Лаки-бой

– Как скажешь, – пробормотал Нума. Он был на пределе.

Ему показалось, он видел тень Серпа, но та исчезла. И больше – никакого шелеста, ни звука за спиной. Только тишина. Какая же это была благословенная тишина.

Он отнял руки, откатился назад и улёгся в тень склепа рядом с юношей. Вдохнул глубоко. И аромат сырой земли и лёгкий сладковатый запах тлена показались ему вдруг – почти родными.

Бенедикт поднялся со стоном, медленно, неловко, запахнул пальто. Боль ещё витала в теле – фантомная, липкая, неотвязная. Он уходил, прихрамывая, между старыми склепами. Но с каждым шагом спина его распрямлялась, а походка становилась увереннее.

А Нума лежал и смотрел ему вслед. Смотрел, как лунный свет разливался по волосам юноши серебром. До тех пор, пока силуэт не исчез совсем.

Глава 11. Рим

Надо ли говорить, что в реальности у Бенедикта исчезла опухоль в голове? Узнав об этом, Нума не удивился ни капли. И, видимо, Бенедикт стал источником информации, потому что после этого к Лаки-бою потянулись, во-первых, любители истории Древнего Рима, во-вторых, любители особой атмосферы.

К примеру, почти сразу же после Бенедикта пришел рыхлый круглый мужчина, по всей видимости, из средних региональных чиновников. Но с величайшими амбициями, которые не мог воплотить в жизни, а ещё – с потерей молодой невесты-фотомодели в автомобильной аварии.

Нума тогда был ещё молод и довольно наивен и сразу не сопоставил все данные. Поэтому согласился спуститься с чиновником в сон в качестве проводника.

В итоге внутри вирта его ждал дворец условного римского императора Клавдия, окружённый огромным розовым садом.

Сюда во все залы каждое утро доставлялись розы с оранжерей из разных концов империи, постепенно вникал Нума в суть новой вселенной, уже начиная мыслить её понятиями, как бы «вспоминать» её ткань. В Круглом кабинете, где Клавдий принимал членов правительства и тайных служб, розы на длинных стеблях в высоких вазах пышными стражами окружали стол, обитый зеленой кожей, и кресло, походившее на кожаный трон. Всё здесь словно плавало в розовом масле, и голова любого посетителя быстро наливалась болью.

Нума держался стоически, даже не поморщил нос. Слава богам, у него не было аллергии на розы, в отличие от бедного военного консула, который всегда жутко мучился при задушевных беседах с императором. Нума прямил спину и держал серьёзное лицо, пока Клавдий расхаживал перед ним в халате, нимало не стесняясь сеточки на голове, бледных худых ног и полуобнаженной груди в редких волосках.

Клавдий был взбешён и напуган. Им владела паранойя. И он явно налёг на крепкий алкоголь.

– Нума! – возопил он, едва жрец предстал перед ним. (Так Кирилл Александрович Казарин впервые услышал это имя). – Второе убийство! Второе убийство за две недели!!! Хавроний прошляпил, я этому уже не удивлён, но ты, ты! Куда смотрели твои сотни глаз, маг? Где твои хвалёные агенты? Все убитые – претенденты на престол! Это не шутки, Геката вас забери! А если следующим буду я?! Наглость убийц беспредельна, так что даже я…

Тут Клавдий задохнулся и схватился за горло. Короткая паническая атака, по всем признакам.

– Вы правы, мой государь, ситуация серьёзная, – согласился Нума.

– Серьёзная? – самодержец вскинул свои мохнатые, как огромные тропические гусеницы, брови. – Это провокация! Международная провокация, и я уверен, это всё треклятые китайцы!

(Почему китайцы, мельком удивился Нума, но таковы были законы вирта – здесь могла встретиться какая угодно небыль).

– Не исключено, – туманно сказал Нума. – Я даже склонен с вами согласиться, мой император, при всей своей осторожности в оценках внешней политики. Как вам известно, это не моя стихия.

– Брось, Нума, не прибедняйся, – скривившись, махнул рукой Клавдий, схватил с маленького круглого столика тяжелую гранёную бутыль с тёмно-янтарной жидкостью и присосался прямо к горлышку. – Все мы прекрасно знаем, что ваш департамент и туда нос уже давно засунул…

– Это досужие рассуждения тех, кто нам завидует, – позволил себе чуть улыбнуться жрец. – У нас хватает дел и внутри страны. Мы стоим на страже веры и морали.

