Танец со смертью

– Ну, возможно, Таратутина не считала удочеренную девочку своей внучкой, поэтому не сочла нужным рассказать о ней, – предположил Владимир.

– Да, ты прав, Володь, скорее всего, так и было. К тому же у Людмилы Анатольевны с дочерью были довольно непростые отношения. И та и другая – дамы авторитарные, друг другу не уступали. Возможно, что Таратутина даже была против удочерения ребенка из детского дома. Но Кристина поступила по-своему, – предположила я и спросила: – Да, кстати, а что по поводу причастности Екатерины к убийству ее приемной матери? – спросила я.

– Ну, пока на этот вопрос трудно дать однозначный ответ. Дело в том, что, как оказалось, Екатерина отправила своей бывшей воспитательнице по детскому дому Веронике Георгиевне Стародубкиной эсэмэску, в которой был призыв о помощи. Она написала буквально следующее: «Она ее утопила, помогите». Я уже дал поручение специалистам определить местонахождение этого телефона и заодно сделать распечатку звонков, – сказал Владимир.

– Тогда что же это получается? Значит, убийца увел девушку с собой? А она успела послать сигнал? – задала я сразу несколько вопросов.

– Тань, тут может быть такой вариант. Екатерина могла поспособствовать убийству своей приемной матери, но не по своей воле. Возможно, убийце удалось запугать девушку и у нее не оставалось выбора, кроме как подчиниться ему. Или же Екатерина пошла на такой шаг осознанно, – высказал предположение Владимир.

– А что с камерами видеонаблюдения? Они в коттедже имелись? – задала я следующий вопрос.

– Да, несколько камер в коттедже работало. Только толку от них никакого. Наши спецы говорят, что камеры выбирались простенькие, угол обзора там паршивый.

– Но хотя бы частично можно увидеть, что происходило в комнатах? – со вздохом спросила я.

– Это – да, – кивнул Владимир.

– А запись уже посмотрели? – спросила я.

– Пока еще нет, с ней сейчас занимается наш эксперт. Главное, чтобы камеры не были отключены, – озабоченно проговорил Кирьянов.

– А на входной двери в коттедж камера была? Ну, я имею в виду вход на территорию коттеджа, – пояснила я.

– А вот тут все гораздо сложнее, Тань, – со вздохом произнес Владимир. – Из наружной камеры видеонаблюдения преступник вырвал кабель.

– И? Посмотреть ничего не удастся? – спросила я.

– Пока неизвестно. Видеокарта, правда, в целости и сохранности. Ее тоже смотрят специалисты, – объяснил Кирьянов.

– Володь, а почему Екатерина в эсэмэске написала своей бывшей воспитательнице, что «она» утопила Кристину? Значит, убийца была женщиной? – спросила я.

– Ну наверное. Хотя… девушка, возможно, была в состоянии стресса, вот и приписала лишнюю букву, – высказал свое предположение Кирьянов.

– Да что ты говоришь, – фыркнула я насмешливо. «Она» и «утопила» – опечатки? Целых две на коротенькое сообщение? Помолчав и подумав, добавила: – Впрочем, автозамену никто не отменял. Так, а что по поводу опроса соседей? Что-нибудь удалось выяснить? Может быть, кто-то из них что-то видел или слышал? Ну, скажем, какой-нибудь подозрительный шум, например? – спросила я.

– С соседями, Тань, все глухо, – покачал головой Владимир. – Ну, ты сама понимаешь: престижный коттеджный поселок, владельцы недвижимости не бедные люди, мягко говоря. Опять же, какой-никакой гонор, приобретенный совместно с капиталом. Нет, так-то они шли на контакт, но… никто ничего не видел и не слышал. Да и как можно что-то увидеть за двухметровыми заборами, сама посуди?

– А как за двухметровый забор проник убийца? – моментально зацепилась за его реплику я. – Твои ребята оценили возможные пути проникновения за ограждение?

– Вариантов несколько. Первый. Некто мог перелезть через забор – там, знаешь, современная вариация. Сплошное заграждение, и через каждую пару метров – ажурная вставка из металла. Вот по этой-то вставочке перебраться – милое дело. Второй. Кто-то знакомый позвонил в дверь, ему или ей открыли – и там уже… И наконец, третий – были ключи.

– Следы?

– Не нашли, – пожал плечами Кирьянов.

