Сказание о Дне и Ночи. Повесть I

Мария Михайлова

Сказание о Дне и Ночи. Повесть I

Пролог

Для вас, красавицы сестрицы,

Что было, али небылицы,

Сказание минувших дней,

Творение души моей.

Преданье старины глубокой,

Такой загадочной, жестокой,

Про День и Ночь оставлю я,

Читайте милые друзья!

Ингвар бежал по лесной дороге. Ночь отступала, разрежая черноту. Огромные ели-великаны, такие тёмные и загадочные в ночи, проявлялись и обретали чёткие формы в рассветной дымке. Утренний туман легкой пеленой окутывал низ склона и сгущался у реки.

Вдруг, на поляне, в предрассветной дымке, он увидел то что искал, того к кому бежал.

 Молодой мужчина лежал перед ним. В глаза бросился порез на лице. Тёмные, блестящие волосы, выбились из длинной косы и рассыпались. Рана на левом боку сочилась кровью, а хрип и бульканье говорили о пробитом легком. Как душа может жить в таком изувеченном теле? Это как старая одежда, которую невозможно залатать!

 Скоро течение жизни по рекам этого тела совсем прекратится. Жизненная сила соберется в одной точке и вместе с душой выйдет с последним вздохом…

 Тогда можно вобрать ее в себя, распределить по рекам собственного тела, смешать со своей жизненной силой и отдать ровно половину. Но хватит ли на двоих? Ингвар не знал. Если хватит, то они оба восстановятся. Если нет, оба умрут. Эту силу не посчитать в частях, не измерить.

 Все знания в этой жизни Ингвар получил от учителя. И мудрый старец предупреждал, что забрать чужую судьбу с последним вздохом может мать у ребёнка, учитель у ученика или супруг у возлюбленной, чтобы разделить тяжесть и позволить жить дальше. Но нельзя это делать с посторонними. Судьбы переплетаются, и жизненная энергия, одна на двоих, уже не позволит быть чужими.

Кем для него был этот человек? Друг? Враг? Готов ли Ингвар разделить с ним судьбу? Стать родственной душой? Стать братом?

Солнце прорезало горизонт своими лучами, предваряя восход. Облака окрасились оттенком киновари. Птицы запели сладким многоголосьем, приветствуя утро.

– Ночь не увидит новый день, – пронеслось в голове Ингвара. Жизненная сила уже покинула руки и ноги раненого, начала собираться в теле, потом в груди, и вот последний вздох…

Глава 1. О том, как День встречает Ночь

Впервые они встретились шесть лет назад, когда обоим было шестнадцать. Учитель Ингвара, старец Всеволод взял ученика во владения Смоленского князя Станислава. Князь владел большим и богатым княжеством, находившимся на пути «Из Варяг в Греки». Им предстояло расследовать несколько необычных смертей людей и животных, наводивших панику на его обширное подворье.

 Учитель славился как могущественный заклинатель и врачеватель на все четыре близлежащих княжества: Смоленское, Новгородское, Суздальское и Муромское, ибо жил со своими учениками в дремучем лесу на перекрестии этих земель.

 Старец Всеволод умело врачевал травами, выправлял скованные недугами людские тела, знал, как справиться с любым призраком, и обладал большой физической силой, скрывавшейся в его худощавом теле. Учитель знал ответы на все вопросы. Знал судьбы людей по звездам и ладоням, причины явлений природы и событий. Он видел мир насквозь и передавал эти знания своим ученикам.

 Княжий двор был большим. Три огромных терема, рубленные из толстых сосновых бревен, вырастали вверх на три этажа, и соединялись галереями и навесами. Башенки и шпили со сказочными флюгерами, были выкрашены зелёной краской, и сияли на солнце. А ряды маленьких окошек, с переплётами и яркими наличниками, и огромное центральное резное крыльцо, очень искусной работы, поражали взор. Множество челяди сновало туда-сюда, превращая этот роскошный, вымощенный дощатым настилом двор, в огромный муравейник, где каждый что-то тащит, ест, спешит или разговаривает.

 Красивые, вороные кони, со стройными ногами, пушистыми гривами и хвостами, важно цокали копытами, а деревянные доски отзывались звонким эхом, сообщая о приближении двух наездников. Бесконечный улей людских криков и голосов вмиг стих, и множество пар любопытных глаз уставились на вновь прибывших.

