Полная версия:
Городские в деревне, или Вечное лето
Первые перепелки достались нам особенные – от наместника Данилова монастыря. Кто-то подарил в монастырь пятнадцать штук прямо в клетке с кормушкой.
Надеюсь, вы наслышаны о мегаполезных свойствах перепелиных яиц? От гастрита, тонзиллита… как известно, перепелиные яйца самые полезные из возможных. Мы поселили перепелок в сарайчике, они должны сидеть в тесной клетке, ибо это залог хорошей яйценоскости, они крайне подвержены стрессам, что тут же снижает яйценоскость. Нельзя громко кричать на перепелок и друг на друга в присутствии перепелок – стресс. Нельзя, играя в привидение, проходить мимо клетки в развевающейся одежде – стресс. Нельзя подставлять перепелок под прямые солнечные лучи (наверное, у них болезнь Икара – сразу хочется взлететь) – стресс. Вообще, нельзя показывать им, как прекрасен мир, то есть знакомить с кошками, собаками, ястребами в небе – стресс. Истерички!
Проблем с перепелками было немало: то они клюются – пришлось расширять клетку, то одна стала петуха гонять – пришлось ей подрезать клюв, то другая хромать начала – пришлось… а, так оставили. В общем, ввязались мы. Но самое интересное – вывести своих перепелят. Мы купили инкубатор, неделю собирали яйца и в один прекрасный день загрузили наше «гнездо».
Знаете, как рождаются перепелята? Семнадцать дней они сидят в яйце и носа не кажут, потом, когда наступает срок, перепеленок начинает тюкать клювом яйцо изнутри: тюк-тюк. Ударит, пробьет дырочку и чуть поворачивается в яйце, чтобы ударить рядом с этой дырочкой. Тюк – еще одна трещинка, поворачивается, тюк – еще одна дырочка. И так он вращается в яйце, пока не сделает почти полный круг. Крышечка открывается, как в консервной банке.
Весит новорожденный перепеленок всего шесть граммов. Берешь на ладонь – как пушок, не чувствуешь его совсем. А через минуту перепелята уже бегают и едят корм – вареное яйцо и простоквашу.
* * *Зимой на перепелок напал мор. Падали на бок и не шевелили ножками. Я вынесла двух на снег – пусть помирают наедине с природой, как положено в условиях севера, у гордых лопарей, например. Вечером одна перепелка помирать передумала, пришла к калитке своими ногами: примите меня обратно, я все осознала. Представляете? Ночь. Улица. Фонарь. Перепелка у калитки. А ты только вот случайно вышла на улицу, за дровами, например, и встретила перепелку, которую вынесла утром на мороз и верную смерть. Первое желание – спросить: с добрыми ли вестями ты пришла к нам?.. Вскоре и вторая была так же найдена вполне живой в снегу, при помещении в клетку побежала на своих двоих к кормушке, расталкивая здоровых сестер. Шоковая терапия в действии.
* * *Если вы спросите меня, почему мы, москвичи, живущие в деревне во Владимирской области, решили завести гусей (а не кур, например), я отвечу: из-за лени, конечно. Мы же москвичи, пусть и живущие в деревне. Гусям не нужен теплый сарай и вся эта возня с жердочками, гуси преспокойно будут спать на снегу, поджав красные перепончатые лапки, даже в сильный мороз. Им вполне достаточно маленького загончика с крышей, чтобы было где снести яйца, ну и сесть на гнездо в случае, если хозяева захотят гусят.
Гуляют гуси сами по себе и никогда не уходят далеко от дома, очень хозяеволюбивые птицы. Гуси вообще такие существа, которые считают, что человек создан для них. Если я просто выхожу на улицу, они радостно орут: «Она вышла к нам! Смотрите, она вышла!» Если я прошла мимо в сарай, например, они поворачивают шеи: «Она идет мимо, потому что мы здесь! Она не может не пройти мимо нас!» Нам бы всем поучиться умению считать себя центром вселенной у гусей. Я вот учусь. Пусть моя вселенная невелика.