– Ладно, Володь, – сказала я, вставая. – Сейчас поеду в коттеджный поселок, произведу осмотр, вдруг что-нибудь еще отыщется, я имею в виду улики. Да, Володь, дай мне координаты воспитательницы детского дома, – попросила я. – После поеду к ней.

– Тань, и опять ты меня к должностному преступлению подталкиваешь, – недовольно пробурчал Кирьянов.

– Володь, я тебя хоть раз подставляла? – удивилась я. – Никому-то я не расскажу, откуда получила информацию. К тому же и сама контакты могу найти – только выйдет дольше. А сам знаешь, чем дольше убийца не пойман, тем меньше шансов его вообще отыскать.

– Сейчас, – привычно сдался Кирьянов.

Дружим мы с ним очень давно и с информацией друг другу по мере сил и возможностей тоже помогаем. Опять же, успешно проведенное расследование для меня – всего лишь гонорар и чувство морального удовлетворения от того, что очередной преступник понесет заслуженное наказание. Для Володьки же – борьба с «висяками», премия всему его отделу, а возможно, и внеочередное звание. И обычно, выявив преступника и отыскав доказательства вины, я все это «сдаю» Кирьянову. Дальше работает уже он. Так что… наше сотрудничество является взаимовыгодным, пожалуй.

Володя взял тоненькую папку с заведенным делом, перелистал несколько страниц и выписал на лист бумаги телефон и адрес Вероники Георгиевны Стародубкиной.

– Держи, – протянул он мне листок.

– Спасибо, Володь, я пойду. Да, как только будут результаты по звонкам с телефона Екатерины Веретенниковой и записям с видеокамер, сообщи мне, ладно?

– Ну разумеется, сообщу, о чем разговор, – кивнул Кирьянов.

– Тогда до связи, – сказала я.

– Ну давай, Тань, успехов тебе, – пожелал Владимир.

Я вышла из Управления полиции. Сев в свою машину, я вспомнила, что еще не «посоветовалась» со своими магическими «костями». Так уж сложилось, что перед каждым новым расследованием я кидаю свои додекаэдры. Далее я смотрю на выпавшие комбинации чисел и, исходя из этого, узнаю, что меня ожидает в расследовании. Тут главное – точно соблюсти все правила гадания. Согреть «кости» в ладони, потрясти их и мысленно задать интересующий меня вопрос. Так я и сделала. Результат меня вполне устроил: двенадцатигранники предсказали мне удачу во всех моих начинаниях. Собственно, я в этом была уверена еще до начала гадания.

Я завела машину и поехала в коттеджный поселок «Юбилейный», в котором проживала Кристина Веретенникова.

Глава вторая

Коттедж Кристины Веретенниковой находился почти в самом конце поселка, поэтому, пока я ехала по асфальтированной широкой проезжей части, я могла обозревать все архитектурное разнообразие «Юбилейного». Каждый коттедж отличался уникальностью. Чувствовалось, что дома спроектировал опытный дизайнер, который постарался отразить вкус и предпочтения владельца.

Многие дома имели башни, которые были украшены декоративными элементами, такими как, например, фрески. Изредка попадались балкончики с коваными и деревянными перилами, обрамленные зеленью. Крыши были покрыты в основном черепицей. Некоторые из них дополняли флюгеры и даже дымоходы. В общем, поселок производил впечатление живописного и ухоженного пространства, где каждая деталь была продумана с целью создания комфорта и возможности наслаждаться жизнью. Естественно, подобный уровень могли себе позволить только состоятельные владельцы недвижимости.

Я остановилась у нужного мне коттеджа, который был обнесен двухметровым забором. И правда, интересно он сделан: метра три стальной (а может, жестяной – во всяком случае, металлической) пластины – и с полметра ажурной кованой решетки. Выйдя из машины, я подошла к воротам. На одной из их створок находилось переговорное устройство. Я нажала на черную кнопку. Меньше чем через минуту я услышала женский голос:

– Я вас слушаю.

– Добрый день, я – частный детектив Татьяна Александровна Иванова, – представилась я.

– Да, проходите, Татьяна Александровна, Людмила Анатольевна предупредила меня о том, что вы приедете. Сейчас я открою.

Створки ворот начали расходиться в стороны. Я шагнула на территорию коттеджа и увидела красивый двухэтажный дом без архитектурных вычурностей. Я пошла по центральной дорожке, выложенной цветной тротуарной плиткой. С обеих сторон дорожку окружали аккуратно подстриженные кустарники. Поодаль были разбиты клумбы с цветами.

