Ментовские будни. Школьная травля

Мария Марцева

Ментовские будни. Школьная травля

Введение

Добро пожаловать в мир, где каждый день начинается с новых вызовов, а справедливость приходится отстаивать в неравной борьбе с системой, равнодушием и человеческими слабостями. Майор Александр Воронцов – не герой голливудских боевиков, а обычный мужчина средних лет, который каждое утро надевает форму и идет на службу, зная, что впереди его ждут не только преступники, но и бюрократия, коррупция и моральные компромиссы.

В новом сборнике Марии Марцевой "Школьная травля" читателей ждут пять историй из повседневной практики районного отдела, где большие трагедии скрываются за мелкими делами, а настоящие испытания для сотрудников полиции начинаются не в перестрелках, а в кабинетах чиновников и школьных коридорах. Воронцов не просто расследует преступления – он ежедневно решает, где провести черту между человечностью и служебным долгом, между правдой и карьерой, между защитой семьи и соблюдением закона.

К опытному майору приходит молодой напарник Илья Григорьев – идеалист, который еще верит в торжество справедливости и думает, что достаточно быть честным, чтобы все встало на свои места. Их совместная работа становится столкновением двух поколений: циничного профессионализма и наивного энтузиазма, жизненного опыта и книжных знаний.

От болезненного расследования школьной травли, которое заставляет Воронцова вспомнить о собственной дочери, до отказа от взятки чиновника – каждое дело проверяет героев на прочность и заставляет задаваться вопросом: возможно ли остаться человеком в системе, которая требует компромиссов? Мария Марцева показывает работу полиции без прикрас – с низкими зарплатами, давлением сверху и личными проблемами, которые не исчезают после надевания погон.

Школьная травля

Глава 1: Синяки на память

Александр Сергеевич Воронцов затянулся сигаретой и с тоской посмотрел на часы. Половина седьмого утра, а он уже второй час сидит в приемном покое больницы и ждет, когда врачи закончат осматривать четырнадцатилетнего Кирилла Макарова. Мальчишку привезли вчера вечером с переломом носа, сотрясением мозга и целым букетом ссадин и синяков.

«Упал с велосипеда», – сказала мать, когда заполняла документы. Но участковый, который первым приехал на вызов, сразу понял, что дело дрянь. Такие «падения» не оставляют следов от кулаков на ребрах и не ломают нос ровно посередине.

– Товарищ майор, можно зайти, – вышла из палаты пожилая медсестра. – Мальчик в сознании, но говорить особо не хочет.

Воронцов раздавил окурок в пепельнице и направился в палату. За восемнадцать лет службы он насмотрелся всякого, но детские дела всегда давались ему тяжелее остальных. Особенно после того, как три года назад его собственная дочь Лена покончила с собой. Официально – передозировка наркотиками. Неофициально – девочка не выдержала травли одноклассников.

Кирилл лежал на кровати, весь в бинтах. Левый глаз заплыл, нос в гипсе, на губе засохшая кровь. Рядом сидела мать – женщина лет сорока, с красными от слез глазами.

– Здравствуй, Кирилл, – сел майор на стул рядом с кроватью. – Я майор Воронцов, работаю в милиции. Расскажи, что с тобой произошло.

Мальчик отвернулся к стене.

– Упал с велосипеда, – пробормотал он.

– Киря, ну что ты говоришь! – всхлипнула мать. – Какой велосипед? У нас даже велосипеда нет!

Парень метнул на нее злой взгляд:

– Мам, не лезь! Я же сказал – упал.

Воронцов понимающе кивнул. Классическая картина. Ребенок боится рассказывать правду, потому что знает – будет только хуже. А мать ничего не понимает, думает, что если настоять, то сын обязательно расскажет, кто его избил.

– Хорошо, – сказал майор спокойно. – Значит, велосипед. А где это случилось?

– У школы.

– В какое время?

– После уроков.

– Кто-нибудь видел, как ты упал?

Кирилл молчал. Воронцов продолжал терпеливо:

– Понимаешь, Кирилл, мне нужно составить протокол. Если ты упал с велосипеда, то это несчастный случай. Но врачи говорят, что у тебя травмы, как после избиения. Поэтому я должен разобраться.

– Я упал, – упрямо повторил мальчик.