 А посмотреть было на что. Впереди ехал старик, с волосами цвета священного пепла, заплетёнными в длинную, до поясницы косу. Седые усы и борода, тонкий нос и острые старческие скулы, придавали ему выражение полной отстраненности от этого суетного мира. Лишь глаза, голубые, и по-детски игривые, улыбались и горели весёлым огоньком, как у мальчишки, придумавшего новую проказу. Ровная спина и кафтан из тончайшего белёного льна, дорогие светлые сапоги сафьяновой кожи, всё выдавало в нём волхва и заклинателя, познавшего великие тайны бытия. А голубая повязка на лбу, очелье, с загадочными письменами и крупным лазоревым яхонтом, да такой же пояс, вытканный очень искусным мастером, придавали величия и загадочности.

 Следом ехал юноша, статный и прямой, с такой же длинной косой, цвета непрядёного льна. Полуденное солнце играло в его волосах, переливаясь золотистыми искрами, а коса мерно покачивалась в такт лошадиных копыт.

Лицо юноши было очень нежным, с тем наивным оттенком молодости и даже ребячества. Слегка курносый нос и мягкие алые губы, выдавали в нем чувствительную и тонкую душу. А глаза, огромные, голубые и бездонные, как небо ясного дня, завораживали. Казалось, что эти глаза, формы речной ладьи, вмещают весь мир, и одновременно, в них бесконечная пустота. Одет молодой заклинатель был, в точности как учитель, лишь лазоревый яхонт отсутствовал на его искусно сотканном очелье.

 Их ждали! Все знали кто они, все обсуждали их, все глазели на них. Подбежали слуги, забрали лошадей, а гостей повели в княжьи палаты.

 На главном крыльце случилось непредвиденное. Управляющий приказал к приходу такого важного, как старец Всеволод, гостя расстелить особый праздничный ковер, но слуги об этом явно позабыли. Ибо когда учитель с учеником стали подниматься по ступеням, началась суета и двое мужичков, преградив им дорогу спинами, стали раскручивать большую зелёную улитку ковровой дорожки. Ругаясь и ворча друг на друга, они никак не могли развернуть и положить ковер ровно. Старец Всеволод, имея бесконечное терпение, спокойно ждал, а его молодой спутник усердно сдерживался чтобы не рассмеяться.

 Ингвар еще никогда не бывал в таких больших теремах, не видел такой роскоши. Все говорило о том, что княжество процветает, торговля на Днепре идет хорошо и Смоленщина богатеет день ото дня.

Их проводили в небольшую горницу, очень богато обставленную. Персидские ковры с яркими орнаментами, резные стол и стулья с перламутровой инкрустацией, драпировки из парчовых византийских тканей на стенах. Отворённые слюдяные оконца пропускали полуденный свет и легкий ветерок ласкавший кожу.

 За столом сидели князь Станислав и княжич Улеб, его старший законный сын, похожий на отца как две капли воды. Оба крепкие, скуластые, кареглазые и темноволосые. Матерью Станислава была половецкая княжна, и примесь азиатской крови давала обоим особое очарование. Оба с властным и хозяйским выражением лица, привыкшие всем и всеми управлять. Оба были очень, по-мужски, красивы. Только красота отца, с пышными темными усами, и золотой серьгой с крупным червлёным яхонтом в правом ухе, княжий символ власти, была уже сформирована, а у молодого княжича она лишь раскрывалась. Его глаза, столь темные, что не видно зрачка, смотрели загадочно, как ночь, и напоминали две тёмные сладкие летние вишни. Оба были одеты в красные кафтаны с богатой вышивкой.

– Ни дать, ни взять, два мухомора на лесной полянке, – подумал Ингвар, глядя на собеседников.

Дело, для которого пригласили учителя, было до крайности деликатным. Всё началось весной, после праздника весеннего равноденствия, начался падёж скота. Что ни неделя, так какая-нибудь скотина помрёт. С вечера скотники проверяют животных, все в порядке, а к утру – уже мертвяк. И секли, и пороли служивых, мол, от недогляда, скотина гибнет, но нет – падеж продолжается и поныне. На прошлой неделе свинья здоровая опять померла. Князь сам ходил, проверял: вечером все животные здоровы, а на утро – один труп, и, главное, никаких следов. Так длилось три месяца, а потом начали помирать и люди.

