Ничего страшного. Сказать «да» несправедливому

Итак, я продолжала работать. Через месяц продался дуплекс, и с хорошим плюсом. Это позволило закрыть все долги, и даже еще остались деньги. Я понимала, что не особо умею ладить с ними, поэтому инвестировала их в салон, который открывала моя подруга, с просьбой назвать его в честь Олеси, ведь именно ее болезнь позволила мне разобраться в себе и закрыть многолетний долг. И впервые за десять лет я не имела проблем с банками, а получала ровно те деньги, которые могла спокойно тратить, а не отдавать долги.

Наверное, мои долговые проблемы не покажутся многим чем-то экстремальным, кто-то и сам живет в такой реальности. Для меня же это больше не норма, я поняла цену спокойствия: нужно не хотеть, не желать яростно того, что сегодня я не могу себе позволить. Пусть я лучше буду чем-то непотопляемым в проруби, но меня не будет штормить.

Я толком не ценила ни одну вещь, которой обладала. Я не помню большой радости от появления квартиры, дуплекса, какой-либо шмотки. Я всегда лишь завидовала тому, кто обладает чем-то большим, чем я. И получается, что я всю жизнь была в проигрыше.

Это очень больно – постоянно хотеть что-то иметь. Ты даже толком не можешь порадоваться за людей, если они, не дай бог, в чем-то тебя обскакали. У кого-то квартира получше, у кого-то машина, у кого-то волосы ухоженнее, тело спортивнее, садик у ребенка покруче, путешествия поинтереснее, книг прочитанных побольше… Даже беседы по телефону наполовину состоят из кормежки своего тщеславия. Да еще и истории в соцсетях – сплошные распаковки, в прямом или переносном смысле: кто и что поел, купил, куда съездил…

Меня подкупали эти марафоны, где тебе достаточно что-то пожелать (главное – правильно!), и твой мозг р-р-раз – и придумает, как это приобрести. Просто раскрась нужную раскраску, нарисуй чего-нибудь на запястье или сделай медитацию – и все получится.

Это как если бы я захотела написать книгу, но не просто сесть, создать документ и набрать текст, нет, ведь это долго, сложно и неинтересно. Вместо этого я прошла бы марафон и загадала желание. Визуализировала книгу и то, как она попадает в топы, и ждала бы благословенной помощи свыше. Как бы абсурдно это ни звучало, но ведь я так и поступала с другими хотелками.

Все мои подобные действия были следствием инфантильности, но ничего не работает, кроме реальных поступков. Я безумно боялась ошибок, как будто без них что-то может получиться. А еще – не слушала себя: если я бралась за что-то, то непременно должна была доводить до конца. А если уже нет сил, значит, надо добавить мотивации. Вывод: я желала того, что и все, и неважно, надо оно мне на самом деле или нет. И я, конечно, не понимала, что отсутствие мотивации – это исчезновение желания этим ранее вожделенным обладать. Неважно, что это: навык садиться на шпагат, новый дом или умение петь. Зачем было разбираться в истинности желаний, если быть незамотивированным немодно: если у тебя чего-то нет, значит, недостаточно мотивации.

И об этом хочется сказать отдельно.

Что может быть проще, чем замотивировать себя на покупку дома, машины, тренировки ради здорового подтянутого тела?.. Но почему тогда не работают эти приемы с яркой визуализацией, в которой ты рисуешь, как будешь себя ощущать, обладая желанным? Потому что себя не обманешь. Помимо нашей засранной маркетологами головы, в нас есть еще та самая здравая человеческая часть, которая душа, подсознание, высшее я, – называйте как угодно, – и оно, или она, бунтует. И никак не продашь ты своей душе эту минимум пятилетнюю пахоту для того, чтобы рассчитаться с кредитами. Она знает, что там ничего нет про счастье, там лишь про нервы, недосыпы и обман, будто как только достигнем, то наконец-то порадуемся и отдохнем. Но душе твоей не нужно здоровое и подтянутое тело, пока ты не придумал, как его использовать. Она не понимает, для чего ей длительное, здоровое и бестолковое существование. Ей нужен интерес, а не тупое обладание.

В какой-то момент из России начали пропадать бренды, закрываться границы для вылета в теплые страны… И я даже почувствовала облегчение. Говорили, что зато прокачается отечественный производитель, но я радовалась другому: наконец-то этого брендового не будет не только у меня, но и у всех остальных. Ключевой вопрос – хотела бы я чем-то обладать, если бы этим не обладал никто из моего окружения? Хотела бы я полететь отдохнуть, если бы мне запретили в отпуске пользоваться телефоном, фотографировать, выложить это в соцсети, а также рассказывать кому-то об этом? Что мне хотелось на самом деле?..

