Как полюбить себя в искусстве и при этом не возненавидеть весь мир

Мариэтта Роз

Как полюбить себя в искусстве и при этом не возненавидеть весь мир

Зачем эта книга?

Вот интересный вопрос: зачем эта книга? Каждый раз, когда садишь писать что-то новое, задумываешься: куда, зачем, почему? Открою секрет: книга нужна в первую очередь мне, автору, и только потом тебе, читателю. Хотя, конечно, пишется для тебя, просто ты пока не в курсе.

Но книга в первую очередь нужна автору. Она рождается где-то в глубине сознания, на каких-то там подкорках. Сперва это просто нечто, о чем даже не стоит думать. Постепенно это нечто напитывается мыслями, образами, деталями, чтобы в итоге получилось то, что получилось.

Как именно – это уже вопрос техники, которой, да, надо учиться. Нет, не обязательно в университете, но упорно и всю жизнь. Об этом позже.

Вышеописанным способом книга может появиться за день, за неделю, за год, за всю жизнь. Я вот абсолютно уверена, что у каждого есть такая книга, просто не каждый её напишет. Во-первых, для этого надо ровно сесть на попу и начать – не всем дано. Потому что телефон, интернет, дети, собаки, кошки, в целом всё достало. Во-вторых, нужно владеть хотя бы базовой техникой, знать и понимать язык. Да, на котором говорите. Нет, вы его не знаете по определению и в школе его не выучили.

Запомните! В школе учат правила, а не язык.

Язык – это устойчивая структура, состоящая из разных процессов, общая суть которых сводиться к постоянному усложнению и упрощению всей системы в целом.

То есть язык постоянно напитывается чем-то новым, усвоение происходит по весьма чёткой схеме, по завершению всё лишнее отбрасывается. Новое в языке не может появиться на пустом месте, что-то должно произойти: некое событие в конкретном обществе или в мире в целом, как результат контакта с другой культурой, в том числе языковой, развитие технологий и так далее.

Так, например, когда в России появился интернет, то сперва мы писали «Internet», затем – «Int», затем – «Интернет». Наконец, появился просто «интернет» и «инет», а все остальные варианты оказались не нужны. Да, для языка очень важно то, как мы произносим слово, как мы его пишем и какое значение вкладываем.

На одно событие приходит только одно слово – это важно! Когда оно начинает впитывать эмоции, то вокруг него формируется гнездо вариаций за счёт усечения основы или добавления суффиксов, при этом каждый раз окраска слова меняется. Так есть «мама» в значении «женщина, которая нас родила», а есть ещё – «мать», «мамулечка», «мамка», «мамок», «мамулька», «мамочка» и просто «мам». При этом мы понимаем, что некоторые слова изданного списка ушли в политику, жаргон и приобрели дополнительное значение. Поэтому есть просто мать, а есть Родина-мать и мать как сокращение от материнской платы. Так формируется многозначность.

Вы это запомните, потому что это важно, тем более что мы к этому ещё вернёмся.

В обычной жизни все эти процессы протекают незаметно, но в ситуации кризиса ускоряются.

Естественно, на резкие перемены в языке люди реагируют негативно. Мы тогда слышим: «Кругом иностранщина», «Молодежь родного языка не знает», «Надо срочно спасать русский язык» и прочие подобные фразы, говорящие лишь о том, что людям в стрессе нужна хоть какая-то иллюзия контроля. Но как только кризис завершается, процессы замедляются, и все успокаиваются.

А по факту: пока на языке есть кому говорить, в защите он совершенно не нуждается. Он сам себя прекрасно защитит, особенно от идиотов.

Как его тогда выучить? В вуз поступить? Хорошо бы! Но это не ядерная физика, можно просто взять в библиотеке томики, статьи по курсам «Современный русский язык», «Языкознание», «Литературное редактирование», «Этимология» и начитаться. Если прям совсем интересно стало, то можно ещё в «Историческое языкознание» заглянуть. Заодно разберётесь, зачем на самом деле нужны феминитивы и как работает суффикс «ка».

После этого берём и выбрасываем словарь синонимов, потому что профессиональный автор им не пользуется. И удаляем все проги по нейронке. Пользоваться нейронкой для написания – это днище.

