Прибежище смерти

– Нет, здесь в подземелье темно и днем, видишь, в щелку солнце светит и здесь немного посветлее стало… Видно уже утро давно.

Для Леньки это было первое утро без петухов, и без света из маленьких деревенских окошек. Вдвоем с Тихоном они медленно двигались к выходу. Тихон чувствовал себя увереннее, видно бывал здесь, но по-стариковски шаркал ногами, пропустив вперед Леньку, который тоже сориентировался и уже бодро поднимался по ступенькам наверх. Снизу надавил на широкий люк, но он не поддавался. Неужели их заперли снаружи? Там были ушки от замка!

– Сейчас подмогну, – снизу заторопился подняться Тихон, поняв в чем дело.

Но Ленка снова надавил, поднатужился и квадратный тяжелый люк со скрипом открылся. Они щурясь от солнца выскочили из подвала и скрылись в глубине проходных дворов. На ярком свете Тихон уже не казался таким важным господином. Его, когда-то приличная, одежда выглядела потрепанной и обветшавшей, брюки из черного стали неопределенного цвета, на старом пиджаке были заплатки, но из платочного кармашка висела начищенная стальная цепочка на которой блестел окуляр монокля. Тихон щурился на свет и явно плохо видел, надвигая зеленоватую шляпу с коричневой лентой ниже на какие-то бесцветные, тусклые и невыразительные глаза. А причина его неуверенной походки была в рваных штиблетах, которые давно порвались. У правого была спереди оторвана подошва, «просила каши», и при ходьбе загибалась внутрь, создавая ту самую хромоту и шарканье.

– Нам дальше в разные стороны – тебе на Болотную, а мне, в другую сторону – на Смоленское кладбище. Я обычно там и ночую, и халтурку иногда нахожу, на памятнике надпись выбить, или еще что. Если что не заладится – приходи ко мне, на кладбище. Ты парень молодой, сильный, я помогу маленькую денежку заработать.

– Спасибо, на добром слове! На кладбище я всегда успею, – усмехнулся Леонтий в усы… Меня ждут, обещали помочь. На завод хочу, работать.

– Ну смотри… Иди, как я тебе рассказал, всех подряд не спрашивай, мало ли на кого нарвешься.. – Тихон развернулся, и Ленька долго видел его понурую спину со следами пыльных досок на спине, а потом бодро пошел вперед, откусывая кислое яблоко.

До Малой Болотной улицы Леонтий дошел довольно быстро, вход на лестницу оказался со двора, и он уверенно поднялся на третий этаж. На полутемной лестничной площадке, куда еле просачивался свет через витражные окна, было три двери, у нужной, на стене было большое количество звонков и записок с фамилиями. Дверь была приоткрыта и из щели валил дым от сгоревшей еды. Леонтий постучал в дверь, и не дождавшись ответа, вошел в полутемное пространство, завешанное сушащимся бельем. Раздвигая простыни, он продвигался по длинному коридору практически на ощупь, задыхаясь от вонючей гари.

Внезапно путь ему преградил крупный бородатый мужик со сковородкой в руке. Вид у него был устрашающий.

– Что тебе надо тут? – спросил он потягиваясь, но не проявляя агрессии и криво ухмыляясь, – видишь, остался без обеда, сжег все в дым....

– Дмитрия, Митьку я ищу. Он мне дал этот адрес, – и в доказательство достал листочек с адресом из кармана.

Мужик на листик не взглянул.

– Был такой! Да весь вышел. Пропал, даже вещи не забрал. Узелок вон стоит, вернее то, что от него осталось. Часть уже соседи растащили. Скоро год будет, как нет его, даже комната куда его поселили, занята. Хочешь посмотри, – мужик оказался разговорчивым.

– Боже мой, а что же делать теперь? Где искать? – Ленька чувствовал себя полностью выбитым из колеи. А мужик подтолкнул его к двери, где жил Митька.

Постучались и тут же, вдвоем и со сковородкой ввалились в комнату. На них с удивлением смотрела немолодая баба, сидевшая за столом, обрюзгшая с растрепанными седыми волосами в старом, заношенном халате.

– Что лезете, пьянь? – зло спросила баба, встала от стола и стала наступать на вошедших грузным телом.

– Вот к Митьке пришли. Расскажи, что знаешь, – неожиданно робко заговорил мужик со сковородой.

– Не знаю я его, не застала. И никто не знает, куда подался. Пропал, с работы не вернулся. А комната теперь моя! По закону! И не надейся, – на крик перешла баба.