– Александр Сергеевич, – тихо позвала мать, кивнув в сторону коридора.

В коридоре женщина разрыдалась:

– Вчера он пришел домой весь избитый! Я хотела в школу идти, так он устроил истерику, кричал, что если я куда-то пойду, то он из дома убежит. А ночью с температурой плохо стало, пришлось «скорую» вызывать.

– Как зовут?

– Марина Васильевна. Макарова.

– Марина Васильевна, скажите честно – это первый раз?

Женщина опустила глаза:

– Нет. В этом году он несколько раз приходил с синяками. Говорил, что дерется с мальчишками. Я думала, ну дети есть дети, мальчишки всегда дерутся.

– А в школу обращались?

– Один раз ходила к классной. Она сказала, что Кирилл сам виноват, задирается, провоцирует конфликты. Типа, пусть учится давать сдачи.

Воронцов закурил. Знакомая песня. Учителя не хотят проблем, родители думают, что само пройдет, а дети молчат из страха.

– Марина Васильевна, а дома Кирилл рассказывает, что происходит в школе?

– Раньше рассказывал. А в последнее время молчит. Приходит мрачный, ест плохо, спит беспокойно. Я думала, переходный возраст. У меня старшая дочь тоже в четырнадцать лет характер испортила.

– Друзья у него есть?

– Были. Но перестали приходить. А он говорит, что не нужны ему никакие друзья.

Воронцов кивнул. Классические признаки того, что ребенка травят в школе. Изоляция, агрессия, замкнутость, потеря аппетита и сна.

– Хорошо. Я сейчас схожу в школу, поговорю с администрацией. А вы попробуйте еще раз поговорить с сыном. Объясните, что мы хотим помочь, а не навредить.

Школа номер двадцать три находилась в пяти минутах ходьбы от больницы. Типичная панельная постройка девяностых – серая, унылая, с облупившейся краской на стенах. В фойе пахло хлоркой и школьными завтраками.

Директор, Наталья Петровна Козлова, встретила майора настороженно. Женщина лет пятидесяти пяти, в строгом костюме, с холодными глазами.

– Что случилось? – спросила она, когда Воронцов представился.

– У вас учится Макаров Кирилл, седьмой «Б» класс?

– Да, а что?

– Вчера его госпитализировали с серьезными травмами. Мальчик утверждает, что упал с велосипеда, но характер повреждений говорит об избиении.

Директор нахмурилась:

– Майор, я не понимаю, при чем здесь школа. Если ребенок пострадал на улице, то это не наша ответственность.

– А если пострадал в школе?

– У нас такого не было. Мы строго следим за дисциплиной.

Воронцов достал блокнот:

– Можно поговорить с классным руководителем?

– Конечно. Елена Викторовна, проводите майора к Ирине Александровне.

Классная руководительница седьмого «Б», Ирина Александровна Петрова, оказалась молодой женщиной лет тридцати. В отличие от директора, она выглядела взволнованной.

– Как Кирилл? – первым делом спросила она. – Я узнала только утром, что его госпитализировали.

– Переломан нос, сотрясение мозга, множественные ушибы. Ирина Александровна, скажите честно – в классе есть проблемы с агрессией?

Учительница помялась:

– Понимаете, дети сложные. Переходный возраст, гормоны играют. Иногда ссорятся, но чтобы так серьезно…

– А конкретно с Кириллом были инциденты?

– Он мальчик замкнутый, необщительный. Одноклассники его не очень принимают. Но я думала, что это обычные детские разногласия.

– То есть вы знали, что его не принимают?

– Ну да, но я не могу заставить детей дружить. Это же естественный процесс социализации.

Воронцов почувствовал знакомое раздражение. Как же он устал от этих отговорок! «Естественный процесс социализации» – когда одного ребенка вся группа травит и избивает.

– Ирина Александровна, мать Кирилла обращалась к вам с жалобами?

– Да, приходила. Но понимаете, Кирилл сам провоцирует конфликты. Он может сказать что-то неуместное, обидеть одноклассника. Мальчики отвечают. Что здесь такого?

– А что именно он говорит неуместного?

– Ну… он же отличник, иногда подчеркивает свое превосходство. Поправляет других, показывает, что знает больше. Детям это не нравится.