Кстати, о нейронке. Она вам вообще зачем в данном вопросе? В принципе писать не умете, а очень хочется? Тогда это диагноз, вам тогда к специалисту надо. Писательство – это профессия, ей учиться надо.

И потом это совершенно неинтересно, когда за тебя кто-то пишет. Мало ли что он там напишет! Краснеть потом.

Так зачем?

Написать синопсис? Простите, но это тоже часть профессии, его надо уметь писать. Разбить на главы, сцены? А композиция – это так, проходное слово? Не умете разбивать на главы – это значит, что не умеете разбивать на абзацы, выстраивать систему символов, персонажей, хронотоп провисает. Беда!

Но самое главное, запомните! – нейронка никогда не разрабатывалась и не будут разрабатываться для написания художественного текста.

Она прекрасно умеет писать технический текст, чтобы какая-нибудь тётя Люба или Мирамбек, который вчера из Ташкента приехал, без проблем жалобу в ЖЭУ составили или прокуратуру, или миграционный учет, или куда им там надо. Ещё прога сделана в помощь дислексикам, слабовидящим, которые не могут сами с текстом работать, а у нас такая бюрократия, что бумажки везде писать надо.

А если прога что и выдаёт по заданному сюжету, то художественная ценность этого что-то точно такая же, как у жалобы в ЖЭУ тёти Любы.

Потому что единого алгоритма написания художественного текста не существует. Тот же сюжетный круг выкручивать можно всякими разными способами, а ещё есть система персонажей, хронотоп, мотивы, символы и личностная рефлексия. Это всё база, с которой надо уметь работать, а для этого надо учиться.

Да, все учились писать. Вот абсолютно все! Да, литературных вузов не было, а трактаты по драматургии были. Первый написал ещё Аристотель в своей допотопной древности.

Кстати, вы никогда не интересовались, что это за такой экзамен по словесности в Царском сельском лицее был, на котором Александр Пушкин так блестяще выступил перед Гавриилом Державиным? Между прочим, это не выпускной экзамен был, а переводной. И такой, что стих надо было сочинить или басню, или ещё что.

Стихосложение, как и каллиграфия, – это обязательный навык для чиновника, потому что ум организовывает. Японцы подтвердят. А задача Царскосельского лицея была как раз в подготовке юношей к государственной службе. Но и в обычных гимназиях словесность – обязательный предмет, так что сочинять учили всех – и мальчиков, и девочек. И Чехова, и Булгакова в том числе.

Переходим к мотивам, символам. Выглядит страшно, но на самом деле тоже просто. Помните о многозначности и начните играть со словами, как с кубиками, где на каждой грани разные картинки.

Всё равно основная часть мотивов нарисуется подсознанием, и лишь один, два или три – сознательно, но именно они в сумме и сделают текст уникальным, сформируют сталь, подачу.

Да, сюжет не бывает оригинальным. Как и драматические приёмы. Как и типология персонажей.

Оригинальными бывают только язык и подача. Так что учимся с языком работать. Уже говорила, ещё раз повторю. И буду повторять.

Ах да! Добавляем сверху учебники по «Фольклору». Вот стыдно быть российским автором и знать сказки, мифы, былины на уровне «Колобка» и «Ильи Муромца»!

«История литературы» ой как пригодится. Не проходим мимо «Античности». Мифы надо знать не в редакции Куна, это для детей.

Самая изюминка – «Литературный анализ» и «Теория литературы»! Да, надо знать основные принципы классицизма и романтизма, хотя бы в общих чертах. Наконец-то поймете, почему так были важны те синие шторы. Нет, это не бред учительницы, это действительно важно. В учебниках, конечно, разбор будет на основе классики; любить её вы не обязаны, а вот знать надо. Причём всю, даже самую скучную и бредовую. Пригодится. Поверьте, пока на слово.

И начитываем! Начитываем! Начитываем! Художку разных стран, разных эпох, разных жанров, разбавляем это всё биографиями, научными статьями, монографиями, мифами, легендами. Это всё писательская база, материал, с которым вы будете работать. Если, конечно, кто-то собирается стать профессионалом.

Или нет?