Сначала горничная, потом постельничий младшего княжича, а на прошлой седмице – доярка. Минет неделя, и нет одного животного и одного человека: у скотины без следов, а у людей с красной меткой на шее. Девки воют, мужики боятся, бабы шепчут, что это оборотень-душегуб пришел наши души загубить, и нет покоя на княжьем дворе.

Старая кухарка и вовсе слухи распускает: «Это Владыка Чернобог, проклял весь княжий двор, весь княжий род и все Смоленское княжество, и скоро не только челядь, но и господа помирать начнут!»

– Старче Всеволод Глебович, разберись! – с мольбою в глазах обратился Станислав к заклинателю.

– Разберемся княже Станислав Игоревич! Тела убитых сожгли?

– Сожгли, – ответил князь, – Со всеми ритуалами, с жертвоприношением на капище, чтобы успокоить людей.

– А животных?

– Закопали в лесу, вдруг какая зараза в них, – ответил князь со вздохом.

 Их поселили в двух просторных гостевых комнатах на втором этаже мужской половины княжьих палат. Изящные стол и стулья, кровать с тонким пологом и гусиной периной. Ковры и тканевые драпировки прикрывали дощатый пол и рубленные из бревен стены, создавая уют. Из слюдяных окошек открывался чудесный вид на хозяйские поля, колосящейся на солнце ржи. А за полями, полукругом, стояли мохнатые сосны, смыкаясь ветвями, словно взявшиеся за руки молодцы и девицы в огромном хороводе.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил учитель Ингвара, когда они остались одни.

– Очень странно! Почему скотина и люди? Это явно не зараза, иначе умирали бы те, кто работает с животными, а здесь постельничий и горничная. Если это нечистый дух, то нет таких что, убивают человека и зверя. Кухарка болтает ерунду, как владыка Чернобог может кого-то проклясть? Учитель, могут ли быть случаи со скотиной и людьми не связанными друг с другом?

– И такое возможно, – ответил старец задумчиво, – Давай пообедаем, а после опросим свидетелей в доме и в хлеву.

 У Всеволода было множество своих дел в Смоленске, так же, очень часто, его просил о какой-то помощи князь. Поэтому после утренних совместных практик и завтрака, Ингвар оставался практически на весь день один. Он читал, тихонько играл на гуслях, ездил верхом в лес, и, конечно, ходил на городской рынок поглазеть на заморских торговцев и купить книги, поэтому часто выходил из своей горницы.

– Смотри, какая девка! – услышал молодой заклинатель окрик и повернулся. Он шёл по дощатому настилу двора, направляясь к конюшням.

– Русая коса, девичья краса!

– Пойдем со мной красавица!

Дюжина веселых голосов загоготали, и начали кататься со смеху. Это был княжич Улеб, два его родных младших брата и прочие отпрыски Смоленского князя. Кроме законной жены Яромилы Муромской, у Станислава было еще полдюжины наложниц, привезенных из военных походов, и множество детей. Князь был очень плодовит, и если, сыновей своих все-таки знал по именам, то дочерей даже не всех помнил, и никогда не считал по количеству. Княжичами, законными наследниками, были только трое сыновей Яромилы. Остальные, независимо от возраста, статуса не имели и на княжение в Смоленске претендовать не могли.

 Ингвар быстрым шагом вернулся в свою комнату, сел за стол и начал распускать косу. Волхвы, к коим он принадлежал, совершенствовались духовно, знали устройство мира, читали звезды и линии судеб на ладонях, врачевали, изучали искусство боя, а в своих молитвах сливались с силой Всевышнего, навсегда освобождаясь от мирских оков. В волосах они копили силу, и практически никогда не стригли.

 Молодой заклинатель носил косу с детства. Она была не обязательна, но это было удобно. Распущенные волосы быстро путались и мешали. Поэтому, сколько он себя помнил, раз в неделю мыл голову в бане, сушил и расчесывал, попутно выстригая запутавшиеся колтуны ножницами, заплетал и забывал о красоте ровно на неделю.

– Лучше просто распущу, девки простоволосые не ходят, – думал он, расплетая косу и расчесывая волосы цвета льна деревянным гребнем.

Ингвар решил, что будет ходить либо в шапке, либо прятать волосы под кафтан от назойливых посторонних глаз и не собирать в косу, раз именно она даёт сходство с девицей.

