Два рассвета в один день

И вот Рыцарь печального образа и его преданный оруженосец отправились спасать прелестную Дульсинею Тобосскую из лап зловещего дракона. Брат не понапрасну назвался Дон Кихотом – в его замысле таилась самоирония. Зная, что это его последнее приключение, он игнорировал действительность и хотел напоследок еще раз окунуться со мной в наши фантазии. Раньше его воображение вспыхивало только ради забавы, чтобы наша прогулка становилась веселее, и мы просто дурачились. Но в тот день наше путешествие было пронизано горечью неминуемой утраты, и нам обоим нужно было хоть как-то забыться.

Его не стало меньше чем через месяц. Все мои уговоры показаться врачу, который мог хотя бы облегчить его страдания, он отвергал.

– Ты же читал Булгакова? Как там Воланд говорил?! «Не лучше ли устроить пир и, приняв яд, переселиться в иной мир под звуки струн, окруженным хмельными красавицами и лихими друзьями?» Так вроде?!

Но попировать ему не довелось, и умер он не в окружении женщин, а в больничной палате. Когда его состояние совсем уже ухудшилось, я вызвал- таки скорую помощь, несмотря на все его протесты. На его похоронах присутствовало всего несколько человек: я, двое его близких друзей, имам и трое прихожан местной мечети, которые пришли выполнить свой последний долг перед умершим – совершить над ним заупокойную молитву.

Я вернулся домой с кладбища, где долго стоял возле его могилы, просто находясь в ступоре и практически ни о чем не думая. Я открыл ворота и увидел ухоженный сад, в котором он часами возился каждый день. И теперь саженцы, заботливо выращенные им, осиротели. И я был одним из них… Трижды осиротевший, молодой саженец. Я проникся острой скорбью и горько зарыдал. Продолжая заливаться слезами, я зашел в сад, прошелся между посаженными в несколько рядов деревьев, кончиками пальцев касаясь их листьев; сел на взмоченную утренней росой траву и обнял ствол груши, которую Медер посадил еще перед моим отъездом в Германию. Мне жутко захотелось с кем-нибудь поговорить, и я завел разговор с садом:

– Ну, что же вы, безмолвные свидетели моего горя, не оплакиваете того, кто вспоил вас свежей водой?! Неблагодарные! Всех вас на дрова пущу! Хотя, нет, я погорячился. Знаю, вы отвечали ему добром на его заботу: вы плодоносили для него каждый год, и он наслаждался сочностью ваших фруктов. А я?! Что я сделал для него?!

Я осекся. Мне было мучительно тяжело от той мысли, что я беспечно развлекался в то время, когда мой брат, истекая последними каплями жизни, не переставал думать обо мне. Горькая истина раздирала мою душу в клочья: я никогда не любил его так сильно, как он меня любил. Вслед за этим открытием во мне появилось дикое желание бежать прочь. Бежать так долго, пока силы не иссякнут, пока стопы не покроются кровавыми мозолями, и пока все тело не будет изнывать от боли. Но я не побежал. Я остался сидеть и пустым взором смотрел на небо, хаотично расчерченное ветвями деревьев.

**********

Прозвенел будильник Лу. Громкая и неприятная мелодия отдавалась в моем мозге тяжелым металлическим скрежетом, вырывая меня из сладких объятий дремоты, в которую я снова провалился, сидя у стены. Я выключил будильник и посмотрел на Лу. Всего час назад она проснулась от еле слышного писка, а сейчас ее разум игнорировал звонкий лязг будильника, давая еще немного отдохнуть изнуренному телу. Ее красивое лицо было так безмятежно, что мне не хотелось ее будить. Пусть еще поспит: все-таки нет большего блаженства ранним утром, чем лишние пятнадцать минут сна. Я тихо встал и пошел умываться. Умывшись, я прошел на кухню, медленно задвинул стеклянную перегородку, стараясь сделать это максимально бесшумно, и принялся готовить нам завтрак. Я приготовил около дюжины гренок, которые ей очень нравились и которые она всегда уплетала с неподдельным удовольствием:

– Мммм, так просто и так вкусно, – сказала она, когда я в первый раз угостил ее этим незатейливым лакомством из моего детства.

Лу постучала кончиками пальцев по стеклу, и, обернувшись, я увидел в затемненном стекле стройный силуэт ее голого тела. Она сладко потянулась, приблизилась к двери и поцеловала мое отражение.

