Перевернутое сознание

НАСИЛИЕ ПРИНОСИЛО МОЕЙ ДРУГОЙ ПОЛОВИНЕ СОЗНАНИЯ КАКУЮ-ТО БОЛЬНУЮ УДОВЛЕТВОРЕННОСТЬ И, КАЗАЛОСЬ, ЧТО Я ОЖИВАЛ, НО В ИТОГЕ СПУСТЯ ВРЕМЯ РАЗУМ ЛИШЬ БОЛЬШЕ СКОВЫВАЛА КОРКА АПАТИИ, НЕПОНИМАНИЯ И ИРРАЦИОАНЛЬНОСТИ.

ЭТО Я ИЛИ КТО-ТО ДРУГОЙ, КТО ЗАВЛАДЕЛ МОИМ ТЕЛОМ, КАК КАКОЙ-НИБУДЬ ПАРАЗИТ?

Сегодня отомстили Артосу или Артему Свердову.

Повидал чересчур много разврата в «Бунтующем Пирате». Увидел глубже мир ДЬЯВОЛЯТ. Он влияет. Очень сильно. Он жаждет заглотить тебя, сожрать с потрохами. Мне захотелось быть плохим, очень-очень плохим. Едва удалось сдержаться. Мы окунулись в тот мир уже в двенадцатом часу.

«Бунтующий Пират» я уже писал о том, что там сношаются на каждом шагу. Сегодня я все это увидел и даже более. Так сказать, взгляд изнутри. В ход туда был платный – двадцатка. Платишь двадцатку одному из двух чуваков-амбальчиков, стоящих у железной двери, на которой горела вывеска «Бунтующий Пират» с ухмыляющимся пиратом, державшим в одной руке бутылку, а в другой девушку, точно какую-нибудь деревяшку. Орущую музыку мы услышали еще издалека.

«Мне здесь понравится. Уа-уа-уа!!!» – Выкрикнул Серый в синхронно музону и, двигая тазом как при половом акте.

«Не забывай, зачем мы здесь!» – Произнесла Третья Личность. Я другой уже давно был за стеной разумного и неразумного в моем сознании.

«Ладно, Димыч. Я помню. Но потом я кого-нибудь взгрею. Здесь же полным-полно пьяных метелок!».

«И также полным-полно тех, кто может тебе яйца оторвать за это, если не повезет». – Мимоходом заметил Лом, поглядывая в правый проход, где девка в одежке шлюхи нюхала наркоту из пакетика. Около нее, прижавшись к стене и свесив башку, сидел паренек.

«Как мы найдем его?» – Поинтересовался я у Лома.

«он где-то здесь, надо осмотреться. Веди себя спокойно, точно тебе начхать на все».

«Да я спокоен». – Соврал я.

«Ну и молодчина!» – Проорал сквозь бешено играющий музон Лом.

«Я отлить» – Сказал Рик.

«Погодь. Я с тобой!». – Одернул я за руку Рика. Синяка на его лице уже почти не было – лишь синевато-желтоватое пятно под левым глазом.

Попробовали спросить, где отливоны у одного поддатого идиота, но тот лишь почесал репу и ничего нам не сказал. Потом одна телка, у которой был коротенький топик, из которой чуть не вываливались ее…, велела нам шуровать вниз по лестнице с металлическими перилами (и правильно! На кой фиг деревянные – все равно ведь обгадят!). Рик спросил у нее, не знает ли она, Артоса Свердова. Та хмыкнула, и сказала, что знает этого сраного ублюдка. Он, вероятно, где-нибудь здесь зависает уже обкуренный, добавила она.

«Лучше не мочалить его на публике», – сказал я, следуя за Риком вниз по лестнице. Чувствовал я себя, точно находился в замке с привидениями.

«Верняк, но а как же иначе?»

«Первое правило – будь всегда осторожен и проигрывай ситуация наперед» – Нравоучительным тоном произнес я. Перед глазами у меня выросло то половинчатое тело с вылезшими кишками, которое мне померещилось (?) недавно.

«Вау! Правила! А какое же второе?»