В любом случае, книга – это как торт. Можно не заморачиваться, просто испечь лепёшку и смазать вареньем, а можно забахать в несколько ярусов с рюшами. Но ведь важен не внешний вид, а вкус. А вкусы у всех разные. А ещё бывает просто не вкусно. Просто фу. Как мыло.

Так что писать – это пробовать, пробовать и пробовать. Разные торты, разные книги. Не получается? Плевать! Всё равно первые сорок тысяч часов только учиться будете. Пока их не отпишите, ничего толком не получится.

Но сперва надо решить: а чего хочу конкретно я, автор, в данном случае и в целом? Я хочу лепёшку с вареньем или три километра рюш из взбитых сливок?

Это важно. Потому что какой смысл взбивать столько сливок, если в основе просто песочная лепёшка двадцать на тридцать сантиметров? Да и вареньем шесть бисквитов для свадебного торта не обмажешь. Хотя некоторые пытаются, получается нелепо. Не будьте такими.

А каким будьте? Будьте собой. Умеете? Нет? Учитесь. Пригодится.

Так зачем эта книга? Для меня. Как попытка собрать и проанализировать собственный писательский и околописательский опыт. Всё, что около, тоже приколото.

А потом уже для вас. Потому что умные учатся на чужих ошибках. Хотя всегда надо давать себе возможность набить собственные ошибки. Считайте это творческой свободой.

Конечно, можно сказать: «Ой, Мариэтта опять душнит! Никто ничего никому не должен». Я это постоянно слышу.

НО!

У профессионализма есть критерии. Конечно, сейчас они размыты, непоняты, потому что порог вхождения в профессию очень низок, и редакторы крупных издательств этому только рады, честно говоря.

Но спросите себя: что я могу создать нового? Не обязательно в глобальном смысле, чтобы вся мировая литература перевернулась. Хотя бы на своём собственном. И тут подходим к пониманию: как вы поймете, что это «новое», если даже не знаете, почему важны синие шторы?

Писать без базы – это топтание по кругу. Однажды поймете, что очередная ваша книга похожа на предыдущую, предыдущая на предпредыдущую и так далее. Одни и те же сюжеты, персонажи, слова! Тоска! Вот тут бац – и блок!

Всё, дальше писать не можем. Потому что не умеем, а не потому, что вдохновение пропало.

О том и разговор.

В общем, пошли дальше.

Какое там у нас начало?

Начало творческого пути

Многие коллеги по цеху любят рассказывать, что начали писать в десять лет, тринадцать и с тех пор не прекращали. Я говорю, что профессионально начала писать в 2008 году и сразу села за роман «Человек с глазами волка». Хотя, конечно, на самом деле начала писать гораздо раньше, и это не первый мой роман, просто я так говорю.

Вообще в подростковом возрасте на творчество тянет всех, как на солёное при токсикозе. Это просто этап взросления.

Ребенок вдруг понимает, что мир сложен, родители неидеальны, завтрашний день непонятен и ужасен, ещё и тело живет какой-то своей жизнью. Творчество прекрасно помогает справиться со всем этим стрессом.

Конечно, прозу пишут далеко не все, но вот стишата кропает каждый второй. Не все просто показывают. Это связано с переходом сознания на новый уровень восприятия языка, а это проще сделать через перемену формы. Поэзия как раз и есть – новая форма. А если это совпадает с первой любовью, так там вообще прямая связь с космосом.

Кстати, будьте готовы к тому, что только в этот период к вашему писательству будут относиться с пониманием.

Писательство сжирает массу времени! Не дает делать карьеру, портит личную жизнь. Вообще это, как с мокрыми штанами, нормально в три года, но в тридцать, сорок лет вызывает недоумение.

Пока вы не добьетесь успеха, так и будет. Но успеха может и не быть. Или быть, но без денег.

Хотя, конечно, вам может повезти, и семья будет оказывать необходимую поддержку. А может и не будет. В любом случае – не требуйте. Лучше ищите поддержку в себе.

Поэтому если можете не писать – не пишите. Бросайте это неблагодарное дело!

А если вы не можете не писать и не пишите, это вас сожрёт. Пушкин не зря про демоническую природу искусства говорил. Гений не пошутил.

Так что прямо сейчас сделайте выбор: да или нет? И как-то живите с этим.