– Почему ты не разбудил меня? – прошептала она сонным голосом, потом втянула аппетитный запах, густым туманом стелившийся по кухне, – О, жаренный с яйцами хлеб!

– Вчера ты из-за меня поздно легла, и я почувствовал себя немного виноватым. Поэтому не стал будить.

– Ничего, я в автобусе успею еще поспать, – она снова улыбнулась и поцеловала меня в щеку. Она всегда улыбалась. И даже тогда, когда мы возвращались с поля, она, утомленная и голодная, дарила мне улыбки одну за другой.

Мы быстро позавтракали гренками, запивая их холодным кофе, который продавался в жестяных банках в обширном разнообразии сортов и способах его подачи. И после, разложив рабочую одежду по рюкзакам, мы поспешили к месту сбору, откуда автобус каждое утро забирал не успевших толком отдохнуть трудяг. Сегодня мы пришли последними, и на углу уже толпились десятки девушек-таиландок, которые стояли небольшими группами и оживленно что-то обсуждали на своем языке, местами похожем на мяуканье. Лу пошла к своим подружкам. Они, судя по прошедшему в толпе хохоту, встретили ее какой-то шуткой. Лу бросила веселый взгляд на меня и в тон им что-то ответила, от чего ее соотечественницы еще раз засмеялись. Я же нашел Гошу, стоявшего отдельно от всей этой орды нелегалов, и помахал ему рукой. Увидев меня, он направился в мою сторону, и я тоже двинулся ему навстречу. В этом маленьком городке Чангоп было мало русскоязычных, а в нашем трудовом отряде нас и вовсе было только двое. Гоша был тридцатишестилетним русским с Владивостока, который бóльшую часть своей жизни валил лес в Приморском крае. Но внешне он никак не был похож на лесоруба: он был худым, и смотря на его казавшееся немощным тело, никто бы и не сказал, что он способен выдержать хоть какую-либо физическую нагрузку. Но внешность обманчива. Я работал с ним в теплицах, где мы собирали арбузы. Эта работа считалась самой тяжелой из всех. И когда мы, остальные работники, к концу дня валились уже с ног, он все еще продолжал с остервенелым упорством толкать свою наполненную арбузами тачку внутри теплицы, где, даже стоя спокойно и ничего не делая, можно было свалиться без сознания от острой нехватки воздуха.

До того, как переехать к Лу, я жил с Гошей, и между нами завязались дружественные отношения еще в пору арбузной лихорадки: мы так шутя называли те два месяца, за которые заработали приличную сумму, трудясь в теплицах.

– Здорова, Аян!

– Салам, Гоша! Как ты?

– Нормально. Слушай, брат, ты слыхал что-нибудь за G1?

– Да, виза беженца. А что? Хочешь себе сделать? Не советую, Гоша. Не знаю, как в России, но в Казахстане по головке точно не погладят за это. Там же в органах не станут разбираться, какую причину ты указал: бытовую или политическую.

– Да, по фигу мне! Уже через неделю мне выезжать надо – я здесь уже почти три месяца. Потом снова заезжать. Лишние расходы. А так можно спокойно работать, не уезжая.

– Оставайся нелегалом.

– Да ну… Поймают, потом уже и не вернешься.

– Так-то с G1 тоже нельзя работать. Если попадешься, депортируют.

– Ну, с ней хотя бы по улицам можно спокойно ходить.

– Ходим же уже полгода нелегально – и ничего! Ладно, если ты уж решился делать эту визу, то у меня есть знакомый, который сможет помочь с этим. Потом после работы я зайду к тебе, поговорим. Пошли, вон за нами «лимузин» едет уже.

Я зашел в автобус и сел на место, которое Лу заботливо заняла для меня. Хотя она, как всегда, улыбалась, было видно, что она не выспалась и совершенно разбита.

– Лу, до поля еще час-полтора ехать. Поспи.

Она забралась с ногами на сидение и положила голову мне на колени. Я гладил ее волосы и думал о том, какая она молодчина. По ее же словам, с ее внешними данными она с легкостью могла бы зарабатывать в Таиланде хорошие деньги, продавая свое прекрасное молодое тело туристам, но вместо этого она отправилась в Корею, чтобы честным трудом кормить себя, престарелую мать и сестренок. Отца у нее не было, и Лу, как старшая из детей, взяла на себя бремя ответственности за семью. Мне было ее жалко, но вместе с тем ее поступок вызывал во мне уважение к ней. Я подумал, что в ней было больше мужества, чем во мне. Я бы никогда целенаправленно не приехал бы в Корею, зная, какая каторга ждет меня здесь. Закрыв глаза, я зарылся в своих воспоминаниях, удивляясь тому, как порой непредсказуемой бывает судьба человека. Ведь совсем недавно я и подумать не мог, что буду нелегалом в стране утренней росы.

