скачать книгу бесплатно
– А, в этом смысле… Нет, никто не звонил, не предупреждал, ничего такого. Просто сводку по Москве посмотрел и увидел.
– Но мог и не посмотреть?
– Не мог. Сводку смотрю каждый день, это как зубы почистить и побриться. Но вот не увидеть мог запросто. Я же по части убоев, пропавшие подростки – это не мое. Глаз зацепился чисто случайно.
– А если бы не зацепился? Что было бы, если бы наш эпизод лег в твою серию, а ты узнал бы об этом, когда уже все следы остыли? Мы сейчас землю носом роем, пытаемся восстановить все передвижения детей, каждый их шаг, каждое сказанное слово, и все, что знает главк, нам могло бы очень пригодиться, а вам может понадобиться то, что знаем мы. Ну почему все так тупо устроено, Леня? Почему нет нормального информационного взаимодействия, единых баз каких-то, что ли… Развели, блин, секретность на пустом месте! В Советском Союзе создана новая общность «советский народ», с моральным кодексом строителя коммунизма и все вот это… То есть советский человек не может быть маньяком, поэтому вся информация подобного рода является грифованной и болтать о ней нельзя. Даже среди своих. В каждом конкретном городе знают о «своем» трупе, но о том, что эти трупы по всей стране находят, осведомлены только избранные. Почему так, Леня? Вернее, я понимаю почему, но не понимаю другого: неужели никто не видит, что это мешает работе? Неужели там, наверху, действительно считают, что самое главное – сделать вид и подать красивую картинку, а не раскрыть преступление и остановить убийцу? Или они там искренне, от всей души убеждены, что по мере продвижения к коммунизму преступность будет постепенно искоренена, потому что люди будут становиться все лучше и сознательнее? Они все уже живут в завтрашнем дне, у них, у этих старцев кремлевских, давно уже коммунизм наступил, каждый из них получает по потребностям, а отдает по очень сомнительным способностям, а до того, что преступники убивают и будут убивать до тех пор, пока их не поймают, им и дела нет. Причем, заметь, до воров и расхитителей им дело очень даже есть, вон замминистра рыбного хозяйства аж к расстрелу приговорили за взятки и хищения, а на горе родителей, у которых пропадают или гибнут дети, им плевать. Да что я тебе рассказываю…
Виктор безнадежно махнул рукой и удрученно замолчал. Череменин вздохнул, пожал плечами, лизнул подушечку указательного пальца и прижал к блюдцу, собирая прилипающие к коже крупинки сахара.
– Знаешь, пока Настюха училась, я то и дело заглядывал в ее учебники, интересно было, отличается ли то, что в них написано, от того, что было написано, когда мое поколение получало юридическое образование. Думал, может, какую новую идею почерпну, новый взгляд, новое знание. Ни фига! Как придумали лозунги шесть десятков лет назад – так и переписывают их. Наверное, за столько лет и сами поверили. Пойдем-ка, я тебе кое-что покажу.
Он повел Гордеева в комнату. Настя сидела за большим письменным столом, заваленным толстыми книгами и бумагами, и бодро печатала на портативной пишущей машинке. Мебели в комнате было явно маловато: кроме письменного стола Виктор увидел только какую-то стенку из светлого дерева и два стула, один из которых занят хозяйкой. Вдоль стен прямо на полу громоздились стопки книг и папок. «Где же эта девица спит, хотелось бы знать? – подумал Гордеев. – На полу, что ли? В холодильнике пусто, в комнате пусто. Как будто она здесь и не живет. Занятно».
– Ребенок, дай-ка нам посмотреть твои переводы.
Девушка оторвалась от работы и обернулась.
– Какие именно?
– Американские журналы, где про информационные связи полиции написано.
Настя с явной неохотой встала и принялась перебирать толстые папки с завязками.
– Вот, держи.