«Делай так, чтобы было меньше глаз. А третье – иди ты, сам знаешь куда».

«Вместе с тобой, Диман. Окей?» – Мы рассмеялись под звуки грохочущей музыки.

Мы прошли маленький проход. В конце него была распахнутая дверь. Это и был туалет, как мы просекли. Лампочка на потолке рядом с ним не горела. С остальными же было все нормально. В толчке было все хорошо отделано: стены плиткой, а наверху подвесные потолки. Дверки кабинок были довольно чистые – не исписанные и не замаранные каким-нибудь говном. Наверху на потолке у окна я заприметил вмятину, верно, кто-то хорошенько швыранул туда что-то.

Кабинок было пять.

«Кто есть? Отзовись!» – выкрикнул Рик.

Ничего. Лишь из самой последней кабинки доносилась какая-то возня и непонятное бормотание.

«Секи сюда». – Рик ткнул меня в бок. Я повернулся. Он прижал ладони вместе, два сомкнутых указательных пальца были направлены вперед, а два сомкнутых больших – вверх. У него был пистолет.

«Ты чё затеял?»

«Будет здорово, поверь мне. – Рик в полуприседе и держа поднятым в потолок дуло своего воображаемого пистолета, приблизился к кабинке номер один (или раз, как любил говаривать наш учитель труда). – Полиция Майами, говнюки!» – Рик пнул дверь кабинки (та с хлопком открылась), выставив вперед свою пушку.

«Облом. Кого можешь арестовать так это используемый презик!»

«Вот какой презик-то тебе надо было Жерди-то подсунуть, Диман». – Выдал Рик. И мое настроение, которое вроде бы начало нормализовываться, тут же ухудшилось. Мне до остервенения захотелось убить Рика. Я вспомнил тот момент, о котором я до сих пор порой вспоминаю с сожалением. Я снова вспомнил Нэт, которую хотел вычеркнуть из своего сознания.

Из последней кабинки продолжали доноситься звуки и возня. Им, должно быть, было по фигу, что происходит за пределами их кабинки. Сто пудов, что там были какие-то пьяные вдугаря парень с бабой, или же один парень.

«Ты бы заткнулся, долбанный коп!» – Я долбанул ногой дверь следующей кабинки. Зашел туда и захлопнул за собой дверь.

«Да чё ты, как псих шизанутый. Из-за хрени всякой готов бесится». – Непонятливым голоском сказал Рик.

Я улыбнулся. Не знаю чему. Просто, вероятно, захотелось. В этой говеной жизни так бывает зачастую – тебе просто чего-то хочется, и этого не объяснить.

Звуки снова донеслись до меня. Я вспомнил фильм «Крик», где была схожая ситуация. Там чернокожий зашел в туалет такой же по делам и услышал какие-то звуки, он прислонился к стенке кабинки, чтобы лучше услышать, и получил нож в ухо. Так что его примеру я следовать не собирался.

«Кто у на-ас зде-э-есь? – протянул Рик, ботнув дверку следующей кабинки. – Никого. – Прокомментировал Рик. – Последняя, Диман. Ты идешь?».

Из-за нее уже доносилось более отчетливое мычание. Наверху продолжала грохотать музыка. Она была чуть приглушенной, но все равно здорово давило на черепушки – того гляди и сорвешься: заорешь не своим голоском и станешь крушить все направо и налево.

Рик ботнул дверь.

«Ты шмо глимое!» – Рыкнула полупьяная баба, обернувшись к нам (она была намалевана как вылитая ведьма).

«Чё эито у нас тут?» – Прикинулся дебилом Рик.

Вдугаря пьяный парень (как я и предполагал) откинул черепушку и наслаждался, сидя на толчке.

«Ты чё это в руке-то держишь, куколку?» – Рик был бесподобен. Я заржал.

«Чё ржешь, пидр?!» – Прорычала пьяная стерва, которой не дали доделать кулачную или ртовую работу.

«А ну-ка горловину закрой, глотолка». – Отчетливо и сурово произнес Рик.