**********

Еще каких-то девять месяцев назад я работал преподавателем немецкого языка в одном из алматинских университетов. И чтобы заниматься любимым делом, не беспокоясь о том, на что мне прожить до следующей получки, я в свободное от преподавания время подрабатывал водителем такси. И это не могло не утомлять меня. Преподавание тоже требовало немалых усилий и энергии. Подготовка материала для уроков и проверка домашних заданий в принципе приносили мне такое же удовольствие, как и сам процесс занятий, но эта бесконечная бумажная волокита с табелями успеваемости и календарными планами уроков, эти бессмысленные планерки у декана, на которых что-то действительно важное обсуждалось всего лишь один-два раза за семестр; это вопиюще хамское отношение к преподавателям со стороны муниципалитета – все это душило меня, я с трудом терпел, и меня тошнило от осознания того, в каком унизительном положении находятся представители столь благородной профессии. И только лишь в своих занятиях я находил умиротворение. Мне нравилось общаться со студентами, быть косвенной причиной их духовного и нравственного развития. А еще я любил немецкий язык, к которому проникся еще во втором классе и который изучал на протяжении пятнадцати лет. И, когда мне удавалось заразить кого-нибудь из студентов страстью к языкам, когда я видел распаляющийся огонь в их глазах, мной овладевало эстетическое блаженство, граничащее с профессиональным экстазом. Поэтому я всегда стремился создавать непринужденную обстановку и относился к студентам, как к своим давним приятелям, которые заглянули ко мне в гости. Мы часто обсуждали на немецком разные темы, которые волновали моих студентов: иногда серьезно, а порой и подшучивая друг над другом; вместе выбирали книги для чтения и смотрели фильмы. В общем, все было замечательно, и я забывал на время про возмущение и негодование, в которые я впадал всякий раз после общения с моим руководством. Но, оказалось, что у меня тоже, как и у любого человека, есть определенная грань терпения, за чертой которой я и оказался, стоя на центральной площади в сырое воскресное утро под моросившим сентябрьским дождем – городские власти в очередной раз проводили мероприятие в честь какого-то никому не нужного события. И для создания впечатления массовости, как это было давно заведено, под страхом увольнения собрали всех учителей города. Я стоял в толпе прозябших до мозга костей коллег и от злости, чертыхаясь, мысленно ругался:

«По какому праву нас загнали сюда, как стадо баранов?! Почему мы должны тратить свое личное время на этот фарс?! Какого черта я должен слушать эту отвратительную музыку, от которой у меня сначала рассыплется на мелкие кусочки мозг, а затем мои барабанные перепонки разорвутся ко всем чертям собачим?! С какой это стати я должен в свой выходной мерзнуть здесь, бесполезно прожигая свое время?! Почему я не могу сейчас лежать на диване и в уютной домашней обстановке читать книгу, попивая горячий кофе?! В конце концов, я мог потаксовать и заработать немного денег!»

Оскорбившись этой несправедливостью, я решительно настроился покинуть этот балаган. Пробиваясь через скопище поникших и унылых учителей, я направился к месту, где была припаркована моя машина. Я уже видел свою машину – «чудо» российского автопрома, которое доставляло мне больше хлопот, чем наслаждения от тех редких случаев, когда я имел возможность прокатиться на ней с ветерком, не боясь непредвиденных поломок. Я достал ключи из кармана брюк и уже прикидывал, чем же мне сегодня занять себя. В момент выбора меню на обед, кто-то дернул меня за рукав пальто. Я обернулся и увидел перед собой заместителя декана – женщину, к которой я испытывал сильную неприязнь из-за ее на редкость стервозного характера.

– Куда это Вы собрались, Аян?

– Доброе утро, Гульнар Канатовна! Как Вам сегодняшняя погодка? Вы не находите, что это чудесное утро навевает ностальгию по Лондону?

Госпожа зам. декана была весьма недалеким человеком и не разгадала иронию в моих словах:

– При чем здесь Лондон?! Вы куда собрались, я спрашиваю!