Она протянула отчиму папку, на которой красовалась наклеенная бумажка с надписью крупными буквами: «Полиция США, ОР».
– Что такое ОР? – не сдержал любопытства Гордеев.
– Организация работы, – пояснила Настя. – Если РП, то это про раскрытие отдельных видов преступлений, если ПП – то профилактика и предупреждение. Здесь будете кушать, или вам с собой завернуть?
Гордеев юмор оценил и хмыкнул.
– Сделай нам кровать и пойди на кухню, выпей кофейку, – скомандовал Леонид Петрович.
– Папуля, ты двусмыслен до полного неприличия, – рассмеялась бесцветная Настя.
Гордеев не очень понимал, о чем идет речь, пока она не повернула какой-то рычажок, и часть стенки опустилась, превратившись в спальное место. «Умно, – с завистью подумал Виктор. – Хорошая экономия пространства. Где они такое достали?»
Череменин тем временем уселся на вылупившуюся из мебельной стенки кровать и похлопал рядом с собой, приглашая гостя присесть, распутал узел-бантик на завязках, раскрыл папку и начал перебирать сколотые скрепками листы. Через пару минут нашел то, что искал, и майор Гордеев погрузился в чтение.
* * *
Пустоты в своей квартире Настя Каменская не стеснялась и не испытывала ни малейшей неловкости, если гостям некуда было присесть. А что такого? Понятно же, что на обычную зарплату невозможно полностью обставить однокомнатное жилье за один месяц. Она честно зарабатывала, начиная со второго курса, переводила по трудовому соглашению материалы для Штаба МВД, где очень серьезно относились к изучению передового опыта работы правоохранительных органов зарубежных стран. Штаб получал огромное количество журналов и книг на иностранных языках, и все это нужно было как минимум прочесть и прореферировать, потом специально обученные сотрудники просматривали рефераты, докладывали, куда надо, и уже тогда определялось, какие тексты нужно переводить полностью. Для всей этой работы требовались люди со знанием иностранных языков, и МВД на совершенно законных основаниях привлекало не только штатных переводчиков, которых было катастрофически мало, но и сторонних. И пока Анастасия Каменская училась в университете, сотрудничество с информационно-аналитической службой Штаба МВД было для нее постоянным источником дохода. Пусть и не бог весть какого, но по сравнению с сорокарублевой стипендией довольно заметного. Деньги эти она почти не тратила, отдавала родителям, чтобы к окончанию юридического факультета решить квартирный вопрос и разменять трехкомнатную квартиру, в которой они жили, на двухкомнатную для мамы и отчима и «однушку» для Насти. В принципе, «трешка» менялась либо на две однокомнатные, либо на «двушку» и комнату в коммуналке. Для того чтобы выкроить две отдельные квартиры, требовалась солидная доплата. Вот на эту доплату они и собирали всей семьей. Варианты размена искались долго, но летом, сразу после получения диплома, Настя наконец переехала. На что хватило остатков денег – то и купила, а остальное подождет. Место, где спать, место, где работать, и место, где можно съесть бутерброд и выпить кофе, – вполне достаточно для нормальной жизни. Кто может лучше – пусть делает, а ей, Насте, вообще неинтересно заниматься бытом и тем, что называется «вить гнездо».
Зато работать ей было интересно. Для большинства сотрудников органов внутренних дел слова «карточки первичного учета» автоматически означали рутину, скуку и обязаловку, от которых лучше попытаться отмотаться, а если не получается – сделать побыстрее, подписать у начальства и скинуть в учетную группу. Карточка по форме 1 «На зарегистрированное преступление», по форме 2 «На выявленное лицо, совершившее преступление», по форме 3 «На уголовное дело»… И в каждой куча граф, которые должны быть заполнены. Тоска зеленая. Для всех, кроме Анастасии Каменской. Она обожала цифры и факты, и чем их больше – тем лучше. Сведенные в огромных размеров таблицы, разделенные на множество строк и граф, они рисовали перед ее глазами красочную картину жизни сложной симбиотической системы, в которой существовали и взаимодействовали друг с другом одновременно два организма: криминальный и правоохранительный.