Я подошла к парадному входу в коттедж. Как раз тогда, когда я уже поднялась по ступенькам, дверь раскрылась, и на пороге показалась темноволосая женщина лет пятидесяти пяти – пятидесяти шести, в темно-синем костюме.

– Проходите, пожалуйста, в дом, – пригласила домработница.

Алевтина Александровна посторонилась, а я прошла внутрь и оказалась в большом и просторном холле. Большие окна с витражами обеспечивали обилие естественного света и открывали вид на садовый участок. Высокий потолок был украшен лепниной, стены отделаны натуральным деревом и украшены картинами в золоченых рамах. Пол выложен паркетом и устлан ковром, насколько я поняла, ручной работы, с коротким ворсом и геометрическим рисунком. На второй этаж вела длинная лестница с деревянными балясинами. В холле было выставлено несколько напольных статуэток и ваз с цветами.

В центре холла находился камин, напротив него стоял широкий кожаный диван светло-серого цвета. Сбоку примостился небольшой кофейный столик антикварного вида.

Я прошла чуть вперед и остановилась.

– Где нам будет удобнее поговорить, Алевтина Александровна? – спросила я.

– Если вас это устроит, я хотела бы остаться здесь.

– Хорошо, давайте поговорим в холле, – кивнула я.

– Может быть, кофе? – предложила Алевтина Александровна. – Или чай?

– Спасибо, но давайте лучше сразу перейдем к делу.

– Как скажете, Татьяна Александровна, – согласилась Рахматуллина.

– Значит, вы помогали Кристине Владимировне по хозяйству? – уточнила я.

– Ну, в последнее время – да, – ответила Рахматуллина.

– А раньше?

– А раньше я помогала Кристине Владимировне нянчить Клёмушку, – тихо проговорила Алевтина Александровна и вдруг залилась слезами.

– Успокойтесь, пожалуйста, Алевтина Александровна. Может быть, принести вам воду? Где у вас находится кухня?

– Не надо… воды, – через силу ответила Рахматуллина. – Если позволите, я все-таки сварю кофе. Кого-то кофе тонизирует, а меня, наоборот, успокаивает.

Женщина слабо улыбнулась.

– Я быстро его сварю, не беспокойтесь, – пообещала она и скрылась в боковом проходе.

Алевтина Александровна действительно вскоре вернулась с подносом в руках. На нем стояли серебряный кофейник, две чашечки, сахар, зефир и конфеты. Рахматуллина поставила поднос на столик.

– Татьяна Александровна, попробуйте, не пожалеете. Кофейные зерна очень хорошего качества, их привезли Кристине Владимировне откуда-то из-за границы.

Я налила в чашечку напиток и сделала несколько глотков. Да, кофе был отменный. Рахматуллина между тем маленькими глотками выпила свою чашку и поставила ее на столик.

– Ну вот, мне уже стало получше. Я до сих пор не могу прийти в себя. Никак не могу поверить, что все это произошло наяву, на самом деле, а не в каком-то сериале или в фильме ужасов. Видите ли, Татьяна Александровна, я ведь много лет прожила с ними со всеми… с Кристиной Владимировной, с Василием Юрьевичем, с Клементиной. Клёмушка… Я настолько сроднилась с ними, что… они мне были как вторая семья. Хотя почему «вторая»? Они и были моей настоящей семьей. Потому что…

Рахматуллина замолчала. Я подумала, что женщина сейчас снова начнет плакать.

– Алевтина Александровна, я сочувствую вам. Но постарайтесь все же успокоиться, насколько это возможно, и расскажите мне про всех членов семьи Веретенниковых. Мне необходимо знать все подробности их жизни, все нюансы. Это очень важно. Только так я смогу расследовать это преступление и поймать убийцу Кристины Владимировны, – сказала я.

– Да-да, конечно, я понимаю. Конечно же, я все расскажу, что знаю. Вот только… с чего лучше начать? – Женщина вопросительно посмотрела на меня.

– Алевтина Александровна, мне совсем не важно, с чего вы начнете свой рассказ. Лучше, конечно, если вы будете рассказывать все по порядку: как вы пришли к Веретенниковым, какие у вас с ними были отношения, ну и так далее. Но если вам удобно начать свой рассказ как-то иначе, что ж, я готова вас выслушать. Если это будет необходимо, я по ходу дела буду задавать вам вопросы, – сказала я.

