Врезка

– Сидит в теплом кабинете, бумажки двигает. Батя говорит, он там всех за нос водит, шефу песни поет. Мерзкий тип. Хоть я с ним и не работаю, а издалека видно – энергетика у него та еще, фальшивая. А еще он вроде как на американцев работает – пишет им всякие… штуки…

– Я не оправдываю, – возразил Марьян. – Просто он сам себя сделал. Ему тридцать нет – а уже начальник. Это круто. У нас-то других таких нет.

– Это здесь он большой начальник, – язвительно заметила Софья. – В большом городе его бы на порог такого кабинета не пустили. Без образования.

– Зато есть опыт, – не сдавался Марьян.

– Опыт втирания очков, – окончательно закрыл тему Ксемен, хватая с полы буханку хлеба. – Пойдемте уже. Надоело тут.

Они немного поболтали, вышли из магазина и молча разошлись по домам, чтобы переждать ночь. Путь у каждого был коротким, но вел в совершенно разные миры. Софья вставила ключ в замочную скважину, зная, что внутри ее ждет пустая, холодная прихожая и записка на холодильнике:

«Еда там же. Деньги на столе. Звони, если что».

Она бросила рюкзак и включила на фон телевизор.

Ксемен и Марьян вместе добрались до своей пятиэтажки, затем каждый пошел своей дорогой. Марьян замер у двери своей квартиры, прислушиваясь. Из-за двери доносились приглушенные голоса телевизора и тяжелые шаги отчима. Он посчитал в уме до десяти, дождался, пока шаги удалятся в кухню, и только тогда бесшумно, как мышь, вставил ключ и проскользнул внутрь, стараясь сразу же юркнуть в свою каморку за шифоньером.

Марьян старался не наседать на Софью и ходить к ней гости в рамках приличия – ему иногда казалось, что он нагружает ее.

Дом Ксемена никогда не был тихим местом. Разборки деда и отца слышались с коридора. Он вздохнул, на секунду задержавшись у двери, и снова нырнул в этот шумный, душный аквариум семейных разборок.

Врезка

Ещё утром Ксемен разложил на кухонном столе Софьи, заваленном крошками, колоду карт, подаренную дедом.

– Вода и запрет, – объявил он Марьяну и Софье, которые доедали завтрак. – Значит, Старая Пристань. Точнее рядом, где граница.

– Началось. – Софья отодвинула тарелку. – Даша могла уйти куда угодно. К речке. На свалку. К котельной греться. Её и у печки ТЭЦки можно найти.

– Где граница? – переспросил Марьян. – Ты имеешь в виду зону нефтепровода? Сплюнь! Котельная – первое дело! Там тепло, и кочегары её знают, иногда подкармливают.

Их первый маршрут лежал к котельной. Она шумела, как железный великан. Они обошли всё вокруг, заглянули в угольный бункер, спросили вечно пьяного кочегара дядю Витю – он выдал, что видел Дашу в котельной этой ночью, но под утро она ушла. Других наводок не нашлось.

Потом была свалка на окраине – царство воющих собак с поджатыми хвостами и воронья, что кружили в небе немой спиралью. Выкрикивания Дашиного имени не принесли результата.

Они заглянули в подвал заброшенного детсада – место, где тусовалась местная шпана, тайком курила и пила. Пацаны из подвала пожали плечами:

– Не видели вашу дуру.

К полудню, промерзшие и вымотанные, они исходили полпосёлка. Отчаяние Ксемена росло с каждой минутой. Голову не покидали мысли о предсказании. Марьян и Софья от Ксемена отмахивались, как от назойливой мухи.

– Завали уже! – грубо перебила его Софья, остановившись на промёрзшей улице.

– А где она ещё может быть? – почти крикнул Ксемен. – Мы везде были!

– Может, она уже дома? – тихо предположил Марьян. – Ушла к кому-то?

– Нет! – Ксемен был непреклонен. – Она ушла туда, куда все боятся ходить. Она же не такая, как все!

