Куда позовёт прошлое?

Марина Иванова

Куда позовёт прошлое?

1

Человек неуверенно шёл по гравийной дорожке, шуршал камешками, пылил мысками новеньких, начищенных туфель, заметно подволакивая правую ногу, и растерянно озирался по сторонам. Солнце припекало, день стоял безветренный и жаркий, такой нехарактерный для начала июня, даже деревья, образующие свод над дорожкой, не спасали от солнечных лучей. И от тоски не спасали, даже страха какого-то суеверного, вызванного пребыванием здесь. Кладбище. Сколько раз он проезжал мимо, намеренно пользуясь «пьяной», непопулярной, пользующейся дурной славой среди местного населения дорогой, и в сторону холма, на котором не так давно разрослось кладбище, старался даже не смотреть, старательно отводил глаза, вглядываясь исключительно в серую ленту асфальта, и каждый раз радуясь тому, что сумел объехать пробки на въезде в город. А вот поди ж ты, оказался вдруг как-то среди могил. Правда, как оказался, зачем, и что ищет тут – вопрос, и он просто шёл вперёд, пыля щегольскими туфлями, парясь в наглухо застёгнутом пиджаке и при галстуке.

Ему бы повернуть назад и уйти с кладбища, а потом и с холма вниз к дороге, никого у него нет на этом погосте – ни родни, ни друзей, некого навещать, так чего ж он ищет здесь? И почему не получается просто взять и уйти? Бродит, бродит бесцельно… устал, а выхода никак найти не может. Лабиринт Минотавра какой-то в самом деле!

Чудовищно болела голова, путались мысли, лезли в голову какие-то совершенно посторонние глупости. Казалось, ещё шаг, другой, и голова просто отвалится, покатится по дорожке, и окажется, что ему самое место тут, в обители мёртвых. Пошутил, усмехнулся и от этой усмешки болью свело лицо, потом запульсировало что-то в области затылка. Человек непроизвольно приложил к затылку ладонь, надо же, липкая… видать испачкался где-то, поднёс руку к глазам, и его затошнило, пальцы оказались перемазаны кровью. Из кармана пиджака он выхватил платок, принялся вытирать перемазанные пальцы, а кровь всё никак не хотела оттираться, засыхая и скатываясь… Воды бы сюда. Поискав глазами урну и не найдя её, он тщательно скрутил испачканный платок так, чтобы следы крови внутри оказались, чтобы ни дай бог, не касаться её, брезгливо поморщился, двумя пальцами запихнул платок обратно в карман пиджака. Внимательно осмотрел ладонь, заметил, что не всю кровь удалось стереть.

Но и это не заставило свернуть в поисках воды, он всё шёл и шёл, вытирая уже чистую руку об отутюженные брюки, вот увидел людей, стоящих возле разрытой могилы, услышал плач, поморщился, до того людская скорбь ему наигранной и фальшивой показалась, отчего-то вспомнилось даже, как в былые времена специально плакальщиц на похороны приглашали. Никак кто-то решил возобновить давние традиции. Человек хотел пройти мимо, но голова болела всё сильнее, наверняка у кого-то из этой толпы таблетка имеется, может, выручат? И медленно, сильно шатаясь и хватаясь руками то за деревья, то за оградки, он двинулся вперёд. Подошёл, не глядя, постучал кого-то по плечу:

– Эй, приятель, у тебя таблетки от головы не найдётся? – превозмогая подступающую тошноту, невнятно пробормотал он. Голос был чужим, хриплым и срывающимся.

Мужчина даже не обернулся, не посмотрел, кто его за плечо тронул. Странно, обычно на подобный жест со спины люди оборачиваются инстинктивно, как на опасность, а этот даже не отреагировал. Никак.