А потом произошел самый прикол. Баба выпустила член парня из клешни, только хотела набрать обороты, чтобы вякнуть, раскрыла хлебальника, только из него должно было что-то вырваться, но кулак Рика все предотвратил. Баба шмякнулась на стену, а потом рухнула вглубь кабинки рожей в пол. Я заржал. Это так прикольно вышло. Мне стало до жути смешно, что меня аж затрясло.

«Миньетничают тут всякие». – Сказал Рик. И мы залились диким ржачем.

Наверху продолжала звучать музон.

Мы прошли по проходу и поднялись по металлической лестнице, на верху которой эта девчонка в коротком топике уже обжималась с парнем с длинными волосами, кожаной куртке и армейских ботинках (бедный, он, вероятно, еще не перешел на летнее время). Вообщем этот красавец по полной обхаживал ее пятерней, так что того гляди его у него и не станет – она просто застрянет в каком-нибудь отверстии. Я не отрицаю, мне в башку лезет всякие грязные сексуальные мысли, но с ними мне дается справляться лучше, чем с теми ужасами и уродами, которые подбрасываю Фрэссеры, но здесь же всем было на все насрасть, это был клуб «Бунтующий Пират» и сюда заваливались, чтобы шинуться, нюхнуть, надраться, подергаться под какую-нибудь чертову музыку, помацать кого-либо, потом трахнуть в с трудом вменяемом состоянии и вырубиться где-нибудь, а потом раскрыть бельма, и сраное шоу их тупой животной жизни начинало крутиться заново. Я тоже в какой-то мере похожу на них, но я отличаюсь. Если бы я был их копией, то не исписал бы уже столько страниц (кстати, мой дневник закончился, и я пишу на листках, которые вырываю из тетрадок; подумываю, одолжить деньжат на новый дневник у Лома) – я бы просто тупо и бесцельно двигался дальше, как долбанная железка, машина, которой чертов безумец задал программу.

«Вы куда на фиг ходили отливать-то? В космос?» – Возник точно из-под земли Серый.

«В подземелье драконов». – Съязвил я, проорав сквозь толщу ора придурковатых тинейджеров и музыки.

«Идем, Диман. Мы нашли его» – Громко произнес Лом, кладя мне ладонь на плечо.

«Где он?» – Это был вопрос Рика, на которого налетела девчонка с бутылкой пива.

«Потише. Гляди куда прешь!» – Вякнула девчонка и протопала далее.

«Там в конце клуба на одном из этих диванчиков, которые огораживаются. Повезло, я встретил одну знакомую, она мне сказала».

«Надо найти какую-нибудь телку, чтобы вытащила его оттуда и вывела отсюда, где куча народа».

«Верно, сечешь, Диман». – Лом повернул голову влево-вправо, вверх-вниз. В шее смачно захрустело.

«Где та самая швабра?» – Серый почесал колчедан.

Меня начинала одолевать непреодолимая усталость, а вместе с ней и бушующая злоба, которая вырвалась молниеносно, когда девчонка (которой Лом и Серый сунули трехсотку лишь за то, что даст пощупать себя) вывела артоса из клуба к нам в лапки.

Эта девчонка мастерски сыграла. Отработала свою трехсотку пополной. Повиляла перед этим пьяным и обдолбанным ублюдком, а него уж и потекло.

«Э, ты куды валишь-то? Дай сыськи-то пщупать, ха! Ой…ё-ёй… – Артос накренился набок и замотал клешнями, точно собимрался взлететь. – ТЫ ДСТАЛА, ТВРЬ! Иди сюда!» – Уже более спокойным и более понятным тоном вякнул Артос, поглаживая себя о груди. На нем снова была футболка. На этот раз на ней был изображен парень с блинными патлами, который стоял с поднятой вверх гитарой, а внизу скорчившись сидел ребенок, напоминающий рахита. Надпись напротив гитариста, который намеревался укокошить рахита, гласила: ЕШЬ ИХ!!! (восклицательные знаки были алло-красными, с них сочилась кровь).