Кормить их надо раз в день. Так, что еще?.. Да все! Завели – и забыли, можно сказать. Они сами о себе напомнят – вы же помните: гуси Рим спасли. Гуси – практически собака, даже несколько собак. Во всяком случае, я, работая дома за компьютером, всегда слышу, когда на участок зашла соседка – гуси орут как потерпевшие, только с элементом самолюбования:
«Кто-то идет, кто-то идет, смотрите, смотрите, кто-то идет. Смотрите же! О, как мы кричим, как мы прекрасно кричим!»
* * *Первых гусят мне подарили на день рождения. Вместе с отцом-матерью. Через неделю начались проблемы: один слабенький. Часто сидит отдельно, грустит и не пожирает траву со скоростью газонокосилки, как братья-сестры. Местные жители знают, как лечить животных. «Напоите его водкой, – советует милая женщина. – Когда в былые времена у нас заболевал поросенок, моя мама отпаивала его водкой, и поросенок выздоравливал». Мы стесняемся спросить, как ранний алкоголизм сказался на характере поросенка…
Но все равно, с гусенком нам терять нечего, к тому же увеличенная печень – это лишние граммы фуа-гра. Мы в выигрыше в любом случае. Я смешиваю в шприце в равных пропорциях воду и спирт и иду к гусятам. Взрослые гуси шипят от зависти, пока гусенок жадно пьет. Надеюсь, однажды ночью мы не проснемся от того, что кто-то поет под окнами пьяным голосом про бабусю?..
Второго гусенка щиплет родной отец. Просто не дает проходу. Возможно, дело в цвете кожи, то есть пуха. Этот единственный из пяти родился серым, и так как гусак считает, что жена гусака вне подозрений, достается несчастному гусенку. Если так дальше пойдет, и серенького придется подсадить на водку. Для смелости.
* * *Весной у гусей розовый период. Как «теза» у раннего Блока. Они несут яйца, не неся при этом ответственности материнства. Конвейер: снес яйцо – идешь гулять с чистой совестью. Гуси пасутся в овраге, а нестись идут наверх, в свой сарайчик, там у них гнездо, вентиляция, паркетный пол, джакузи и все удобства. И вот, когда все гуляют, а одна гусыня вдруг чувствует, что яйцо близко, на подходе, она направляется в гнездо. Идти довольно далеко и, в общем-то, страшновато, поэтому она покрикивает, идучи, а оставшиеся гуси из оврага ей отвечают. Что-то вроде:
– Если не вернусь, вы знаете, кого винить.
– Знаем и отомстим. Или:
– Ушла в гнездо, вернусь после двенадцати, не стучать.
– Да у нас у самих обед.
Потом гусыня садится на гнездо и замолкает. Интимный процесс высиживания яйца может длиться несколько часов. Не знаю, о чем гусыня думает, сидя на гнезде, но заходить в сарайчик и нарушать покой ни-ни – сразу шипение, ор, злые глаза и «я не одета, как вы могли?». После гусыня заботливо прикрывает яйцо соломкой, шепчет: «Спи, малыш, а мама гулять», – и драпает обратно, к своим. Свободно. Следующий.
Кстати, гусиные яйца славны не только размером (в три раза больше куриных), но и содержанием в желтках лютеина – это антиоксидант, замедляющий старение клеток. Мы как стали держать гусей, помолодели лет на десять. Даже немного раздражает, особенно эта проявляющаяся все активнее младенческая припухлость.
* * *Сами гуси очень любят детей. Гусячих детей, разумеется. Одна гусыня вывела пятерых – мать, все дела, – а любят ее детей все гуси в стаде. У них одна идея – прорваться к чужим детям. Она крепко западает им в голову, настолько крепко, что свет померк и капуста не сладка. Мамаша гуляет с детьми за загородкой из сетки, остальные стоят и смотрят. Никуда не уходят, ни на пруд купаться, ни травку щипать. Красные бугорчатые носы упираются в прутья, из груди время от времени вырывается стон счастья и боли: «Гусята, вот бы мои, вот бы достать».