* * *

Я люблю книги всю свою жизнь. Даже будучи совсем мелкой обожала их рассматривать. Потом пошла в школу, в далеком 1986 году, где первым делом объяснили, что у книг есть автор, что их кто-то придумал, и вообще это профессия.

«Классная профессия», – подумала я тогда. Зря я тогда так подумала! Она совсем не классная. Она очень тяжёлая.

Где-то тогда же произошел забавный случай.

Учительница поднимала нас по очереди и спрашивала:

– Кто кем хочет стать, когда вырастит?

И, естественно, хвалила.

Но это же был Советский Союз, профессии надо было выбирать рабочие, в крайнем случае можно стать врачом или космонавтов. И вот очередь дошла до меня. Я встала и гордо говорю:

– Хочу стать писателем!

Учительница зависла и где-то через минуту выдала гениальное:

– Эм… Ну тоже надо.

Надо было ещё тогда понять, что с профессией что-то не так.

Я, конечно, уже в те годы рефлексировала по любому поводу, это вообще первейшая отличительная черта характера писателя, но анализировать ещё не умела. Зато очень много наблюдала – вторая отличительная черта характера писателя.

А в мире происходило много чего интересного!

Вторая половина восьмидесятых. Мир вокруг рушился, просто об этом ещё никто не знал или делали вид, что не знают, не замечают. Появились неформалы, сняли табу с многих писателей, книг, тем. Время обсуждения, экспериментов и отчаянного держания за традиции, которые успели устареть. И при всем этом главной мечтой многих было съездить на Чёрное море и купить цветной телевизор. А я мечтала о мороженом, потому что его было не достать.

Спустя много лет те мои наблюдения вылились в повесть «Девочка из Пентагона».

Свой первый рассказ я написала в третьем классе, и меня прорвало! Я писала стихи, сказки.

Помню, у меня была такая толстая коричневая тетрадь в клеточку, отжатая у отца, он как раз заканчивал учиться, где я творила. Потом эту тетрадь потеряла моя тётя. Я долго ревела, и никто не понимал, ведь это просто тетрадь!

Потом были другие тетради. Масса тетрадей! Я писала дома, на переменах, иногда ухитрялась на уроках. Про принцип сорока тысяч часов тогда не знала, конечно, но с маниакальным упорством набивала.

Все к этому относились по-разному, но это однозначно меня в классе выделяло. И да, мне это нравилось! Самолюбование в принципе писателям свойственно, тоже наша черта характера.

Потом я перешла на блокноты.

А потом я всё выбросила, потому что в моей жизни появились «Рост», Никульков и филфак…

«Рост»

Август 1994 года, моя первая публикация.

Это была миниатюра «Трое в городе». Очень странная, аллегоричная, лиричная. Я, кстати, её сохранила.

Не могу сказать, когда была создана газета для тех, кто растет, – именно такой был слоган. Но её читала вся Сибирь. Выходила она по средам под руководством чудесного Анатолия Ивановича Сокова, который позже основал журфак в педагогическом университете. Хорошо, что он не видит, во что «Рост» сегодня превратился.

Соков считал, что его задача не просто руководить газетой, но и ковать кадры. На журналистов тогда был большой спрос! Поэтому при «Росте» существовала школа юнкоров. Да и фактически все материалы тоже писали юнкоры, и им за это платили.

Да, представьте себе! Чудесное ощущение – в определенный день месяца прийти в редакцию, показать тётеньке-бухгалтеру список своих публикаций, она сверялась со своим списком и выдавала денежку, которую вполне на что-то хватало.

Конечно, куртку не купишь, но уже можно не просить на шоколадку или серёжки, или кино. Я, кстати, так себе туфли на шпильке на выпускной купила и босоножки на платформе с очень модной золотистой сеточкой.

Юнкоров «Роста» знал весь город! Это был страх и ужас любого паркетного мероприятия, то есть проводимого в администрации города или области.

Да, нас пускали. Попробовали бы не пустить! В следующую же среду была бы такая разгромная статья на всю Сибирь!

Хотя и на самом паркете боялись, потому что мы по своей наивности задавали вопросы, которые желательно было бы обходить стороной. Конечно, круг наших интересов касался только школ, кружков, дворов – в общем, вы поняли. Чиновники неприлично потели, когда видели тянущуюся тонкую ручонку.