Я посмотрел на возвышавшиеся очертания литейного завода во тьме, потом перевел взгляд на небо. Это было довольно странно, но на нем не было ни облачка. Оно походило на темно-синее покрывало, морское синее покрывало тихого моря, под которым покоится очень много тайн и мертвецов. Я вздрогнул. Провел ладонью по рту и подбородку. Мы спрятались за столярной мастерской, рядом с которой светил лишь один фонарь. Можно было уже видеть длинную тень девчонки и ублюдка, с которым мы собирались здорово позабавиться…

Я отключился. В очередной раз выпал из этой мнимой реальности, которая довольная призрачна и туманна. Я спал, но в то же самое время, будто этого и не было. Я снова видел эти больничные коридоры, видел двух гигантов в белом (Громила и Пикач), запершихся в комнату, где я был привязан. Также мельком видел доктора Психоза. Я стал припоминать, где я. Наконец я вспомнил, что это квартира Лома.

В этом сне я был привязан тугими ремнями к железной койке. Ремни обвивались вокруг запястий и ступней и были туго привязаны к железным прутьям кровати. Во рту у меня торчал кляп. Мое сознание тут же выдало мне картину того, как Лом пихает Вурхину потный носок. Стены были гладкие, они были из войлока. В комнатушке за исключением кровати ничего не было. Окно на железной белой двери было с окошком, которого почти и не было видно за плотной сеткой.

«Снова ты сорвался, чертов псих. Больная ублюдина. – Произнес с хрипом гигант в джинсах и медбалахоне. Это был Пикач. – Я запыхался. Я должен по-твоему заниматья твоей дермовой личностью, ДА?! – Заорал во всю глотку Пикач. – Получи, говнюк шизанутый! – Он долбанул меня своим увесистым кулачком. Перед моим взором все заплясало, стало меркнуть. – Мы бы с Громилой лучше пошли и поразвлеклись с новой дурой с большими сиськами, а ты что нас заставляешь делать, у?» – Пикач харкнул на мягкий войлочный пол.

У меня перед глазами восстановилась относительная четкость. Я смотрел на его образину, которая передо мной уменьшилась до размера мандарина. Я вспомнил те моменты, когда папочка отчитывал меня давным-давно за что-нибудь, когда мне было лет одиннадцать (а потом он стал не отчитывать, а применять лучшее из средств – КУЛАК), и в тем моменты я сосредотачивал взгляд на его башке, и она уменьшалась, становясь малюсенькой башкой инопланетянина. О чем я думал в те моменты? Наверно, когда у папочки пройдет словесный понос, и я могу пойти в постель (мягкую, прохладную и согревающую постельку). Сейчас же, когда Пикач орал, я лишь видел, но не воспринимал, не пропускал через разум, потому что разум мой был точно полым.

«Надо бы его отметелить да так, чтоб потом и не вздумал пикнуть!» – Появился Громила. На его роже застыла довольная улыбка. Он прищурил один глаз, застыл с такой рожей, а потом прокашлялся.

«Ну чего ты?» – Пикач почесал свою промежность, точно у него там были вши или еще чего хуже.

«все нормально. Я успокоил двух козлов, которые верещали. Одному я хорошенько вхреначил дубинкой по башке, надеюсь не кокнул, – как бы мимоходом добавил Громила, – а другому сломал, кажется, несколько пальцев, и пересчитал позвонки. А потом зашел к новенькой, ничего, скажу тебе штучка. Ляжки да сиськи тянут почти на пять балов. И как мне показалось, ей понравилось, когда я с ней играл».

«А что на пять-то балов не дотянули ее штучки?» – Пикач нахмурил лоб, точно чувствовал боль в башке или в животе, а потом скрежетнул зубами. Это было до жути отвратительно (на меня подействовало прямо как пронзительный скрежет, который производит острие чего-либо, когда проводишь по железу).

«А то, что она психичка, дубень! И не может даже ничего сказать».

«А те надо это что ль? – Пикач сжал здоровенный кулачина и долбанул по стене, обитой войлоком – Главное пихнуть поглубже бы куда было!».

Громила согнулся пополам и заржал противным визгливым смехом, скорчив гримасу точно тролль.