– Знаете, я не совсем хорошо себя чувствую. Я, пожалуй, поеду домой, а там потом решу, куда мне будет угодно собраться. Во всяком случае, трудовое законодательство Республики Казахстан не запрещает мне в выходной день свободно перемещаться по городу.

Не найдя, чем мне ответить, она сверлила меня полными ненависти глазами, и мне показалось, что будь у нее под рукой какой-нибудь тяжелый предмет, она бы с радостью ударила меня им.

– Вы еще что-то хотели? – спросил я, все больше раздражаясь ее ничем неоправданным высокомерием.

– Нуртаеву из 317 группы надо исправить балл за прошлый модуль. Всё. Свободны, – надменно процедила она, скрестив руки на груди.

– Вы серьезно? Я не буду этого делать. Во-первых, он не посещает мои занятия. Во-вторых…

– Никаких во-вторых! – грубо перебила она меня. Я стиснул зубы, собирая остатки своего терпения, и продолжил:

– Во-вторых, он и двух слов не может связать на немецком языке. Это, как минимум, несправедливо по отношению к другим более старательным студентам.

– Вы должны поднять ему балл. И точка.

Этот разговор выжал из меня последнюю каплю самообладания, и я уже не смог удержать в себе возмущение, которое так и распирало меня. Посмотрев ей в глаза, я заговорил подчеркнуто сухим тоном, вкладывая все свое презрение в каждое сказанное слово:

– И сколько он Вам заплатил, госпожа заместитель декана? Надеюсь, достаточно много для того, чтобы оплатить услуги адвоката, который в скором времени Вам понадобится. Я завтра же отправлюсь в комитет по борьбе с коррупцией.

Я развернулся и спокойным шагом удалился в сторону машины. Она на некоторое время затихла, находясь в замешательстве, но потом обрушилась на меня бурным потоком угроз и оскорблений. Но я уже не обращал на нее внимания и с невозмутимым видом сел в свою колымагу, со второй попытки завел двигатель, подождал пару минут, пока тот не прогреется и уехал домой, постепенно остывая под Романс Неморино в исполнении Лучано Паваротти. 5

На следующий день я написал заявление об увольнении по собственному желанию. Отработав положенный мне срок, я попрощался со студентами и оставил дело, которое являлось для меня нечто бóльшим, чем просто профессией. Но я не отчаивался. Я разослал электронные письма с моим резюме в десятки учебных заведений тех стран, в которых отношение к преподавателям в корне отличалось от того, что приходилось терпеть моим казахстанским собратьям по призванию. Я понимал, что шансы были очень малы, но я не мог не попробовать. К тому же, я был объективно достойным кандидатом: имел высшее филологическое образование, степень магистра, которую я защитил во франкфуртском Гёте-Университете; тем более у меня был какой-никакой опыт работы, и помимо немецкого я владел также и английским языком, а главное, у меня была неутолимая жажда к преподаванию.

Через четыре месяца, в январе 2016-го года, пришел ответ от корейского Университета Чоннам, в котором говорилось, что университет готов рассмотреть мою кандидатуру на вакансию преподавателя немецкого языка. Я был вне себя от радости. Обсудив все детали в переписке с моими потенциальными работодателями и уладив все свои дела в Казахстане, я продал свою машину и замер в ожидании приглашения от университета. Как только я получил его, я сразу же отправился в туристическое агентство, чтобы купить билет в новую жизнь. Да, да. Именно в новую жизнь. Хотя меня пригласили только на собеседование, я был уверен, что меня ждут перемены в лучшую сторону. 6

«Я им понравлюсь. Вернее, я уже им понравился. Не зря же они заинтересовались мной и, наверняка, назначенное собеседование – всего лишь формальность. Иначе, какой смысл вызывать меня из другой страны?!». С этим оптимистическим настроем я и зашел в офис агентства и направился к свободному столику, за которым сидела милая девушка в белой блузе с голубым шарфом, завязанным на шее на манер галстука. Увидев меня, она улыбнулась так приветливо и искренне, как будто с самого утра ждала лишь меня одного.

«Образцовая сотрудница сферы предоставления услуг», – подумал я, признавая, что ее улыбка действует на меня подкупающе.

