Дневник неофита: исповедь новичка

А потом наступает трудный отрезок. Для меня трудный, а для остальных, видимо, важный. Потому что они бухаются на колени и долго стоят молча в ожидании нескольких священников из алтаря, слова которых обычно плохо слышно из-за стены и покрывала между ними и слушателями. В эти минуты мне всегда хочется выйти, потому что я чувствую себя лишней или дурой: тут явно что-то происходит, но сколько ни хожу, смысл ускользает от меня.

Потом поют «Отче наш». И мне становится веселее. Во-первых, «Отче наш» я знаю, потому что Коля, не спрашивая разрешения, завел моду читать эту молитву перед каждой общей едой. А во-вторых, значит, скоро конец и я смогу уйти с ощущением выполненного долга.

*****

Сегодня тоже была. Коля сказал: «Надо. Заговенье». Ничего не поняла, но все равно собиралась, поэтому пошла в незнакомый храм – давно туда собиралась. Не понравилось. Хор поет ― будто строй солдат на плацу марширует. Регент (теперь я знаю, как называют дирижера в церкви) машет руками, будто капусту в воздухе рубит. Воля его, так уж полную кадушку нарубил бы. А у священника не один, а сразу два дефекта. Первый ― в прямом смысле: он заикался, а второй – психологический: батюшка никак не мог закончить проповедь. Говорил долго, муторно, как круги по воде нарезал: вроде уже отпусти людей, а он по новой заворачивает. И себя, и слушателей измучил. Но они ― смиренные ― после аминь все заулыбались, «спаси Господи» ему пожелали. Впрочем, и правда, пусть Господь его спасет.

В проповеди священник сказал, что завтра наступает Рождественский пост, а через пару минут назвал его Филипповым. Но я уже привыкла к таким косякам. Все непонятки я записываю, а дома уточняю по Вики или на сайте «Азбука», переводя на понятный, современный язык.

Слово «заговенье», оказывается, означало начало поста: наканунестрогих ограничений в еде до Рождества священник велел наесться мяса, так чтобы «ближайшие сорок дней смотреть на него было противно». Меня несколько покоробило излишнее внимание к еде, но люди кругом веселились и явно поддерживали его. Возможно, раздражаюсь я оттого, что никогда не постилась и не планирую. Как всегда, в голове выскочила цитата из «Мое имя Пыль»:

Ноябрь, научи меня

В кромешной тьме видеть свет.

Научи оправданиям твоим,

которых нет.

*****

Перед тем как сделать эту запись, почитала ИИ. Интернет гласил: «Заговенье приходится на день памяти святого апостола Филиппа, поэтому пост называют также Филипповым». Так стало понятнее. А пока искала, наткнулась на цитату Отца Церкви по имени Иоанн Златоуст: «Ошибается тот, кто считает, что пост лишь в воздержании от пищи. Истинный пост есть удаление от зла, обуздание языка, отложение гнева, укрощение похотей, прекращение клеветы, лжи и клятвопреступления».

Значит, я была права, не в еде дело. Стала читать дальше, о том, почему у нас празднуют Рождество 7 января, а католики и, оказывается, часть православных – 25 декабря, но запуталась в календарях и цифрах. Я так и не поняла, по какому календарю мы живем ― григорианскому или юлианскому. Может, когда-нибудь еще почитаю.

25 декабря

Сегодня я плакала. Из-за Коли. Впервые.

Мне очень хотелось порадовать мальчиков, устроить им праздник. И я пошла на самую раннюю службу, на которую была способна встать, ― благо потеплело до нуля. Хотя, на мой вкус, говорить о потеплении можно после плюс шестнадцати, но выбирать не приходится, берем что Бог послал.

Прибежав, наготовила кучу вкусной еды, накрыла стол, поставив в центре припрятанный рождественский венок с красными свечками ― пусть будет Рождество номер раз.

С Колей случилась истерика. Кажется, тоже впервые. Он что-то кричал о язычестве. Что красный цвет символизирует цвет крови Христа. И плевался мне в лицо. Не специально, конечно, просто я стояла рядом, и оказывается, если Коля говорит громче обычного, он сильно плюется. Олег молчал. Судя по его лицу, он был «за» Колю, но манера изложения аргументов ему была не по душе.

Я не стала слушать до конца или извиняться. И со стола убирать не стала. Пусть сами со своим православием убираются как и куда хотят. А на Новый год и второе Рождество уеду к родителям, с этими турпоходами по церквям год не была у них.

Не знаю, на кого я больше злилась – на мальчишек или на себя. Я мечтала организовать домашний праздник, а меня обвинили в идолопоклонстве и неграмотности. Задумавшись, на автомате включила телек, где по одному из кабельных каналов показывали «Жертвоприношение» Тарковского. Ну, пусть идет, хотя не сказать, что я фанатка последнего фильма Андрея Арсеньевича. Очнулась на словах: «Странно, что, когда люди собираются вместе по единственному признаку общности в производстве или по географическому принципу, они начинают ненавидеть и притеснять друг друга. Потому что каждый любит только себя». Тут-то я и заплакала.