– И за это его можно избить до сотрясения мозга?

Учительница покраснела:

– Конечно, нет! Но майор, вы же понимаете, я одна на двадцать восемь детей. Не могу же я каждого под колпак взять.

– А какие меры вы принимали?

– Проводила беседы с нарушителями дисциплины. Приглашала родителей. Но толку мало.

– С какими именно нарушителями?

Ирина Александровна снова помялась:

– Ну, там Соловьев Данил, Крюков Максим, Федоров Артем. Они лидеры в классе, остальные за ними тянутся.

– Эти мальчики избивали Кирилла?

– Я не говорила, что избивали! Могли подразнить, толкнуть. Но чтобы избить…

Воронцов понял, что классная руководительница либо действительно не понимает масштаба проблемы, либо делает вид. Скорее всего, второе. В современной школе учителя боятся любых проблем, которые могут дойти до вышестоящих инстанций.

– Хорошо. Мне нужны контакты родителей этих мальчиков.

– Майор, а обязательно их беспокоить? Может, действительно Кирилл просто упал?

– Ирина Александровна, у мальчика перелом носа. Такие переломы не получают при падении с велосипеда. Это результат прямого удара кулаком.

Учительница побледнела:

– Господи… Я не знала, что все так серьезно.

– Вот именно что не знали. Хотя должны были.

После школы Воронцов заехал домой – перекусить и привести мысли в порядок. Его однокомнатная квартира в панельной девятиэтажке выглядела как жилище холостяка средних лет. Минимум мебели, никаких украшений, стопки газет и журналов, полупустая пепельница на столе.

На холодильнике висела фотография – он с дочерью Леной на даче. Девочке лет двенадцать, она смеется, обнимая отца. Воронцов каждый раз старался не смотреть на эту фотографию, но глаза сами тянулись к ней.

Лена была умной девочкой, отличницей, как этот Кирилл. И тоже стала изгоем в классе. Началось с мелочей – одноклассницы не приглашали ее на дни рождения, не брали в компанию, шептались у нее за спиной. Потом начались издевательства в социальных сетях. Создали фальшивую страницу от ее имени, публиковали там непристойные фотографии и сообщения.

Александр тогда работал в уголовном розыске и часто задерживался на службе. Жена Света была поглощена карьерой в банке. Они не заметили, как дочь изменилась – стала замкнутой, перестала есть, плохо спала. А когда заметили, было уже поздно.

Лена повесилась в своей комнате, когда родители были на работе. Предсмертная записка была короткой: «Простите, я больше не могу».

После похорон Света подала на развод. Сказала, что не может жить в квартире, где умерла дочь, и что Александр во всем виноват – не защитил ребенка, не увидел проблему. Хотя сама она тоже ничего не видела.

Воронцов открыл банку тушенки, сделал бутерброды и заварил крепкий чай. За окном моросил осенний дождь, на улице было серо и уныло. Точно как в душе.

Телефон зазвонил, когда он доедал второй бутерброд.

– Майор, это Марина Макарова. Кирилл согласился рассказать правду.

– Я еду.

В больнице Кирилл выглядел еще хуже, чем утром. Видимо, обезболивающее перестало действовать, и мальчик чувствовал всю боль от полученных травм.

– Ну что, готов поговорить? – спросил Воронцов, садясь рядом.

Кирилл кивнул:

– Мам сказала, что если я не расскажу, то они меня убьют в следующий раз.

– Кто «они»?

– Данилка Соловьев и его банда. Данилка, Максим Крюков, Артем Федоров и еще трое из девятого класса.

– Где это произошло?

– В школьном туалете. После шестого урока. Данилка сказал, что я слишком много о себе думаю, и что пришло время поставить меня на место.

– А до этого они тебя трогали?

– Каждый день. То портфель спрячут, то телефон отберут, то в столовой толкнут. А на прошлой неделе Данилка сказал всему классу, что я гей, и что со мной нельзя общаться.

– Ты рассказывал об этом родителям?

– Маме говорил. Но она сказала, что нужно не обращать внимания, и что все само пройдет.

– А учителям?

– Ирине Александровне говорил. Она провела беседу с Данилкой. После этого он меня еще сильнее невзлюбил. Сказал, что я стукач, и что теперь получу по полной программе.

