Городские в деревне, или Вечное лето

Ничего хорошего не воображалось, да еще в такую рань. А тут они – дворники. Я наблюдала, как они, свеженькие, раскрасневшиеся на морозе, чистят снег.

«Вот великолепное времяпрепровождение! – думала я. – Вот отсутствие забот и радость жизни. Вот все шалости фей, все дела чародеев!» С каким бы удовольствием я бросила портфель и принялась кидать мягкий снежок! Потом дворник, красный с мороза, чуть пьяный от долгой работы, идет домой, долго пьет чай с ватрушками или там пышками, и так целый день – снег, пышки, снег. Мечта!

Кто ж знал, что в деревне мечта меня немилосердно настигнет? Снег идет третий день подряд. За ночь наметает примерно с полметра. И каждый день я осваиваю профессию мечты. «Доколе?» – спрашиваю я гусей и уток, которых зачем-то поселила в конце участка, за сто метров от дома, да еще в разных углах.

«Доколе?» – вопию я, расчищая гараж, чтобы поехать в магазин за горбушей, свежей горбушей. И это еще никаких пышек и ватрушек дома. Доколе? Но…

Все злей и свирепей дул ветер из степи… Все яблоки, все золотые шары.

Рождественский пост. Сказка на ночь

– А у них пост, – размышлял Марсик, лежа на крыльце и ловя пузом снежинки. – На нас это как-то отражается? Никак!

– Раньше они добрее были, косточку зароешь, можно месяц не вспоминать, а теперь? Каждая на счету! – жаловался в ответ дворняга Гошка и лязгал зубами.

– Касаемо нас, – ежик не терпел фамильярности в общении, особенно в касании, – даже просыпаться не хочется! Что нас ждет? Постные щи?!

– Постное они все сами съедают, подчистую! – выпучил глаза Гошка.

– А ты не части! Часто-часто что-то получаем, – прочирикал воробей и спикировал на перила.

Марсик облизнулся и даже попытался приподняться, но передумал – лежать было хорошо.

– Честь имею! – поклонился воробей. – Я чую, синички чахнут.

– Еще бы, сало-то все… иссякли запасы. Семечки жуют, а раньше лоснились воронам на зависть. – Гошка злорадно тявкнул и взвыл на луну.

– Противно просыпаться, – мямлил ежик из-под снега. – Кротик все глаза выплакал, сказывают.

– Чушь! Молод и не чуток! – отвернулся воробей и повалился в снег.

– Хорошо… – мурчал Марсик, переваливаясь на толстый живот, – пускай там у них пост, хорошо… сытно.

– Побреду, – отозвался Гошка, – побираться буду, не гордый.

А снег все падал и падал. Да еще изредка сквозь облака показывалась луна. Круглая, как головка сыра.

* * *

Сегодня полезла менять лампочку в ванной, и меня тряхануло током. Это новое милое потрясение пошло мне на пользу, конечно. Я стала живее и благожелательнее. Вообще, если живешь в деревне, тебя часто потряхивает. То, пока несешь дрова до дома, упадет полено на ногу – бодрость и пробуждение жизненных сил. То, пока чистишь дорожки от снега, на голову свалится сугроб с крыши – морозная свежесть и радость. То утром, когда принимаешь душ, вдруг замкнет насос, и на тебя польется кипяток – новые навыки и развитие реакций. Гораздо больше возможностей для личностного роста. Я обсудила это открытие с гусями. Нет, а с кем еще? Если я выйду на улицу, то превращусь в йети, пока кто-либо пройдет мимо меня: по деревенской улице люди ходят только в одном направлении – за водой. И то не все, и то раз в сутки. Я, конечно, могла бы позвонить соседке, но у гордых северян не принято беспокоить человека, смотрящего на огонь. А зимой мы только и делаем, что топим печки и смотрим на огонь. Гуси прогоготали что-то о том, что в любом случае находят меня привлекательной. Так что трудности деревенской жизни – это прекрасно. Я постоянно в тонусе и намного бодрее городских. Глаз искрится, волосы ровнехонько дыбом, спинка прямая и не разгибается, носки врозь (шерстяные) – все отлично у меня.