Она никогда не хотела стать следователем, или работать в уголовном розыске, или быть адвокатом. Романтика борьбы с преступностью была ей чужда, сериал «Рожденная революцией» ни на что не вдохновлял, «Знатоки» казались конфетно-приторными и чересчур морализаторскими, зато кинофильм «Золотая мина» вызвал массу вопросов, которые она немедленно задала отчиму Леониду Петровичу.
– Видишь ли, ребенок, в оперативной работе нам часто приходится нарушать как внутренние приказы и инструкции, так закон, и нормы морали, – честно ответил тот. – Обычно в книгах и фильмах изнанку нашей работы не показывают, на это есть жесткая цензура, целый Главлит трудится, чтобы ничего неправильного людям не рассказывать. В «Золотой мине» консультантом пригласили нашего заместителя министра, а он проглядел. Ну, или не учел. Или посчитал, что про это можно говорить. Не знаю. Но скандал был знатный.
Если до этого разговора студентка юрфака Каменская предполагала, что в будущем займется чистой наукой, например, теорией права, то теперь ей захотелось разобраться, как же на самом деле все устроено, из чего состоит и как функционирует тонкая, почти неразличимая грань между «можно» и «нельзя», «допустимо» и «недопустимо». Убивать нельзя, это аксиома. А государству, выходит, можно? А как быть с оценкой доказательств «по внутреннему убеждению»? Как просканировать и измерить это убеждение, чтобы точно установить, где оно искреннее, а где лукавое?
Анастасия Каменская не очень-то верила в официальную статистику, а вот цифрам верила. Она их любила и умела с ними разговаривать, и чем больше цифр вносилось в ее таблицы, тем яснее она видела, какие процессы за ними стоят. Если статистика – это кривое зеркало, то вполне по силам увидеть, что происходит на самом деле, нужно только вычислить коэффициент кривизны. Вот для этого самым подходящим и оказалась работа в учетной группе. Сначала Настя разберется, откуда берутся те или иные показатели, поработает в районном Управлении внутренних дел, а потом будет искать возможность перевестись в ЗИЦ, зональный информационный центр, где формируется статистика по всей Москве. Возможно, когда-нибудь ей повезет: она будет работать в Главном информационном центре МВД СССР и иметь доступ к картине по всей стране.
Работу свою она любила, ей было интересно, и она пока еще ни разу не пожалела о своем решении, когда на комиссии по распределению ей предложили выбирать между должностями инспектора паспортной службы, инспектора по делам несовершеннолетних и инспектора учетной группы. Запросов от МВД было в том году немало, но девушкам предлагали весьма ограниченный перечень мест, куда их могли направить на работу. Еще спасибо, что был выбор из хотя бы трех вариантов: выпускница Каменская как отличница приглашалась на комиссию в числе первых, пока еще не все интересные назначения разобраны. Тем, кто учился на «тройки», доставалось такое распределение, какое им и в страшном сне не могло присниться.
Как человек, выросший рядом с сотрудником уголовного розыска, Настя хорошо понимала, что такое служебные разговоры, проявляла деликатность, не спрашивала лишнего, умела становиться глухой и слепой, когда нужно, и не распускать язык, если через мнимую глухоту и слепоту что-то все-таки просачивалось. Поэтому она не спросила, зачем Леонид Петрович привел к ней домой какого-то толстяка по фамилии Гордеев, не удивилась, когда ее попросили найти рефераты и переводы, и закрыла дверь и в комнату, и в кухню, когда отчим отправил ее «попить кофейку». Дело привычное.