– Не достанете, – говорю я.
И олицетворяю, естественно, всю жестокость человеческого мира.
«Штоб ты шмякнулась», – шипят гуси при виде меня.
А потом сразу опять – нос в сетку и следить за гусятами: «Щастье наше, пощупать бы».
* * *Однажды утром пришла к гусям и увидела: гусенок лежит на животе, задние ноги вытянуты назад коленками, как у кузнечика. Будто вывернуты или сломаны. Я подняла страдальца – неестественно прямые ноги не двигались. Принесла домой, положила на мягкий диванчик – пусть помирает в уюте и комфорте, бедняга. Когда я зашла в комнату через пять минут, гусенка на диване уже не было. Я представила, как он сполз с диванчика и на сломанных ногах, отталкиваясь зародышками крыльев, ползет по полу в поисках убежища: «Не дамся живым, проклятые фашисты».
Гусенок был найден сидящим в углу на собственных, уже согнутых ногах. Я посадила его в коробку, я даже затопила ему печку, чтобы согреть ревматоидные суставы. Всю ночь меня мучали кошмары об эпидемии среди гусят. В шесть утра гусенок уже стоял в коробке столбиком, при виде меня зашипел. Открытие: гусята шипят. Это как на маленькую-маленькую конфорочку поставить малюсенький чайник, и он так тихонько закипел и плюется: «пс-пс-пс».
Был выпущен на свободу, побежал к своим, подкидывая здоровые ноги.
– Вот же поросенок! – сказала я.
«Вот же удачно переждал дождь в тылу врага», – подумал гусенок.
* * *Одно холодное лето оказалось несчастливым для выведения гусят. Сначала они рождались несколько дней, а главное – ночей. Я ходила в полусне, полуголая, с гнездом на голове – что отдельный шок и для гусей, и для соседей, – и вынимала гусят из-под гусыни, чтобы та их не задавила. Гусыня сидела намертво, сжав лапки, и в результате троих все же придавила своим мягким, дебелым телом насмерть. Когда я пришла за гусятами в третью ночь, пролетающие мимо совы приняли меня за свою (да, видимо, все же прическа) и спросили дорогу в лес. Я показала. И все это на фоне ненависти гусыни-матери, которая записала меня в пожиратели детей и шипела при виде меня так, будто в голове у нее не гусиные мозги, а раскаленный утюг.
Потом я отдала гусят гусыне и думала, что заживу спокойно. Но холод, дожди… слабые гусята стали вымирать небольшими партиями – сразу нас покинули четверо, еще один тоже не жилец, сидит в коробке, ест за троих, но не стоит на ногах. Падает, как неваляшка. Если отправить его к братьям-сестрам, его ждет уж точно неминуемая смерть, а тут, в коробке, еще слегка минуемая. Да-да, своими глазами наблюдала, как гусыня-мать вставала на него перепончатой лапищей и замирала в мыслях о своем, о птичьем. Ну мало ли кто здесь валяется – не убегает, значит, неживой. Мы даже возили его к ветеринару. Ветеринар прощупал пищащее тело, удостоверился, что ноги целы, а фуа-гра на месте, и завел речь о погоде. Непробиваемые люди абсолютно тут живут, чудовищные.
В общем, эти милые желтые комочки застряли у меня в горле. Все тринадцать. И один поперек.
* * *Конечно, гусята, особенно подросшие, – это немного хлопотно. Холден Колфилд, помнится, говорил, что его мечта жизни – ловить ребятишек, играющих в огромном поле над пропастью. «Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи». У меня никогда не было мечты ловить гусят, отбившихся от стада, потерявшихся, застрявших в дырах забора, провалившихся в крапиву и вопящих. Как-то иначе, знаете ли, я представляла свою жизнь. Но теперь я ловлю их и несу к родителям: «Вот ваши ребятишки, держите, они чуть не сорвались». Эта деревенская жизнь с гусями хочешь не хочешь делает тебя философом, так ее и эдак!