«Он больше не менялся?» – Бросил вопрос Громила, пялясь на меня своими бельмами. В его глазах я увидел столько развращенности, страсти к причинению другим боли и увечий.

«Нет. Он пока тот же сраный Вирсов, да, уродина?!» – Пикач врезал мне по лицу, я почувствовал, как из носа заструилась тепленькая струйка крови. По телу разнеслась жуткая обжигающая боль, стало жарко, точно у меня была температура, меня до безумия стало не по себе, захотелось исчезнуть, оказаться одному. Но я не мог. Потому что я был привязан к койке этими ублюдками, этими двумя паучарами, связавшими меня пополной прежде чем сожрать с потрохами.

Офигенное ощущенице, когда тебе охота свалить из обстановки, которая давит на тебя точно пресс (того и гляди глаза вылетят из орбит от этого давления), но тебе некуда бежать, выхода нет, вдалеке лишь огромная железная, покрытая пылью и ржавчиной металлическая стена, о чем ты думаешь в эти моменты? О чем-то приятном? О том, как я схожу в магазин и куплю себе что-нибудь классненькое? Как понежусь в кровати, читая книгу или смотря интересный фильм? Разные могут быть эти мысли. У каждого свои. Но эта психологическая релаксация (или успокоение – один фиг разница) не всегда помогает. А особенно, когда у тебя нет больше подобных мыслей. И в итоге у тебя срывает крышу, черепушка, образно говоря, расходится на две половинки, и в ней звенит сумасшедший гонг. Со мной произошло как раз это.

Я заверещал. Зарычал. Задергался, извиваясь точно уж. Ремни давили на щиколотки и запястья. На лбу у меня выступили пот. Лицо закалило. Голову разрывало от давления.

«Ну-ка заглохни, падла!» – Очередной удар нанес мне Громила. Он пришелся в висок.

На какое-то время меня поглотила черная пустота, неподвижность (не знаю, как еще это описать. В общем, что-то вроде обморока). Словно, тебя не было какое-то время: ты не мыслил, не дышал – просто исчез, не существовал. В груди образовался холодный ком, пульсирующий точно сердце.

«Ты его убил, придурок, чертов!» – Расслышал я голос.

«Скажем, сам дерябнулся».

«Ага, и сдох ненароком! Ты вообще чокнулся, что ль?!» – Это был Пикач. Наконец-то я смог хоть что-то соображать и распознавать.

КАЖДЫЙ ХОТЬ РАЗ, ПОГРУЖАЯСЬ В СОН, ДУМАЛ О ТОМ, ЧТО ЗАВТРА МОЖЕТ НЕ ПРОСНУТЬСЯ. ЧТО ОЩУЩАЕШЬ В ПОДОБНЫЕ МОМЕНТЫ? СТРАХ? ДА. СО ВРЕМЕНЕМ СТРАХ СТИРАЕТСЯ.ВЕДЬ ТЫ ПРОСТ-НАПРОСТО ЗАСЫПАЕШЬ ВЕЧНЫМ СНОМ. НО ОДИН ВОПРОС ОСТАЕТСЯ: КТО-НИБУДЬ ВСПОМНИТ ОБО МНЕ?

«А как ты того придурка кокнул из тридцать первой палаты в конце коридора, которого ты долбанул об угол кровати, так что он тут же кони отдал».

«Ты про Лысого-то, который еще так забавлялся, когда Версов сбежал?» – Таким забавным тоном спросил громила, точно припомнил прикольный анекдот.

«Именно. Какая у него была пробоина в черепушке, почище чем в корпусе Титаника – и ничего! Наш приятель Кроф, наш добрый труподоктор, работающий со жмуриками залатал ему башку, и никто ничего не заметил. Это же психи, кому они на фиг нужны? Кого о них косет, а?»

«Да, никакого».

«Ответ верен на все сто».

«Безумный громкий смех раздался рядом со мной.

«О, глянь, очухался» – Пикач ткнул меня в щеку. От пальца воняло табаком и еще чем-то.

«Сейчас док Психоз придет и вкатит ему укольчик, чтоб не орал больше положенного».