Два раза в месяц выходила рубрика «Лукоморье», где публиковались стихи, сказки, рассказы. Года два или даже три ни один выпуск без меня не обходился. Говорю же, я писала в бешенном количестве. В основном малую форму, конечно.

Газета регулярно проводила литературные конкурсы. Я участвовала и побеждала.

Конечно, это всё вредно на мне отразилось, потому что звезда во лбу зажглась.

Но я писала для «Роста» не только сказки, там ещё было полно моих статей. Правда, звезда мешала увидеть, что вот конкретно это – лютая дичь. Но я тогда верила, что журналистика – это моё, и в последствии угробила на неё несколько лет.

А ведь это не моё.

Хотя потом писала для «Молодости Сибири», «Честного слова» и местечкового кабельного телевидения. Даже немного поработала в рекламе, имиджевые статейки кропала.

Анатолий Иванович Соков умер в 2005 году, и вместе с ним умерла вся журналистика Новосибирска.

Вот честно! Корреспонденты НГС от него бы так по сусалам получали и пинком под зад за эти кричащие заголовки, невнятные тексты, нацеленные не на информативность, а просмотры и лайки. Потому что Соков даже для нас, малышни, задавал высочайшие стандарты! Имя перепроверить. Факты перепроверить. Перечитать. Переписать. Работать быстро. Включаться молниеносно.

Он знал и внушал нам, что задача новостей в первую очередь – фиксировать события, слышать мнения сторон, а уже потом всё остальное. В итоге журналисты с его подготовкой даже по крохопеточной статейке отличались от всех прочих крепостью и точностью слога, фактов.

Нас даже со школьной скамьи с восторгом брали в «Вечерний Новосибирск», самую крутую газету того времени. А за список публикаций давали дополнительные баллы при поступлении на журфак.

Такая это была подготовка. Она ценилась.

К сожалению, после кризиса 2008 года, все ростовские юнкоры разбежались в разные стороны. И с тех пор журналистики в городе нет вообще.

Да, мне понадобилось много времени, чтобы понять, что я всё-таки писатель, а не журналист.

Хотя свои первые сорок тысяч часов я отбила как раз тогда. И даже не один раз.

А. В. Никульков

Анатолий Васильевич Никульков вошёл в мою жизнь тогда же, когда и «Рост». И да, судьба, это было абсолютно верное решение!

В старших классах, тогда вели факультативы, чтобы школьники знакомились с разными профессиями. Сейчас не знаю, есть ли такая практика. Директор моей школы позвонила в местный Союз писателей и попросила организовать кружок.

Я сразу же записалась! Тем более что мне пообещали настоящего живого писателя, главного редактора «Сибирских огней», его книжки есть в библиотеке. Местный классик, кстати. Конечно, я пришла!

Никульков оказался сухоньким, крайне приятным старичком, ниже меня на голову. Рассказывал о жанрах, приёмах с жаром, интересом. Конечно, до напора Сокова ему было далеко, но в нём присутствовала такая чисто писательская лиричность, неспешность. Это очаровывало.

И мне захотелось показать ему рассказы, которые я писала для больших журналов типа «Пионер», но которые упорно почему-то не публиковали. Это я потом поняла, что не публиковали, потому что там были оторванные конечности, гигантские насекомые и прочий треш.

Но обратиться напрямую к Анатолию Васильевичу я стеснялась. Поэтому взяла в оборот классную. Она поговорила с Никульковым, и он после очередного занятия спросил меня:

– Принесла?

А я не принесла.

Я ж не знала, что он согласится! Я к следующему занятию принесла.

И он прочёл. Представляете? Этих моих гигантских насекомых, которые с чавканьем жрали население и всюду раскидывали недоеденные конечности. А ещё написал рецензию на целый лист.

Рецензию! Настоящую!

Я её храню.

Он меня не просто похвалил, он сказал, что в литературе меня ждёт большое будущее.

И я в это поверила.

Псевдоним

Да, Мариэтта Роз – псевдоним, я этого не скрываю. Спасибо за него «Росту»!