– Вы хватаете любых свободомыслящих и бросаете их в тюрьмы, – поддел император, но тут же кивнул: – Так и надо. Благодаря этим усилиям стоит империя, но Нума… они перешли все границы! Я убеждён, убеждён, что это их рук дело. Китайская магия, сказал мне Хавроний, типичная китайская магия – она не требовала даже присутствия мага! У них и магия такая, как эти их ниндзя! Незаметная волшебная нить, сказали мне, активация по времени… Да ещё работа с генетическим материалом – эта нить распознала бедного Веспасиана! Ты можешь себе вообразить, до чего они дошли в своих опытах? Это вообще возможно? Они скрестили магию и генетику!

– Это возможно, государь, – кротко подтвердил Нума. – Кровь – носитель генетической информации. Волос, слюна, ресница, чешуйка кожи – всё могло стать основой заклятья. Но мои детективы ничего не нашли на месте преступления. Свидетелей допрашивали трижды: наш департамент, Военный консулат, Консулат внешних дел. Никто ничего не видел и не слышал, кроме того, что в воздухе сверкнула золотая нить и погасла.

– И отрезала бедняге голову!

Нума покаянно вздохнул. Клавдий был дружен с Веспасианом, тот привлекал его своей бесхитростностью и любовью к роскоши. Сибаритство было их общей чертой.

– У нас нет свидетелей, которые могли бы помочь в этом деле. Даже если мы будем пытать спутников Веспасиана, сомневаюсь, что будет толк. Мои дознаватели были очень строги.

– Что-то прямо так и давит на грудь… – пожаловался Клавдий и снова глотнул из бутылки, а потом тяжело упал в кресло. – Но ты не прав. У нас есть свидетели. По крайней мере, один. Который мог видеть больше, чем другие. Потому что это касается непосредственно его. Сам Веспасиан. Если ты понимаешь, о чём я. А ты понимаешь, Нума.

Нума подобрался.

– Вы уверены, что это необходимо?

– Конечно, уверен! – заорал Клавдий. – Это явная провокация к войне! Я должен знать всё, всё, ты понимаешь, жрец, или нет? И я хочу присутствовать при этом, слышишь?

– Исключено! – вскинул глаза Нума. – Это слишком опасно для вашей персоны, император. Я не могу пойти на такой риск.

– Ты пойдешь на такой риск, Нума, иначе сам рискуешь лишиться должности, если не головы. Это не просьба, если ты не понял. Душный ты стал в последнее время, такой душный!

– Когда? – спросил Нума, борясь с желанием оттянуть дорогой галстук и воротник белоснежной рубашки. Одет сегодня он был в самый строгий костюм, который нашел у себя в гардеробе.

(Древний Рим оказался вовсе не древним, как оказалось. Это был Великий Рим в далёком фантастическом будущем, сочетающий черты прошлых и новых тысячелетий).

– Да сегодня же! – провозгласил Клавдий. – Ты сам мне говорил: чем раньше, тем лучше. Прошло уже несколько дней. И всё это время бедный Веспасиан лежит в холодильнике.

– Это меня тоже беспокоит.

– С каких пор ты стал таким нерешительным, Нума? Готовься к допросу! Через три часа в комитете! Пусть его вытащат из морга, и ты сам – лично, слышишь? – сам при мне его допросишь. Никаких ваших молодых подающих надежды специалистов видеть не хочу! Так что не смею более задерживать!

Нума коротко кивнул и быстро вышел из Круглого кабинета, а ещё через три минуты его сверкающий чёрный рорше миновал кованые ворота дворца Клавдия.

***

Высший имперский следственный комитет расследовал чрезвычайные дела, которые касались судьбы Великого Рима, а убийство Веспасиана являлось именно таким делом. Поэтому тело патриция – вернее, тело и голова по отдельности – хранились именно в комитетском морге. Кому-то другому составило бы великого труда оформить туда пропуск и тем более получить труп для опытов, но Нума был одним из агентов спецслужб, прикрепленных к комитету. Точнее, единственным представителем департамента, которому дозволили работать с этой структурой. Ещё были детективы-везунчики от Военного консулата, от Консулатов внешних и внутренних дел, каждый в единственном числе. Комитет сильно не разбрасывался правом доступа.

Нуме это право досталось без всяких проволочек по причине особенности его магии.