26 февраля

Писать не хотелось. В церковь тоже. Пришлось пинать себя в обе стороны.

В тот день я уехала ночью (ого, оказывается, я умею сочинять каламбуры). Чуть не забыла – надеясь со мной поговорить, Олежка скребся в дверь, но я не открыла. А когда я исчезла, каждый день звонил, я ни разу не ответила ― отдыхать так отдыхать.

Не ответить оказалось просто, прекратить думать ― сложнее. За новогодним столом, в гостях, в театре я не переставала внутренне проговаривать тот день. Монологи особенно удавались ночью: я с легкостью разбивала Колины доводы, приводя один за другим все более сильные и яркие аргументы в свою защиту. Вот только спать удавалось плохо.

Это заметили даже родители, которые обычно не проявляли интереса к внешнему виду дочери, любимой ими просто по факту существования. Но тут и присматриваться не надо было, я стала вялой, равнодушно жевала даже любимую осетрину, а однажды уснула во время батальной сцены в кино. Проще всего оказалось объяснить мое состояние ссорой с Олегом (отчасти правдой) и приврать, что разругались мы по моей вине: они настолько верят в Олега прекрасного, что им куда проще принять за чистую монету скандальность дочери, чем допустить мысль, что он способен не поддержать меня.

И мне совсем не хотелось делиться религиозными переживаниями с бесконечно любимыми мамой и папой, гордящимися тем, что являются убежденными атеистами. Папа и в Коммунистической партии держался до последнего, то есть до 1995 года, когда председателем ЦК стал Геннадий Зюганов, единственный из руководителей партии, кому он не доверял.

Оставшиеся дни каникул они так часто и подробно обсуждали мое недостоинство, что я впервые была рада вернуться в Москву из родительского дома.

*****

Хочу запомнить это, поэтому запишу: Коля со мной не разговаривает. Мы молчим с тех пор, как я вернулась. Мы больше не собираемся в гостиной за столом, и каждый сам готовит себе еду. Мы умудряемся не обсуждать даже рабочие моменты, удивительно, но это никак не отразилось на динамике и результатах. Уже хорошо.

Но как же я ненавижу эту мертвечину молчания и игнора. Ненавижу и не умею: мне проще все обговорить, попросить, если требуется, прощения и жить по-человечески, а не изображать зомби. Да еще Олег суетится, пытаясь угодить и нашим и вашим, мельчит противно: «Помиритесь, помиритесь», – каждый день повторяет. А мы и не ссорились. Я ― точно не ссорилась.

В квартире воцарились такой мрак и холод, что я ― с трудом выносящая морозы ― стала уходить гулять до позднего вечера. Благо в этом году зима стоит на редкость теплая и за исключением первой недели февраля столбик термометра ниже минус пяти не опускается. Так что я гуляю где угодно. Кроме церквей. Туда не захожу: если эти православные такие, как мой Коля, нафиг они мне сдались. Несправедливо орать или уходить в несознанку и молчать я никогда не умела и, познакомившись с христианством, учиться этому собираюсь.

*****

Вчера тоже ушла. Почти дошла до метро, посмотреть – вдруг в переходе уже продают рододендрон даурский, который обычно багульником называют. Только багульник совсем другой и даже ядовитый, если долго нюхать. А в Корее, когда распускается рододендрон, наступает день традиции хваджон нори (название означает «игра цветочных оладьев»), и тогда женщины уходят в горы, чтобы полюбоваться его красотой, не забывая прихватить рисовую муку и сковородки. Потому что на пленэре они разговаривают, нюхают цветы и пекут эти самые оладьи-хваджоны, украшая их цветами. Пекут и с другими цветами, которые можно есть. Их, оказывается, десятки. Пекут уже тысячу лет – со времен династии Коре, правившей в 918–1392 годах. Все это больше тысячи лет символизирует женское цветение.

Иду ― смеюсь над собой: в голове сидит масса бесполезных знаний, которые вылезают, как опилки из головы Страшилы, в самый неподходящий момент. И, задумавшись о великом – о рисовых лепешках, прошла мимо метро и дошла практически до храма отца Андрея. И тут, чтобы посмеяться вместе со мной, ровнехонько в тот момент, когда я проходила мимо ворот, Божечка вывел батюшку на улицу.

– Зайдешь?

– Можно не сегодня?

– Можно. Тем более что я уже ушел чай пить к Михалычу ― помнишь, мы у него в беседке встретились? Хочешь, пойдем вместе. Там и поговорим.

– Я вообще-то к метро за багульником. Да и говорить нам не о чем.

– Так рано: его только в марте начнут продавать.