В агентстве я задержался гораздо больше времени, чем рассчитывал. Как оказалось, билетов на прямой рейс и на нужную мне дату не было в наличии. Поэтому нам пришлось выискивать окольные пути, чтобы я добрался до Южной Кореи ко дню собеседования. И после полуторачасового просмотра всевозможных вариантов маршрут моего следования был таков: Алматы – Бишкек, Бишкек – Новосибирск, Новосибирск – Владивосток, Владивосток – Инчхон. Я испытал неимоверное облегчение, получив конверт с изображением красавицы-стюардессы, желавшей мне счастливого пути, и с философским смирением встретил новость о том, что в каждом из городов, где мне предстояла стыковка, я должен буду провести в ожидании своего рейса от четырех до тринадцати часов. И самое длительное испытание томлением ждало меня в столице Кыргызстана. 7

Ночью, 17 февраля, в десять часов пятнадцать минут в международном аэропорту «Манас» совершил посадку Airbus A321, на борту которого находился я, возбужденный и сгораемый от нетерпения. Полет из Алматы занял всего пятьдесят пять минут, которые я, впрочем, провел в обществе очень приятного и интересного собеседника – кыргыза средних лет по имени Болот, летевшего домой после длительной командировки. Так уж у нас принято, что сосед в дороге, будь то в поезде или в самолете, на время всего пути становится тебе самым близким человеком, которому ты непременно должен всё и вся про себя рассказать. И мы с Болотом разговорились. Узнав, что я буду вынужден провести в Бишкеке всю ночь и что у меня нет знакомых в этом городе, он стал настойчиво звать меня в гости. После долгих его уговоров и моих тактичных отказов мы пришли к компромиссу. 8

– Аян, давай хотя бы до города довезем? Меня зять должен встретить.

– Хорошо, от этого я не откажусь.

– Вот и правильно. А то эти таксисты увидят, что ты неместный, и заломят такую цену! Вообще совести нет!

В машине Болот снова принялся уговаривать меня переночевать у него, призвав себе на помощь зятя: они вдвоем приводили мне сотни доводов тому, что намного благоразумней будет остановиться у них. Мне было приятно от того, что едва знакомый мне человек, проявляет заботу ко мне, будто я и в самом деле его очень близкий родственник. Но мне не хотелось злоупотреблять его гостеприимством, поэтому я все так же неуклонно отказывался, подбирая более подходящие слова, чтобы не обидеть его.

– Болот, не переживайте Вы так за меня. Я хочу посмотреть город, прогуляться чуток. Когда я еще буду в Бишкеке?!

– Но мы уже и центр проехали и к дому уже подъезжаем…

– Ничего страшного, прогуляюсь. Болот, честно, мне очень приятно, но не хочу обременять Вас и Вашу семью.

– Ой, скажешь тоже! Когда для кыргыза или казаха гость был в тягость, а?! Мы же братские народы, кыргыз и казах – едино рождённые!

– Болот, в следующий раз буду в Бишкеке, обязательно загляну в гости. У меня есть кое-какие дела, и я хотел бы успеть закончить их до самолета, – впустил я вход свой последний аргумент.

– Ну, что же, как знаешь, Аян, – Болот наконец-таки сдался.

После того, как он проинструктировал меня по поводу цены, выше которой я ни в коем случае не должен давать таксистам, мы попрощались.

Бишкек определенно мне понравился, он был удивительно схож с моим родным городом и напоминал Алмату моей юности: окаймленный заснеженными горами он утопал в множестве деревьев, высаженных вдоль каждой улицы; и в архитектуре обоих городов находились некоторые общие черты – отголоски советского прошлого. Я прошелся мимо офиса банка, название которого я прочитал на фасаде здания, где красными объемными буквами было написано «Demirbank». И снова Бишкек показался мне родным: в моем городе тоже был банк с похожим названием, только не «Demirbank», а через «т» – «Темирбанк», что в переводе, как с казахского, так и кыргызского означало «железный банк».

«Ну, что прям-таки и железный? – ухмыльнулся я про себя, – Все вы железные до поры до времени… Сколько таких уже объявило о своем банкротстве, оставив вкладчиков ни с чем…»

Посмотрев направо через дорогу, я увидел большие черные буквы, которые говорили мне «Bravo».