* * *Гуси – кочевые птицы. Заложено в природе, говорят. То-то, я гляжу, с наступлением осени наши становятся совсем самостоятельными. Уходят рано утром на свой прудик пастись, и все, целый день их не видно, приходят вечером поесть только. Мне кажется, если я перестану их кормить, они подумают недельку для приличия и отправятся на юг. Пешком. Летать-то они все же не умеют. И вот они приходят такие на юг, там уже, естественно, у всех птиц налаженный быт – кладовки разные, пуховые лежбища. А наши заходят, впереди гусак, за ним Серушка, еще две жены и семь детей:
«Здрасьте, где у вас тут переночевать? А то так есть хочется, что пух повылез». Начнут рассказывать, конечно, как я у них яйца отбирала, ограничивала свободу и вообще всячески лишала достоинства. Ну фурор произведут точно. Какая-нибудь цапля вообще свалится с ноги от зависти – вот в деревне-то жизнь, кормят с рук дважды в день! А потом посидят, подумают недельку и назад пешком. Потому что юг югом, а патриоты – в хозяйку.
Есть у наших гусей и недруги. Собаки, лисы, ласки, даже хорьки – эти дракулы животного мира. Но хорьки все же чаще нападают и выпивают кровь из кур, а гуси великоваты для них. Вот летом гусак пропал. Самый задиристый. Который даже на меня шипел. Наверное, лиса. На рассвете прокралась, хвалить начала, Крылова цитировать. Прямо стоит эта сцена перед глазами…
А спустя три месяца лиса утащила второго гуся. Сделала подкоп под забор соседки, пролезла, начала гонять гусей, троих ранила, кровища на снегу, перья – следопыты установили: следы борьбы. Поймала самого молодого, съела голову и шею, а остальное закопала в листья: приду завтра и доем. Гуси в шоке, трое вообще не выходят теперь из своего домика, остальные ничего, держатся, сжав когтистые лапки в кулачки. Но в деревне ж так: где-то прибыло, где-то убыло. Этой же ночью у другой деревенской жительницы овца разродилась – трое ягнят. Черненькие, со звездами во лбу. Не знаю, легче ли от этого гусям, но сходила, рассказала, держитесь, говорю, не будьте овцами духом, будьте как львы.
* * *С гусями этими я когда-нибудь точно завоюю научный мир. Может, даже премию получу какую-нибудь. Научную. По генетике. Нет, я не сильна в генетике, но, когда природа сама подбрасывает открытия, ты только успевай-записывай, и премия, всемирная слава и легкая неприязнь толпы – у тебя в кармане. Итак, очередное открытие. Оказывается, любовь к людям у гусят не приобретаемая со временем, благодаря заботе и своевременному питанию, а генетическая – передаваемая от старшего поколения к младшему. Ab ovo, как говорится. Как я об этом узнала? Опытным путем.
Надо сказать, что наши гуси нас любят не особо сильно. И дело не в том, что они каждый раз что-то начинают подозревать ближе к Рождеству. Просто достались нам гуси от соседки по деревне. То есть изначально они любили ее, а нас считали кем-то вроде мачех: «Жить-то мы к вам переехали, но сердце наше вы не завоюете никогда».
И гусята у наших гусынь рождались такие же – с легким презрением. В целом к подобному раскладу мы привыкли, не жаловались – пусть гуси сами по себе, мы сами по себе. Нейтральные отношения взаимовыгодны (с некоторыми перегибами ближе к Рождеству). А тут вдруг вздумалось мне взять яйца для инкубатора у нашего местного фермера, который тоже держал гусей и жил с ними в мире и дружбе.