Ближе к двум, исчерпав все мыслимые варианты, они молча признали поражение. Пристань была самым дальним и неприятным местом, поэтому её и оставили на потом, и вот – «потом» настало.

– Ладно, – сдалась Софья. – Пошли на пристань.

Ксемен довольно улыбнулся.

– Я сказала – на пристань! А не на границу охранной зоны!

– Да понял я!

Ксемен все же надеялся, что, если Даши не окажется на пристани, уговорить друзей отойти с тропинки, будет легче, когда они уже будут там.

Так они направились на старую пристань. Когда-то, в советские времена, это был главный причал, куда швартовались рыбацкие сейнеры. Теперь же она находилась на отшибе, в двух километрах от крайних домов, между унылой стеной тундры и холодным, свинцовым морем. Сюда уже не доходили даже огни порта – того нового, нефтяного сердца посёлка, что работало в трёх километрах восточнее, за сопкой. Туда вела уже потрепанная асфальтовая дорога, по которой день и ночь ревели фуры. А сюда – лишь разбитая грунтовка, заросшая бурьяном и забытая всеми, кроме подростков, ищущих уединения, да самого отчаянного барахла.

Это было печальное зрелище – несколько сгнивших свай, торчащих из воды, и полусгнивший настил, проваливающийся в нескольких местах. Ржавые остовы бочек и обрывки сетей валялись на берегу, а под ногами уже хрустел не снег, а битое стекло и щебень.

– Не люблю я это место. – брезгливо сморщился Ксемен, перепрыгивая через лужу мазутного цвета. – И кому вообще придёт в голову тут тусоваться? Только нашей Даше!

– А что, нормальное место, – пожал плечами Марьян, озираясь по сторонам с опаской. – Здесь тихо, и никто не достает. Можно остаться наедине со своими мыслями. Подумать.

– Подумать о чём? – фыркнула Софья. – О том, как бы свалить отсюда побыстрее?

В этот момент со стороны порта, за сопкой, донёсся отдалённый, но натужный рёв грузовика. Все невольно замолчали и посмотрели в ту сторону, на тёмный силуэт сопки, где кипела своя жизнь.

– Что-ж, Даши я здесь не наблюдаю. – сказал Ксемен, пожав плечами. – Ну давайте вокруг побродим.

– Скоро будет совсем темно. – пробормотал Марьян.

– Так доставай фонарик.

Поиски у пристани ничем не закончились.

– Пойдемте глубже. – уверенно предложил Ксемен. – Ее нигде нет! Самое время довериться картам.

– Твои карты вечно говорят хуйню, – устало бросила Софья.

– Что-ж, как видишь – мы обошли все места, где она могла бы быть, и – о чудо, ее нигде нет! Мы итак возле пристани. Карты сказали – граница, запретная зона. Ориентир – пристань. Значит, двигаться нужно отсюда.

– Охренеть, – фыркнул Марьян. – Не верю, что ты всерьез. Нас же ВОХРовцы на месте пристрелят, или звери сожрут. Остоебенило уже полагаться на твое колдовство.

Ксемен серьезно нахмурился.

– Ладно! – недовольно бросил он, разведя руками. – Никакой трубы! Двести метров туда-обратно! Давайте хотя бы просто осмотрим местность – свернем с тропинки на пару шагов.

Не дожидаясь ответа, он выхватил у Марьяна фонарик и одним решительным шагом сошел с тропы в рыхлый снег.

Луч фонаря, которым Ксемен в отчаянии водил по земле, выхватил из полумрака нечто необычной формы. Юноша мотнул фонарем обратно. На земле лежала пластмассовая заколка-крабик. Ксемен наклонился и поднял ее.

– Глядите! – он с улыбкой показал находку друзьям.

Софья замерла.

– Дашин крабик. – выдала она.

– Она пошла туда. К границе. Я же говорил! – голос Ксемена звенел лихорадочной, почти истеричной победой.