Нума был некромантом. И потому – универсальным дознавателем. Он умел вопрошать мёртвых.

Ну а кроме того, в комитет уже позвонили от Клавдия. Поэтому там наблюдались суета и беготня, как будто бы внезапный пожар вспыхнул в знаменитом розовом здании с изукрашенным патриотическими скульптурами фронтоном великолепного портика. Нуму тут уже ждали, а следом за магом должен был пожаловать и сам Клавдий, который в эти минуты, вероятно, стаскивал сеточку с волос и втискивал рыхлое тучное тело в официальные одежды.

Поэтому, как только Нума стремительно, развевая полами длинного тёмного плаща, прошёл сквозь череду запертых бронированных дверей, четырежды приложив к считывателям указательный палец, его тут же встретили заметно взволнованный директор морга Мардоний и пара его взбудораженных сотрудников. Можно было подумать, что они поджидали жреца, сидя под дверьми, как нетерпеливые детишки. Нуме казалось, что работники морга, да ещё в Следственном комитете, должны иметь более крепкие нервы.

– Неужели светлейший Клавдий прибудет собственной персоной? – возбуждённо уточнил директор, ещё совсем молодой и недавно назначенный, торопливой уточкой ковыляя рядом с быстро шагавшим магом. У него, кажется, даже волосы встали торчком, напоминая медную проволоку.

– Вы предполагаете, что император пошутил, велев предупредить о своем визите? – флегматично поинтересовался Нума.

– Нет-нет, что вы, и в мыслях не… А вы лично будете вести… эээ… допрос? Нам же запрещено присутствовать, я правильно понимаю?

В его голосе слышался такой жадный – кровожадный – интерес, что Нума едва удержался от того, чтобы закатить глаза. Что творится с кадровой политикой, кого набирают на высокие должности, уму непостижимо!

Конечно, некроманты были легендой. Конечно, правительство скрывало от широких масс, что пользуется их услугами. Некромантия встречалась крайне редко, принадлежала к числу «мертвых» магий, как некоторые языки, которые уже никто не мог прочесть и даже частично расшифровать. Нума, при всей широте своих знаний, знал только о двух живых и действующих некромантах, кроме себя: то были друидский колдун, которого он упустил на Британских островах, и некий мифический китайский маг, существование которого не было подтверждено явно. Нума не был уверен, что это не страшилка для врагов со стороны китайцев. Кое-кто поговаривал, что этот маг – потомок кицунэ, что не было невозможным, но всё же в нынешние времена встречалось крайне редко. Лисьи духи не питали нежности к современным людям и давно перестали вступать с ними в любовные связи.

Понятно, что обычные люди, а директор морга, разумеется, не был магом, – видели в живом некроманте явление, подобное вспышке Сверхновой. И очень хотелось посмотреть хотя бы глазком на страшный ритуал, чтобы потом рассказывать об увиденном друзьям, детям и внукам, передавать кошмарные байки из поколения в поколения. Да можно было знаменитостью сделаться, только став зрителем допроса усопшего! А если ещё утянуть из прозекторской какой-нибудь артефакт или хотя бы волосок с головы трупа, то можно стать суперзвездой социальных сетей!

Тем более что все они, обыватели, воображали: для допроса мертвеца нужен целый набор артефактов. Нума чуть не хмыкнул вслух, представив себя методично раскладывающим возле трупа рис, яблоки, птичьи кости, камешки, золотые монеты и целый набор старинных кривых ножей. Он видел в одном странном телешоу, что именно так работал какой-то мнимый колдун. И тысячи зрителей с ужасом и благоговением внимали тарабарщине, которую тот нёс на смеси древнеперсидского, древнеарамейского и латыни. Шарлатан столько декора вокруг разложил, что его самого едва стало видно за пёстрой кучей.

У Нумы был только один стилет – скромный, черный и действительно древний. Он получил его еще в Школе магии и никогда ему не изменял. Его не прельщали богато изукрашенные ножи в лавках для магов, которые всё ещё действовали в Риме и некоторых других странах, особенно на Востоке. Раз он видел даже восточный кинжал с пятью алыми алмазами – роскошь неслыханная! Но даже тогда не соблазнился, хотя алым алмазам приписывали многие магические свойства, во лбу у индийского бога Шивы горел красный алмаз – третьим глазом. А индийские маги обладали очевидной силой.