– Эй! – обратился он к следующему, тоже по плечу хлопнул. Ощутимо так хлопнул, чтобы проигнорировать не получилось. – Да вы что, сговорились все что ли?! И оглохли разом?! – мужчина обошёл толпу и остановится в немом изумлении. Он знал здесь каждого. Вот его коллеги, ну как коллеги, подчинённые, кое-кто из соседей по посёлку, немногочисленная родня. А вот Инна… Инна тоже здесь, как и положено скорбящей супруге, стоит чуть поодаль, прячет лицо в лацкан пиджака их водителя Рината, плечи её мелко вздрагивают. А с другого края его родители стоят, обнявшись. Не плачут, нет, но лица у обоих будто замороженные.

Да что же тут происходит?! Кого хоронят подобным составом?! Он обернулся и заорал от ужаса, увидев на могильной насыпи возле креста собственную фотографию.

– Эй! Мама! Я жив! Мам!… Пап… – человек пытался достучаться хоть до кого-нибудь, подскочил к жене, потряс её за плечи. Ну как потряс… ему так казалось, а она и не заметила, только отмахнулась от пролетающей пчелы рукой в чёрной перчатке, украдкой бросила скучающий взгляд на крохотные золотые часики… – Нет! Нет! Нет!…

Не отдавая себе отчёта, он побежал прочь от толпы, пересёк дорожку, перепрыгнул через оградку чьей-то могилы, бросил быстрый взгляд на красивый памятник, буркнул извинения, мол, виноват, потревожил, а с портрета на него будто с укором смотрела совсем молодая и удивительно красивая девушка… Не думая, он нырнул за памятник, упал на землю и зарыдал, не в силах поверить в собственную кончину. Достал из кармана платок, вспомнил, что тот весь в крови, брезгливо откинул его в сторону, вытер слёзы рукавом дорогого пиджака. Посидел, отдышался, потёр глаза и выглянул с опаской из-за памятника, вдруг показалось? Ну вот почудились ему собственные похороны! Но нет, люди всё ещё стояли тесным кружком, уже не плакали, и тихо так было, только птицы щебетали где-то в вышине, да раздражающе стрекотал в траве кузнечик…

Скрипнула дверца ограждения, кто-то подошёл вплотную к его убежищу, положил на могилу букет в шуршащей обёртке, сел на лавочку. «Даже пыль не смахнул!» – подумалось вдруг. Нет, серьёзно, кто-же садится на лавочку вот так, не глядя, не позаботившись о том, чтобы не испачкать одежду? Чиркнула зажигалка. Курить собрался? Да нет, просто свечу зажёг, поставил на могилку, снова на лавочку сел. Всё молча.

– Ну и чего ты прячешься? – вдруг услышал он насмешливый голос. – Будто тебя кто увидеть может?

– Простите… – он осторожно выглянул из-за памятника, столкнулся взглядом с насмешливо прищуренными серыми глазами, – Это вы мне?

– А там ещё кто-то есть? Тогда вылезайте оба.

На лавочке сидел мужчина. По возрасту, наверное, чуть моложе, или ровесник. Короткие, русые волосы, серые внимательные глаза, какая-то небрежность в одежде. Стильная небрежность… Джинсы с подворотом, белая рубашка, с рукавами, закатанными до локтя, кроссовки. Татуировка сбегает от локтя к запястью… Это ж надо! Взрослый вроде, а одет как пацан, вот он, например, никогда так не одевается, даже дома ходит в брюках со стрелками, а уж кроссовки сроду не носил, разве что в школе, на физкультуре, когда в младших классах учился. Он одёрнул себя, о чём думает? Не всё ли равно, как одет его случайный собеседник? А татуировка, кстати, грамотная, он в этом понимает, в своё время бизнес с тату салона начинал.

– Вы меня видите? – с заминкой спросил он, закончив разглядывать случайного собеседника.

– Да вроде как… Так от кого прячетесь? – с усмешкой подмигнул мужчина.

– Нет… Я не прячусь, я просто понять не могу. Я вот он, здесь, вполне себя ощущаю, тёплый, живой, а там, – он с какой-то детской обидой кивнул на похоронную группу, – Мои похороны проходят. Понимаешь? – перешёл на «ты» он. – Меня вон там хоронят!

– Не знаю, кого там хоронят, да точно не тебя. И раз уж разговор у нас приключился, давай знакомиться. Меня Кирилл зовут.