Марьян с ужасом смотрел в глубь тундры. Она казалась не просто пустой – она была живой, дышащей и однозначно недоброй. Бескрайнее, плоское пространство, покрытое неровным одеялом снега, из-под которого торчали чёрные, костистые кусты карликовой берёзы. Ветер гулял по нему свободно, сбивая снег в причудливые, острые заструги, похожие на окаменевшие волны. Небо и земля сливались в одно сплошное, серо-фиолетовое полотно, на котором невозможно было определить расстояние. Гражданские сумерки уступали место навигационным – самым глубоким и мрачным. Скоро полярная ночь покажет себя во всей своей утробной черноте.

– Послушай, есть другие, не такие ужасные способы убить себя… – начал Марьян, но Ксемен уже шагнул вперёд, сжимая в руке злосчастный крабик.

– Час, – бросила через плечо Софья, сворачивая за ним. – Ровно час. Потом – всё. Я сворачиваюсь.

Их маленький отряд двинулся вброд по снежной целине. Ксемен шёл первым, упрямо освещая путь жёлтым, предательски тускнеющим пятном фонарика. Сначала луч был ясным и уверенным, выхватывал из тьмы бурелом и кочки. Но с каждой минутой он слабел, желтел ещё больше и начал мерцать.

– Блять, – вдруг выругался Ксемен, встряхнув фонарик. – Эти козлы в магазине опять нахуячили старых батареек… – Он ещё раз стукнул по корпусу, и свет на миг вспыхнул ярче, чтобы через секунду погаснуть почти полностью, оставив лишь тусклое, агонизирующее пятнышко, которого едва хватало, чтобы не наступить на собственные ботинки.

Прошло где-то полчаса. Теперь они шли почти вслепую, ориентируясь на смутный силуэт насыпи на горизонте и на непонятное чутье Ксемена, ведомого картами. Ветер усиливался, позёмка слепила глаза, цеплялась за одежду. Каждый шаг давался с трудом.

– Чёрт! Ну надо же было ей именно сюда податься! – Марьян вжал голову в плечи, поднимая воротник так, чтобы ветер не дул за шиворот. Голос его срывался на визг, продираемый холодом. – Я не могу, Ксемен, мне страшно! Она же вообще не отдаёт отчёта! Она больная!

– Не больная, – отрезал Ксемен. – С приветом. Или ты предлагал её там одну оставить? Замёрзнет же.

– Да я не о том! – почти взвыл Марьян, спотыкаясь о невидимый под снегом бурелом. – Дай мне побояться и пожаловаться! Темнота, метель, минус тридцать, а мы, блять, как идиоты, ползем на край света за… за… Ну ты сам видел её дневники! Она с голосами разговаривает, Ксемен! С голосами! Я не против найти, я ЗА! Но мне жутко! От ее состояния, от обстоятельств, от ситуации в целом!

– Ничего жуткого. Трасса вот-вот должна быть, – Ксемен щурился, пытаясь разглядеть хоть что-то в молочной пелене. – Видишь, вон тень? Это насыпь. Проверим карьер – и домой, в тепло. Даша там где-то, я чувствую.

– Я нихера не вижу! – чуть ли не плакал Марьян. – И не помню я дорогу! Мы заблудимся, замёрзнем… А знаешь, как это будет!? Мы не просто уснём – сначала коченеешь, потом тебя находят через неделю… Или весной! Лица нет – обгладывают… песцы, вороны… Кожа как чёрное стекло!

– Заткнись, Марьян!

– Потом твои останки везут в посёлок, в морг… а потом в землю!… будут похороны… все придут… – он замолчал на секунду, и в его голосе вдруг прорвалась не детская тоска. – …все придут… родные… А на мои… На мои… – голос его сломался и окончательно сорвался в шёпот. – …на мои-то никто и не придёт. Мать с отчимом водкой запьют да дешевыми свечками квартиру накурят. И всё… И всё из-за её… её голосов!

– Перестань выть! – огрызнулся Ксемен, но уже без прежней уверенности. – Сам придумал – сам же и заплакал! Софья молчит, а ты верещишь! Постыдился бы хоть! Соберись. Найдём её и валим отсюда. Быстро и тихо.

Они сделали ещё несколько десятков шагов вперёд, продираясь сквозь стену метели, как вдруг земля под ногами куда-то пропала.

