Отдел. Протокол чувств

В отделе началась настоящая истерия. Давление сверху усиливалось с каждым часом.

На следующее оперативное совещание Кира пришла с готовым предложением, рискованным, но так как она любит. Выслушав очередные безрадостные доклады, она подняла руку.

– Дмитрий Николаевич. Разрешите высказаться?

Григорьев, уставший от суточного бодрствования и, от этого, казалось, выглядевший на десять лет старше, кивнул.

– У нас нет зацепок. Он слишком осторожен. Он выбирает жертв хаотично, но по определенному типу. Мы не можем предугадать, кто будет следующей. Значит, нужно сделать так, чтобы следующая жертва была не хаотичной. Чтобы ее выбрали мы.

В кабинете повисла напряженная тишина.

– Что ты предлагаешь? – спросил Григорьев, он хорошо знал свою крестницу, и покачал головой, молча отвечая на её предложение.

– «На живца». Я подхожу под его тип. Светлый парик, костюм у Дашки возьму. И могу сыграть офисную работницу. Мы отрабатываем маршрут, выводим меня в потенциально опасное время в потенциально опасную зону. Ставим усиленную слежку. И ждем.

– Это безумие! – первым выдохнул Вахтанг, он держал в руках стакан с кофе, уже не помня какой по счету. – Слишком опасно!

– Это стандартная практика при поимке серийных преступников, – холодно парировала Кира. – Я прошла необходимую подготовку. У меня есть Малина, она будет со мной… Нет, с Лушиным, на более близком расстоянии, чем другие, сможет быстро отреагировать.

– Нет, – твердо сказал Григорьев. – Я не могу рисковать сотрудником другого подразделения. Да еще и…

– Дочь Панфилова? – резко закончила за него Кира. – Я не прошу особого отношения. Я предлагаю рабочую схему. Иначе мы будем ждать пятую, шестую жертву. Или вы надеетесь, что он ошибется?

Григорьев смотрел на нее, и она видела внутреннюю борьбу в его глазах. Он понимал, что она права. Но риск был колоссальным.

– Я буду вести наружное наблюдение, – неожиданно сказал Лушин. Все взгляды обратились на него. – Я и Пёс…. И Малина Мы на «ровере» с затемненными стеклами. Справимся. И деваться нам уже некуда.

Григорьев тяжело вздохнул и посмотрел на Вахтанга. Тот, сжав кулаки, молча кивнул. Начальник отдела выдохнул:

– Хорошо. Готовим операцию. Но, Кир, малейшее отклонение от протокола, малейшая угроза – операция немедленно прекращается. Понятно?

– Так точно, – кивнула Кира, и в груди у нее что-то екнуло – смесь страха и азарта.

Подготовка заняла весь день. Кира, переодетая в дешевый деловой костюм – юбку-карандаш и пиджак, – с туго собранными волосами, изучала карту. Был выбран район недалеко от того парка, где нашли третью жертву. Офисные центры, плохо освещенные переходы, пустынные скверы – идеальное место для охоты.

– Маршрут построен так, чтобы у него было несколько точек для возможного контакта», – объяснял Лушин, водя пальцем по карте. – Здесь, на остановке, здесь – в сквере, и вот тут – у подземного перехода. Мы будем здесь, – он ткнул в точку в ста метрах. – Собаки со мной. У тебя тревожная кнопка, микрофон. Как только чувствуешь неладное – сигнал. Не геройствуй., Федырыч мне голову открутит.

– Поняла, – Кира проверила связь. Голос Вахтанга из наушника прозвучал глухо: «Слышим тебя. Удачи».

С наступлением сумерек операция началась. Кира вышла на улицу, изображая усталую женщину, засидевшуюся на работе. Она шла не спеша, временами останавливаясь, будто проверяя сообщения на телефоне. Нервы были натянуты как струны. Каждый шорох, каждый шаг позади заставлял сердце биться чаще. Малина следила за хозяйкой из машины, она ловила малейшие изменения в ее движениях.

