Позолоченная корона

– Я вернула лису, – решительно произнесла она. – Я хочу, чтобы мама тоже вернулась со мной в мир живых.

Мужчина пристально рассматривал Хелльвир, но она постаралась не выдать страха и неуверенности, хотя казалось, что над ней нависла какая-то гора или замок и этот замок вот-вот рухнет на нее.

– И что ты дашь мне взамен?

Хелльвир сама не знала, какого ответа ждала, не знала, почему была уверена в том, что он здесь главный, – но такого она совершенно точно не ожидала услышать. От ужаса и растерянности она не сразу нашлась что сказать.

– Я… у меня ничего нет.

– Очень жаль.

– А почему я должна тебе что-то отдавать?

– Я не могу вернуть тебе умершего бесплатно. За все нужно платить, особенно если человек умер естественной смертью. – Его взгляд остановился на фонаре, который уже стоял у ее ног. – Но это может восстановить равновесие. До некоторой степени.

Хелльвир проследила за его взглядом.

– Уголек? Он не мой. Я не могу отдать его тебе. Я… – Она покачала головой, изо всех сил стараясь не расплакаться. – Я не знала, что нужно что-то отдать взамен.

– За лисицу ты оставила ягоды и каплю крови. Я решил, что ты осведомлена о том, как это происходит.

Он присел на корточки рядом с ней, глядя на ее мать, которая пела песню младенцу. Хелльвир подумала, что она и черный человек сейчас похожи на двух прохожих, заглядывающих в окна чужого дома.

– Что-то из мира живых, полное жизни, и немного крови, – сказал он, протянул руку и взял ее ладонь.

Ладошка казалась совсем крошечной в его большой руке, и Хелльвир вздрогнула. Он был холодным, как мертвец. Он начал по одному сгибать ее пальцы и прижимать их к ладони.

– За то, чтобы твоя мать вернулась к тебе, живая, здоровая, счастливая, за то, чтобы она дожила до старости… – Когда остался только мизинец, он помолчал. – Уголек и немного крови – это все, что тебе нужно отдать.

Хелльвир подняла голову и взглянула в его черные глаза. Это было все равно что заглядывать в глубокую пустую пещеру.

– Кто ты? – спросила она во второй раз.

– Если придешь сюда снова, можешь задать мне этот вопрос.

Хелльвир сглотнула ком в горле и посмотрела на свою руку. Кивнула.

– Ладно.

Опять эта улыбка: как будто он застал ее врасплох и радовался этому.

Черный человек поднялся, и это движение наконец привлекло внимание матери Хелльвир. Она улыбнулась, тоже встала на ноги и пошла по льду к берегу, без всякого труда, не скользя, как будто пересекала весенний луг.

– Хелльвир, – заговорила мать веселым голосом, которого та не слышала уже очень давно. – Что ты здесь делаешь?

– Я пришла, чтобы тебя спасти, – ответила девочка.

Ей внезапно стало трудно дышать, и она подумала, что сказала глупость. Мать не выглядела как человек, которого нужно было спасать. Она выглядела счастливой. Хелльвир подняла с земли фонарь и молча подала его мужчине в черном. Тот принял «плату», любезно наклонив голову.

Хелльвир протянула матери руку.

– Идем, мама, – сказала она. – Я хочу домой.

Мать снова улыбнулась и шагнула к Хелльвир, но черный человек остановил ее.

Хелльвир удивленно взглянула на него.

– Но ты сказал…

– Мы договаривались насчет одной жизни, – напомнил он.

От этих слов у нее сжалось сердце, хотя именно этого она и боялась с самого начала. Хелльвир смотрела на младенца, уснувшего на руках у матери. Девочка была такой спокойной, здоровой, милой… Она напомнила Хелльвир новорожденного ягненочка.

– Но…

– Одна или другая. Но не обе.

– Но почему нет?

– Потому что так полагается. Это правило было установлено еще до моего появления.

– А если я вернусь и принесу еще один уголек?