* * *

Единственный минус зимы в деревне (не считая еще нескольких единственных минусов) – толстеешь от малой подвижности. Как это стало заметно? Во-первых, то самое серенькое пальто, которое я носила с института, вдруг стало оттопыриваться и трещать при резких движениях. Впрочем, я все же надела его однажды, когда выезжала в город, и это был тот самый единственный раз, когда в метро на меня безотрывно смотрел мужчина, при этом он сидел рядом, а не напротив. Честно? Я пересела.

Во-вторых, друзья стали говорить, что у меня женственная фигура. «Ты расцвела!» Они всегда боялись меня задеть, бедняги… И, наконец, мы с Таней купили весы. Красивые весы с котами, которые делают зарядку. Поставили на пол, потом запаковали в пакетик, чтоб не пылились. Марсик взвесился, взвыл и кинулся на подоконник. А мы пока взвешиваемся частями, чтоб не травмировать психику. Рука – пять килограмм, нога еще пять, потом соберем пазл. Хотя как взвесить сердце? Хотя как взвесить сердце… полное тревог?

В первом классе у меня уже была история, печальная история, поэтому я знаю, как вес может свести на нет самые радужные перспективы в отношениях. Это была первая любовь, он поднимал мои краски, которые я расшвыривала на уроке изо, мы оба были очкариками, в общем, прекрасная пара. И вот он захотел совершить нечто большее – подвиг в духе рассказов про Чука и Гека, или что там читают в первом классе? Однажды на перемене, увидев, как я поднимаюсь по лестнице, он подбежал ко мне, вскричал: «Я тебя донесу» – и поднял на руки. Собственно, на этом история любви и закончилась. Когда через несколько секунд, весь красный от натуги, он опустил меня на пол со словами «тяжеловата», я поняла, что отныне краски мне придется собирать самой. Нет, тогда-то я еще была худой, форма висела на мне, как на вешалке, и на природоведении я вполне подходила в качестве пособия по анатомии скелета. Но… как важно, чтобы тебя смогли поднять по лестнице! Тяжелая кость, тяжелая кость…

Надо что-то делать, короче. Зарядку, что ли, с дровами вместо гантелей?

Лес

Вокруг нас поля, но за и между полями – леса. Дремучие, почти муромские. Осенью начинается грибная охота.

Белые растут семьями, подосиновики стадами, черные грузди кланами и т. д. Холодильник приспосабливается – кастрюли с солеными груздями-подосиновиками-белыми исчезают в нем бесследно.

Осенью во мне проснулись древние корни, и я, сразу исключив охоту и рыболовство, занялась собирательством. К собирательству добавилась женская страсть запасать. Собранные грибы метались в кастрюльки, ибо соленые грибы – это то, что украшает мою жизнь. У кого-то бриллианты, а у меня соленые грибы, в основном грузди, по-местному – зеленухи.

Белые тоже шли табунами. Но, уходя в леса за белыми, мы все равно находили грузди: они знали, кто обеспечит им всеобщий почет и хлеб-соль, то есть соль. Однажды я набрела на стойбище нетронутых зеленух размером с летающую тарелку. Как известно, грузди растут семьями, и я решила никого не разлучать – брала всех. Тазик с зеленухами размером с мою голову отмокал на улице трое суток. Я полагаю, что именно в эту триаду ежики решили досрочно впасть в спячку во избежание увечий при попытке перевернуть тазик.

В октябре мы решили, что надо разнообразить грибное меню, и отправились в молодые посадки за рыжиками. Они росли прямо-таки народностями, за полчаса я набрала полную корзину и начала эстетствовать – брала только младенцев, спасая их от червивой старости. «Царский гриб, можно есть сырым», – сказали мне. Что ж, это очень помогло бы, если б я заблудилась.