– Тогда я пошел – нерешительно сказал Ленька, совершенно не понимая, что ему теперь делать и куда идти. Пошел по коридору к выходу, сопровождаемый приветливым мужиком, который по дороге поставил сковородку на закопченную дровяную плиту в огромной, проходной кухне.

– Не поминай лихом, – сказал мужик и закрыл за ним дверь.

Медленно спустившись во двор, Ленька подумал «Домой не вернусь!» и сжал кулаки. В животе сосало от голода, он давно не ел. Поэтому присел на нагретую каменную тумбу у арки на выходе из двора и достал свой неприкосновенный запас – рыбу. Хлеб давно кончился. Наспех перекусив и вытерев руки об себя, он решил посмотреть город. Не спеша пошел в сторону центра, в направлении того двора, где провел ночь. Решил, если что, снова переночует там.

Город его поразил суетой и количеством народа. Народ был разношерстный: был служивый люд, прилично одетый, спешащий по делам, красивые, богато одетые барышни, группками ходили рабочие, бедно, но чисто одетые, как он, в косую рубашку и пиджак. Но много было и таких, по лицам которых было видно, что они не ели уже не первый день.

Петроград был пугающе огромен, но Ленька привычный к пешей ходьбе бодро шел по улицам, стараясь запоминать дорогу. Больше всего его поразило новое для него чудо – трамваи. Надеялся, что скоро и он, как и многие в городе, будет ездить на работу на таком трамвае. Его мечты были прерваны мелким моросящим дождиком, жара стала отступать. Воды Невы покрылись рябью от дождя. Ленька переждал дождь в парадной, куда прокрался с черного хода, и решил уже идти в сторону своего убежища – дровяного подвала.

Его порадовало, что он так легко ориентируется, и скоро нашел нужный двор.

Но, увы!! На железной скобке висел огромный замок. Ленька его подергал в надежде, что его забыли закрыть, но – нет, он крепко заперт. Что делать? Он замер в нерешительности, но увидел приближающегося дворника, опустил голову и быстро скрылся в проходных дворах.

Как быть?? Куда ему идти! Леонтий был в полной растерянности, стоя в тени арки, выходящей на Неву, он думал, куда ему податься.

А Петроград шершавыми мозолистыми руками крепко сжимал Неву. Солнце быстро падало за горизонт. Нева надулась и покраснела. Город пульсировал людскими потоками спешащих людей.

Обойдя несколько ближайших дворов, и не найдя для себя укрытия, Ленька вспомнил о Тихоне, который звал его на Смоленское кладбище.

Немного пришлось поплутать, несколько раз спросить прохожих, и чуть раньше, чем в полночь он уже был на Васильевском острове, у запертых ворот кладбища. Ленька зло сплюнул на землю – и тут заперто!

Тогда он решил найти лазейку, двигаясь вдоль забора, а идти пришлось довольно долго и неудобно, местами держась за забор и оскальзываясь к какую-то зловонную речку с топкими берегами. Наконец, нашел подвижные прутья в решетке и проскользнул внутрь.

На кладбище было тихо и зловеще. Стало совсем темно. Ленька-то и своего, деревенского кладбища побаивался, а тут… Кругом торчали кресты, высокие надгробья, склепы. Пришлось красться между ними до центральной дорожки, которая шла от ворот кладбища, мимо церкви и дальше в глубь, в кромешную темноту. Пройдя еще несколько шагов, он увидел темный силуэт кого-то крупного, каким-то нечеловеческим холодом веяло от этой неподвижной тени. Ноги отказывались идти, но Ленька мысленно стыдил себя, и медленно тихо ступая, шел дальше. Надеялся, что незнакомец убежит, увидев его, но тень не двигалась. Подойдя совсем близко, Ленька облегченно выдохнул – статуя, ангел с крыльями.

– Надо же, как человек – тихо прошептал он.

Не мог обмануть Тихон, надо идти дальше! И за очередным поворотом он увидел вдалеке огонек и пошел на него. Решил рассмотреть, кто там. Уже стал виден маленький костерок и темные силуэты людей возле него. Запахло чем-то удивительно знакомым и вкусным. Ленька решил ускорить шаг, вспомнил, как они с мальчишками так же, ночью пасли, коней и жарили хлеб на палочках – вкусно…

Это воспоминание придало ему смелости он хотел прибавить шагу, но тут чья-то тяжелая рука легла ему на плечо.