– Вам присутствовать запрещено, – подтвердил жрец и злорадно добавил: – Потому что это очень, очень опасно.

Тёмные глаза директора морга при этих словах прямо-таки вспыхнули, и тут же лицо его приняло расстроенное выражение, как бы он ни пытался его скрыть. Но надо отдать ему должное, он хотя бы не был медлителен: быстро нашёл труп, работники моментально открыли ящик с телом и транспортировали его в прозекторскую, похожую на сотни других пронизывающим холодом, стенами из плитки и синеватым галогенным светом.

Клавдий прибыл молниеносно: надо же, даже не тратил обычные долгие часы на выбор одежды и припудривание. Руки его мелко дрожали, и Нума снова подумал, что император слишком увлёкся крепкими напитками. Не сказать, что новость, конечно же. Клавдий вообще по натуре не был сильным правителем, для него лучше всего было бы прожить консортом, но судьба распорядилась иначе.

– Начинай, начинай! – нетерпеливо потребовал он, едва зайдя в прозекторскую и тревожно оглянувшись. А потом нашёл взглядом приготовленное для него кресло на колесиках, тяжело в него опустился и чуть отъехал к стене, чтобы наблюдать, но оставаться в безопасности.

Нума усмехнулся. На самом деле безопасность в данном случае достигалась тем, что голова была отделена от тела. Даже при богатой фантазии сложно было вообразить летающие мёртвые головы в роли сознательных снарядов.

Он развернул голову из прозрачной плёнки и поставил её прямо на металлический стол. Тело он оставил в камере, оно ему было ни к чему.

Голова выглядела не так уж и плохо, но на лице почему-то застыло мученическое выражение. Это выглядело странно, ведь Веспасиан умер мгновенно, ему снесло голову вместе с мотоциклетным шлемом, и произошло это в пылу веселья, на адреналине, так откуда взяться муке?

Нума протянул руки и просто сказал:

– Веспасиан, долоре миан. Мор миан зоин.

И тут же руны на его руках налились чёрным, а затем вспыхнули огнём, тоже тёмным, и то было удивительное зрелище, поскольку на этой планете тёмного огня не существовало.

Чёрным заволокло и его собственные глаза, знал Нума, потому что ими смотрела сейчас та голодная, сосущая, космическая пустота, которая тянет свои жадные лапы ко всему живому, чтобы унести с собой – никто не знает, куда, никто не знает, зачем. Нума тоже не знал. Он не знал, где эта тьма обитает, с чего начинается и чем кончается. Он только носил в себе часть её.

Голова тяжело открыла глаза, и Клавдий за спиной Нумы как-то странно хрюкнул.

– Расскажи нам о том, что помнишь, Веспасиан, – почти ласково попросил Нума, вот только голос был тоже не его, тяжёлый и густой, как будто звучала труба, как будто ветер завывал в долине. – Что ты видел перед смертью?

– Хр…м Диа… ы… – протянула голова, глотая звуки и слоги. – Тёмн…тааа… Шшшш…сссеее…

И, сколько бы Нума ни повторял вопрос, ответ получал один и тот же.

Но вдруг прорвалось сквозь мычание и невнятные стоны совершенно чёткое, хотя протяжное и больное:

– Бе-не-дииикт…

И Клавдий тут же подскочил в своём кресле.

– Бенедикт? Он сказал – Бенедикт? Это кто? Кто это, Нума?..

– Я это выясню, – тяжёло сказал Нума.

Он-то знал, кто такой Бенедикт. Он сам привнёс его имя в сон, когда понял, откуда ноги растут. Понял, кто рассказал чиновнику о Риме и некромантии в виртуальном сне.

***

Второй этаж вирта был другим по сюжету, но атмосфера осталась той же. Только сейчас император не политические проблемы решал, а пытался справиться с личной драмой.

Клавдий на самом деле сильно горевал.

Когда Нуму впустили к нему в спальню (император даже не пожелал выйти в Круглый кабинет), то первое, что встретило его в бархатных синих сумерках, была Прозерпина.

(Нума мимолётно удивился имени, но, вероятно, герой сна счел его максимально подходящим для ситуации. Да и удивление вновь быстро размылось).

Портрет Прозерпины имел все черты умершей в реальности невесты чиновника (Нума ранее видел фотографии).

Вернее, не портрет, а достоверное голографическое изображение на огромном, во всю стену, экране из тумана.