– И получил, – констатировал Воронцов.

– Расскажи подробно, что было вчера.

Кирилл закрыл глаза, собираясь с мыслями:

– После шестого урока я пошел в туалет. Там уже стояли Данилка, Максим и Артем. Данилка сказал: «Ну что, умник, пришло время урока жизни». Максим закрыл дверь на задвижку. А потом они начали меня бить.

– Что именно делали?

– Данилка бил по лицу. Максим и Артем держали за руки, чтобы я не убежал. Потом Артем несколько раз ударил коленом в живот. А в конце Данилка разбежался и ударил головой в нос. Я услышал хруст и понял, что сломал.

– Сколько это продолжалось?

– Минут пять, наверное. Мне показалось, что целая вечность.

– Что они говорили во время избиения?

– Данилка кричал, что я слишком много о себе думаю, что нужно меня проучить. Еще сказал, что если я кому-нибудь пожалуюсь, то убьют. И что родителям тоже достанется, если они начнут качать права.– И что было потом?

– Они ушли, а я остался лежать на полу. Кровь текла из носа, голова кружилась. Потом кое-как добрался до раковины, умылся и пошел домой.

– Кто-нибудь видел, как ты выходил из туалета?

– Не знаю. Голова так болела, что я ничего не соображал.

Воронцов записал показания и поднялся:

– Кирилл, ты молодец, что решился рассказать. Теперь мы займемся этими парнями.

– А что с ними будет? – спросил мальчик испуганно.

– Это зависит от многих факторов. Но главное – они больше тебя не тронут.

– А если тронут?

– Не тронут. Я лично за это отвечаю.

Выходя из больницы, Воронцов чувствовал знакомую тяжесть в груди. Еще одно дело о школьной травле. Еще один ребенок, которого довели до больничной койки равнодушие взрослых и жестокость сверстников.

Завтра предстояло допросить малолетних преступников и их родителей. Потом разговор с директором, которая будет уверять, что в их школе такого не может быть. Потом – с районным отделом образования, где будут говорить о изолированном случае и исключительной ситуации.

А в результате получится как всегда – виноватых не найдут, ответственности никто не понесет, а ребенок останется один на один с проблемой.

Но может быть, на этот раз получится по-другому. Может быть, удастся защитить Кирилла Макарова так, как не удалось защитить собственную дочь.

Воронцов закурил и пошел к машине. Впереди было еще много работы.

Глава 2: Круговая порука

Утро второго дня началось с телефонного звонка от директора школы. Наталья Петровна Козлова говорила вкрадчивым голосом, но Воронцов сразу почувствовал подвох.

– Александр Сергеевич, я тут подумала… А может, не стоит раздувать из мухи слона? Мальчишки подрались, с кем не бывает. Кирилл же сам признался, что упал с велосипеда.

– Наталья Петровна, – перебил ее майор, затягиваясь сигаретой, – мальчишка вчера дал показания. Его избили Соловьев и его компания.

– Ну что вы! Данила я знаю с первого класса, прекрасный ребенок из хорошей семьи. Отец – заместитель главы администрации района, мать – врач. Такие дети не могут…

– Могут, – коротко оборвал Воронцов. – Сегодня к десяти утра жду в отделе Соловьева, Крюкова и Федорова с родителями.

– Но…

– Без «но». Либо приводите, либо привезем принудительно.

Майор положил трубку и усмехнулся. Началось. Сейчас директорша обзвонит родителей, те начнут звонить своим связям, а к вечеру на столе у начальника РОВД появится бумага с просьбой «разобраться» с зарвавшимся майором Воронцовым.

В половине десятого в приемной отделения собралась пестрая компания. Данил Соловьев – худощавый подросток с наглыми глазами, рядом с ним отец в дорогом костюме и мать в белом халате, прямо с дежурства. Максим Крюков – крепыш-спортсмен, с ним пришла только мать, пухлая женщина в норковой шубе. Артем Федоров – самый младший из троицы, нервно грыз ногти, а его родители – интеллигентного вида супруги – о чем-то тихо шептались.

– Проходите, – пригласил Воронцов, открывая дверь кабинета.

Первым допрашивать решил Данила – судя по всему, главаря банды. Мальчишка вошел в кабинет с видом хозяина жизни, отец демонстративно не снимал дорогие очки.