– Я Степан. Степан Прохоров.

– Вот как? Интересно…

– А мне интересно, почему меня видишь только ты?

– Это неинтересно. Объяснять не буду. Долго, муторно и ни к чему. Ты тот самый Степан Прохоров, что в аварию угодил? Владелец гостиничного комплекса?

– Насчет гостиниц – да, а вот насчёт аварии ничего ответить не могу. Вероятно, конечно… – он снова бросил затравленный взгляд на толпу, зачем-то посмотрел на руки и неуверенно пожал плечами. – Иначе, чтобы они все тут делали?

– Действительно кого-то хоронят, – подтвердил Кирилл, – Кого-то, кто был в твоей машине. А ты вполне себе живой. Покоцанный, конечно, в несознанке, но живой.

– Как это? Я… не понимаю.

– Да вот так. Кома, например, так бывает. Ну или без сознания просто. И так бывает. Хотя, я не медик, это не ко мне вопросы…

– Ты чудной.

– Все мы немного чудные… – Кирилл, не обращая внимания на собеседника, достал телефон из кармана, набрал номер, – Димыч, здорово! Как жизнь? Слушай… Дим, я сразу о деле. У меня вопрос к тебе. Ты что-нибудь слышал о Прохорове? Да. Степане. Слышал? Даже дело тебе передали? А что с ним не так? Ты же ДТП не занимаешься? Вот как… я сейчас громкую поставлю, повтори… – и уже к Степану. – Слушай.

– Короче! – ожила трубка. – Как показала экспертиза, машина взорвалась в движении, никакого ДТП не было. Банально устранили взрывом.

– Димка, а подскажи мне, как опознавали Прохорова?

– Кирюх, ну нет… Ты снова что ли полез куда не надо? – недовольно проворчал голос в трубке, – А, впрочем, всё равно ведь узнаешь… Как опознавали… Да никак! Жена сказала, что именно он сидел за рулём, и выехал из дома за пятнадцать минут до взрыва. Там опознавать было нечего. Взрыв настолько мощный приключился, что металл расплавился, всё в клочья, что уж с человеком станет…

– Понятненько… – Кирилл помедлил. – Дим, не хочу расстраивать, но всё же подкину тебе ещё одну задачку. Прохоров жив.

– Кир… ну не надо. Ну ты опять?

– А что я? Я вообще не при делах, и встревать ни во что не собираюсь. Хватит с меня уже. Просто предупреждаю, что в скором времени Прохоров объявится. Будь готов.

– Ты уверен?

– Разумеется.

– Ну лады, Кир. Я тебя услышал… Ты сам сейчас где?

– У Каринки, – нехотя отозвался Кирилл, – У неё как бы день рождения сегодня. Был бы…

– Ну и от меня поздравляй! – фыркнула трубка.

– Непременно. Ладно, позже созвонимся ещё. – Кирилл сбросил звонок, посмотрел на Степана с интересом. – Что, правда, ничего не помнишь?

Тот отрицательно покачал головой, снова потёр глаза, застонал, не в силах сдержаться.

– Голова болит? – посочувствовал Кирилл.

– Да. Таблетки нет?

– Неа… Да ты её сейчас и взять-то не сможешь, придётся потерпеть.

– Как ты узнал, что я живой?

– Не похож ты на призрак, – охотно отозвался Кир, – И то, что боль чувствуешь, самый верный показатель того, что живой.

– Ты мне поможешь?

– Нет, – просто ответил он.

– Не нравлюсь я тебе, да? – и спросил-то вроде, констатируя факт, а в голосе издёвка послышалась. Собеседник не мог не заметить. Но, всё также лениво щурясь на солнце, пробивающееся сквозь густую листву, ответил:

– Да мне женщины нравятся. – Лениво ответил, небрежно, а Степана затопило волной ярости. На мгновение, всего на мгновение, и он сумел подавить в себе вспышку, даже улыбнулся натянуто, вроде как оценил шутку.

– Так почему не поможешь? Не можешь или не хочешь?