В каком-то году, не помню точно в каком, в газете появился ежемесячный разворот «Город Золотой», куда по итогу сбежались фактически вся пишущая ролевая тусовка Новосибирска. Естественно, у всех очень странные имена.

Мне захотелось туда же. Как же без меня? Но мне хотелось разграничить себя из «Лукоморья» с собой из «Города Золотого». Нет, это не симптом шизофрении, у творческих людей так бывает.

Кстати, сегодня это активно поощряют издатели, когда автор хочет попробовать себя в новом жанре. Не работает. Если автор хорош, его читатель моментально вычислит. Меня вот тоже вычислили.

Но имя мне понравилось. Во-первых, я сама его себе придумала. Во-вторых, собственное имя у меня никогда не вызывало восторга. Я только сейчас более или менее к нему привыкла. Впрочем, такое часто бывает.

После ухода Анатолия Сокова из «Роста», все традиции газеты закачались и постепенно исчезли, та же участь не миновала и «Город Золотой». Грустно! Там было очень много талантливых поэтов. Я даже не знаю, где они все сейчас.

И я на долги годы забыла про Мариэтту.

Вспомнила, когда начала писать «Человека с глазами волка». Мне нужно было яркое, интересное имя для героини. Вспомнила свой псевдоним; лучше бы этого не делала, потому что потом меня закидали хейтеры на тему, что девушка-оборотень из книги – это вариация меня.

К псевдониму я вернулась, когда в Екатеринбурге в 2009 году готовилось первое издание «Человека». Тогда уже был Озон, и я проверила своё паспортное имя в поисковике, и нашла несколько полных тёзок.

Так что решение было моментальным и однозначным.

Вообще я советую всем авторам очень трезвое взглянуть на своё имя – вас никто ни с кем не должен путать. Имя должно работать только на вас.

В издательстве, конечно, не очень обрадовались, потому что только-только начала завершаться традиция российских фантастов выдавать за иностранных. Да, было такое дело. Если найдете первое издание Макса Фрая, то увидите фразу: «Переведено с английского». Меня попытались отговорить от использования псевдонима – ничего не вышло.

Время показало, что я была права. Потому что в одной только в новосибирской творческой среде у меня три однофамильца: поэт, писательница и художница. А мы не родственники!

Однажды был такой случай. На местной ярмарке «Книжная Сибирь» меня попросили подняться, поиграть в толпу на открытии выставки. Ведущая после дифирамбов картинам решила перечислить всех собравшихся творческих деятелей, а поскольку она всех знала в лицо и по именам, то указывает в мою сторону и говорит: «А вон там собрались Грачёвы». И мы такие заоглядывались: какая тварь решила примазаться к чужой славе?

Это, правда, неприятно.

Со временем хейт на тему совпадения моего имени с именем героини «Хроник Эльсидории» прекратился. Начался другой. Скажем так, некоторые думают, что российского автора не могут звать Мариэттой. Тем более если она из Новосибирска. На что я гордо отвечаю: «Марин много, а Мариэтт на всю русскую литературу только три».

И это, кстати, правда! Есть Шагинян Мариэтта, Чудакова Мариэтта и я. Нас при всем желании не перепутать.

Даже на фестивале фантастики и фэнтези «Звезды на полке» 2023 года, когда организатор сего мероприятия, Анастасия Некрасова, перечисляла участников, то сказала: «Из писателей будут Ольга Харитонова, Алена Свиридова, Евгений Вальс и Мариэтта».

Потому что я такая одна.

Филфак

Я не сразу поступила в Новосибирский педагогический университет (НГПУ) на Филологический. Сперва мать очень захотела, чтобы я училась в Новосибирском техническом (НГТУ). Там произошла одна интересная история, которая позже превратилась в повесть «Круги по воде».

В принципе те полтора года были неплохи. Они позволили увидеть жизнь с другого ракурса.

Честно говоря, легендарный технический вуз в те годы был той ещё помойкой.

Львиная доля студентов училась чисто, чтоб было. Хуже оказалось только потом на филфаке. Сюда же матери отправляли пацанов из мелких городов, чтобы уберечь их от местных группировок, чтобы законно откосить от армии (как раз шла война в Чечне), и они совершенно не подозревали, что вуз наводнили блатные деточки разного рода криминальных авторитетов. Всё-таки на дворе девяностые.