Раньше ему никогда не приходилось скрывать свою причёску. В обители учителя все мальчишки носили длинные волосы и собирали их кто в косу, кто в две, кто в конский хвост; выезжая же в города и деревни, он видел с каким благоговением, уважением и страхом простой люд смотрит на старца Всеволода и гордился такой же длинной косицей как у него.

Глава 2. И яд может быть тихим

Следующим же утром двор ошарашила новость – сразу две смерти! Корова-тёлка и молодая служанка, в обязанности которой входило мести полы на женской половине княжьих хором.

Двор гудел, новости передавались из уст в уста, обрастая новыми подробностями, слухами и догадками. Воздух был пропитан страхом так сильно, что, казалось, одна искра и мощный взрыв превратит всё княжье хозяйство в щепки.

 Приставленный слуга повел учителя и ученика осматривать мертвецов. Начали с младшей служанки. Её крохотная комнатушка располагалась под лестницей в левом крыле женского терема. Убогий закуток с соломенным тюфяком и небольшим сундуком бабского тряпья.

 Мёртвая, лежала на спине, вытаращив глаза с множеством кровавых прожилок, отчего они казались красными как у кролика-альбиноса. Из приоткрытого рта вываливался огромный тёмный язык. Кожа на лице и шее была с багровыми пятнами, а под подбородком – бурая полоса шириной с палец. Сама девица была молода и недурна собой, но посмертная маска отвратительно уродовала когда-то милую девушку. Учитель приказал Ингвару выйти из комнатушки, разрезал рубаху мёртвой и осмотрел. Хорошо сложенное девичье тело, с плотными грудями и стройными бедрами было сплошь покрыто багровыми пятнами, как на лице. Старец Всеволод прикрыл срам девицы и снова позвал ученика.

– Что думаешь? – спросил учитель, впуская Ингвара в крошечное помещение, в котором они едва умещались вдвоём.

– На теле тоже багровые пятна? Удушение?

– Да. Кто мог это сделать?

– Из всей нечистой силы, душит только Мара, и то редко. Она питается ночными страхами людей, садится на грудь и наслаждается ночными кошмарами. Иногда она так сильно вовлекается в процесс, что случайно душит источник своего удовольствия, слишком сильно сдавливая грудную клетку жертвы. Но это не Мара, здесь явный след от удавки на шее. Это человек! – заключил Ингвар одновременно ощупывая багровый след.

– Готов с тобой согласиться, – ответил учитель, мысленно довольный своим учеником.

 Пошли опрашивать всех, кто жил рядом или общался с покойницей. Оказалось, что в своей убогой клетушке под лестницей, она жила одна практически круглый год, и лишь в самые морозы, когда становилось невмоготу, приходила в общую ложницу.

 На княжьем дворе челядь жила далеко не вольготно. Спали по двадцать – тридцать человек на соломенных тюфяках в больших комнатах, кто на лавках, кто на сундуках, а кто и вовсе на полу. Стало еще интересней, ведь предыдущие жертвы душегуба, по рассказам очевидцев, тоже жили поодиночке.

– Нужны были жертвы без свидетелей? – спросил Ингвар учителя, когда они возвращались обратно, проходя по деревянной галерее, между женским и мужским теремами.

– Вероятно, да, – ответил старец задумчиво.

– То есть убийца охотился не за определенными людьми, а душил тех, вокруг кого нет никого ночью? – удивленным голосом спросил молодой заклинатель.

– Возможно, – ответил учитель, поглаживая роскошную бороду цвета свежей золы, и направляясь с учеником осмотреть мёртвую корову-тёлку.

Скотный двор был огромным. Длинные деревянные коровники и свинарники, тянулись на 100 саженей, источая характерный аромат. Аромат этот сначала впивается острой вонью в нос, потом доходит прямиком до мозга, отчего начинает кружиться голова, к горлу подкатывает тошнотворный комок, а глаза начинают слезиться. Старцу всё было нипочём, а Ингвар невольно сморщился и предпринял попытку дышать не слишком глубоко.

Прошлись по коровнику, животных не было, все были с пастухами на выпасе, лишь в одном из загонов, упав на бок и вытянув копыта, лежала молодая мёртвая тёлка. Огромный и очень красивый, с пушистыми черными ресницами, на них смотрел остекленевший глаз. Старец внимательно изучил говяжью тушу, местами потрогал пальцем.