– Ты кто? – раздался зловещий шепот прямо возле уха.

 –Я – Ленька… – неуверенно промямлил он.

– Иди, иди, рассмотрим тебя у костра, какой-такой Ленька! Небось филер!! – также продолжал шептать детина сзади, которого Леня, обернувшись, хорошо рассмотрел в свете костра. Это был высокий, бородатый мужик, летом в меховой ушанке, а на плечах – клетчатое рваное одеяло. Глаза блестят, черные волосы колечками – прям цыган.

– За нами следишь? Сейчас мы тебя ножичком, и хоронить не далече! – зло усмехнулся цыган.

– Не пугай! Я его знаю! – раздался тихий голос их глубокой тени вдали от костра.– Это деревенский парнишка, пскопской, он второй день в Петрограде.

– Ну что, обманул тебя друг? – спросил Тихон. А это был именно он. – Хорошо, что пришел! Садись, садись к огоньку, – И Тихон, шаркая подошел ближе.

– Ну если это твой знакомый, то ладно, пусть садится, – примирительно сказал цыган.

Ленька неуверенно сел на конец бревна, возле костра, и протянул к огню руки. Хотелось согреться, было совсем холодно, к тому же он намочил ноги. Он подробно рассказал Тихону и всей компании и о своих злоключениях, и о большом замке на дровяном подвале.

– На, поешь, – Тихон протянул ему огромный кусок хлеба с салом. Он пах божественно! У Леньки прямо мутилось в голове от голода, и он набросился на бутерброд, а справа ему передали алюминиевую плошку с самогоном, воняющим сивухой, и он охотно глотнул побольше. Изменилась резкость зрения, стало тепло и весело, разномастные люди у костра стали казаться невероятно добрыми и приветливыми. Цыган протянул ему картошину из костра, Ленька быстро ее съел, несмотря на то, что она наполовину сгорела в угольки, и отряхнул руки. Ему стало тут нравиться. «И совсем не страшно» – подумал он.

– Сейчас тут не страшно, а несколько лет назад тут по ночам были слышны стоны сорока мучеников, – как будто услышал его мысли Тихон, – ироды живьем священников похоронили, за то, что они не захотели отречься от бога. Земля ходуном ходила несколько дней и ночей! Да что тогда, и сейчас бывает их слышно – страшно!

– Да, это правда. Но, думаю, это собаки воют – несколько собак ночью выпускают сторожить кладбище, но они сюда не забегают, не боись! Ложись сюда, – заботливо прошептал Цыган, бросая Леньке большую доску. – Утром поговорим, что дальше.

Кольцо людей вокруг костра стало таять, все расходились на ночлег; а один худой и высокий разбросал поленья, затушил костер и улегся рядом с тлеющими углями.

– Если бы не эти угли и жаркий день, Ленька бы не смог отогреться, он и сейчас-то слегка дрожал, но потом приятное тепло разлилось по телу, и сон сморил его.

1.2 Тайная жизнь кладбища

Леонтий даже не заметил, что уже прошел месяц, как он стал членом этой коммуны сомнительных людей, которых волнами истории, личных неурядиц, ленью и пьянством прибило к этому берегу, или можно сказать, кораблю, которым стало для них Смоленское кладбище. Оно было самым старым в Петрограде, и сохраняло какую-то ауру загадки и зловещей тайны.

Наступившая осень не пугала Леонтия, именно так он просил себя тут называть, потому что к этому времени он обзавелся теплым гардеробом и кое- какими полезными вещами – бритвой, ложкой, и почти новой фаянсовой тарелкой с отбитым краем.

Ночи становились холоднее, и количество ночующих на кладбище становилось все меньше. Некоторые, беглые, возвращались в брошенные семьи, а большинство перебралось в ночлежку на Боровой. Ночлежек тоже становилось меньше, чем до революции, при царе, сейчас многие переделывали в общежитие для рабочих.

В ночлежке было теплее, уютнее и можно было помыться. Леонтий уже бывал там пару раз. Но те, кто уходил в ночлежку, все равно возвращались на кладбище, к своим. Бесследно пропала только единственная женщина – старуха Агафья, со своим великовозрастным сыном лет 15-17, остальные нет-нет да и возвращались. Агафья была одутловатая старуха с торчащими из-под платка седыми космами и наполовину беззубым, шамкающим ртом. Сын производил впечатление юродивого, все жался к материнской юбке и мычал что-то бессвязное. Им неплохо подавали в выходные, возле храма Святой Животворящей Троицы, в центре кладбища, в России всегда испытывали особое сочувствие к юродивым. Она пила горькую, а последнее время и сын пристрастился выпивать во время вечерних посиделок у костра. Говорили, она из семьи богатых купцов. Куда она исчезла, никто не знал, может к родственникам подалась, они у нее жили где-то под Гатчиной…

Только потом Леонтий узнал, что ей было чуть больше сорока лет. Всего на десять лет старше его!