– Нет. Ты должна выбрать сейчас.

– Хелльвир, в чем дело? Почему ты не идешь? – спросила мать.

Похоже, она не видела черного человека и не слышала их разговора.

Хелльвир думала, что выбор будет трудным, но это оказалось вовсе не так. Она сделала выбор легко. Слишком легко.

– Тогда мать, – прошептала она, глядя в зеленые глаза, так похожие на ее собственные. – Мама.

Мужчина в черном поймал руку Хелльвир так быстро, что она даже не поняла, что происходит, и тем более не успела ее отдернуть, а в следующий миг на подушечке пальца выступила капелька крови. Как завороженная, она смотрела на алую каплю, которая соскользнула с пальца и упала в снег.

Мать вздрогнула, как будто только что заметила высокого мужчину в черном, стоявшего рядом с ними. Растерянно уставилась на него.

– Я тебя знаю? – спросила она.

Мужчина протянул руки.

– Дай мне ее, – велел он.

Мать Хелльвир неуверенно сделала шаг назад, прикрыла рукой личико младенца.

– Нет, я не…

– Я позабочусь о ней до твоего возвращения. Уходи и будь рядом со своей живой дочерью.

Хелльвир пристально смотрела на мать; та медленно моргала, пытаясь сообразить, в чем дело. Несмотря на издевательскую ухмылку, голос мужчины звучал убедительно, он обволакивал, успокаивал.

– Если ты думаешь, что так будет лучше… – пробормотала мать и неохотно позволила ему забрать ребенка.

У Хелльвир онемело все тело, словно она впервые за все это время почувствовала холод. Мужчина в черном смотрел на нее сверху вниз, покачивая на руках ее маленькую сестру. На миг ей показалось, что на голове у него выросли оленьи рога, совершенно черные на фоне белого снега.

– Пора идти, – пророкотал мир вокруг нее.

– Пора идти.

Хелльвир вздрогнула. Все тело болело, как будто она целый час стояла в холодной горной реке. Ничего не соображая, она подняла голову и увидела лицо Миландры.

– Пора идти, милая, – повторила лекарка. – Вставай. У нас много дел.

Хелльвир с усилием открыла глаза, поднялась и взглянула на тело, прикрытое простыней. Ее сердце гулко билось. Она испытывала одновременно надежду и почти болезненную уверенность в том, что эта надежда напрасна, что все это был просто ужасный сон.

Фигура закашлялась, простыня на мгновение приподнялась над ее лицом… а потом она задрожала.

Миландра круглыми глазами уставилась на тело, но тут же резким движением сдернула Хелльвир с кровати и откинула простыню. Мать Хелльвир села. Ее волосы растрепались, лицо сморщилось, и она все кашляла и кашляла. Миландра молча стояла рядом, приоткрыв рот от изумления.

– Я не понимаю, как это…

Она взглянула на Хелльвир, но не успела договорить: дверь открылась, и вошел отец. За ним следовал Фарвор.

– Мы услышали… – Отец Хелльвир смолк, ошеломленно глядя на жену. – Пайпер? Боги… Пайпер?

– Воды, – прохрипела его жена.

Миландра сбросила оцепенение и налила в кружку воды из кувшина, стоявшего у кровати. От Хелльвир не укрылось, что знахарка взглянула на маленький сверток, чтобы проверить, не подает ли ребенок признаков жизни. Мать Хелльвир торопливо пила воду, разливая ее на рубаху. У отца было такое лицо, будто ему хотелось броситься к ней и стиснуть ее в объятиях, но он был слишком потрясен – и испуган – и не трогался с места. Хелльвир взяла полотенце и обошла кровать, чтобы вытереть воду, но, когда она приблизилась к матери, та грубо толкнула ее в грудь. Удар был таким сильным, что она упала бы, если бы Фарвор не подхватил ее.

Хелльвир знала, что будет помнить это до самой смерти.

– Будь ты проклята! – крикнула ей мать. – Будь ты проклята!