– Станислав сказал, вы хороните мертвых животных? Где? – своим как всегда спокойным голосом спросил учитель скотника.

– Хороним, старче Всеволод Глебович, в лесу неподалёку, по приказу князя, – ответил последний, со страхом и любопытством поглядывая на диковинного кудесника.

– Добро! – молвил седовласый заклинатель и позвал ученика удалиться.

– Ты сможешь проследить тайком за скотником? – спросил он у Ингвара, – Надень холопскую одежду, спрячь волосы, и понаблюдай до захода солнца за местом, куда закопают тушу. Будет что-то необычное, извести меня.

 Переодетый в старый кафтан грубого льна, облезлые, но удобные сапоги мягкой телячьей кожи, и скрыв роскошные волосы под мятой, выгоревшей на солнце, суконной шапкой, Ингвар сидел за кучей свежих, еще пахнущих сосновой смолой бревен, и наблюдал за скотниками. Он немного привык к местному запаху и тошнотворная вонь, от которой кружилась голова, была уже не так сильна. Помогал и аромат свежих сосен, слегка скрывая зловоние скотного двора.

 Послышался звук копыт и скрип колес телеги на железных ободах. Ингвар повернулся в сторону звука. Упряжь тащил за собой огромный черный бык, медленно покачиваясь и низко наклонив рогатую голову. Четверо крупных мужиков погрузили мертвую тушу и лопаты в повозку, сели рядом, и медленно покатили к огромным дубовым воротам, ведущим прочь с княжьего двора. А переодетый холоп, мелкими перебежками следовал за телегой. Миновали ворота, спустились в город. Повозка проехала пристань и товарные склады, амбары и купеческие конторы, а бык тянувший упряжь, сочно постукивал копытами о деревянную мостовую. Потом повернули на запад, оставляя позади боярские и купеческие дома с высокими воротами и бревенчатыми заборами-частоколами. После потянулись избы помельче и попроще, а потом и вовсе пропали.

Телега покачивалась и скрипела на ухабах, мужики в дневной полудрёме о чем-то разговаривали, а молодой заклинатель, дикой кошкой, которую не должны заметить, ступая быстро и мягко, следовал за ними, как за мышкой, своей желанной добычей. В лесу он перешел на легкий бег. Ингвар любил бег. Это глубокое дыхание, напряжение и легкость своего молодого тела, послушного и свободного в слаженной работе крепких мышц.

 Вдруг, телега остановилась на небольшой светлой поляне. Спрятавшись за большой сосной, он стал наблюдать и подслушивать разговоры:

– Эй, девка-красавица, дай сиськи потрогать!

– Пошел прочь смерд!

– Серебряный гривенник дам!

– Ну хорошо, один раз только!

Зазвал её на сеновал, юбку задрал и давай свое дело делать. Девка вырывается, а он наяривает. Кончил, отпустил.

– Давай гривенник! – говорит девка в слезах!

– Да я честный человек, денег нет так сиськи и не трогал!

Хохот мужиков, которым явно понравилась шутка грянул в тишине леса. Щёки и уши Ингвара порозовели, словно цветки дикой яблони ранней весной. Выросший среди книг и духовных практик, в уединении, при полном отсутствии женщин вокруг, он смущался таких разговоров, а бранные слова резали его неокрепший юношеский слух, словно нож. Теперь он старался не прислушиваться, а только смотрел, но ничего примечательного не было. Скоро выкопали яму, скинули туда мертвячину и закопали, бранясь и хохоча одновременно. Побросали лопаты в телегу и уехали той же дорогой.

– Почему учитель просил проследить за мертвой коровой? – думал нежный холоп, опершись спиной на большую сосну, и поднимая взгляд вверх. Небо было прекрасно, сочно-голубое, с белым пушистыми облаками, мягкими и нежными как чувства и душа молодого влюбленного. Проплыла огромная белая бабочка с перистыми крыльями. Рядом на ветру шелестела осина, своими дрожащими листьями, загадочно шепча неведомые слова летнему легкому ветерку. Зеленые и мохнатые ветки сосны закрывали солнце, давая приятную послеполуденную тень. Воздух был полон запахами трав, сосновой хвои и земли. Природа источала восхитительный аромат леса, согретого теплыми летними лучами.