Пока кипятилась вода в чайнике, она поставила в раковину немытые чашки, из которых пили отчим и его гость, и бросила взгляд на листы, не убранные в папку. Обычные ориентировки на розыск, такие всегда вывешивают для всеобщего обозрения на улицах рядом с входом в отделение милиции. Настя пробежала глазами тексты: имена пропавших, возраст, приметы внешности, описание одежды, названия городов. Раз оставлены на столе, значит, ничего секретного.
Она залила кипящую воду в джезву с молотым кофе и задумчиво посмотрела на папку, лежащую на подоконнике. Эту папку принес Леонид Петрович, которого Настя всю свою жизнь называла папой. Заглянуть, что ли? Нет, не нужно. Нельзя. Есть договоренности, которые ни она, ни папа никогда не нарушат. Хотя любопытно, конечно.
Ладно, раз нельзя залезть в чужие секреты, она потренирует память. Память – ее любимый надежный инструмент, благодаря которому Настя Каменская овладела несколькими иностранными языками и имеет возможность подрабатывать в свободное время переводами. И инструмент этот следует содержать в порядке и в тонусе.
Над краями джезвы поднялась пузырчатая пенка. Настя капнула в кофе холодной воды, чтобы крупицы осели на дно, немного подождала и налила в чашку горячий ароматный напиток. Уселась за стол, закрыла глаза и мысленно представила себе таблицу, в которую заносила только что прочитанные данные на пропавших подростков. Имена и фамилии расположила на строках, сверху вниз, остальные данные – в графах, слева направо: город, дата исчезновения, возраст, рост, цвет глаз, цвет волос, особые приметы, одежда… Пару раз останавливалась, припоминая и вызывая в памяти листок ориентировки, испытывала соблазн открыть глаза и подсмотреть – вот же они, совсем рядом, только руку протянуть! Но тогда тренировка не имеет смысла. Нужно вспомнить самой. Вспоминала, радовалась, хвалила себя и продолжала заполнять несуществующую таблицу.
Кофе в чашке закончился как-то очень быстро. Неужели она потратила на таблицу так много времени? Всего-то десять человек: девять мальчиков и одна девочка, а она провозилась целых пятнадцать минут. Что с этими детьми? Они такие разные по типу внешности… И в разных городах… Для похищения с целью незаконного усыновления – слишком большие. Для сексуального насилия? Девочка не вписывается. Сбежали из дома? Погибли? Судя по тому, что папа хранит у себя ориентировки за четыре года, ребят так и не нашли. По крайней мере, не нашли живыми. Наверное, ответы находятся в папке, которая лежит на расстоянии вытянутой руки, но – нет, нельзя. Есть договоренности. И есть взаимное уважение и доверие. Лучше сдохнуть от любопытства, чем разрушить их.
Но…
Насте нужно было подумать. Совсем немного. Всего пару минут. Поэтому она решила сначала вымыть чашки и джезву, а уж потом сказать то, что собиралась.
Чашки вымыты, поставлены на сушку, даже плита протерта влажной тряпочкой. Тянуть дальше повода нет. Настя постучала в дверь и приоткрыла ее. Папа и его гость Гордеев сидели на кровати рядышком, склонившись над отпечатанными на машинке листками. Это были вторые экземпляры, которые Настя всегда оставляла у себя: где потом найдешь столько интересных материалов о развитии науки и о деятельности полиции за рубежом?
– Дяденьки, вы меня извините, пожалуйста, я знаю, что лезу не в свое дело, но материалы, которые вы оставили на кухне, не секретные.
Гость-толстячок по фамилии Гордеев уставился на нее в полном изумлении. Настя усмехнулась про себя, знала, что на слово «дяденьки» реакция бывает и похлеще. Леонид Петрович поднял на нее спокойные, но настороженные глаза, его-то выходка падчерицы нисколько не удивила.
– Тебе есть что сказать, ребенок?
– Мало что. Но Смелянский и Муляр не из этих. Они другие.