– Не хочу. Да и зачем тебе помощь моя, когда ты очнёшься вот-вот? Единственное… – Кирилл разблокировал телефон, показал Степану номер на дисплее, – Это номер следователя. Запоминай, номер лёгкий. Зовут его Дмитрий Ильич, он ведет твоё дело.

Степан пробежался глазами по ряду цифр, кивнул. На память он никогда не жаловался, а номер и правда, лёгким оказался.

– Теперь иди, – сунув телефон в карман, требовательно посмотрел на Степана Кирилл. – Ты мне мешаешь.

– Последний вопрос… Почему я не могу уйти с кладбища?

– Не знаю. Попробуй найти смотрителя кладбища, может, он подскажет.

– Издеваешься?! Да как же он подскажет, когда не увидит меня?! – едва сдерживая гнев, негодовал Степан. – Я ничего не понимаю! Кто ты? Объясни толком!

– Я Кирилл. Сказал же… Остальное – не твоё дело. Иди. Найди смотрителя. И не надо дебош на кладбище устраивать. Разорался он…

– Всё равно меня никто не слышит, – буркнул Степан, выходя за ограду.

– Живые нет, – ровно, не повышая голоса, ответил Кирилл, – Но здесь… довольно много мертвых. И они тебя слышат.

– Ты ненормальный! – Степан пятился от странного и совершенно непонятного ему человека, – Тебе лечиться надо!

– Всенепременно, в ближайший вторник займусь, – усмехнулся Кирилл и, повернувшись к Степану спиной, сел на лавочку, заговорил, но уже не с ним, с фотографией на памятнике.

Степан, оглядываясь на Кирилла и что-то неразборчиво бухтя себе под нос, уходил назад, к выходу, или не к выходу? Но ему казалось, что где-то там, позади, он видел дом. Небольшой, бревенчатый – сам факт его существования на кладбище удивил Степана ещё тогда, в начале пути, а сейчас он вспомнил. Обогнув по большой дуге родню и подчинённых, которые ну никак не спешили расходиться (неужто любовью к нему неожиданно воспылали?), он двинулся в обратном направлении. Голова болела нещадно, тело ломило, да ещё в жаркий день ему вдруг стало так холодно, что и пиджак пришёлся кстати. Но, стараясь не обращать внимания на боль и холод, а сделать это можно было только разозлившись, благо, было на кого, Степан шёл и ругался вполголоса. Лучше бы в полный голос, а ещё лучше кричать, но он опасался, держа в памяти странные слова этого ненормального… Вдруг услышит кто? И мертвецы из земли полезут, выяснять, кто нарушил их покой? Тьфу! Что за чушь! Но шаг он, тем не менее, прибавил.

Вот и дом… Низкий, бревенчатый, крохотный, всего-то, наверное, на одну комнатёнку… распахнутая настежь дверь, а на рубленном крыльце сидит старый дед, и ножом с широким лезвием остругивает палку.

– Что, дедуля, к нашествию вурдалаков готовишься? – развеселился Степан, разгоняя собственные страхи, и, понятное дело, дед его не услышал, продолжил себе увлечённо строгать, засыпая крыльцо лёгкой, жёлтой стружкой.

Степана будто потянуло в открытую дверь. Беспрепятственно он взошёл на крыльцо, вошёл, наклонившись, дабы не удариться лбом о низкую притолоку, поморгал, пытаясь хоть что-то разглядеть в полумраке небольшой комнатёнки, сделал два неуверенных шага и провалился в глухую пустоту…

2

Кирилл зашёл домой, дошёл до гостиной, отпихнув ластившегося к нему пса, упал на диван и, откинувшись на спинку, закрыл глаза.

– Кир? – Лиза вышла из кухни с полотенцем в руках, обернулась к дочери, – Полин, забери Макса наверх, поиграйте…

Полине дважды повторять не пришлось. Умненькая и очень чуткая девочка мигом сообразила, что с отцом что-то странное происходит, и не нужно Максимке слушать взрослые разговоры. То ли дело она, ей можно, она уже совсем взрослая, в свои, только исполнившиеся одиннадцать, но и ей находиться с рядом родителями сейчас ни к чему, она очень хорошо понимает, что есть ситуации только для двоих, для самых близких, и мешать она не стала, посмотрела настороженно сначала на мать, потом на отца, нахмурилась и, кивнув, взяла Максимку за руку, повела наверх, пообещав мультики.