В ухе тихо шипел эфир.

– «Сойка» на точке А, все чисто, – доложил Лушин.

– Вижу, – отозвался Вахтанг. – Держим дистанцию.

Прошел час. Два. Ночь окутала город холодным маревом. На улицах стало безлюднее. Кира уже начала замерзать и сомневаться в успехе затеи. Возможно, преступник сегодня не вышел на охоту. Или он ушел в другой район.

– Внимание, у собаки реакция, – тихо сказала она в микрофон. – Вижу… никого. Возможно, ложная тревога.

– Продолжай движение к точке Б, – скомандовал Вахтанг. – Мы всё видим.

Кира свернула в небольшой сквер, между офисными зданиями. Фонари здесь горели через один, отбрасывая длинные, рваные тени. И тут она почувствовала его. Не звук, не запах – спиной. Чувство, знакомое каждому оперативнику, – чувство пристального, хищного взгляда.

– Есть контакт, – еле слышно прошептала она. – Чувствую наблюдение. Точно есть.

– Держись, мы рядом, – голос Лушина прозвучал собранно и жестко.

Она ускорила шаг, стараясь не показывать паники. Сердце колотилось где-то в горле. Тень отделилась от стены впереди. Высокая, худая фигура в темной одежде и с кепкой, надвинутой на глаза.

– Барышня, который час? – голос был глуховатым, спокойным.

– Я… не знаю, – сдавленно ответила Кира, продолжая движение.

– Не спеши, – он сделал шаг навстречу.

И в этот момент Малина занервничала сильнее собака с глухим рыком бросилась стекло, но растеряно ударилось в окно. Пока Лушин пытался успокоить собак, у Киры из темноты сбоку метнулась вторая тень. Что-то блеснуло в слабом свете фонаря. Резкий, сладковатый запах ударил в нос. Пахучий платок с силой прижали к ее лицу. Мир поплыл, закружился, почва ушла из-под ног. Последнее, что она услышала, был яростный, заглушенный лай Малины и хриплый крик Лушина в наушнике: «Кира!..»

Сознание провалилось в черную яму.

Собаки, сидевшие в «ровере» заскулили и стали метаться по салону, Малина скребла дверь когтями.

– Тихо, Пёс! – рявкнул Лушин, пытаясь разглядеть в бинокль сквер. Связь с Кирой прервалась. – Малина, хватит!

– Пропала связь! «Сойка» не отвечает! – закричал он в рацию. – Собаки сходит с ума! Я… Черт! Выпускаю их! Иду следом!

– Лушин, стой! Протокол! – заорал Вахтанг. – Немедленно жди подкрепление!

Но было поздно. Лушин распахнул дверь, и собаки от неожиданности выпали на землю, но быстро отряхнувшись побежали куда-то во тьму.

Лушин, не раздумывая, побежал за ними, с трудом успевая за разыгравшимся нюхом животных.

Пёс несся, не сворачивая, мимо кустов, скамеек, где-то впереди, Лушин уверен, была вторая собака. Она вела к цели. Лушин, задыхаясь, бежал, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Они выскочили на другую сторону сквера, к глухой улочке, где стояли старые гаражи. Пёс подбежал к одному из них и начал яростно скрестись и лаять у ворот.

– Оцепление! Гаражный кооператив «Заря»! – закричал Лушин в рацию, уже вышибая плечом старый, прогнивший замок.

Дверь с скрипом поддалась. Внутри пахло сыростью, машинным маслом и… тем самым сладковатым химическим запахом. В свете фонарика Лушин увидел ее. Кира была привязана к старому стулу. Голова бессильно склонилась вперед. На шее уже лежала аккуратно свернутая шелковая лента – ярко-голубая. Рядом на верстаке лежал перочинный нож.