Перед ними зияла пустота. Огромная, чёрная, бездонная чаша, выгрызенная в теле тундры. Стенки карьера, покрытые грязными наплывами льда и ржавыми подтёками, уходили вниз, в непроглядный мрак. Снежные вихри кружили над этой пропастью, не в силах скрыть её чудовищные размеры. Сверху он казался безжизненным кратером на другой планете. Где-то внизу, на дне, угадывались очертания старой техники.

Ксемен вновь достал фонарик.

Жёлтый, слабый луч заплясал по обледенелым склонам, выхватывая из мрака то арматуру, то обрывки троса.

– Охуеть… – выдохнул Ксемен, инстинктивно отшатнувшись от края.

– Нет. Нет-нет-нет, – забормотал Марьян, отступая. – Мы не туда. Мы не сюда. Я не пойду туда…

Ксемен уже искал путь вниз глазами и заметил узкую, обледенелую тропку, ведущую по склону.

– Даша где-то там. Видите? – он ткнул пальцем в темноту. – Вон, у того ржавого экскаватора. Сидит.

– Это может быть что угодно! Камень! Тень!

– Идём. Быстро проверим – и домой.

– Если не свернём себе шеи на этом склоне, – сухо бросила Софья, с недоверием оглядывая обледенелый спуск.

Спуск был адским. Ноги скользили по обледенелым камням, снег бил в лицо, ослепляя. Они катились и сползали вниз, хватаясь за мёрзлые выступы породы.

– Вот блять, я порвала штаны! – сквозь зубы выругалась Софья, поднимаясь после очередного падения.

Воздух на дне был неподвижным, густым и морозным, как в склепе. Давящая тишина карьера, прерываемая лишь завыванием ветра наверху, обрушилась на них всей своей тяжестью. Они стояли на дне гигантской могилы, вырытой в вечной мерзлоте.

По носу вдруг ударил едкий непонятный запах.

Почти в центре этого ледяного котла, прижавшись к ржавому борту экскаватора, действительно сидела Даша. Её куртка была покрыта коркой льда, а ресницы примерзли к щекам. Она не дрожала. Она съёжилась, обхватив колени, и неотрывно смотрела вверх, в снежную муть, скрывавшую склон бермы.

Ксемен, Марьян и Софья, едва не пропустив её силуэт, спустились вниз, поскальзываясь на обледеневшем склоне.

– Даш! Ты совсем ебанутая? – прохрипел Ксемен, подбегая к ней. Его лицо было красно от холода. – Мы тебя всем посёлком ищем! Ты решила замерзнуть насмерть!?

Даша медленно опустила на него свои огромные, пустые глаза. В них был не привычный отрешённый блеск, а живой, животный страх.

– Я… лису искала… Вроде бы… –  её голос прозвучал сипло, будто сквозь лёд. – Рыжую… Честно говоря, я уже толком не помню, зачем пошла сюда… – Она мотнула головой, сбивая с волос иней, и резко ткнула пальцем в снежную пелену над собой. – Но теперь это неважно. Там, на горе, кричат.

Со стороны вала сквозь вой ветра действительно пробивался натужный, прерывивый гул – будто тяжёлое, больное животное дышало где-то совсем близко.

Она вдруг встала и, пошатываясь, потянула Ксемена за рукав. Под ногами хрустела не снежная корка, а что-то вязкое. Они подошли к краю огромной, неестественной лужи. Это была не вода. Это была густая, чёрная, маслянистая жижа, не замерзающая даже в лютый холод. Снег вокруг был запачкан чёрными, маслянистыми разводами.

– Смотрите, – прошептала Даша, её рука дрожала. – Это кровь железной трубы?

Софья, побледнев, опустилась на корточки. Она не стала трогать жидкость, лишь поднесла руку к лицу – едкий запах въелся в кожу мгновенно.

– Это нефть, – произнесла она стеклянным голосом. – Настоящая. Блять.