Остальная братия зарабатывала кто, чем мог. Были в компании и явные карманники, а некоторые возвращались после отсидки в тюрьме за более серьезные правонарушения, большинство не гнушалось и воровством еды с могил. Если родственники приносили сухарь, или пряник на могилу, он, как правило попадал на вечернее пиршество компании. Главным их правилом было – дележка едой, тех у кого день не задался, подкармливали в складчину. Благодаря связям Тихона, удалось Леньке справить документы, но за эту услугу ему пришлось долго бесплатно отрабатывать на вокзале, возвращая долг, по ночам он разгружал вагоны. До сих пор иногда не гнушался работой грузчика: то при перевозке мебели, то опять приходил на вокзал, где его уже знали.

От тяжелой работы ныла спина, но зато окрепли мышцы. И теперь ему не было равного в драке, когда завязывались потасовки. Эту тяжелую работу, за которую платили гроши, нужно было еще завоевать! После этих драк у него на всю жизнь остался глубокий шрам над правой бровью.

Назавтра начальник, которому он помогал при разгрузке тяжелой старинной мебели, увидев его ловкость, и как он поправил ему выбитую притолоку, позвал его отремонтировать частично утраченный паркет в его огромной квартире. Чем-то понравился ему Ленька, вызвал доверие.

– Ты умеешь с деревом работать? – спросил его солидный начальник в армейской форме и фуражке, отсчитывая ему купюры за работу

– А как же, отец меня этому научил, – гордо выпрямился Леонтий, – мы и ложки можем и деревянные игрушки, и в дереве понимаем…

– Ложки нам не надо, а паркет восстановить бы нужно, его сильно попортили, – и сокрушенно вздохнув, повел Леньку в огромную гостиную, в которой уже частично, по стенам, стояла мебель. Паркет был очень красивый, большими квадратами, а в середине, по кругу, темным деревом, как ленточка пущена, да обвита вокруг букета цветов.

– Ох, красота-то какая! – не смог сдержать восторга Леонтий.

– Смотри, смотри, как попортили, – и начальник указал на несколько утраченных квадратов паркета, на прожженный угол, возле белой керамической печки, а отверстие прямо посреди цветка в букете Леонтий увидел сам, – завтра ближе к вечеру приходи, начнешь ремонтировать.

– Хорошо, да вот только инструмента у меня нету, – он вовремя сообразил и расстроился ужасно. Неужели не удастся подработать? Деньги очень нужны, он копил деньги, чтобы снять угол, пока на комнату не хватало. Скоро на кладбище оставаться будет невозможно – зима, холодно.

 –Я что-нибудь тебе подыщу, приходи, как договорились, – сказал начальник спускаясь с Ленькой по лестнице вниз, и захлопнул за собой дверь парадной. Ленька оказался один перед этим красивым домом, облицованным огромными каменными плитами, и невольно залюбовался не столько его красотой, сколько основательностью и незыблемостью.

Нужно было торопиться, успеть на кладбище затемно. Он уже давно не крался до того лаза над речкой, а его научили пробираться с другой стороны, где в досчатом заборе две доски отодвигались, и можно было почти не пригибаясь зайти. А иногда, когда работы было немного, или работа была в ночь он заходил на кладбище через ворота. На воротах, над головой, в полукруглой нише, была икона. Леонтию казалось, что Богоматерь с иконы смотрит на него укоризненно и знает, что цели у него иные, не чистые, не те, с которыми приходили скорбящие в церковь на могилки. Он истово молился, чтобы ее задобрить, и тогда спокойно проходил внутрь. Сначала шел прямо, потом до ангела, а дальше находил склеп, где на входе в него, под широкой, сдвигающейся ступенькой был припрятан его скарб и ночевал он там же, доставая ранее припрятанные доски для лежака.

А потом, когда кладбище совсем пустело и запирались ворота, можно было разжигать костер. Каждый должен был сделать вклад в дрова для костра. Иногда везло, удавалось найти сухое дерево, заранее его приметить и постепенно сжигать на костре. А иногда что-то находили неподалеку, в городе, и приносили сюда издалека.