И швырнула кружку. Наверное, она целилась в Хелльвир, но промахнулась; кружка ударилась о стену и разлетелась на множество осколков.

Остальные молчали, не зная, что сказать, что сделать, а мать начала истерически рыдать. Тогда Миландра взяла Хелльвир за локоть и осторожно вывела ее из комнаты. Отец и Фарвор в ужасе смотрели им вслед.

– Идем, девочка моя.

Они вышли на улицу. Серый утренний свет просачивался сквозь редеющие облака. Миландра усадила Хелльвир на скамью под вишневым деревом и взяла ее руки в свои. Старая женщина нахмурилась, глядя на кисти девочки, как будто увидела нечто неожиданное и странное.

– О дитя, – тяжко вздохнула она и легко прикоснулась к тонкой, чувствительной коже Хелльвир – в том месте, где раньше был левый мизинец.

Шрам выглядел так, как будто палец отрубили много лет назад. Женщина невольно подняла руку и дотронулась до своей головы; участок кожи с левой стороны был голым. Можно было подумать, что у нее никогда и не было этого уха.

– Ты сделала это, верно? – прошептала лекарка. – Ты вернула свою маму из царства Смерти.

Хелльвир кивнула и задержала было дыхание, чтобы не разреветься, но это не помогло. Когда по ее лицу потекли слезы, Миландра прижала ее к себе.

Глава 2

Когда Хелльвир совершила путешествие в царство Смерти в третий раз, ей было двадцать два года. На этот раз она подготовилась.

Она возвращалась в деревню из леса теплым солнечным вечером; длинная, узкая тень плясала перед ней на дороге. Воробьи купались в пыли на обочине, семена одуванчиков медленно кружились во влажном воздухе. Корзина Хелльвир была тяжелой: она набрала медвежьего лука, хотя думала, что он уже отцвел, нарвала цветов бузины, листьев ежевики, нашла на стволе старого дуба съедобный желтый трутовик и даже собрала немного лесной земляники.

Они с Миландрой жили в деревне вдвоем. Хелльвир помогала старой знахарке и училась у нее ремеслу. Она поселилась у Миландры вскоре после того, как воскресила мать. Той никогда не нравилось жить в домике на краю леса, а после неудачных родов она решила, что теперь ее ничто здесь не держит. Более того, Хелльвир раздражала ее, и девочка часто ловила на себе пристальный, недобрый взгляд матери. Раньше отец Хелльвир сопротивлялся, когда жена предлагала переехать в столицу, но после свалившегося на них горя не находил в себе сил спорить с ней. И когда мать, отец и брат Хелльвир объявили, что уезжают в Рочидейн, никто не удивился предложению Миландры взять девочку под опеку и научить ее искусству исцеления и изготовления лекарств из трав.

На ходу Хелльвир весело помахивала корзиной и вполголоса повторяла про себя утренний урок Миландры: «Зверобой. Масло используется для обработки ран, ушибов, ожогов, укусов. Помогает женщинам после окончания детородного возраста. Лечит меланхолию. Полезные части растения: цветок, семена, листья. Нельзя принимать при беременности и кормлении грудью. Цветет в середине лета…»

Она замедлила шаг, почувствовав неладное. В такие погожие вечера на улицах обычно играли дети, сидели на порогах, подставляя лица солнечному свету, старики и старухи, но сегодня в деревне было безлюдно и тихо. Дурное предчувствие усилилось, когда Хелльвир дошла до ручья, куда родители приводили детей плескаться, и увидела брошенные на берегу игрушки и башмаки.

Она встретила у дома Миландры солдат. У них были гнедые лошади, которые в свете вечернего солнца казались огненно-рыжими. Они грызли удила и в раздражении вскидывали головы, отгоняя мух, привлеченных запахом пота. При этом доспехи, прикрывавшие их морды и холки, негромко звенели. Ветра не было, и алые штандарты с вышитыми золотом изображениями корабля – символа королевского дома – обвисли.