– Сергей Викторович Соловьев, заместитель главы администрации, – представился он, протягивая удостоверение. – Хотел бы сразу выяснить, на каком основании вызывают моего сына.

– На основании заявления потерпевшего, – спокойно ответил майор. – Садитесь.

– Данила, расскажи дяде, что произошло вчера после уроков, – обратился Воронцов к подростку.

– Ничего не происходило, – нагло ответил тот. – Я сразу после уроков пошел домой.

– А в туалете не был?

– Был. Ну и что?

– Кого там встретил?

– Никого особенного. Макарова видел, но мы не разговаривали.

– Данил, – вмешался отец, – ты вообще не обязан отвечать на вопросы без адвоката.

Воронцов посмотрел на Соловьева-старшего. Классический тип – успешный чиновник, привыкший решать проблемы звонками и связями. Таких майор за восемнадцать лет службы повидал множество.

– Сергей Викторович, ваш сын – несовершеннолетний, находится здесь в качестве свидетеля. Но если хотите перевести его в статус подозреваемого в причинении тяжкого вреда здоровью, я не возражаю.

Чиновник побледнел:

– Извините, я не хотел… Данила, отвечай на вопросы.

– Макаров говорит, что ты его избил, – продолжил майор.

– Врет он! – вскинулся подросток. – Я его пальцем не трогал!

– Тогда откуда у него перелом носа?

– Откуда я знаю? Может, дома родители побили. Или еще где упал.

Мать мальчика, до этого молчавшая, вдруг заговорила:

– Александр Сергеевич, может быть, этот Макаров сам виноват? Данила рассказывал, что мальчик странный, задирается, одноклассников обижает.

– Каким образом обижает?

– Ну, выпендривается, что умнее всех. Исправляет учителей, подсказывает ответы тем, кого не спрашивают. Дети такое не любят.

– И за это можно нос сломать?

– Да кто говорит, что Данила его бил? – встрял отец. – У вас есть свидетели?

– Пока нет. Но будут.

– Сомневаюсь, – усмехнулся чиновник. – В нашем районе все друг друга знают. Никто не станет оговаривать хорошего парня ради какого-то выскочки.

Воронцов понял – это и есть та самая круговая порука, о которой написано в названии главы. Местная элита защищает своих детей, не важно, правы они или виноваты.

Данила отпустили после получасового допроса. Парень ничего не признал, родители всячески его поддерживали. На прощание отец многозначительно произнес:

– Александр Сергеевич, надеюсь, вы понимаете – нужно быть осторожным в оценках. Репутация людей стоит дорого.

Следующим был Максим Крюков. Крепкий парень держался увереннее остальных – видимо, привык силой решать проблемы. Мать, Людмила Ивановна, оказалась владелицей сети магазинов, сразу дала понять, что привыкла покупать нужные решения.

– Максим занимается боксом, – гордо заявила она. – У него спортивный разряд, он дисциплинированный мальчик.

– Значит, умеет драться, – констатировал майор.

– Умеет защищаться! – поправила женщина. – Но первый никогда не нападает.

– Макс, расскажи про вчерашний день.

Парень пожал плечами:

– Обычный день. Уроки, потом домой. Макарова встречал в коридоре, но не общались мы.

– А что думаешь о Кирилле?

– Ботаник странный. Всегда один ходит, с девчонками больше общается. Пацаны его не понимают.

– И что, за это бить можно?

– Да кто его бил-то? – разозлилась мать. – Может, он сам на кулак напоролся, нарвался на драку.

– У вашего сына есть алиби на время с четырех до пяти вчера?

– Конечно! – тут же отозвалась женщина. – Он в спортзале тренировался. Тренер подтвердит.

Воронцов записал данные тренера, понимая, что тот наверняка «подтвердит» нужные показания за соответствующую плату.

Артем Федоров оказался самым слабым звеном. Нервный, пугливый парнишка с первых минут выдавал свою причастность к происшедшему. Родители – оба кандидаты наук, преподаватели местного института – выглядели растерянными.

– Артем хороший мальчик, – начала мать. – Учится на одни пятерки, в секции ходит, дома помогает.

– Тем хуже, если участвовал в избиении, – заметил майор.