Этим вечером многих не было – Тихон уехал на заработки, в каком-то колхозе с его знакомыми-художниками писали агитационные плакаты. Мечтал новую обувь, хорошую к зиме справить. А цыган, Ленька так и продолжал звать про себя бугая -Никифора, обленился и несколько дней никуда не ходил – грелся на лавочке возле могил. А обычно он тоже подрабатывал то грузчиком, то на похоронах, и зарабатывал больше всех, но сразу почти все пропивал. Потерял он цель и смысл жизни. А Ленька – нет. Он верил, что скоро выкарабкается и заживет! Главное – документы есть. Крестьян без документов, пойманных во время облав могли отправить назад, в деревню.

Леонтий по хозяйски разложил возле себя купленный, на заработанные им сегодня деньги, кусок сала, буханку хлеба и большую луковицу, нарезал все крупными кусками и раздал присутствующим.

Сегодня их у костра было всего семеро – цыган с Ленькой, двое друзей карманников – Сергей и Трофим, было совершенно не понятно, на чем держалась их дружба, настолько они были разные. Сергей был сквернослов, казалось, что все у него в роду были пьяницами и ворами. Он, как выпьет становился злой и агрессивный. А Трофим был тихий, задумчивый, вдвое старше кудлатого Сергея. Казалось, он случайный здесь человек из интеллигенции, он не любил рассказывать, что привело его сюда и почему он начал воровать. Правда, один раз Леонтий видел как загорелись глаза Трофима при виде дорогой дамской сумочки, руки задрожали. Азарт! Он это делал из азарта, может бывший игрок? Из разорившихся? Говорил ни с кем ему не по пути – новую власть он презирает, а старая презирала его, потому и оказался на кладбище. С Сергеем они давно вместе, до революции еще, говорили, что один раз он спасал Сергея подставившись под пули, еле поправился. Сергей это ценил.

Еще была какая-то темная личность, неразговорчивый, мрачный господин, непонятной классовой принадлежности, просил называть себя «Граф». Настоящего имени его никто не знал, да и не спрашивал, он то появлялся, то надолго исчезал. Братва думала – сгинул, а он снова приходил и приносил щедрый вклад в коллективный ужин.

Еще был один старик, весь седой и хромой. Сыновья, сказал он, где-то воюют, а он потеряв связь с ними, пришел на кладбище умирать, да так и поселился тут, то прося милостыню, то собирая старье в городе на помойках, сдавая скупщикам. Скупка старья была выгодным бизнесом в то время в Петрограде.

И этим вечером, впервые пришла женщина непонятного возраста, одета она была как монашка: огромная темная косынка до бровей, длинная юбка до земли, в руках у нее была корзинка с какими-то тряпками. Привел ее добросердечный Трофим, после того, как она почти сутки, потерянная, бродила по кладбищу. Глаза у нее были сухими, взгляд отсутствующий. Трофим ее пожалел и привел, чтобы напоить теплым и поддержать. Компании было пока не понятно кто она, и в себе ли вообще, но с вопросами не приставали, здесь это было не принято. Захочет, оттает, и сама расскажет.

Сегодня сидели молча, даже Сергей не сквернословил, неудобно было при новой гостье. От самогона она твердо отказалась, ей налили кипятка, чтобы согрелась. Чая не было. Трофим не решился плеснуть ей плеснуть самогона в воду, хотя собирался вначале из благих побуждений. Она внушала ему какую-то оторопь и уважение. А кампания самогоном не погнушалась, и истребив запасы еды, осоловела и медленно разбрелась по своим укромным местам спать, новенькая так и осталась сидеть на бревнах, заготовленных у костра. Никифор дал ей свое одеяло, ночи были холодные.

Ленька проснулся оттого, что сильно затекла нога, стал ее энергично растирать – полегчало. Но спать больше не хотелось – замерз, зуб на зуб не попадал, хотя и накрывался теплой душегрейкой, купленной по случаю на барахолке. Надо уже думать, куда перебираться с кладбища. Зимой здесь никак не выжить. Да еще облавы участились – новая власть борется в беспризорниками и неприкаянными людьми.

Ленька думал об этом и подпрыгивал, хлопая себя по плечам, чтобы как-то согреться. Сейчас бы чаю, или просто воды.