А в углу, пытаясь отбиться от хватки второго животного, – Малина как-то проскочила мимо него, кажется только боком стукнулась об ногу, – металась высокая фигура. Немецкая овчарка, ощетинившись, блокировала ему выход, ее рык обещал разорвать в клочья.

Лушин, не медля ни секунды, сбил преступника с ног, прижав к бетонному полу. Пёс тут же вцепился в ногу преступнику.

– Лежи! Не двигаться! – его голос сорвался на хрип. Он нашел Киру. Он нашел его.

Через несколько минут кооператив был оцеплен. Вахтанг, Константинов, наряд быстрого реагирования. Алена Константинова, которую взяли с собой на всякий случай, побледневшая, бросилась к Кире.

– Жива! – крикнула она, нащупывая пульс на шее. – Без сознания, нужно в больницу!

Пока ждали скорую, Алёна проверяла что-то, нашатырь помог разбудить Панфилову. Девушка хотела пошевелиться, но её плечи аккуратно прижали к стулу, чтобы не травмировать больше, чем уже есть. Рядом поджимая лапу сидела Малина, – она получила удар ногой.

Лушин, все еще держа под прицелом задержанного – оказавшегося тихим, ничем не примечательным бухгалтером из соседнего офис-центра, – смотрел по сторонам. Руки его тряслись. Он нарушил приказ. Он выпустил собак. Но он спас ей жизнь.

***

Белая, стерильная палата. Монотонное пиканье аппаратов, отслеживающих пульс и давление. Кира лежала неподвижно, бледная, с трубками в руках. Врачи говорили о тяжелом отравлении циклопропаном, о стрессе для организма, о необходимости долгой реабилитации.

Но уже на третий день ясное сознание начало возвращаться к ней. Первым делом она почувствовала шершавый, теплый язык, вылизывающий ее пальцы. Малина, устроившаяся на полу у кровати, дежурила неотлучно. Вахтангу и Дарье с огромным трудом удалось получить разрешение на ее присутствие – пес был официально зачислен в штат как служебное животное и оказывал «психотерапевтическую помощь» пострадавшему сотруднику.

Кира медленно открыла глаза. Мир плыл, в голове гудело, тело было ватным.

– Лежи, не двигайся, – тихо сказал сидевший рядом Вахтанг. – Все хорошо.

Его взяли. Жив. Ты в больнице.

Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался хрип.

– Молчи, – он поднес к ее губам бутылку с трубочкой. – Пей.

Она сделала несколько глотков и снова откинулась на подушки, закрыв глаза. Но мозг, привыкший работать, уже просыпался. Из тумана воспоминаний всплывали обрывки: темнота, резкий запах, шелковая лента… и ухмыляющееся лицо фарфорового клоуна с надбитым ухом. Дело. Она должна работать.

Через день она уже могла сидеть и, отогнав растерянную медсестру, потребовала принести ее личные вещи. В палату под усиленные протесты врачей перенесли ее сумку с планшетом и папками.

– Кира, это безумие! – уговаривала ее Дарья, приезжавшая каждый вечер. – Тебе нужен покой!

– Самый лучший покой – это работа, – хрипло ответила Кира, уже листая сканы старого дела. – Оно меня не добьет. Я его добью.

Она связалась с Вахтангом, потребовала последние данные по «Радужнику». Изучила все, что нашли при обыске у задержанного. Ее ум, еще затуманенный лекарствами, но уже яростный, искал связи, закономерности.

Именно она, просматривая видеозапись допроса, обратила внимание на одну деталь.

– Стоп, – ее голос был слабым, но властным. Вахтанг, навещавший ее, остановил запись. – Вот здесь. Спросите его про фигурки на полке за его спиной. Он все время на них поглядывает. Как на них… с тоской.

При повторном допросе выяснилось, что бухгалтер-убийца был страстным коллекционером миниатюрных статуэток. И именно эту его страсть, его «неправильный», по его мнению, мир, высмеяла и растоптала его жена – первая жертва, ушедшая от него к другому. Его безумие было попыткой создать свой, «правильный» и упорядоченный мир из девушек, похожих на нее, занумеровав и «украсив» их, как свои коллекционные фигурки. Ленты он подбирал по цвету платьев на тех самых статуэтках.