Нума знал, как это работает: ультразвуковые генераторы создавали стену тумана из воды, туман направлялся вентиляторами и рассеивался излучением проектора. Получалось сразу несколько туманных завес, на которые проецировалось объёмное изображение, словно парящее в воздухе. Надо отдать должное мастерам: Прозерпина выглядела прекрасно.

– Нума… – прошелестел Клавдий, даже не повернув головы. – Можешь вырвать её из царства мертвых? Ты же некромант. Единственный из известных мне.

– Это дело, неугодное богам, сир.

– Но реальное, жрец? Не увиливай, когда я задаю тебе прямой вопрос.

– Из того царства прежними не возвращаются, господин. Кто знает, что принесёт новая Прозерпина на своей возрождённой коже, каких детей мрака? Ночами они будут сводить вас с ума и вливать смерть по капле. Нельзя будить тьму безнаказанно.

– Но ты же будишь! – со злостью выкрикнул Клавдий. – Ты будишь самую мерзкую тьму – и вот ты стоишь передо мной: невредимый, элегантный, словно вылитый из металла! За что тебе благоволят боги, даже самые мрачные? Почему жизнь Прозерпины менее ценна, чем твоя? Почему, ответь мне, жрец?

– Не мне это решать, сир.

– Я не верю в богов, Нума, – устало сказал Клавдий и откинулся в кресле, словно сдулся. Голограмма Прозерпины схлопнулась, повинуясь его небрежному жесту. – Не верю в тех богов, которых рисуют на фресках и о которых пишут в книгах. А ты, ты, Нума? Ты веришь в богов?

– Мне положено по должности, – склонил голову Нума.

– Но ты сам? Лично ты?

– Я верю в то, что есть нечто выше нас.

– И ты способен им управлять?

– Отчасти.

– И ты видел его? Того самого бога? Мора?

Нума помолчал. А потом ответил:

– Да, мне довелось узреть его несколько раз.

– Так ты можешь её воскресить? Кого, как не тебя, мне просить… Ты один можешь вернуть мне мою любовь.

– Она уже не будет той, кого вы любили.

– Заладил одно и то же! Хотя… хочешь сказать… это повлияет на её внешний вид? – вдруг, сглотнув, тихо спросил император. – Ну, знаешь… трупные пятна… ввалившиеся глазницы… Не будет ли это… полуразложившийся труп?

– Разве настоящая любовь обращает внимание на внешность? – невинно спросил Нума.

– Ты прав, да, ты прав, но…

– Теоретически – она будет столь же молода и прекрасна. Разве что несколько тише, чем раньше. И молчаливее.

– О, это меня устроило бы! – воскликнул император с воодушевлением.

– Возможно, всё же стоит ограничиться голограммой?

– Нет! Я тебе сказал: нет! Это всё не то!

Клавдий, хоть и просил о чуде, явно дрожал от страха. Он выглядел трепещущим, как ещё живая рыба в сетях рыбака.

Никто не знал в этом мире, достигшем столь впечатляющих научных высот, как работает магия. Так и не смогли ученые разложить её на поля и атомы, хотя сначала это казалось так просто, так возможно. Но, кроме полей и атомов, таилось в ней что-то ещё, что перенести в двоичный код или объяснить физической формулой оказалось нельзя.

В итоге магия часто одерживала верх над наукой. Например, именно Коллегия жрецов вынесла строжайший запрет для простых римлян на видеоигры.

Игры, не отличимые по ощущениям от реальности, уже давно были разработаны. Они порождали тысячи жирных вялых геймеров, которые умирали, пожирая сладости, не в силах даже встать с дивана и снять шлемофон. Легионеры начали злоупотреблять виртуальным изучением боевых искусств: в игре боль можно было приглушить, если она становилась невыносимой, сила ударов регулировалась так же, как звук или яркость изображения.

Но чтобы воспитать настоящего римлянина, боль была необходима. Как необходимы были дискомфорт, страх, усталость, отчаяние, перегрузки, голод и – преодоление.

И жрецы вернули всё это. Вернули, хотя пришлось кое-кого казнить. Многих. Очень многих. Но цель оправдала средства.

А вот магия… Её боялись, её отрицали, её скрывали, но никто не мог (и не хотел) совсем её отменить. Да и как можно было её отменить? Это совсем не то явление.

В итоге Клавдий, даже испытывая сильный страх, истерично требовал исполнить своё заветное желание.

Но у Нумы были свои принципы.