И тут её взгляд поймал деталь: из чёрной лужи вверх, к подножию громадного вала, уходили свежие, двойные колеи, уже начинавшие запорошаться снегом. Прямо над этим местом, через гребень насыпи, был перекинут толстый чёрный шланг. Он свисал с вершины вала и терялся в темноте и снегу у основания стены. Оттуда, из мглы, доносился тот самый натужный, урчащий гул – работал насос.

– Там… вон там цистерна стоит, – тыча пальцем в непроглядную тьму в дальнем конце карьера, сипло сказала Софья. – В темноте. Они её в углу спрятали, бляди.

Эта фраза повисла тяжёлым, чугунным грузом. У всех троих в головах щёлкнула одна и та же очевидная, чудовищная мысль. Но произнести её вслух – значило признать, что точка невозврата уже пройдена.

– Нам нужно уходить. – дрожащим голосом произнес Марьян, хватая Ксемена за рукав. – Сейчас же. Прямо сейчас. Мы уже всё видели!

Ксемен молча глядел на склон.

– Мы просто взглянем. – сказал он с придыханием, и быстрыми шагами направился к валу.

– ВЗГЛЯНЕМ? – с ужасом переспросил Марьян. – Ты видел ту же самую херню, что и я? Там шланг! Там насос! Какое ещё «взглянем»?! Ксемен!

Но Ксемен уже шёл, не оборачиваясь, подчиняясь магниту страшной тайны. Он не бежал, но его шаги были быстрыми и решительными.

– Он ебанутый… – прошептал Марьян, в ужасе глядя Софье в лицо, в поисках поддержки. – Мы что, правда пойдём? Сразу было ясно, что из-за него нам конец!

Софья поджала губы. Её лицо было бледное, как снег. Она посмотрела на удаляющийся силуэт Чадова, потом в тёмную пустоту карьера, где их мог поджидать кто угодно. Остаться здесь одной ей было еще страшнее.

– Блять… – выдохнула она с ненавистью. – Пойдемте. Быстро посмотрим и быстро свалим. Даша, вставай! Не отставайте, Марьян, слышишь?

Ругаясь себе под нос, она пошла вслед за Ксеменом. Марьян, оцепеневший от ужаса, вместе с Дашей волочился следом.

Ксемен первым полез по следам и склону вала вверх, к его гребню. Остальные, спотыкаясь и хватая друг друга за руки, поползли за ним. Привстав на гребне вала, они увидели нечто, что ненадолго отняло у них дар речи.

Порыв ветра на мгновение разорвал снежную пелену. Их взгляду открылась ровная, искусственная полоса, очищенная от деревьев. И прямо посреди неё, на самом верху вала, на бетонных опорах, пролегала ржавая, покрытая изоляцией, труба метра полтора диаметром. Прямо под ней, метрах в ста, горели ослепительные прожектора. В этом резком, режущем свете, парировали три-четыре фигуры в грязных спецовках и балаклавах. Один из резко закручивал маховик массивного стального вентиля, уже приваренного к трубе. От этого вентиля и отходил тот самый толстый шланг, уходящий вниз, в карьер. Второй рабочий в это время отцеплял второй шланг от переносного насоса. В стороне, в полной темноте, стояла грязно-бежевая «буханка».

Порыв ветра стих, и снежная пелена снова сомкнулась, словно занавес, скрыв яркий свет и людей. Но урчание насоса снизу и едкий запах никуда не делись.

– Вот блять. – тихо выдохнул Ксемен.

Они лежали на ледяном гребне вала, вжимаясь в мерзлую землю. Время будто бы замерло. Рёв генератора и насоса заглушал их тяжёлое дыхание, сливаясь с воем ветра в один сплошной, оглушающий гул.

Марьян, пытаясь отползти назад, нечаянно задел плечом крупный, рыхлый обломок породы, лежавший на краю вала. Камень с глухим, тяжёлым бухом сорвался вниз, покатился по склону, снося мелкие камушки, и с пронзительным стуком ударился о металлическую опору трубы. На фоне общего грохота звук был негромкий, но он был инородным. У Марьяна замерло сердце.