Вообще, с ориентацией на местности у меня беда, потому лес постоянно оглашается моими криками. В ответных возгласах я именуюсь разными именами.

– Ау, – кричу я.

– Ваааля, – кричит кто-то.

– Ау, – это я.

– Коооля, – кто-то.

В результате у всех в лесу ощущение общности и единства – все мы занимаемся любимым делом, все близки и довольны. И вовсе не обязательно так нервничать при встрече. Я имен не называла.

Однажды мы серьезно заблудились. Брели по бурелому, бестолково, без плана, без стратегии. В руках полные корзины грибов. Если падали, то носом, в мох. Руки-то заняты. Если б не было мха, не падали б, стояли намертво. Через два часа кружения по лесу мы сообразили, что можно бы и позвонить в деревню, узнать у старожилов, куда идти по солнцу. Был шанс, что успеем выйти до заката, ибо высекать огонь из мобильных телефонов нас в кружке юных натуралистов не учили.

Когда мы вышли, я как-то по-новому взглянула на грибы. Когда бродишь по бурелому два часа с полными корзинами, грибы перестают быть «даром леса», как ни крути. «Возьми свое, о лес!» – сказал бы кто-то и кинул корзинку через левое плечо. Кто-то, но не мы. Мы не суеверны и жадны.

Храм в деревне

Место, где стоял храм, свято навеки. Моя подруга говорит: «Не улетает ангел». Когда папа купил дом в деревне Владимирской области, мы, конечно, не знали, что напротив него не пустырь, а фундамент бывшего храма. Выделялось это место только тем, что именно здесь шумело-цвело поле невероятно высокого иван-чая.

Скоро деревенские жители узнали, что в деревне купил дом батюшка, нам рассказали про храм и про то, что строил его человек, который когда-то жил в доме, который мы купили, – Алексей Кузнецов. Он держал ягодные и фруктовые сады, а на вырученные деньги построил храм.

Тогда по просьбе папы местный житель Сергей расчистил фундамент.

Храм по фундаменту оказался небольшой, почти часовня, но в краеведческом музее города Юрьева-Польского папе рассказали, что часовня впоследствии была освящена именно как храм Сергия Радонежского. Нам показали письмо-прошение на имя архиепископа Владимирского и Суздальского от крестьянина деревни Товарково Алексея Кузнецова, датированное 1914 годом. Письмо гласило:

«С надлежащего разрешения и по одобренному епархиальным начальством плану, мною устроена на собственные средства в д. Товарково входная каменная часовня в память священного коронования здравствующих милостию Божиею Их Императорских Величеств. Часовня эта приписана к приходскому храму в с. Кузьминское и причтом его освящена 10-го числа месяца июля 1913 года.

В настоящее время у меня созрело намерение превратить эту часовню в храм, посвятить его покровительству преподобного отца нашего Сергия игумена Радонежского чудотворца. Все расходы я принимаю на свой счет».

Разрешение на переоборудование часовни под храм было получено, благочинный священник Василий Тростин (так указано в документах) произвел обмеры часовни (длина от входных дверей до иконостаса 9 ¼ аршин, длина от царских дверей до окна 4 аршина…), и освящение состоялось 19 июня 1916-го. Узнав все и сопоставив невероятность совпадений (мы живем в доме строителя храма!), папа, конечно, особо не раздумывал: храм нужно было восстанавливать, благо папин друг – прекрасный архитектор

Алексей Мамонов.

Строительство началось в 2009 году, за лето построили цокольный этаж, а осенью родители попали в автокатастрофу. Мама больше не встанет, а папа успеет закончить строительство, освятить крест и увидеть написанный иконостас, правда, не установленный.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Соцсеть Instagram запрещена в РФ; принадлежит корпорации Meta, которая признана в РФ экстремистской.