– Merci, – произнес я вслух, обращаясь к заведению, которое своим названием будто бы оценило мое остроумие. Я снял невидимую шляпу, сделал небольшой поклон в знак благодарности и побрел себе дальше по улице имени неизвестного мне Ахунбаева. Я с интересом рассматривал внешне не многим отличавшихся от алматинцев горожан, жилые дома и здания различного предназначения. И на подсознательном уровне в этой массе горящих ярким светом витрин я замечал только те, которые говорили мне о том, что я мог бы там перекусить: точка быстрого питания «Бегемот», антикафе «Izone», кафе-бар «Одноклассники», возле которого я и остановился. Это было вполне сносное кафе с дизайном, выполненным в стиле одноименной социальной сети: вывеска имитировала функциональную панель сайта вплоть до главной эмблемы и разного рода иконок, а в интерьере преобладал оранжевый цвет. Я зашел во внутрь, сел в самый дальний угол зала и отметил для себя, что диван был слишком низким, а стол в свою очередь довольно высокий, что доставляло мне определенную долю неудобства. Надеясь, что вкусный и сытный ужин сгладит этот незначительный дискомфорт, я сделал заказ: порцию куриной отбивной с грибами, овощной салат и чашку кофе-американо. Покончив с ужином, я расплатился и поинтересовался у официанта, приятной внешности молодого человека, где бы я мог остановиться на ночь. Затем я попросил его вызвать мне такси и уехал в гостиницу.

Лежа в гостиничном номере на белоснежной постели, я долго не мог уснуть. Во мне зарождалось непонятное чувство. И даже, улетая на следующий день, я не мог понять, почему мне не хочется покидать Бишкек: было какое-то призрачное ощущение того, что я оставил что-то ценное в этом городе…

Но когда я прибыл в Корею, это странное внезапно нахлынувшее на меня чувство отступило. Я пересек границу надежды на прекрасное будущее, от осуществления которого меня разделяло всего четыре часа езды на автобусе, ровно столько времени занимает дорога от Инчхона до Кванджу, где и расположился Университет Чоннам, любезно согласившийся принять меня в свой преподавательский состав. Международный аэропорт Инчхон был громаден и прекрасен. Его современный дизайн и развитая инфраструктура ничем не уступали франкфуртскому аэропорту, который до этого дня был единственным крупным аэропортом, посещенным мной. Помимо ресторанов, кафе, магазинов и комнат отдыха на его территории находились музей корейской культуры, зимние сады и, если верить путеводителю, даже каток. Выйдя из аэропорта, я открыл для себя, что корейская зима была относительно теплой, поэтому я вернулся в здание терминала, нашел туалет, заперся в одной из кабинок и снял свою теплую одежду, сменив ее на более легкую. Сидя в автобусе, несшему меня в Кванджу, я смотрел на невысокие каменистые горы, покрытые хвойными деревьями вперемешку с лиственными. Иногда в горах можно было увидеть возвышающие над дорогой одинокие могильники, выполненные в национальном духе. Я с жадностью смотрел в окно, изучая свой новый мир, в котором найду пристанище на ближайшие несколько лет. Но долгое время ничего, кроме гор не было вокруг, и я уснул от монотонного ландшафта за окном: сказалось утомление от продолжительного перелета.

Когда я вышел из бас-терминала на улицу, меня сразу же окутал отбиваемый мегаполисом ритм: под неоновым освещением басили моторы проезжающих мимо автомобилей, в такт им звучали сигналы нетерпеливых водителей, и под аккомпанемент доносящейся откуда-то аудиорекламы голосил хор тысячи прохожих. Это бы ритм джаза, который придавал мне все больше уверенности в светлом будущем. И я, смакуя каждую ноту этого мотива, пульсирующего в городской суматохе, начал наэлектризовываться энергией. Воодушевленный и окрыленный я направился к знаку «такси», где перед турникетами выстроилось четыре живых колонны. Я встал в одну из них и продолжал рассматривать новый для меня город. Такси одно за другим подъезжали к турникетам и забирали дожидавшихся их пассажиров. Через десять – пятнадцать минут пришла и моя очередь. Водитель увидел мой чемодан и открыл багажник, не выходя из машины. Я загрузил свои вещи, сел на переднее пассажирское сидение и протянул ему бумагу с адресом мотеля, в котором я заблаговременно забронировал номер. Таксист, ничего не говоря, просто кивнул и повез меня к пункту назначения. Мы ехали в потоке автомобилей, состоявшем исключительно из машин корейских марок. Очень редко попадались мерседесы и BMW, но я не увидел ни одной тойоты, которые были распространены у нас. Когда машина остановилась, водитель что-то сказал мне и взглядом указал в сторону.