Лиза бросила полотенце, проводила глазами дочь и сына, подошла к мужу и села на краешек дивана, рядом.

– Кирилл. Что-то случилось? Не молчи. Я же вижу, что-то не так, на тебе лица нет.

– Лиза… – голос был хриплым, словно простуженным, – Лизонька… – Кирилл притянул к себе жену, обнял, уткнулся лицом ей в макушку. – Ничего не закончилось. Снова что-то начинается. Я снова видел…

– Кого, Кирюш? Ты же… Ты же к Карине ездил. Её видел?

Облизав пересохшие губы, Кирилл отрицательно покачал головой.

– Не её. И даже не призрак.

– А кого? – Лиза вывернулась из его объятий, отстранилась, пытливо заглянула мужу в глаза. – Ну же! Кирилл… Говори! – поторопила она, обрывая затянувшуюся паузу.

– Прохорова Степана.

– Это который в ДТП погиб? – вспоминая новостной ролик, облетевший на днях все местные каналы, нахмурилась Лиза.

– Ну типа того. Не знаю, кто погиб в его машине, но наверняка не Прохоров. Он вполне себе жив. Его я и видел.

– Не понимаю. Он жив? Ты его видел? Так?

– Так.

– И что же тогда тебя так напугало?

– Не напугало. Тут другое… я не хочу больше всех этих расследований. Устал. Но понимаю, снова ввяжусь во что-то дурно пахнущее. А дело вот в чём. Прохоров сейчас немного не в себе. Где он и что с ним – понятия не имею, но то, что жив – уверен. Без сознания, да, но жив. Вот в таком состоянии я и встретил его.

– Поясни, Кирюш. Объясняешь слишком сумбурно. Выдохни и расскажи толком. Выходит, он всё-таки был в той машине?

– А толком, Лизунь, я и сам ничего не знаю. В машине его не было. Но он избит сильно, что собственно, и привело к потере сознания. В себя уж должен прийти. Как-то так. А что там произошло, я не знаю и знать не хочу.

– Прохоров… просил тебя о помощи?

– Просил.

– А ты?

– А я отказал.

– Почему, Кирюш?

– Зачем ему помогать? В себя он и так придёт, а дальше пусть ему следователь помогает. Михальчук дело ведёт. И кстати, это не ДТП, это взрыв. То есть убийство. Вернее, покушение.

– Ни фига себе… – задумалась Лиза. – Ну хорошо… Ты ему отказал, а что с настроением тогда?

– Да предчувствие что ли. Нехорошее. Как-будто начинается что-то. И мы, как обычно, завязнем в очередном болоте. И да, Лиз. Мне страшно.

Лиза молча прильнула к мужу, обняла и задумалась. Что-то изменилось после зимней истории. Мимолётно, незаметно, но так серьёзно. А словами и не объяснить, что именно. Оба они стали другими. Всё так же сильно любили друг друга, оставаясь родными по сути, но что-то изменилось. Она изменилась. Разлука, страх за мужа, за семью, потеря ребёнка – всё это не могло пройти бесследно, и пусть изменения в ней не отражаются пока на отношениях, но слегка искажают их, чуть-чуть, но тем не менее… Кирилл… он изменился ещё сильнее, да и не проходит без последствий такое близкое соприкосновение с сумеречным миром, со смертью, и тяжелое ранение даёт о себе знать. Но не думать сейчас, не думать… Нельзя себя накручивать. Лиза решительно поднялась с дивана, отошла к окну.