– Хорошо, поняла, – кивнула Рахматуллина. – Вот вы спросили, как я попала в этот дом? Это было давно. С тех пор прошло больше двадцати лет. Я и не думала, что буду сначала нянчить маленькую Клементину, а потом так и останусь в этой семье. Я вышла замуж за самого лучшего мужчину. Мы с ним были как две половинки одного целого. Марат всегда чувствовал, когда мне грустно, и умел поднять мне настроение одним лишь взглядом, одной улыбкой. Когда мы гуляли с ним по парку, Марат рассказывал, как он мечтает о том, что у нас будет большая и дружная семья. Я тогда уже была беременная, и муж буквально носил меня на руках, оберегая от всего. Но потом все изменилось… Я помню тот день, когда мне позвонили с производства, на котором работал Марат, и сообщили, что произошел несчастный случай. От стресса у меня произошел выкидыш, и врачи сказали, что больше детей у меня не будет. После гибели Марата и потери ребенка я оказалась в состоянии глубокой депрессии. Я долго не могла прийти в себя, не знала, как мне жить дальше. Мой мир перевернулся, мне казалось, что все ушло со смертью мужа. Но нужно было как-то выживать… Ой, – спохватилась Рахматуллина, – я, наверное, говорю совсем не по теме, да? Вы просили меня рассказать о том, как я попала в дом к Веретенниковым, а я начала с «сотворения мира», простите…

– Продолжайте, пожалуйста, Алевтина Александровна, я умею выделять главное, а при необходимости обязательно уточню все, что меня интересует, – успокоила я женщину.

– В общем, как-то я сидела на кухне, перебирала старые фотографии и вспомнила о своей школьной подруге Ларисе. Она всегда была энергичной оптимисткой, и я решила ей позвонить с просьбой помочь найти работу. Лара предложила мне рассмотреть возможность работы в состоятельной семье, где она сама раньше работала домработницей. Лариса сказала, что в семье главного дирижера нашего оперного театра и бывшей прима-балерины есть маленькая дочка и они ищут няню. Я долго колебалась. Я не была уверена, что у меня получится. Но с другой стороны, мне необходимо было зарабатывать на жизнь, и я согласилась. Вскоре Лариса организовала нашу встречу с Веретенниковыми. Супруги оба были в тот день дома. Василий Юрьевич встретил меня с доброй улыбкой, предложил пройтись по дому и сказал, что им нужна няня для маленькой Клементины.

– А Кристина Владимировна? Она как вас встретила? Так же приветливо и радушно, как и ее супруг? – задала я вопрос.

Алевтина Александровна опустила глаза:

– Понимаете, у Кристины Владимировны… был непростой характер. Я понимаю, что о покойниках принято говорить или хорошо, или ничего, но…

– Или хорошо, или ничего, кроме правды. Все почему-то забывают последние два слова, – заметила я. – Так Кристина Владимировна отнеслась к вам несколько иначе, чем ее муж, не так ли?

– Кристина Владимировна внешне изобразила приветливость, но на самом деле вела она себя довольно прохладно. Но позже я поняла, что ее холодность и некоторая отстраненность распространяется и на Василия Юрьевича, и на Клементину. Но мне не из чего было выбирать. Поэтому я согласилась. Я нянчила маленькую Клементину и помогала Кристине Владимировне по хозяйству. А по существу, и ребенок, и домашние хлопоты были полностью на мне. Василий Юрьевич много работал, выезжал с театром на гастроли и за границу, и по России. Кристина Владимировна была увлечена балетом. И хотя она уже не танцевала в театре, но порывать со своей специальностью не собиралась. Она вела занятия по хореографии в колледже искусств, организовывала концерты учащихся и благотворительные вечера для детских домов. Как видите, супруги были поглощены своей работой, – сказала Алевтина Александровна.

– Я правильно поняла, что на Клементину у ее родителей не оставалось времени?

Я внимательно посмотрела на Рахматуллину. Алевтина Александровна потупила взгляд.

– Нет, и Кристина Владимировна, и Василий Юрьевич были хорошими родителями для Клементины, – вдруг горячо проговорила женщина, – особенно Василий Юрьевич. Он души не чаял в дочке, называл ее своей маленькой принцессой. Когда он был свободен, то всегда ходил с ней гулять в детский парк, на аттракционы. Перед сном, если Василий Юрьевич не был в отъезде, читал Клементине сказки, это у них уже было своеобразным ритуалом.