Я считала, например, наличие движимого и недвижимого имущества гарантией финансовой безопасности. Мне говорили про пользу ипотеки, и я все это понимала и никого не отговаривала, да и сейчас не отговариваю от нее. Я сама настолько сильно увлеклась обеспечением красивого и безбедного будущего, что забыла подумать о том, что буду делать в тот день, когда не смогу платить за это будущее. В моей голове была такая картинка: сейчас поработаем на этот долг, а уж потом заживе-е-ем… В этой гонке я забыла, что меня могут остановить посередине трассы. Безопасности, той, где недвижимость уже моя, еще нет, а больница – уже есть. Ведь на месте Олеси могла оказаться и я, да и кто угодно из родных.

Сейчас, выбирая между ипотекой, но своим жильем, или арендной квартирой, я выберу второе. Я знаю, с каким настроением просыпаешься, чтобы встать и идти пахать, вылезти из долговой ямы. А также знаю, как просыпаться с другим ощущением: у меня есть все, я проснулся под крышей, и меня ждет сегодня интересный день…

Кто-то возразит, что за аренду тоже надо чем-то платить. Да, но для начала покажите мне хоть одного человека, кто не справился и умер на улице. Тут выбор только в пользу моего внутреннего спокойствия, что меня не тяготит долг. На улице я все равно не окажусь, мы в социуме живем.

Ну и раз уж мы заговорили о финансах… Раньше я корила себя за отсутствие подушки безопасности: деньги нужно инвестировать, откладывать на мечту, на черный день. Но это то же самое, что ждать этот черный день и копить на него. Такая себе мотивация – просыпаться и идти зарабатывать на какую-то жизненную жопу. Может, мне бы эта подушка и пригодилась, когда пришлось открыть сбор на лечение. Но на реально сложную жизненную ситуацию все равно не накопишь, а на несерьезную – найдешь, где достать. В итоге лечение, перелеты, ритуальные услуги обошлись нам больше стоимости моей квартиры, которую я была уже готова продать в случае необходимости. Про сбор же я расскажу подробнее в другой главе.

Может, это кого-то обидит из числа тех, кто нам помогал, но поверьте: если вы открыты, если вам действительно нужно оказаться на этом лечении, в этой стране, если вы не ждете, что мир вам должен просто потому, что вам сложнее, чем другим (а это на самом деле не так), то найдутся люди, инструменты и средства для осуществления задуманного. Это не про то, как правильно желать: я не исключаю законы Вселенной, просто я не пытаюсь идти поперек течения и пытаться получить то, что мне, возможно, не положено.

Законы какие-то есть, мне, по крайней мере, хочется в это верить. Я помню, как загадывала иметь хоть какой-то пассивный доход – и следом начала получать пособие по инвалидности на Олесю и пособие по уходу за ней. А когда однажды пыталась сосчитать необходимую на месяц сумму и мне не хватало семнадцати тысяч рублей, я не стала думать, где их возьму, или переписывать свой план, просто расслабилась – по ходу разберемся – и получила премию… ровно семнадцать тысяч рублей. А еще – прощала людям долги, потому что поняла, что ответственность моя, а не человека, который не отдает по каким-то причинам. Дать в долг – равно расстаться с деньгами насовсем. То же касается инвестиций. И вот когда я с деньгами расставалась, прощая занявших, то испытывала невероятное облегчение, а мне при этом неожиданно поступала какая-то помощь извне.

Я не думаю, что секрет в том, как правильно желать. Я ничего такого вообще не желала, кроме пассивного дохода, который вышел боком. А в остальных случаях я просто расслабилась и делала так, как велит душа.

Возможно, многочисленные авторы финансовых марафонов разложат мои откровения на молекулы и попытаются опровергнуть их. Но я вас не пытаюсь задеть, просто объясняю, что выбираю спокойствие. А оно для меня состоит в том, чтобы ничего не хотеть. И не страдать, что чего-то нет, не лепить из себя лучшую версию, не стремиться брать первые места и больше ни с кем не соревноваться…

                            * * *

Теперь вернемся к тому, с чего начали.

Дали ли все эти мои проблемы старт болезни? И если да, то почему все не закончилось, когда я закрыла финансовый вопрос? Я много раз думала над тем, почему меня не наказали деньгами: ведь я была готова лишиться всего, что имею… И я не знаю ответов на эти вопросы.