Дело «Радужника» было закрыто. А Кира, еще слабая, с кружащейся от лекарств головой, снова погрузилась в дело «Фарфоровый клоун». Лежать без дела она больше не могла.

На пятый день она позвонила Григорьеву.

– Дядь Дим, я выписываюсь. Под свою ответственность.

– Капитан, это приказ – оставаться в больнице! – загремел он в трубку.

– Тогда уволь меня, но ты не можешь. Я не твой сотрудник. – холодно парировала она. – А по «клоуну» меня зацепка. Ее нужно проверить сейчас.

Через час, к ужасу дежурного врача, она, шатаясь, подписала отказ от госпитализации и, опираясь на руку Вахтанга, вышла из больницы. Малина шла рядом, настороженно поглядывая на хозяйку.

– Куда? – спросил Вахтанг, усаживая ее в машину.

– Адрес есть, – она показала ему в планшете. – Антикварная лавка «Старый Свет». Владелец – тот самый коллекционер, у которого украли кукол.

Они подъехали к небольшому, пыльному магазинчику в одном из арбатских переулков. Кира, преодолевая слабость и тошноту, вышла из машины. Вахтанг хотел было пойти с ней, но она остановила его.

– Нет. Я одна. Он… не любит полицию.

Она вошла внутрь. Магазин был заставлен витринами с фарфором, бронзой, старыми книгами. Пахло нафталином и временем. За прилавком сидел пожилой, сухопарый мужчина с умными, грустными глазами и внимательно смотрел на входящую.

– Чем могу помочь? – его голос был тихим.

Кира, не говоря ни слова, положила на прилавок увеличенную фотографию фарфорового клоуна.

– Почему его оставили? – тихо спросила она. – Он же был самым ценным для того, кто это сделал. Не так ли?

Старик побледнел. Его рука дрогнула.

– Я… я не понимаю, о чем вы.

– Понимаете. Он был не из вашей коллекции. Его принес вам на реставрацию за год до кражи один человек. Очень талантливый реставратор. Но вы поссорились. Из-за денег? Из-за атрибуции? Вы выгнали его. А он… он забрал свое. И оставил вам… напоминание. Свой самый первый, самый любимый труд. Сломанный, надбитый… как ваши с ним отношения.

В этот момент дверь в магазин с силой распахнулась. На пороге стоял Лушин. Лицо его было искажено яростью.

– Панфилова! Ты дура или да?! Тебя откачивали два дня А ты что? Выползаешь из больницы и что делаешь? Куда ты приехала одна? Зачем?

Кира даже не обернулась. Она смотрела на старика, который сжался за прилавком, и глаза его наполнились слезами.

– Артем… – прошептал он. – Да, это был он. Как вы узнали?

– Манера, – ответила Кира. – Он оставил подпись. Непонятную для всех. Но понятную для вас. Он не вор. Он – художник. Он забрал то, что, как он считал, принадлежало ему по праву – свои лучшие работы, которые вы продали как «неизвестного мастера». А клоуна… клоуна он оставил, чтобы вы помнили. Помнили, кого вы предали.

Лушин, подойдя к ней, уже хотел схватить ее за руку, но вдруг увидел ее лицо. Она была бледная, на лбу выступила испарина.

– Все… – прошептала она. – Голова… кружится…

Лушин, ругаясь сквозь зубы, подхватил ее, не дав упасть. Гнев его куда-то испарился, сменившись тревогой.

– Глупая… упрямая питерская дура, – бурчал он, усаживая ее на стул и доставая телефон, чтобы вызвать скорую. – Добилась своего? Ну и?

Кира, с трудом придя в себя, слабо улыбнулась.