Так вот, не поверите, но, когда через двадцать восемь дней в инкубаторе из яиц вылупились гусятки, они были не только чудо как хороши, но полны любви и доверия. Я не сразу смогла это вместить, я не привыкла к тому, что при виде хозяйки пушистик весом меньше ста граммов впадает в эйфорию: «Мама, мама! Наша большая бескрылая мама!»
Они пищали от счастья, едва заслышав мои шаги за дверью сарайчика. Они кидались к порогу, а когда я открывала дверь, падали всей толпой в восторженный обморок прямо на мои тапки. Они забивались под свитер, они залезали в рукава и карманы, они блаженно жмурились и мгновенно засыпали прямо в моей одежде невинным сном счастья – «она пришла, мы дома». Они любили меня изначально, априори.
Это была разница, я вам скажу. Очевидная разница. Если раньше при виде меня гусята бросались врассыпную и издалека плевались непережеванным одуванчиком, то теперь – сразу безусловная любовь.
Вот такова она – генетическая память, передаваемая через яйцо. Информация о человеке как довольно милом существе, которого не надо бояться, который сможет заменить родителей. Ну разве не чудо?
Тут, конечно, в моей научной работе я бы оставила много глав для выводов. «Стоит задуматься и не делать поспешных суждений, встретив угрюмого мизантропа, – написала бы я морализаторски. – Может, дело не в его характере или в том, что люди были недобры к нему в детстве (шах и мат, господа психологи). Может, дело в том, что люди были недобры к его родителям?»
А потом бы добавила: «Посмотрите на себя! Теперь мы знаем, как все исправить: нам нужно срочно начать любить окружающих нас людей и очень сильно – наших детей. Так это работает – не сразу, но через поколения. История с гусятами – прекрасная иллюстрация лозунга „Начни с себя“».
И потом, закрыв научную рукопись, я бы рассмеялась, весьма довольная собой: «Ха-ха, как все просто, ха-ха». И пошла бы кормить гусят. Этих милых-милых гусят. Эти пушистые, сладкие комочки. Такие они чудесные и добрые, не то что люди порой – терпеть не могу.
* * *Зимой с гусями несложно. Нужно только ежедневно отдирать от земли ведро и менять замерзшую воду. А как гуси бегут-летят по снегу!.. Будто большие снежные хлопья в облаках снежной пыли. Кстати, нестись гуси начинают где-то в начале апреля, часто примерно за неделю до Пасхи. Гусыни откладывают яйцо, сформировав круглое гнездо из соломы. Высиживать птенцов еще рано, этот инстинкт придет позже, через тройку месяцев. А пока все снесенные дары – к Празднику праздников.
Осень
По урожаю. Картоха хороша у нас всегда. С кулак такая картоха. Надо копать вдвоем: один втыкает лопату в землю, а другой тянет куст за ботву на себя, потом первый поднимает второго, стряхивает с него слой земли и картоху, которая с кулак, и полведра сразу набирается. Можно меняться, чтоб веселее было.
Кабачки тоже хороши. Тут главное – кабачок не упустить. Сорвать его в положении «цукини с цветком для вашей пиццы», а не оставлять на пару дней дозревать – это ни в коем случае. Они, кабачки, почуяв свободу, за два дня вырастают до размеров среднего крокодила. Зеленые полоски дополняют образ. И волшебные слова «сделаем икру на зиму» портят настроение всем членам семьи на неделю. Даже соседям портят, если они не заперли двери вовремя.
А вот с огурцами было в этом году плохо. Махонькую бочку только засолили, литров на пятнадцать.
– Пройдемся по деревне, соберем на сорокалитровую, – прошу я Таню, и мы идем.
Если у хозяйки огурцов много, она выходит с ведром и говорит: «Как раз хотела отдать скотине, девать некуда». И тут главное прикинуться полной скотиной – сорвать розу там без спросу, объесть смородину или повалиться на газон. Отдают с благодарностью.