Если вы ищете причину, как искала я, и думаете, что в конце я вам ее открою, то ошибаетесь. Я не знаю, как это работает, да и работает ли вообще. Я просто получила непростой опыт. Мои долги были закрыты не потому, что я видела в них причину болезни, а после проверки желаний на истинность. А версию об этой причине заболевания я услышала примерно за месяц до Олесиного ухода – и хорошо, что не раньше: я бы не осознала опыт, а просто поддалась искушению чудом и решала этот вопрос абсолютно под другим углом зрения.

Сейчас я покупаю гораздо меньше… да почти ничего не покупаю – уже накупленное бы использовать. Иногда, конечно, поддаюсь соблазнам – я ведь живой человек. Но любовь к себе я чувствую гораздо больше, чем раньше. Любовь именно в том, чтоб не выворачиваться наизнанку ради красивой жизни, а относиться к себе бережно. Считаться с желанием отдыхать, бросать, если неинтересно, позволять ошибаться, не сравнивать себя с другими и не тратить время на раздачу советов, которых у тебя не спрашивают.

Кстати, любовь к себе еще и в том, чтобы разрешить сказать «не знаю» – и не чувствовать себя за это глупо.

Глава 6. Новый диагноз

Первый перерыв между химиями, несмотря на все его прелести, не так легко пережить эмоционально. Больше полутора месяцев мы находились в условиях, где комната медсестер была в шаговой доступности. Медперсонал делил со мной ответственность за жизнь и здоровье моего ребенка. Теперь же я должна была нести ее самостоятельно.

Недолеченная пневмония Олеси еще давала о себе знать, кашель и наличие температуры беспокоили меня. Но на перерыве ты уже не пациент онколога, контроль передается педиатру по месту жительства. Также перед каждой госпитализацией необходимо собрать анализы и справки по списку.

Следующая госпитализация была назначена на 3 января, то есть на праздничные дни, поэтому все бумажные дела необходимо было уладить до начала новогодних праздников.

25 декабря. Мы пошли в нашу поликлинику, чтобы получить необходимые справки. Там уже больше половины специалистов находились в отпусках, и мы сидели в очереди к врачу, замещающему постоянного педиатра. Остатки Олесиных волос я коротко подстригла, и она была почти лысой, чем привлекала внимание остальных детей в очереди. Дети громким шепотом спрашивали у родителей, почему у девочки нет волос, – и хорошо, что Олеся этого не слышала. Ну а родители терялись и не знали, что ответить.

Так уж выходит, что онкопациенты выделяются среди других, люди догадываются, носитель какого диагноза перед ними, и прячут глаза. Я точно знаю, что это не история про бестактность, осуждение или пренебрежение. Скорее, про нежелание с подобным сталкиваться и непонимание, как с этим обходиться и что говорить.

В кабинете были врач, взрослая женщина, и молодая медсестра. Я передала выписку и объяснила, кто мы и зачем пришли, чтобы не пришлось читать все пять страниц документа.

Врач сочувственно посмотрела на Олесю, одновременно приподнимая ее кофточку, чтобы послушать дыхание стетоскопом. И начала общаться со мной:

– Сколько лет работаю с детьми – и поражаюсь, насколько красивы дети с онко- и кардиозаболеваниями. – Затем она все-таки прочитала выписку, заключив: – Эту болезнь спровоцировал ковид…

– Да нет, само заболевание – оно врожденное, – ответила я.

– Ну, значит, обострение случилось на фоне ковида, – подытожила врач.

– Не исключаю. Мы не болели им – может, бессимптомно перенесли.

Педиатр продолжала изучать выписку, дошла до момента, где была описана положительная динамика по УЗИ, и выдала:

– Так она в ремиссии… Вам не надо больше опухоль трогать, не давайте ее удалять, рост же остановлен.

Немного опешив от ее заключения, но уже имея некоторые знания, я спокойно ответила:

– Операция и удаление – наша первичная цель, химиотерапия – лишь подготовка к ней, сейчас останавливать лечение нельзя, существует протокол.

Врач просто кивнула и не стала спорить дальше. Медсестра отдала мне справки.

– Удачи вам, – добродушно сказали нам напоследок.

В тот день я поняла, что медицина – слишком обширная наука, и врач – не универсальный солдат, который разбирается во всем.

– А если бы я слепо верила каждому и начала бы противиться госпитализации и дальнейшему лечению после ее слов? – начала я вслух рассуждать при маме, пока мы ехали домой.