– Почему? – требовательно спросил Череменин. – Потому что их двое, мальчик и девочка? Это я и сам заметил, можешь не сомневаться.
– Не поэтому. Одежда, папуля. Они совсем по-другому одеты. На всех остальных пропавших есть хотя бы один предмет из категории остродефицитных или вообще привозных, заграничных. В Тюмени – джинсы Wrangler, которые у спекулянтов стоят двести пятьдесят рублей, и это у мальчика пятнадцати лет. В Красноярске – канадская дубленка, в Новороссийске – кроссовки «Адидас», родные, не поддельные. В Минске – снова джинсы, но другой фирмы, Lee. В Вологде – итальянские замшевые мокасины. Ну и так далее. И только Сергей Смелянский и Алла Муляр одеты совсем просто. В перечне одежды Смелянского указан темно-красный свитер австрийского производства, но его не видно. Видна только куртка серого цвета, самая обычная, типа фабрика «Большевичка».
– Все верно, – невозмутимо кивнул отчим. – Подростки из семей высокого достатка, все родители имели доступ к дефициту тем или иным способом. Это установленный факт. Что-то еще?
– Дяденьки, вы не поняли. Во всех случаях, кроме московского, те вещи, которые свидетельствуют о достатке и доступе к дефициту, видны любому, кто мимо пройдет. У мальчика Смелянского дорогой свитер был под курткой, его не видно, понимаете? Если ребят похищали или заманивали, ориентируясь на одежду и по ней делая вывод о финансовом положении родителей, то со Смелянским и Муляр это не прокатывает.
Отчим и его гость переглянулись.
– Ты хочешь сказать, что если детей похищают, то похититель точно знает, из каких они семей? Он знаком либо с самими подростками, либо с их родителями? – медленно проговорил Гордеев.
– Ну да. Или московские ребята вообще не из этой серии. Если знакомство, то у вас девять эпизодов, а если знакомства нет, то восемь и отдельно еще один.
Леонид Петрович резко поднялся, шагнул к Насте, крепко схватил ее за плечо и потащил из комнаты.
– Выйдем, – коротко бросил он и буквально втянул ее в кухню.
Глаза его сверкали сердито, подбородок напрягся, губы сжаты. Но стоило ему увидеть листы ориентировок, небрежно брошенные на стол именно в том виде, как он их и оставил, лицо смягчилось.
– Сам виноват, – буркнул он. – Не убрал в папку. В папку-то ты, я надеюсь, не заглядывала?
– Нет. Мы же с тобой когда-то договорились раз и навсегда. Поэтому я даже не буду спрашивать, что случилось с этими детьми, хотя узнать ужасно хочется. Они живы?
Череменин отрицательно покачал головой.
– Последних пока не нашли, остальные – нет, к сожалению. Ребенок, ты сама-то понимаешь, что так делать не надо?
– Пап, но ориентировки же не секретные…
– Не секретные, – согласился он. – Но это мои материалы. Мои. А не твои. Я с себя ответственности не снимаю, я не должен был приносить сюда папку и уж тем более не должен был оставлять тебя наедине с ней. Или ее наедине с тобой, – он слабо улыбнулся. – Я непозволительно расслабился, привык, что с тобой у меня никогда не бывает проблем и ты прекрасно понимаешь, что такое служебная информация и служебные разговоры. Но это наша с тобой внутренняя жизнь, ребенок, наши договоренности, наши отношения. А ты позволила себе при постороннем человеке дать понять, что имеешь возможность совать нос в мою работу. И что теперь прикажешь делать? С пеной у рта доказывать, что ты не такая, ты другая, ты своя, ты никому никогда ни одного слова и так далее?
– Ты привел его сюда, ко мне, – упрямо возразила Настя. – Значит, ты ему доверяешь, считаешь его умным и порядочным.