– Добилась. Он все подтвердил. Реставратор Артем Волков. Умер два года назад от онкологии. Красть было уже нечего. Дело можно закрывать.

Лушин смотрел на нее – изможденную, бледную, но с горящими глазами. И его сердце сжалось от какого-то странного чувства – смеси раздражения, досады и уважения.

– Ладно, – хрипло сказал он. – Чем помочь-то теперь? Куда звонить? Где этого Волкова искать, если он умер?

– Наследники, – выдохнула Кира, облокачиваясь на спинку стула. – У него была дочь. Нужно найти ее. Узнать, куда делась коллекция. Это… формальность. Но надо закрыть.

Через неделю дело «Фарфоровый клоун» было официально прекращено за смертью подозреваемого. Коллекция, как выяснилось, была распродана наследниками за границу еще год назад. Примирение сторон было невозможно, но дело было раскрыто.

На отчете у Григорьева Кира, уже окрепшая, стояла по стойке.

– Дело закрыто, товарищ полковник. Преступление раскрыто. Мотив – личная месть и восстановление справедливости, как ее понимал подозреваемый.

Григорьев кивнул, просматривая заключение.

– Молодец, капитан. Блестящая работа. Жаль, что не удалось вернуть украденное.

– Это уже вопрос не к оперативникам, а к международным отношениям, – парировала Кира.

Она помолчала, затем добавила:

– Дмитрий Николаевич, пока я вела свое расследование, я наблюдала и за капитаном Халявиным.

Григорьев насторожился:

– И?

– И я думаю, вы все не совсем правы насчет него. Да, он не оперативник. Он никогда им не будет. Он боится грязи, крови и риска. Но… его портрет по «Радужнику» был точен. Очень точен. Он – аналитик. Прирожденный профайлер. Он видит паттерны, закономерности, там, где мы видим хаос. Его место – за компьютером, а не на выезде. Заставьте его писать отчеты – он зачахнет. Дайте ему строить психологические портреты – он расцветет. Он – ваш секретный инструмент. Но не молоток, скальпель.

Григорьев задумался, долго смотря на нее.

– Спасибо, Кир. Я подумаю. А теперь иди отдыхай. И чтобы до конца недели не думала тут появляться. В понедельник дам тебе еще дело. Если твой отпуск еще не закончился. Ты же в отпуске?

– Нет, дядь Дим. Отпуск мой закончился в начале недели. Сейчас я сижу тут за свой счет, если, конечно, командировку не запросишь…

Выйдя из кабинета, Кира встретила в коридоре Халявина. Он смотрел на нее с новым, незнакомым выражением – без надменности, с долей уважения.

– Панфилова… Спасибо. За то, что там… на совещании… и за то, что только что.

– Не за что, – она устало улыбнулась. – Просто делай то, что у тебя получается лучше всего. И перестань носить эти дурацкие бахилы. Обувь попроще, улыбка чуть чаще. И принеси, наконец торт в отдел. Я слышала, что ты полгода уже работаешь, но так и не проставился.

Дальше по коридору она почти столкнулась с Лушиным.

– Осторожно, капитан, – он подхватил ее под локоть, чтобы она не пошатнулась. – Тебя ветром сдувает. Может сериальчик и диван? Ну на пару недель хотя б….

– С сериалами с ума можно сойти, – Кира поправила сумку на плече и попыталась пройти мимо, но он не отпускал ее руку.

– А от геройства можно в деревянный ящик сыграть, – парировал Лушин. Его строгое лицо вдруг смягчилось едва заметной улыбкой. – Хотя, черт возьми, «Фарфорового клоуна» ты раскололи. Я читал отчет. Я бы додумался лет через десять только.

Кира невольно улыбнулась.

– Спасибо, Сергей. Вы тоже неплохо поработали. Собака у вас – золото. Если бы не Пёс…

– …а если бы не моя криворукость и не твой план…. Идешь больничный закрывать?

– Да, – кивнула она. – Надо же когда-то возвращаться к жизни.