– А Кристина Владимировна? Она так же любила дочку, как и отец? – спросила я.

– Вот этого я сказать не могу, – тихо произнесла Рахматуллина. – Я уже говорила, что Кристина Владимировна вообще отличалась холодностью даже по отношению к близким людям. Видимо, это было особенностью ее натуры, характера, что ли. И с Клементиной она держалась как будто бы на расстоянии.

– Значит, Кристина Владимировна была эмоционально отстранена от дочери, – констатировала я.

Алевтина Александровна кивнула:

– Да, это вы верно сказали. Я бы даже сказала, что она была излишне критична по отношению к дочке. А ведь Клементина была тогда совсем маленькой. И она отчаянно искала маминой любви, маминого одобрения, но не получала его. И только благодаря вниманию Василия Юрьевича, его любви, его «комплиментам маленькой принцессе» Клементина хотя бы отчасти получала то, что необходимо всем детям: чувствовала себя защищенной и значимой.

– А как вы думаете, была ли какая-то еще причина, по которой Кристина Владимировна не испытывала к дочке по-настоящему материнских чувств? Почему она не относилась к ней с нежностью? – спросила я.

– Вы знаете, я думаю, что Кристина Владимировна не любила своего супруга. Ведь у них была большая разница в возрасте. И наверное, это повлияло на ее отношение к дочери. А еще Кристину Владимировну удручало, да просто злило, что внешностью Клементина пошла не в нее. Кристина Владимировна ведь была очень красивой женщиной. А Василий Юрьевич… Ну, по-своему, по-мужски он был привлекательный. Но что простительно мужчине – я имею в виду красоту, да и просто привлекательность, – то для женщины создает проблемы.

– Но разве для матери внешность дочки может иметь основополагающее значение? – с удивлением спросила я.

– Не знаю, мне, к сожалению, не удалось испытать счастья материнства, – печально проговорила Рахматуллина.

На глаза женщины снова навернулись слезы.

– Но я думаю, что если бы у меня была дочка или сын, то я любила бы их просто за то, что они есть, что они мои. А Кристина Владимировна как-то в телефонном разговоре со своей приятельницей сказала такую фразу по поводу Клементины: «Ну, кому она такая нужна? Кто ее замуж возьмет?»

– А Клементина это слышала? – спросила я.

– Мне показалось, что да, слышала. Потому что с тех пор она еще больше замкнулась в себе. Она ведь уже была взрослой, почти девушкой. Кому в таком возрасте приятно услышать о себе такие вещи? Да еще если это говорит родная мать, – сказала Алевтина Александровна.

– А как к Клементине относилась ее бабушка Людмила Анатольевна? – спросила я.

– Людмила Анатольевна очень редко здесь бывала, поэтому ничего не могу сказать. Да и к матери Кристина Владимировна тоже особо часто не ездила. Я думаю, что бабушка и внучка не особо-то и знали друг друга, – высказала свое мнение Рахматуллина.

– Значит, отец любил Клементину, – задумчиво произнесла я.

– Да, и именно он привозил ей из-за границы после гастролей и игрушки, и одежду. Нет, конечно, они и все вместе, втроем ездили отдыхать и за рубеж, и по России, – добавила Алевтина Александровна.

– Людмила Анатольевна сказала, что Клементина умерла, – сказала я.

– Да, это был удар для всей семьи, особенно для Василия Юрьевича. После смерти дочери он прожил всего несколько лет: сердце не выдержало, – объяснила Рахматуллина.

– Да, конечно, – кивнула я и спросила: – Скажите, Алевтина Александровна, у Василия Юрьевича и Кристины Владимировны имелись недоброжелатели? Ну, кто-то, кто мог им завидовать, например.

– Я думаю, что нет. Василий Юрьевич, несмотря на свое высокое положение и статус, был очень простым и доброжелательным в общении, у него было много приятелей и просто хороших знакомых, – сказала Рахматуллина.

– Ну а Кристина Владимировна? Ее-то ведь особо общительной трудно назвать, не так ли? – сказала я.