«Ешь не хочу, милая, впрок пойдет».
Помидоры отличные. «Воловье сердце», «бычий лоб» – здесь других сортов не выращивают. Не поймут свои же, стыдно будет из парника выйти. А тут брутальные такие, висят на ветках, пыжатся. Как гири. Срываешь и прокачиваешь трицепс заодно. А не то что черри там какие-нибудь. Неудобно даже.
А про яблоки я говорить не могу. Мы обходим эту тему молчанием. Просто делаем сок каждый день по несколько часов. В полной тишине.
* * *В нашей деревне в сентябре праздник сбора винограда. Я даже помыла ноги, дважды. И включила Челентано. Всем известно, что мять виноград можно только ногами и под песни Челентано. Это закон любого виноградаря – если он не выполняется, ни один уважающий себя поселянин не даст и полушки за вашу трехлитровую банку с жидкостью цвета свеклы. Ладно, до ног дело не дошло, ограничились Челентано, руками и марлей. Виноград во Владимирской области? Да запросто. Северные сорта тоже очень сладкие и крупноплодные. Привозит и сажает у нас в деревне виноград брат Федя, а уж ухаживаем и собираем урожай мы с Таней. Вся деревня восхищается, когда в августе тазы – буквально тазы! – винограда гордо проносятся по улице. Хоть в чем-то мы, москвичи, можем быть зачинателями мод. И правда – через год уже только ленивый деревенский житель не просил у нас черенок винограда. В общем, скоро на юг никто ездить не будет, ведь пить вино из собственного винограда на собственной террасе можно и в обнимку с любимым котом.
Федя, кстати, решил уже, как мы назовем наши сортовые вина, когда выйдем на промышленный уровень. Так как наш винодельческий регион (говоря языком сомелье, ковистов, дегустаторов и прочих виноградарей) располагается в долине реки Жаровка, первое вино будет носить название Côtè de Jarovka. Красное сухое, скорее всего. Полнотелое (конечно!), маслянистое, с ярко выраженной танинной структурой и отчетливыми, легко узнаваемыми ароматами красных фруктов. А второе, несомненно, будет белое. Назовем
«кислинг». По аналогии с рислингом и со скидкой на северные сорта винограда, не отличающиеся сладостью.
А сбор винограда в деревне Т. происходит так. Рано утром девица неопределенного возраста отправляется на виноградник. Там она сначала срезает гроздья ножницами, как в красивом видео из «Инстаграма»[1] знаменитости. Потом рвет руками, зубами, ломая кусты, падая и покрываясь пятнами виноградного сока. Через полчаса она чувствует, как болит спина, и сильно жалеет, что уже не юного возраста.
* * *Поздней осенью я остаюсь на краю деревни почти одна. Как-то так получилось. Ну потому что осень, наверное. Дачники, они ж как: собрали кабачки – и в Москву, за сытой жизнью и сметаной для кабачков. А я осталась. Как выживать? Световой день сокращается. В соседних домах свет не горит, фонарей тоже нет у нас в деревне – а зачем? Ради меня, что ли? Так я в темноте не гуляю по вечерам под ручку с – не знаю – бродячими кошками. Прямо представляю, как я звоню в Горэлектросеть.
– Але, это вас из деревни Т. беспокоят, мне нужны фонари на улице, нам с котами темновато ночью.
– Нет, девушка, котам нормально.
– Да? Простите тогда.
Ну не за себя же просить.
Еды на огороде уже нет. То есть во время обеда не выбежишь на улицу за огурцом или помидором. Пшеницу не обмолотишь, хлеб не сделаешь. Все, осень поздняя. Отопление – сама обеспечиваю, потому что печки. За дровами сходи, коры ножиком надери, подожги с пятого раза. Да-да! Прочитайте этот текст детям, объясните, что где-то в подвале вашего многоэтажного дома сидят гномики и кидают маленькими ручками дрова в огромную печь, чтобы согреть батареи, – пусть ценят хотя бы.