Достав еду, припасенную в бедняцкой холщовой сумке, Ингвар стал вкушать хлеб, сыр и молодую репу, которые прихватил перед уходом у старой кухарки. Свежий ржаной хлеб, испеченный ранним утром, был мягким внутри, и хрустящим снаружи. А маленькие черные угольки и следы золы на нижней корочке, оставшиеся от запекания в печи, придавали скромному яству особую прелесть. Молодой сыр, нежный и сливочный, таял во рту, а репа, еще свежая и хрустящая давала языку сладость и остроту, объединяя в себе два таких разных вкуса. Запивая свою трапезу водой из кожаной фляги, Ингвар думал, как все-таки прекрасна его жизнь!

 Снова послышался стук копыт, молодой заклинатель притаился и навострил глаза и уши. С совсем другой телеги, запряженной уже лошадью, спрыгнул один из давешних мужиков, взял лопату и начал снова раскапывать коровий могильник. Удивлению наблюдавшего не было предела.

– Что он делает?

Откинув землю, скотник взял топор и взялся рубить мертвую тушу, выбрасывая разделанные куски наружу, на заранее расстеленную холстину. Потом разложил все по мешкам, погрузил на телегу и уехал прочь.

– Он собирается съесть или продать мясо? – размышлял тайный наблюдатель. Князь запретил есть падаль, животных умерших своей смертью хоронили, боялись болезней. Только специально забитая скотина использовалась в пищу Станислава, его семьи и дружины. Челядь же и вовсе не ела мясного, довольствуясь хлебом, овощами и молоком от коров, которого было в достатке.

– Он так хочет мясо, что готов отравиться?

Вечер опускался на лесную дорогу, Ингвар быстро шел, обдумывая увиденное. Воздух, уже не согреваемый лучами августовского солнца, стал студеным. Влажная прохлада окутывала тело, забиралась под одежду, щекоча холодными струйками и вызывая легкую дрожь. Нужно было торопиться – молодому заклинателю не терпелось рассказать старцу обо всем, что увидел, и получить от него объяснения.

 Учитель был в своей горнице, и ученик рассказал наставнику о произошедшем в лесу. Его большие и красивые глаза, ярко голубого цвета, казалось, занимали добрую половину удивленного молодого лица.

– Значит, я правильно предполагал, – сказал Всеволод, глядя на встревоженного ученика.

– Что учитель?

– Ты думал, от чего могла помереть корова?

– Думал старче, – ответил Ингвар, и начал рассуждать, как его учил старший заклинатель, – Сначала, из-за остекленевшего взгляда коровы, я подумал на упыря, но он оставил бы следы зубов на шее, когда сосал кровь. Дворовый хлевник? Вряд ли! Он мучает скотину долго, пока та не помрет, а за ночь может убить лишь молодняк, новорожденного теленка или козленка. Зараза какая? Так ее видно, а мы всех осматривали каждый день. Наелась ядовитых растений? Не похоже! От красавки, дурмана, белладонны, расширены зрачки, скотина сама не своя, мечется, бьётся головой о стену, здесь же все тихо. Яды? Мышиный? Яд персиков? Стрельные яды? От них не помирают тихо. Тушу выкопали, её хотят съесть, но можно ли?

– Можно съесть, – ответил Всеволод.

– Как, учитель?

– Ты верно рассуждаешь, но есть яды, о которых ты не слышал. Бывает тихий стрельный яд. Я увидел несколько уколов большой иглы на правой лопатке мертвой тёлки. Отраву вводят прямо в тело. Яд обездвиживает животное, оно не может шевелиться и издавать звуки, поэтому умирает тихо, просто задыхаясь. Я просил проследить за могильником, потому что такое мясо пригодно в пищу. На базаре его не продашь – оно не обескровлено, а вот для колбасы самое то. Думаю, кто-то уже с радостью набивает говяжьи кишки мертвой коровой. За такую тушу можно выручить пол золотника, не меньше.

Ингвар был поражен, он знал стрельный яд аконита и волчьего лыка, но такое мясо нельзя было есть, отравление было неминуемо.

– Что за яд учитель? Он из растения?

– Я не знаю, – ответил Всеволод, разводя руками, – Это заморский яд. На Днепре идет бойкая торговля, приезжает много купцов. Между амфорами с вином и оливковым маслом теснятся и пузырьки с ядом. Вряд ли скотник его купил, яд очень дорогой. Скорее всего, он его просто украл.

– Как ты поступишь, учитель?