Не стоит стесняться признавать, что ты в чем-то не разбираешься. Это касается не только работников медицины. Та женщина не постеснялась признать свою ошибку, не бросилась переубеждать меня, самоучку, и тыкать дипломом медицинского университета, и за это ей большая порция уважения.

Я не шла к педиатру за надеждой или пояснениями по нашему заболеванию, хотя она озвучила то, что на тот момент я хотела бы услышать больше всего на свете. Но реальность такова, что матери больных детей многому из области медицины обучаются сами. Поэтому не стоит недооценивать их знания, пренебрегать их интересом, отмахиваться, как от назойливых мух. А непросвещенная мать, в которой убили любопытство, однажды может поверить педиатру, который подарил ей надежду, хоть и несбыточную.

27 декабря. Мы поехали с Олесей и К. в поликлинику при Больнице №1, чтобы сдать анализы и показаться онкологу при поликлинике, потому что оставшиеся симптомы: температура и кашель – по-прежнему беспокоили меня. Когда анализы были сданы, мы вошли в кабинет онколога. Помимо нее там случайно оказались Оксана Петровна и хирург – Степан Петрович. Этого хирурга я не упоминала ранее. Я, если честно, и не знала, что именно он заходил тогда при переезде ощупать Олесин живот, что он обсуждал с хирургом Главной Больницы наш диагноз и он же ставил Олесе подключичный катетер. Олеся была с ним уже хорошо знакома, поэтому он заулыбался, увидев нас.

Пока врач поликлиники осматривала Олесю, я начала спрашивать у Оксаны Петровны:

– По диагнозу от Главной Больницы ответа еще нет?

Она отрицательно помотала головой.

– Ой, а вам не сказали еще? – начал с улыбкой говорить Степан Петрович. – У вас опухоль желточного мешка. Достаточно благородная, хорошо отвечает на химию, правда, впервые вижу ее расположение в печени. С коллегами разговаривал – они тоже не сталкивались.

– А я не знала про диагноз, – сказала Оксана Петровна.

– Только сегодня прислали заключение, – ответил Степан Петрович.

– Как мы вовремя! – улыбнулась я.

– А что это за опухоль?.. – начал было расспрашивать К.

– Я тебе расскажу по дороге, – сказала я. И начала уже тянуть Олесю к выходу.

Осмотр был окончен, ничего необычного замечено не было. Все симптомы – остаточные явления пневмонии, которая по щелчку не проходит.

По пути я рассказала К. про наш новый диагноз, потому что после получения заключения от диагностического центра – герминогенно-клеточная опухоль – изучила все возможные ее варианты.

Опухоль желточного мешка, сокращенно ОЖМ, действительно не была худшим вариантом из возможных. Да, это все та же врожденная злокачественная опухоль, но Олесин относительно низкий онкомаркер для ОЖМ был более благоприятным показателем, нежели для гепатобластомы. Особенность лечения заключалась в том, что количество блоков химии должно быть четным, с визуальным контролем после каждых пройденных двух блоков, а это значило, что наше лечение могло закончиться пораньше, чем планировалось. Но могло затянуться и подольше.

31 декабря. Я, Олеся, мама, ее супруг и мой сводный брат заканчивали последние приготовления к праздничному столу. Все были в удобной домашней одежде, и тут раздался стук в дверь. На пороге стоял К., и он, в отличие от остальных, оказался нарядно одетым. Я не ожидала его увидеть, была уверена, что он отметит праздник с детьми от первого брака или с мамой, – мы не обсуждали совместное застолье.

– Ты хочешь сказать, что всем нужно теперь принарядиться к столу, чтоб ты не выделялся? – с улыбкой спросила я, открывая дверь.

– Ну видимо, да! – посмеялся К.

Мы послушно сменили наряды на более праздничные и сели отмечать. Праздник прошел без алкоголя, с интересными беседами. Все чувствовали себя расслабленно, хотя К. не был близко знаком с нашей семьей. Мне было приятно его присутствие и решение отметить праздник с нами. После я отправила ему сообщение с благодарностью.

Олеся уже заснула, когда мы решили обсудить, что будем делать дальше с лечением, где его продолжать. И постановили, что останемся в нашей Больнице №1. Лечение везде одинаковое, а Главная Больница – все равно непосредственный участник процесса, последнее слово о плане лечения за ней. К тому же в нашей больнице пациентов немного, что снижает риск простой человеческой ошибки. Медсестры имеют возможность не второпях, а более внимательно подходить к наведению растворов, смене систем и периферических катетеров на новые. Врачи знают всех поименно, не только пациентов, но и родителей, и чувствуешь себя не просто материалом