Питьевая вода – на родник сходи. И надо успеть до темноты, до шести вечера, а то ж по звездам я не сориентируюсь. С гусями еще надо поговорить, потому что язык – это мышца, если ни с кем не разговаривать, она атрофируется. Залезешь утром в душ, и вдруг – э, мэ – все! Задушена песня, только на «аааа» теперь, без слов. Я обычно гусям говорю что-то бодрящее:
«у тебя вся спина белая» или «шнурок развязался». Они ж доверчивые, жуть. А по ночам так тихо, знаете. Слышно, как рыбки в аквариуме дышат, как мышка на чердаке асбестом давится, а за окном первый снег на землю падает. Колотит о землю, спать невозможно. Одичаю я, приезжай, милый дедушка, будет хоть с кем мышке промывание желудка сделать. Остаюсь твой внук Ванька Жуков.
Зима
Вы, наверное, читали рассказы Джека Лондона? Как там входная дверь к утру покрывалась льдом изнутри? В хорошую зиму у нас она покрыта льдом постоянно. Потому что если в Москве минус пятнадцать, то здесь минус двадцать, а ночью и все двадцать пять. Гонка за дровами превращается в навязчивую идею. Топить в такой мороз нужно два раза – утром и вечером. Поэтому каждый день мы возим тачки дров из дровницы в дом. Руки стали сильные, черные и мозолистые. Такую руку не стыдно протянуть для рукопожатия в сельском магазине или в кружке по домоводству для трактористов.
Вода у нас есть, и холодная, и горячая, – стоит котел, но питьевую воду мы берем из родника. В небольшом овраге, всего через дом от нас, прекрасный источник. Деревня наша вытянулась змейкой вдоль бывшей реки, ныне это ручей с метр шириной. Ручей никогда не пересыхает благодаря множеству ключиков, бьющих из земли то там, то здесь. Практически у каждого домовладельца, если поискать, найдется на участке свой персональный родник с чистейшей водой. Но один родник особенно мощный: вода под сильным напором выходит из земли и попадает в трубу – приручен и облагорожен. Родник этот – местная достопримечательность. За водой приезжают и из окрестных сел, и из ближайших городов. А в ночь на Крещение сюда настоящее паломничество. Потому что «днесь вод освящается естество».
* * *Но мороз – это ладно, а если снегопад… Я расскажу, каково это – утро в деревне в снегопад века. Просыпаешься от того, что чувствуешь: нос холодный. Идешь печку топить. А, нет, дров не запасла с вечера. Подходишь к входной двери – раз, два, а дверь приморозило. Со всей дури плечом шарахнешь – щелочка приоткрылась. Руку сложишь мышиной лапкой и начинаешь так скрести в щелочку. Как пошире просвет станет – открываешь дверь и встречаешь сугроб. Из-за сугроба выглядываешь на улицу: что там? А там по-пушкински: под голубыми небесами, великолепными коврами, блестя на солнце. Снег. Ну, берешь лопату и продираешься к дровам.
Так, гуси! Надеваешь енотовую шубу, специальную, на случай сильных морозов, прокапываешься к гусям. Полчаса работы, всего-то. Гуси орут и сбиваются к забору, потому что натурально думают, что это енот пришел. Лица-то не видно. Ставишь гусям еду. Опа – вода замерзла. Ведро под горячую воду – обратно к гусям. Отдираешь гусей от забора, прикидываешься человеком. Гуси жадно пьют, оглядываясь. Уходишь. Топишь печку.
«Будешь плохо учиться, пойдешь дворником работать!» – никогда в детстве меня эта фраза не пугала. И не от зловредности характера, в данном случае, по крайней мере. Дворникам я, напротив, завидовала. Шла рано утром в школу с тяжелым портфелем, плелась в печали даже, а не шла. И перед моим мысленным взором вставали они: все крики учителя, вся тоска математики, все будущее галерей и музеев на уроке истории.