Так, задумавшись, он брел между могил и, вдруг, увидел чьи-то ноги, виднеющиеся из-за высокого надгробия. Кто же здесь спит? Явно не из наших – приличные штиблеты. Тихонько, с любопытством Ленька подкрался ближе. Он давно чувствовал себя здесь как дома и считал себя старожилом, своего рода хозяином положения, но незнакомая личность его удивляла и настораживала. Когда его взору открылась вся дорожка за могилой, он понял, что этот человек не спал, а был мертв, и давно. Несмотря на следы разложения на лице и руках и листья которыми был присыпан его щеголеватый костюм, было видно, что человек богатый и случайный тут. В метре от головы лежала его шляпа, отлетевшая при падении, распахнувшийся дорогой пиджак открыл жилетку с золотой цепочкой от часов в маленьком кармашке, а на пальце блестел огромный перстень с печаткой из оникса.

Руки Леньки так и потянулись к блестящему золоту. «Нет! Я не мародер! Надо вызвать милицию, но попозже, когда откроется кладбище. Тогда не надо будет объяснять, что они делали на кладбище ночью».

Любопытство мучило Леньку и он продолжал рассматривать покойника – не очень старый, хотя есть седина на висках и волосы поредели. Лет сорок? Жил ни в чем не нуждаясь, небольшое брюшко указывало на достаток. Ленька думал: кто это? Врач? Банкир? Медленно продираясь через кусты, шел к своим – нужно было сообщить им о трупе. Оказывается, он ушел довольно далеко от места ночевки.

Может и им угрожает опасность? У Леонтия было ощущение, что за ним кто-то следит, он обернулся, но никого не обнаружил. «Наверное душа покойника летает где-то рядом и беспокоит, смущает мою душу» – подумал он и немного напрягся.

Когда подошел ближе к кострищу, увидел цыгана -Никифора и, непонятно откуда взявшегося, его старого друга – Тишу. Они сидели на бревне и тихо разговаривали о чем-то чтобы не будить остальных.

– Эй! – издалека громким срывающимся шепотом позвал их Леня. – Я покойника нашел! Пошли покажу.

– Какого покойника? Кто-то из наших? – спросил Никифор.

– Ой! Боюсь я покойников! – громко вскрикнул Тихон.

– Сейчас, вещи сложим и пойдем, – засуетился Никифор.

– Далеко ли? Что-то мне не хочется на покойников глядеть – сомневался Тиша.

Пока они обсуждали, разбудили остальной помятый и недовольный народ. Все с любопытством потянулись смотреть на покойника, только не заметили, что монашка уже куда-то ушла, исчезла – не до нее было.

Потянулись один за другим держась за Леонтием, разными узкими кладбищенскими тропками между замшелых, страшноватых надгробий. Тихон торопился, и решил обойти большой склеп с другой стороны.

– Ох! – вскрикнул он по бабьи из-за склепа, – бегите все сюда!

Вся компания ринулась на выручку Тихона. Его все любили, он был спокойный и беззлобный. Сон у всех улетучился, и все торопливо, а Сергей бегом, подошли к Тихону.

Он по бабьи хныкал и смотрел куда-то вправо – на надгробии лежала мертвая старуха Агафья, широко раскинув руки, а чуть поодаль, скрючившись, лежал ее сынок, почти никто не мог вспомнить его имени. Огромная дырка, явно от топора зияла у нее во лбу, а кровью залило ей все лицо и седые космы, разметавшиеся вокруг. Было такое чувство, что она из последних сил пыталась закрыть собой сына, которому, похоже, просто свернули шею.

– Изверги! За что? Кто это сделал? – утирал слезы Тихон.

– Сейчас похороним страдальцев. Видно давно они тут, а мы то думали, в Гатчине, в тепле… – сокрушался цыган-Никифор.

– Нельзя так просто закопать! Нужно милицию вызвать, пусть изловят душегуба. А то и нас всех тут по ночам передушит, как кутят.. – неожиданно подал голос Трофим.

– Никакой милиции, – зло, как змея, зашипел Сергей. – Сначала нас всех изловят, а душегуба навряд ли поймают.

– Целых три покойника, наверно убийца был не один. – продолжал Трофим, – а если целая шайка? Нам с ними не управиться.

– Да, Сережа, надо милицию. Дед должен их вызвать. Его все тут знают, когда он милостыню просит, на него в милиции никто и не подумает. А если, к примеру, Никифор пойдет, на него подумают и сразу заарестуют! – здраво рассуждал Трофим.