– Да, Кристина Владимировна не отличалась радушием, но ведь за это не убивают, правда? У нее были приятельницы, правда, их было немного. Знаете, со смертью Василия Юрьевича этот дом как-то заметно опустел. При нем еще устраивались праздники, особенно когда Василий Юрьевич возвращался с гастролей. Сюда приходили его коллеги, музыканты, устраивалось застолье, а потом… – Женщина махнула рукой.

– Скажите, Алевтина Александровна, а вы в курсе, почему Веретенниковы решили взять из детского дома Екатерину? – спросила я.

Рахматуллина покачала головой:

– Нет. И вообще, я даже представить себе не могла, что они решатся на такой шаг. Как можно было привести в дом совершенно чужую девочку? Я считаю, что таким образом они просто предали память о Клементине. Кроме того, перед тем, как Екатерина появилась в этом доме, все фотографии Клементины были убраны. И те, что находились в рамках на столе или на комоде, и те, что висели на стене. Из альбомов тоже вынули все фотографии с Клементиной. Как будто у них никогда не было родной дочери. – Последние слова женщина произнесла дрожащим голосом.

– Наверное, супруги не хотели, чтобы Екатерина считала, что ее взяли из детского дома только для того, чтобы заменить умершую дочь, – предположила я.

– Но ведь так оно и было на самом деле! Екатерина была призвана заменить Клементину! Я только не могу понять, как на такое согласился Василий Юрьевич? Ведь он так сильно любил дочку!

– Возможно, что его уговорила Кристина Владимировна. Вы же знаете, если женщина чего-то захочет, то она обязательно этого добьется. А для любимой женщины мужчина готов пойти на все, – сказала я.

Попутно я вспомнила, как Людмила Анатольевна говорила про Кристину, что она – упертая, что ее любимое слово – «добиться».

– Как по мне, так лучше бы они оставили Екатерину там, в детском доме, – сухо проговорила Рахматуллина.

– А почему, Алевтина Александровна? Что, Екатерина была трудным ребенком? – спросила я.

– Ну, ее нельзя было назвать трудным ребенком. Напротив, она не доставляла особых хлопот. Она вела себя со всеми ровно, я никогда не слышала от нее грубого слова. То есть девочка была воспитанной и вежливой, но какой-то… отстраненной, что ли, – не сразу подобрала нужное слово Рахматуллина.

– Такой же, как и Кристина Владимировна? – подсказала я.

– Да, это их сближало. И еще – внешность. Нет, они, конечно же, не были похожи, все-таки не родные люди. Но и Кристина Владимировна, и Екатерина отличались привлекательной внешностью: утонченные черты лица, густые волосы, стройная фигура, – сказала Рахматуллина.

– Этим Екатерина отличалась от Клементины, да? Вы говорили, что родная дочь не унаследовала красоту своей матери, – заметила я.

– Это верно, – кивнула Алевтина Александровна.

– А что вы можете сказать о характере девушки? – спросила я.

– Екатерина не слишком-то общительна, у нее была, кажется, всего одна или две подруги. Да и с ними она общалась довольно редко. В основном Екатерина сидела дома.

– Была домоседкой? – уточнила я.

– Ну, вроде того. Правда, она увлекается изготовлением кукол, – продолжила женщина.

– Кукол? – переспросила я.

– Да. Надо сказать, что Екатерина в этом плане талантливая девочка. Она увлекается рисованием, лепкой разных фигурок из глины и других материалов. Но больше всего ей нравится делать кукол. В ее комнате их очень много. И не только кукол, а и самых разных зверюшек: котиков, собачек, зайчиков, медвежат, обезьянок. Но настоящим ее призванием было моделирование одежды. Однажды она так и сказала: «Хочу быть как Коко Шанель». В общем, талантливая девочка, но… чужая. А вот Клёмушка была мне как родная, хотя и не я ее родила. Но она росла практически на моих руках.

Женщина снова погрузилась в свои печальные мысли.

– Наверное, нельзя так говорить о Екатерине, – помолчав, начала Алевтина Александровна. – Она ведь многое пережила: гибель родителей в автокатастрофе, а потом еще и смерть тетки. Каково это – лишиться всех родственников и попасть в детский дом? И все это – в детском возрасте. Этим и объясняется ее нежелание раскрыться, проявить свои эмоции. По крайней мере, я так думаю.

– Да, вы правы, Алевтина Александровна. Но скажите, когда вы обнаружили тело Кристины Владимировны? Как это произошло? И где вы были в это время? В коттедже? – Я сразу задала несколько вопросов.