Она в общем-то понимала, что поступила неправильно. Надо было промолчать. И вообще не стоило читать эти бумажки. Самым разумным было бы сразу же, как только она увидела на столе какие-то документы, позвать отчима, мол, папа, ты свои документы забыл…
– Ладно, папуля, давай мириться, – виновато сказала она. – Оба неправы. Но я неправа чуточку больше. Сойдемся на этом?
Леонид Петрович обнял ее, поцеловал в макушку.
– Сойдемся. Но и я тоже хорош, совсем бдительность утратил.
Они вернулись в комнату, где толстенький гость по фамилии Гордеев продолжал увлеченно читать.
– Поехали, Витя, подброшу тебя до дома, спать давно пора, – сказал Череменин.
Тот со вздохом и явным сожалением отложил папку и встал.
– И то верно.
Пока мужчины одевались, Настя бережно сложила свои драгоценные материалы и аккуратно завязала папку. Первое, что она купит, когда еще подкопит денег, это книжный шкаф. Самый большой, какой удастся достать. Хотя где его достанешь? Лучше, наверное, искать чешские книжные полки, они чаще появляются в продаже. Много-много полок, которые можно развесить по всем стенам от пола до потолка и расставить книги и папки. Мечты, мечты…
* * *
– И что это было? – спросил Гордеев, как только они покинули квартиру.
– Это был мой ребенок, у которого мозги математика, а душа юриста. Вот такой неудобоваримый коктейль.
– Интересно! – хмыкнул Виктор. – И где ж такой коктейль разливают? Вернее, кому наливают?
– Наливают в Бабушкинском РУВД.
– Следствие?
– Учетка.
– Что оканчивала?
– Юрфак МГУ.
– Давно?
– Да нет, летом. Даже звание еще не получила.
Гордеев умолк и снова заговорил, только когда они сели в машину.
– Леня, а ведь девочка дело говорит. Вы не пробовали искать общих знакомых всех родителей?
– Нет. В голову не приходило, если честно. Но я буду думать над этим. И ты по последнему эпизоду подсвети вопрос, лады?
– Угу, – промычал Виктор, не разжимая губ.
Еще немного подумал, глядя на мелькающие за окном огни.
– Жалко, что девчонка. Таким самое место в розыске. Эх, была бы парнем…
– Мечтатель ты, Витя. Ты же знаешь, женщинам в уголовном розыске доверяют только малолеток и немножко бэ-ха-эс-эсные дела. В другие отделы их не берут. Да она и сама не рвется на оперативную работу, ей в учетке нравится, там циферки всякие, она это любит. И характер у нее неподходящий для розыска.
– А что не так с характером? – живо поинтересовался Гордеев.
– Напористости нет, наглости, уверенности. Настя у меня тихая, скромная девочка, которая больше всего на свете боится, что сделает что-нибудь не так и старшие будут ругать, – улыбнулся Леонид Петрович. – Разве таким людям можно идти в опера?
– Таким – нельзя, – согласился Виктор.
* * *
От горячего душа поверхность зеркала запотела, пришлось протирать стекло краем полотенца, чтобы побриться. Виктор Гордеев смотрел на свои упругие круглые щеки и привычно думал: «Хорошо бы, конечно, сбросить вес. Зато бриться удобно…»
В дверь ванной осторожно постучали.
– Витя, можно войти? – послышался голос жены.
Он отодвинул задвижку и вернулся к бритью.
– Что, Надюша?
– Хоть поговорю с тобой, а то ведь другого времени не бывает, приходишь, когда я сплю, а по утрам торопишься, – улыбнулась Надя. – Мальчишки скоро тебя в лицо узнавать перестанут, будут чисто теоретически знать, что у них есть отец.
– Ну, не преувеличивай, иногда я по вечерам бываю дома.
Подумал и добавил, не очень, впрочем, уверенно:
– И по выходным тоже… Иногда…
– Особенно сегодня, в воскресенье, – хмыкнула жена.