«Ладно валим отсюда». – Громила подошел ко мне и харкнул в лицо. Слюна сползла по щеке.

Каким же грязным я себя ощущал! Избитый, униженный и никому ненужный!

Эти два ублюдка удалились из комнаты. Раздался поворот ключа.

Воцарилась всепоглощающая тишина. Я даже не мог слышать своего дыхания. Голова у меня кружилась. Глаза сами закрывались, и я проваливался куда-то. Когда они открывались, то вначале войлочные стены камеры (или комнаты), в которой я был привязан к койке, начинали кружиться, а потом медленно останавливались и замирали окончательно.

Тишина может быть благом. И она даже может лечить. Но в этом месте, в этой комнатушке, похожей на камеру пыток, тишина буквально пожирала меня, пугала и заставляла подергиваться, точно от холода.

В тот момент, когда Громила и Пикач свалили, я наконец-то понял, где я был. Я не хочу писать это слово. Здесь все ужасно. Звуки – это безумие, а тишина, по-моему, еще страшнее.

Через какое-то время дверь отворилась. Что я почувствовал, услышав этот звук? Страх? Панику, смешанную с ужасом? Да пошли вы! Я ни фига не почувствовал. Я повернул отяжелевшую голову и увидел лишь полы белого халата. Это был он. Это был чертов док Психоз.

«Как самочувствие, Версов? Не дергайся – Я почувствовал, как в меня вошла игла. – Это тебя еще притормозит. Ты что-то слишком буйный. Для тебя это несвойственно… то есть для этой твоей половины. Ты наконец признаешь, что ты псих? Ты болен. Ты продолжаешь писать свои записки, я это знаю. Громила сказал, что видел, как ты скреб что-то на клочке бумаги».

Честно признаться при этих словах дока Психоза, я почувствовал жар во всем теле. Я пытался припомнить, чтобы подобное происходило, но не мог. Все заслоняла сплошная белая пелена. Затем, как это зачастую случается во сне, картинка белой пелены переменилась резко на дока Психоза, который нависал надо мной, расплываясь. Его ухмыляющееся лицо и халат были в крови. Она была свежей.

Что это черт возьми? Где я? – задал вопрос мой перепуганный разум. Потом я закричал. Кричал я недолго, я это запомнил. А потом меня сокрыла в объятиях неподвижность и мертвая пугающая тишина.

20 мая, Сб.

Я проснулся в квартире Лома. Я не помнил, как очутился здесь. Попытался припомнить хоть что-то относительно прошлой ночи, когда мы собирались позабавиться со Свердовым. Я помнил, как мы стояли за столярной мастерской. Припомнил, как увидел тень на земле. И все.

Я скинул покрывало и потянулся. Услышал потрескивание суставов. Поглядел на левую руку. Она была ужасна. На кой черт я резал себя? Если бы можно было все вернуть, то я бы на это согласился скорее всего. Моя левая рука уродина. Я задумываюсь о том, почему я сделал это, и не знаю. Одна мысль приходит на ум: я был не в меняем. Точно в каком-то трансе. Как зомби. Чертова игрушка, которой управляет кто-то другой.

«Как самочувствие?» – В дверях возник Лом.

Я не ответил. Лишь показал большой палец, который был опущен вниз. Это означало хреново, что даже говорить не хочется.

«Твой рюкзак в ванной. Там со шмотками еще какие-то листки».

«Ты их не читал, надеюсь?» – Встрепенулся я.

«На кой хрен. Это твоя мура. Я не собираюсь в нее нос совать. Поднимайся да набрасывай какую-нибудь хрень на себя. Поедим».

«Спасибо, Лом».

Лом удалился. Он ничего не сказал про руку, хотя мысленно я уже придумывал хороший ответ, чтобы не быть пойманным в расплох, как в тот раз тем говеным больничным Фрэссером.

Я умылся и нашел какую-то одежку не слишком воняющую. Помыл волосы мылом. Умыл несколько раз лицо. Нашел у Лома в шкафчике какой-то дезодорант. Порыскал им подмышками, в паху и на носки.