– Кирюш… но ведь ты не сможешь игнорировать очередное расследование, если оно всё-таки случится. И я не смогу… – не глядя на мужа, размышляла Лиза. – Каждое новое дело нас будто перед фактом ставит, мы волей-неволей оказываемся замешаны во всё, что бы ни происходило…

– Всё так, Лизунь… – Кирилл, закрыв глаза, тёр пальцами виски, видно голова побаливала, – Но я не хочу больше. Ни видеть, ни слышать. Жить своей жизнью хочу. С тобой, с детьми. Понимаешь, жена? Спокойно жить хочу, а не вот это вот всё…

Он открыл глаза и снова зажмурился. Это головная боль такие странные глюки выдаёт? Вот Лиза. Стоит у окна и смотрит во двор, кусая губы и накручивая на палец прядь волос. А вот… ещё одна Лиза. Стоит в углу гостиной, скрестив руки на груди и хмурится, сверля его пронзительным взглядом… Кирилл снова открыл глаза. Глюк никуда не делся. Стоит. Смотрит. Будто с угрозой даже.

– Ты кто? – осторожно шепнул Кирилл в пустоту. Глюк подёрнуло рябью, пошли помехи будто в телевизоре, раздался хлопок, это пробки выбило, Кирилл моргнул, и всё опять вернулось на свои места, а Кир едва успел подхватить брошенное Лизой полотенце и прижать его к носу. Снова кровь хлынула. Хорошо хоть диван не запачкал…

– Кирилл? – Лиза ахнула, засуетилась, доставая лёд из морозилки. – Снова, да? Кто приходил? Кого ты видел?

Он виновато посмотрел на жену и не отважился рассказать.

– Не знаю… что-то было, а что… не разглядел. Лиз, как странно получилось, – легко переменил тему он, – Сначала ты у нас даром обладала, а я самым обычным был, таким далёким от мистики и всей этой… чертовщины, а потом… откуда у меня дар взялся? Ведь не было…

– Это последствия снятия проклятия. Последствия комы, наверное.

– Многие в коме бывают, но способности такие не каждый приобретает.

– Да. Ты прав. Предположу, что перетащил мои, – горько усмехнулась Лиза. Она прекрасно понимала, что муж уводит её от дальнейших расспросов, и позволила ему сделать это. Расскажет. Время придёт, он сам всё расскажет, просто не сможет утаить.

Прыгая через ступеньку, скатилась с лестницы Полина.

– Родители, а что у нас со светом? Там телек как вырубится! Макс недоволен, ворчит.

– Да… сейчас посмотрю рубильник, – незаметно запихнув испачканное полотенце под плед, поднялся с дивана Кирилл. На шутку дочери даже внимания не обратил.

– И это… – Поля замялась. – Мне как бы на треню сейчас уходить… Макса заберёте?

– Конечно, – спохватилась Лиза. – Мы с ним сейчас гулять пойдём.

– Поль, хочешь отвезу тебя? – предложил Кирилл.

– Пап, ты чего? – удивилась девочка. – Что-то случилось? Я ж не маленькая уже, сама хожу на тренировки, так чего ты?

Кирилл пожал плечами и не ответил. Не о чём пока говорить, но странное видение сильно встревожило и напугало его. Как такое может быть? Вот Лиза. Живая и здоровая. А вот призрак, неотличимый от неё? И Кирилл совершенно точно уверен, что никаких семейных тайн, вроде потерянной сестры-близнеца, в семье нет. Хотелось выйти, подумать, но Лиза забеспокоится, если он сейчас сбежит из дома, сразу догадается, что связано его странное поведение с видением, а там и с расспросами привяжется, ну как о таком расскажешь?

– Пап, я могу не ходить сегодня на тренировку, – подошла Полина, застыла в шаге от отца, настороженно повела плечами и как будто даже принюхалась. – Я же вижу, что-то не так… Снова, да? Снова что-то начинается?

– Всё хорошо, Полин. Правда, – соврал Кирилл, но прозвучала его ложь неубедительно.

