж они,

Поближе к лавы океану,

Где властвуют одни огни.

По краю жерла дикой пасти

Сидят послушные рабы:

Убийцы самой разной масти,

Вершители своей судьбы.

– Писатель, рок неотвратимый

Их свел всех вместе здесь, в аду.

Случайностью необъяснимой

Губители живут в ладу.

Увидеть сможешь тут известных

Душителей и палачей,

Которые рукой прелестной

Убили тысячи людей.

Вон, видишь, там, как туча хмурый,

Нерон за звездами следит,

Тиберий рядом с ним понурый,

И Клавдий около лежит.

Поодаль Симеон уставший