«Приветик». – Бросила меня девчонка, сидящая на стуле. Одна нога ее была опущена, а другая подогнута под себя. На ней была лишь рубашка Лома.

«Как дела?» – Задал я вопрос.

«Вчера было лучше». – У девчонки были грязноватые короткие волосы. Передние зубы у нее были грязно-белыми. Я не был уверен, но мне показалось, что на ней не было трусов.

«Это Дана». – Представил Лом это чудо, пожирающее вилкой мясной салат.

«Дима». – Дана кивнула, привстав на стуле, и переставив ногу, стоящую на стуле с середины на край. Мне было в то же время противно, но в то же самое время занятно. Хотелось узнать, подтвердится ли мое предположение. Чертов ДЕМОН был тут как тут.

«Диман, из жрачки лишь салаты: мясной и с селедкой. А также предки делали спагетти с мясным соусом и сыром».

«Лучше и не надо ничего». – Сказал я, опустив глаза. Я решил, что если эта Дана cпросит меня про шрамы, я дам ей кулаком в зубы. Я представил, как она только заикается: «А что это у тебя на руке за…», а мой кулак уже дает ей ответ. Мне стало смешно. Я издал что-то вроде хрюканья.

«Ты чё, Диман?».

Я мотнул башкой.

В школе-уроде все было по-старому. За исключением, наверно, только того, что не сильно много дураков приходит в этот день. В этот солнечный приятный денек. Запах жженых листьев приносит мне большое удовольствие. На какое-то мгновение я почувствовал прежний запах свободы и легкости, который раньше чувствовал каждую весну. Как же это было приятно!

Лос сказал, что сегодня к вечеру наведаемся к Павлу Рейзову. Последнему говнюку, которому мы хотели отомстить. Я ничего против не имел. Честно скажу, этот день был какой-то грязно-серый и нереальный. Я чувствовал, что словно все происходит во сне. И все, казалось, двигалось с поразительной медлительностью. Такое бывает порой. Я еле выдержал три урока. Мне так и хотело вскочить и заверещать. Заверещать от тоски. Заверещать от однообразия и безысходности! Мне хотелось заверещать, перерезая себя синие капилляры.

Но после три сраных уроков я намеревался поговорить с Нат. Черт! Я должен выкинуть ее из башки! Но не могу. Она так прекрасна. Сегодня на ней была черная кофточка с короткими рукавами, черные волосы завязаны лентой в конский хвост. Она меня избегает. Но я не могу выкинуть ее полностью, как ни пытаюсь!

«Привет». – Я не очень боялся. Но сердце чуть екнуло. Я намеревался вначале протянуть руку и коснуться ее.

Нэт опустила глаза. Мне показалось, она не хочет встречаться с моими. Я назвал себя про себя говнюком несколько раз. На кой я подошел к ней? Сколько раз за свое долбанное существование внутренний голосок говорил мне сделать что-то, но мой разум, рациональная часть меня, говорила обратное? Несколько раз-то точно. Сейчас был именно этот случай.

«Чего тебе?» – Произнесла она.

Около нас прошла какая-то девчонка с косичками и гольфах. Мне стало не по себе. Захотелось провалиться сквозь бетонный пол рекреации.

«Хотел поговорить. Может сходим куда-нибудь. Хоть в кино?» – Я знал, что ответ будет отрицателен. Но в этой долбанной шизанутой жизни зачастую так: знаешь, что произойдет, но все равно надеешься на обратное. Веришь в долбанную сказку, которыми тебя пичкали в детстве – хотя сейчас детишек пичкают уже не сказками, а порцией игр-мочаловок и порнушкой. Так называемые механические дети, которые не живут даже лет четырнадцати, а сразу ступают на стадию животного существования.

«Не знаю. Я занята. Может, как-нибудь в другой раз. Экзамены ведь, сам понимаешь?» – Сухим тоном сказала Нэт, отводя глаза куда-то в сторону. Ей хотелось поскорее свалить. Создавалось чувство, что она боялась меня, и ей не терпелось прекратить разговор. У меня появилось пресильное желание дать ей по морде, раскроить ее что было мочи.