– Пап… Снова что-то начинается, да? – тихо повторила девочка. Когда прошедшей зимой несчастья посыпались как из рога изобилия, Полина очень переживала, и чтобы отвлечь себя хоть немного, записалась в спортивные секции. Она физически не могла находиться дома, стены давили, хотелось волком выть и крушить всё, до чего дотянуться могла, и с одной тренировки девочка брела на другую, лишь бы не думать, лишь бы не находиться в замкнутом пространстве родного дома. Ведь дом – это самое безопасное место, а их дом с некоторых пор угнетал. Папа тяжело ранен, и находится где-то очень далеко, мама в больнице с выкидышем, бабушка, вечно заплаканная, ещё больше нагнетает, то блажит, ещё больше накаляя обстановку, то молится. Мрак! А что в будущем – совершенно непонятно, ну и как ребёнку десяти лет пережить столько всего? Марик, конечно, поддерживает, но не очень-то у него получается, сам извёлся… И Полина записалась на самбо, на картинг и в секцию альпинизма, намеренно выбрав довольно тяжёлые виды спорта, требующие полной самоотдачи. Лиза, узнав о подвигах дочери, только вздохнула, сказала, что лучше не разбрасываться, прыгая из секции в секцию, а выбрать что-то одно, раз уж желание спортом заниматься возникло. Поля молча выслушала, хмуро кивнула и… записалась ещё на стрельбу из лука.

А потом вернулся папа. И дома всё разладилось окончательно. И вроде бы отношения в семье остались прежними, и вроде бы ссор не прибавилось, их просто не было, но Поля видела, как изменились родители. Да что там, и она изменилась, и Марк, даже Максимка вроде как другим стал, более нервным что ли… Каждый будто замкнулся в себе, очертив незримый круг личного пространства, и тщательно оберегал его не только от посторонних, но и от самых близких. Было ещё кое-что. Полине невыносимо было жаль родителей. Оба стали как тени, особенно отец. Когда вернулся с Карелии, на него смотреть было страшно, казалось, что в любую минуту может случиться непоправимое. Худой, изнурённый, с чёрными кругами под глазами… а ещё первое время он передвигался по дому, опираясь на палку. Как дедушка старенький. И очень много спал. Не раз Полина застывала над уснувшим в гостиной отцом, стояла, прислушиваясь, дышит ли? Не раз, не выдержав напряжения, убегала из дома в лес и там, забившись в чащу, кричала до срыва голоса, стараясь хоть как-то выплеснуть страх, поселившийся внутри. Тогда спорт очень помог, без него бы не справилась…

Сейчас, спустя почти полгода как-то всё наладилось, но, странное дело, Полина, никогда не интересовавшаяся спортом, неожиданно для себя втянулась. И радостно бегала на занятия, больше не заглушая ими безотчётные страхи, а действительно заинтересовавшись. Родители не одобряли, говорили, что необходимо сделать выбор, а не разбрасываться, перебегая из зала в зал, с одной секции на другую, но девочка только руками разводила – сделать выбор она не могла. На учёбе все её секции не отражались, годичную программу Полина освоила ещё до новогодних каникул.

В выходные предстоял первый длинный турпоход, и Полина суетилась, тридцать три раза на дню перетряхивала содержимое рюкзака. Всю весну через выходные она ходила в короткие походы, сначала это были радиальные вылазки, потом с одной ночёвкой, теперь же отправлялась на неделю. И конечно было немного страшно и волнительно, и очень хотелось, но с другой стороны, оставлять родителей без пригляда немного боязно, ведь стоит отвернуться, они опять во что-нибудь вляпаются… Вот ведь семейка! И потому сейчас она глаз не сводила ни с отца, ни с матери – наблюдала, стараясь уловить изменения в их поведении. И кажется… что-то действительно началось…

3

Степан открыл глаза и долго, не мигая, смотрел в одну точку – на плохо стёсанный сучок в деревянном потолке. Где он находится? Как оказался здесь? Память услужливо подсунула то ли странный сон, то ли видение – кладбище, похороны, разговор со странным типом возле одной из могил, приземистую избушку смотрителя… Так это был не сон всё же! Степан осторожно повернул голову в ту сторону, откуда в полутёмное помещение лился свет. Так и есть. Открытая дверь. На крыльце дед сидит, только палку уже не стругает, воткнул её в метлу, подметает жёлтые ступеньки…