– Да что вы говорите! – ужаснулся отец. – Артем мухи не обидит!

Но сам Артем сидел, опустив голову, и молчал. Когда Воронцов спросил его прямо: «Ты был в туалете, когда Данил бил Макарова?» – мальчик вздрогнул и посмотрел на родителей испуганными глазами.

– Я… я не знаю… – пробормотал он.

– Не знаешь, был ли в туалете?

– Был… но ничего не делал…

– Артем! – строго окрикнула мать. – О чем ты говоришь?

– Мам, а если меня посадят? – жалобно спросил подросток.

– Никого не посадят, – успокоил майор. – Расскажи, что видел.

И парнишка рассказал. Сбивчиво, с паузами, но рассказал. Как Данил позвал его и Максима «проучить выскочку». Как они зашли в туалет, где уже был Кирилл. Как Данил начал его бить, а они с Максимом держали за руки. Как в конце Максим ударил коленом в живот, а Данил разбил нос.

Родители слушали с ужасом. Мать плакала, отец нервно протирал очки.

– Господи, как это могло случиться? – шептала женщина. – Мы же воспитывали его правильно…

– Артем, – спросил майор, – почему вы это сделали?

– Данил сказал, что Макаров всех достал. Что нужно его проучить, чтобы знал свое место. А если мы не поможем, то он нам хуже сделает.

– То есть ты боялся Данила?

– Да… он в классе главный. Кого захочет, того и гнобят. А кто с ним дружит, тех никто не трогает.

Воронцов кивнул. Классическая схема школьной иерархии – альфа-самец подавляет остальных, формируя вокруг себя свиту из запуганных подростков.

После допросов майор вышел покурить во двор. Голова гудела от противоречивых показаний и родительской лжи. Только один Артем сказал правду, да и то под давлением страха.

Телефон зазвонил, когда Воронцов докуривал вторую сигарету.

– Саш, это Толя, – услышал он голос участкового из школьного района. – Слушай, тут такое дело… Звонил мне Соловьев, зам главы. Говорит, что ты к его сыну придираешься, дело шьешь на пустом месте.

– И что?

– А то, что завтра у нас аттестация, денег на ремонт участкового пункта не хватает, а у Соловьева как раз есть возможность помочь со спонсорством.

– Толя, ты о чем?

– Да ты понимаешь… Может, стоит подумать? Мальчишки подрались, с кем не бывает. А дело громкое затевать…

– Толик, – устало сказал Воронцов, – иди на хуй.

Майор отключил телефон и закурил третью сигарету. Началось то, что он и ожидал. Сейчас звонки пойдут по всей вертикали. Кто-то попробует договориться по-хорошему, кто-то начнет давить административно. А дело повисит в воздухе, пока не спишут в архив.

Но больше всего его злило другое. В этой истории он слишком явно видел параллель с судьбой собственной дочери. Лена тоже была «ботаником», тоже выделялась из толпы, тоже стала изгоем. И тоже никто не захотел вмешиваться, пока не стало поздно.

Вечером, вернувшись домой, Воронцов достал из холодильника банку пива и сел у окна. На столе лежали протоколы допросов – формальные, ни о чем. Только показания Артема давали надежду на раскрытие дела, но майор понимал – завтра парнишка придет с родителями и откажется от своих слов. Скажет, что оговорил себя под давлением, что ничего не помнит.

Телефон снова зазвонил. На экране высветился номер начальника РОВД подполковника Кравцова.

– Воронцов, зайди завтра с утра. Поговорить надо.

– О чем, Андрей Петрович?

– Сам знаешь о чем. Дело это твое школьное… Поступают сигналы, что ты превышаешь полномочия.

– Какие нахуй полномочия? – взорвался майор. – Ребенка избили до сотрясения мозга!

– Саша, не горячись. Понимаю, что тема болезненная для тебя… После дочери и все такое… Но работать надо головой, а не эмоциями.

– То есть?

– То есть подумай хорошенько. Доказательств никаких, свидетелей нет, потерпевший сначала вообще отрицал факт избиения. А против тебя заявление от родителей о превышении должностных полномочий и психологическом давлении на детей.

– Какое заявление?

– Завтра увидишь. В общем, приходи, поговорим по-мужски.