– Тогда я подвезу, – заявил он так, что спорить было бесполезно. – А то опять в обморок упадешь в троллейбусе, а я потом отвечай. Мне Григорьев уже намекнул, что, если с что случится, он меня на Северный полюс отправит Пса тренировать на поиск белых медведей.

По дороге в больницу он без умолку болтал, и Кира с удивлением ловила себя на том, что улыбается его дурацким шуткам про следователей, начальство и абсурдность их работы.

– Вот, представь, – говорил он, лихо обгоняя грузовик, – сидят два оперативника, и один другому говорит: «Слушай, а давай поймаем маньяка, который ленточки на шее завязывает». А второй такой: «А давай! Только я пас, у меня галстук на работе все время развязывается, я с ленточками не дружу». Халявин, кстати, наверное, так и ответил бы.

Кира рассмеялась. Искренне, впервые за долгие недели.

– Перестань… Сергей. Я же еще слабая, мне нельзя так смеяться, живот болит.

– Ну вот, уже и живот болит, – тут же подхватил он. – Значит, жить будете. Главный признак выздоровления – когда юмор про начальство становится смешным.

Он проводил ее до дверей поликлиники, сунул в руку свой номер телефона.

– Позвони, когда закончите. Заеду, отвезу обратно.

Врач, пожилая женщина с умными, усталыми глазами, просматривала результаты последних анализов. Хвалила:

– Ну вот, капитан, постепенно приходите в норму. Сердце крепкое, организм сильный, справился с такой интоксикацией… Гемоглобин, правда, низковат, но это поправимо. Пропишем железо. И вообще… – она посмотрела на Киру поверх очков, – вам бы теперь беречь себя надо. За двоих.

Кира, уставшая, кивала, не сразу понимая смысл слов. Потом ледяная волна прокатилась по спине.

– Что… что вы имеете в виду?

Врач улыбнулась.

– Ну, вы же в положении. Недель семь, наверное. Разве не знали? Анализы же очевидные. Поздравляю вас.

Мир сузился до точки. Звук поликлиники – голоса, шаги, гудки телефонов – отступил куда-то далеко, заглушенный оглушительным гулом в ушах. Руки похолодели.

– Нет… – выдохнула она. – Этого не может быть.

– Может, может, – врач, не замечая ее состояния, выписывала рекомендации. – Первые недели, токсикоза могло и не быть. А стресс, болезнь… могли спровоцировать проявление. Но все в порядке. Угрозы нет. Просто теперь ничего нервирующего на работе, только покой и витамины.

Кира молча взяла из ее рук заключение и больничный лист с аккуратной печатью «Закрыт». Буквы плясали перед глазами. Она машинально поблагодарила, вышла из кабинета и почти бессознательно дошла до ближайшей скамейки в коридоре.

«ты идиот!» – она разблокировала контакт бывшего и отправила сообщение, после которого снова закинула номер в чс.

Беременна.

От него. От человека, из-за которого она сбежала из Питера, заливая слезами дорогу домой. От женатого следователя, который клялся ей в вечной любви и просил лишь немного подождать, пока он «уладит все с женой». Улаживал он уже пятый год. А она… она была так глупа, что верила.

И вот теперь – это. Последствие ее глупости. Нежеланное, несвоевременное, связывающее ее с ним навсегда.

Она сжала листок с заключением в кулаке. Ее не радовала новость. Она пугала. Ломала все хрупкие планы на новую жизнь, на попытку начать все с чистого листа здесь, в Москве, вдали от него.

Из кармана зазвонил телефон. Сергей.

– Я на парковке.

Голос его был таким простым, таким нормальным, таким далеким от всей этой сложной, грязной истории ее жизни. Ей захотелось заплакать.

– Сейчас выйду.

– Что случилось? – спросил он прямо. – Все плохо? Сейчас врача позову.

– Нет, – она покачала головой, с трудом сдерживая дрожь. – Все хорошо. Просто… устала. Отвезешь меня к Вахтангу?