Хотя нет, никаких принципов у него не было. Просто уже жило в нём некое знание – память о животных зомби с перевала. Клавдий хотел сунуться туда, куда не надо было соваться никому из живых, какой бы силой этот живой не обладал.

И Нума не собирался туда соваться тоже. Как бы ни просили его об этом в тёмной спальне, пропитанной густыми запахами вездесущих роз, старческого пота – и тоски, конечно же, тоски.

***

Как ни странно, сон на этом не завершился, а просто перешёл ещё на один уровень.

Император был страшно зол на Нуму из-за его отказа воскресить Прозерпину, но надежд своих не оставил. И вскоре в столицу прибыл приглашённый из какой-то совсем глухой провинции маг. К магу прилагались титановые зубы, татуировка в пол-лица, зелёные волосы, длинный плащ из сверхпрочного латекса и совершенно безумные глаза. Нума заподозрил его в самом страшном грехе – неуправляемости. Ещё больше его тревожило то, что, похоже, Летус (маг не постеснялся взять себе второе имя Мора) был некромантом-самоучкой, лишённым всякого дара.

Мор такого не прощал.

Он вообще редко соглашался на сделки, что бы там ни говорили легенды.

В итоге Прозерпина воскресла, но не вполне: по комнатам императорского дворца бродил труп с невидящими глазами и натыкался на колонны, кресла и столы, тянул вперёд руки с длинными отросшими ногтями. Руки отливали зеленым и казались почему-то резиновыми, а ногти скребли всё, что попадалось на пути, словно пытались выскрести из вечной тьмы дорогу на свет, но напрасно. Временами мёртвая завывала на одной тоскливой ноте.

Все попытки её убийства ни к чему не привели, и это было вполне предсказуемо: нельзя лишить жизни мертвеца. Императорские рабы поседели за одну ночь, что провели под крышей с беспокойной неживой.

Сам император заперся в спальне, но скрип ногтей и леденившие душу звуки, которые вырывались из мёртвого горла бывшей фаворитки, прекрасно слышались и там. И это был не тот шум, к которому привыкаешь. Гордыня Клавдия бледным дымом растаяла под лавиной ужаса уже к утру, когда рассвет не унял бродячий труп, и Нума был вызван во дворец не как чиновник высшего ранга, а как действующий некромант.

Однако душевной беседы с Клавдием не получилось. Тот так и не вышел из спальни, в бесконечный пустой коридор, где заперли Прозерпину (она шаталась от стены к стене, и её вой отражался от мрамора страшным эхом), некроманта привел императорский секретарь, почти неузнаваемый.

Нума упокоил Прозерпину в одно мгновение, просто положив ей руку на лоб. Даже перчаток не снял.

Ритуал упокоения видели сразу несколько рабов и секретарь, Нума не стал скрываться. Так что ему не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы жуткие слухи поползли по столице.

Мёртвая Прозерпина оказалась куда как полезнее живой. Этот случай позволил Нума применить простую процедуру привлечения к ответственности мага-самозванца, и тот был приговорён к смертной казни.

Место и время казни были, разумеется, строго засекречены, однако это не помешало толпе недовольных римлян преследовать неприметный автомобиль с затемнёнными стеклами, в котором везли Летуса на смертельный укол. Люди вопили и кидали в борта машины гнилые помидоры и тухлые яйца, но Летус даже кровавые бомбы из порченых томатов и зловонные потёки желтка воспринимал как признание и довольно скалился.

Нума пробовал говорить с ним, скорее из любопытства, чем из желания добыть полезную информацию. Летус внезапно стал его, Нумы, джокером, но теперь его можно было отбросить с лёгкой душой, как тряпичного шута. А ещё он оказался из тех горбатых, кого только могила исправит. Он ничего не боялся, потому что ничего не понимал.

– Я вернул её, – жизнерадостно сообщил он Нуме на допросе. – У меня получилось! Я вырвал её из небытия! Она больше не лежала во тьме!

– Да, ты прав, она не лежала во тьме, она бродила во тьме, что намного хуже… Ты когда-нибудь видел Смерть лицом к лицу?

– Это же просто темнота, – убеждённо заявил Летус. – Бога смерти не существует! Богом смерти может стать любой, кто управляет неживым. Я – тоже бог смерти! Разве нет? Потому мне не страшен ты, Нума, я знаю заклинание, которое меня воскресит в нужный срок!