Дальше, все будто произошло за мгновение: у трубы все замерли. Один из людей у трубы резко поднял голову, однако первым среагировал не он.

Недалеко от буханки нарисовался еще один силуэт. Мужчина в черной парке и черной ушанке устремил в темноту холодный и цепкий взгляд. В тот же миг, он наклонился к одному из рабочих, и тихим, интеллигентным голосом с леденящей четкостью произнес:

– Осветите, пожалуйста, тот выступ. У нас тут, кажется… смотрины.

Прожектор, стоявший на земле, резко дёрнулся. Слепящий белый луч, грязный от летящего снега, метнулся по склону, скользнул по камням – ребята тотчас нырнули вниз, и, можно сказать, кубарем покатились по валу. Луч на мгновение поймал мелькающие в темноте пятна – полоску светлой куртки, край капюшона, подошву сапога – но не лица и не силуэты.

Они не бежали – они падали, скатывались, цепляясь за колючий кустарник, не чувствуя ни ссадин, ни ушибов. Слепой, животный страх гнал их вниз, к темноте карьера. Наверху, на мгновение, воцарилась тишина, нарушаемая только рёвом мотора.

И эту тишину прорезал не крик, а сдавленное, шипящее ругательство, вырвавшееся у Яна с такой неприкрытой злобой, что даже его люди дёрнулись:

– Блять! – он нервно стукнул кулаком по буханке. Его спокойствие дало трещину. Идиотская случайность могла погубить его. – И что вы застыли!? Езжайте за ними! А вы, – он махнул рукой людям у насоса. – Сворачиваемся! СЕЙЧАС ЖЕ! Отсоединяй шланг, глуши насос, готовь технику к выезду!

Началась беготня. Ян обошел буханку, запрыгнул на переднее сидение, и, не отрывая глаз от своих людей, мечущихся туда-обратно, снял перчатки и вытащил рацию. Другую руку он потянул ко рту и небрежно откусил заусенец на большом пальце. Зашумела рация.

– Николай Петрович. Сорвали операцию. На валу были свидетели. Четверо. Ушли в тундру, Андрей в погоне. Всё сворачиваем. Нужна встреча у вас, как только зачистим точку…

После непродолжительной паузы из рации раздался усталый голос:

– Чёрт. Доезжайте до порта. Буду ждать.

Дети неслись по дну карьера, спотыкаясь о невидимые в темноте железки и камни, задыхаясь от ледяного ветра, бьющего в лицо.

–– БЛЯТЬ! БЛЯТЬ! БЛЯТЬ! – на каждом выдохе выкрикивал Марьян, и его голос срывался в истеричный визг. – ОНИ УВИДЕЛИ! ОНИ УВИДЕЛИ НАС!

–– Молчи! Беги, сука! – прохрипел Ксемен, с силой толкая его в спину.

–– Я видела его! – вдруг выдохнула Софья, её слова отрывисто выскакивали в такт безумному бегу. – Того… в чёрной… дорогой…

–– Кого?! – взревел Ксемен, оглядываясь на темноту, откуда уже доносился рёв мотора и грубые крики.

– В парке! Дорогой! – она чуть не плакала от ужаса и нехватки воздуха, пытаясь сложить обрывки впечатлений в нечто осмысленное. – Это был Ян! Он просто стоял и смотрел!

В этот момент из темноты метнулась тень и вцепилась мёртвой хваткой в руку Ксемена.

–– Не туда! – закричала Даша. Её глаза в темноте казались огромными, абсолютно чёткими и безумно спокойными на фоне всеобщей паники. – Они поедут по дороге. Они перережут всех! Надо… туда. В щель. – она дёрнула его за руку в сторону, к тёмному провалу старой штольни в стене карьера.

– Туда!? Это ловушка! – закричал Ксемен, пытаясь вырваться.

– Они знают все дороги! – её шёпот был резким, как лезвие. – А щели – нет. Бежим!

Вновь сработал инстинкт стаи – все рванули за Дашей, не думая. Сзади, метрах в ста, буханка уже выруливала на дно карьера, ее фары, как глаза хищника, ползли по стенам, выискивая добычу.