Он молча кивнул, помог сесть в машину. Всю дорогу он молчал, лишь изредка поглядывая на нее. Он видел, что что-то не так, но не лез с расспросами.

У подъезда он наконец разговорился.

– Слушай, я не знаю, что там у тебя случилось… – он мотнул головой в сторону поликлиники, – но если что… Ну, вы понимаете. Мы коллеги. Друзья, можно сказать.

Она посмотрела на него – на этого колючего, несчастного, но невероятно человечного оперативника, который был готов броситься за ней в огонь и воду. И ей вдруг страшно захотелось все ему выложить. Но она не могла. Слишком стыдно.

– Спасибо, – она снова попыталась улыбнуться, и на этот раз это получилось чуть естественнее. – Я… я позвоню.

– Обязательно, – он строго указал на нее пальцем. – И без вот этих всех штук. А то я с Псом следить буду. Ты у него в подопечных теперь, выше только я и кот соседки.

Она вышла из машины и, не оборачиваясь, зашла в подъезд. Ощущение было таким, будто она несет на плечах неподъемный груз. Закрытый больничный. Раскрытое дело. И теперь – новая жизнь внутри, которую она совсем не ждала и не знала, что с ней делать.

Дома ее ждала Малина и обеспокоенная Дарья.

– Ну что? Закрыли? Поздравляю! – сестра обняла ее. – Теперь надо тебя откормить, сил набраться. Я тут куриный суп сварила…

Кира отстранилась от объятий.

– Даш… мне нужно прилечь. Голова кружится.

– Конечно, конечно, иди, отдыхай.

Кира прошла в свою комнату, закрыла дверь и прижалась лбом к прохладному стеклу окна. Внизу, у подъезда, все еще стояла машина Лушина. Он не уехал. Сидел и курил, глядя перед собой. Возможно, ждал, не вернется ли она, не понадобится ли помощь.

Она снова взглянула на медицинское заключение, лежащее на комоде. Бумага казалась обжигающе тяжелой. «Беременность, 7-8 недель. Рекомендовано: встать на учет, прием витаминов, исключить стрессы и физические нагрузки». Ирония судьбы – исключить стрессы, работая оперативником.

Легкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Кир? Ты как? – голос Дарьи звучал настороженно.

– Входи, – тихо сказала Кира, не оборачиваясь.

Дверь открылась. Дарья замерла на пороге, глядя на сгорбленную спину сестры и на белую бумагу в ее руках.

– Что там? – спросила она, уже чуя недоброе. – Анализы плохие?

Кира медленно повернулась. Она не плакала. Слез не было. Была лишь пустота и растерянность на ее лице.

– Нет. Анализы… хорошие. – она протянула листок сестре. – Слишком хорошие.

Дарья пробежала глазами по строчкам. Ее лицо сначала выразило недоумение, потом удивление, и, наконец, тревогу.

– Боже… Кира… Это… это от него? Ты из-за этого уехала из Питера?

Кира молча кивнула, опуская глаза.

– И что ты будешь делать? – голос Дарьи дрогнул.

– Не знаю, – честно призналась Кира. – Я не знаю. Я не думала… не ожидала…

Она опустилась на край кровати, чувствуя, как подкашиваются ноги. Малина тут же подошла и положила ей голову на колени, умно глядя в глаза хозяйки.

– Нужно ему сказать, – тихо, но твердо сказала Дарья. – Он имеет право знать.

– Нет! – это вырвалось у Киры резко и громко. – Никогда. Он не имеет никаких прав. Он сделал свой выбор. У него есть семья. А я… я была дурой.

Дарья села рядом, обняла сестру за плечи.

– Но ты не можешь одна… Это так тяжело.

– Я не одна. У меня есть ты. И Вахтанг. И мам с папой. Илюха…– Кира слабо улыбнулась. – И Малина. И… работа. Мне нужно работать. Это единственное, что меня держит.