В черной штольне было еще темнее. Ксемен щёлкнул фонариком, но луч был слаб и съедался мраком. Спотыкаясь, они, не останавливаясь, бежали вперед по узкому, извивающемуся туннелю. Свет фар заплясал на стенах входа, и голоса преследователей стали громче.

– Глубже! – прошипела Даша. Она двигалась уверенно, будто бы видела каждую точку в кромешной тьме.

– Куда ты нас ведёшь? – задыхаясь, выдохнула Софья. – Мы тут сдохнем!

– Там мы тоже сдохнем! – выкрикнул Марьян.

– Веду вас на волю. – бросила Даша, не сбавляя шага. – Она знает выход.

Туннель то поднимался, то опускался, был то уже, то шире. Шум погони остался позади.

Наконец, впереди забрезжил слабый серый свет. Тусклый, рассеянный свет полярной ночи. Даша ускорила шаг и вывела их в небольшой грот, заваленный старыми брёвнами и мусором. В стене была дыра, затянутая ржавой сеткой, которую кто-то давно разрезал. Они оперативно, по очереди, выползли наружу. Их встретил тот же пронизывающий ветер, та же бескрайняя, серая тундра.

– Где мы? – растерянно спросил Марьян, обводя взглядом абсолютно незнакомый, пустынный пейзаж.

– На воле. – повторила Даша, съёживаясь от холода и снова погружаясь в свою отрешённость.

– Отлично! – язвительно сказал Марьян, разведя руками. – Как теперь попасть домой!?

Никто еще не успел прийти в себя, так что обсуждать случившееся пока не пришлось.

По ухабистой грунтовой дороге, что петляла между карьером и посёлком, медленно ползла все та же буханка. Водитель, вцепившись в баранку побелевшими пальцами, всматривался в сплошную белую пелену. На пассажирском сиденье, сжав кулаки, сидел Ян и молча смотрел в заиндевевшее стекло. Они только что отвезли остальных с вездеходом и цистерной обратно на базу – нужно было скрыть технику. Теперь же они сами метались по тундре, пытаясь отыскать хоть какой-то след.

Фары выхватывали из мрака лишь редкие кусты карликовой берёзы, валуны да бесконечные сугробы, и тут же позёмка затягивала всё белой пеленой. Они уже второй раз объезжали район вокруг карьера и старой пристани, но видели только следы зайцев да глубокую, свежую колею от случайного трактора.

Кругом ни души.

– Ну и где вы, черти… – просипел водитель сквозь зубы, чувствуя, как липкий, непривычный для него страх подступает к горлу. Он знал, что это все было пустой тратой времени.

Ян молчал. Его молчание было страшнее любой ругани.

– Может замерзли они уже… – сказал водитель. – В какой-нибудь промоине.

В конечном итоге, развернувшись у старого указателя «Охранная зона», Андрей сдал назад, и они направились в порт.

Кабинет тонул в табачном дыму и тяжёлом, спёртом молчании. Николай Петрович сидел за своим массивным столом, не глядя ни на кого, медленно вращая в толстых пальцах пустой стакан.

– Значит, так, – его голос прозвучал глухо, словно из-под земли. – Подытожим. Четыре фигуры. Увидели всё. И… испарились. В тундре. В метель. Я правильно понял?

Василий, на вид скользкий, чем-то похожий на крысу, мужчина средних лет ответил:

– Мы обыскали всё вокруг, Николай Петрович. Андрей на «буханке» два круга сделал… Ни следов, ничего. Как сквозь землю провалились.

– Может, это и не люди вовсе были? – неуверенно пробормотал Павел, бородатый, неухоженный мужик средних лет, стоявший у двери. – Привидения, может?… мороки…

Ян резко обернулся от окна. Его лицо было бледным от злости.

– Привидения, блять? – он истерично хмыкнул, глядя на Павла. – Сука, не зли меня! Ты, Павел, в вечном делирии? По тебе видно! Наверное, эти чёртовы приведения уже треплются с духами арктических морей о том, как мы тут нефтяную речку отвели…