Когда Хелльвир приблизилась, один из солдат, стоявших у калитки, шагнул к ней.

– Иди своей дорогой, – приказал он. – Старуха занята. Вернешься, когда мы уедем.

– Она моя наставница, – резко ответила Хелльвир. – Я здесь живу. Дайте пройти.

Он оглядел ее с ног до головы.

– Хорошо, – сказал он. – Я доложу о тебе.

Хелльвир кивнула и вошла следом за ним во двор.

В доме солнечный свет, проникавший через окно, окрашивал в янтарный цвет инструменты, брошенные на рабочем столе, седые волосы Миландры и длинный предмет неровной формы, завернутый в простыни, который лежал на столе посередине комнаты. Хелльвир узнала очертания человеческого тела. От него исходил запах тления.

– Ты отказываешься помочь? – произнес суровый голос.

Обернувшись, Хелльвир встретилась взглядом с женщиной, одетой в такие же доспехи, что и воины. Она держалась величественно, но уже вступила в осеннюю пору жизни, и ее тщательно уложенные седые волосы напоминали стальной шлем. Длинный темный плащ был украшен дорогой вышивкой. Незнакомка мельком взглянула на Хелльвир и снова повернулась к Миландре.

– Я не совсем понимаю, чего вы хотите от меня, ваша светлость, – ответила лекарка, взяла Хелльвир за руку и отвела ее в сторону.

На лице дамы появилось нетерпеливое выражение, словно она считала, что Миландра напрасно тратит ее время. Она протянула руку и резким движением убрала простыню. На столе лежало тело молодой девушки, наверное, ровесницы Хелльвир. Челюсть умершей была подвязана сложенным в несколько раз куском ткани. Ее раздувшееся лицо покрылось темными пятнами: она была мертва уже несколько дней, если не недель.

Запах стал невыносимым, и Хелльвир невольно прикрыла лицо рукой. Даже Миландра побелела.

– Предполагаю, что это болиголов, – сказала травница. – Или, может быть…

– Аконит. В городе есть врачи, которые могут довольно точно определить яд, и я здесь не поэтому. – Женщина не смотрела на тело; она не сводила глаз с лица Миландры. – Я слышала о тебе. О мальчике, которого ты вернула к жизни во время войны.

Хелльвир заметила, что Миландра стиснула руками спинку стула.

Старуха заговорила медленно, тщательно подбирая слова:

– Иногда, ваша светлость, дело рук искусного целителя может показаться невежественным людям чудом. Истории переходят из уст в уста и обрастают новыми подробностями.

– Ты считаешь меня невежественной?

– Нет! Разумеется, нет, госпожа…

– Значит, ты не воскресила юношу?

Миландра ничего не ответила. В хижине наступило тяжелое, давящее молчание.

– Да, ваша светлость, – наконец буркнула знахарка несколько раздраженным тоном, – однажды я воскресила юношу. Моего племянника. Он погиб в битве у Прай, помогая вам завоевать корону.

Хелльвир поморгала и по-новому взглянула на гостью, на ее дорогие доспехи; потом бросила взгляд в окно, на алые знамена.

Если Миландра надеялась, что женщина смягчится, она ошиблась.

– Это было нелегким делом. Мне пришлось дорого за это заплатить. – Старуха подняла руку к голове. – Я пыталась воскресить и других, но тщетно. Сейчас это невозможно.

– Объясни почему.

Миландра беспомощно развела руками, но ее взгляд был холодным, настороженным.

– Посмотрите на меня. Когда была молода, я могла взвалить на плечи козу; а сейчас обращаюсь за помощью к ученице, если нужно поднять бадью молока. Вы же не приказываете мне поднять вес в три раза тяжелее моего или взмахнуть руками и полететь. Кроме того, тогда все было иначе: мой племянник только что умер, причем насильственной смертью. Это… облегчает задачу. – Знахарка кивнула на тело. – Она мертва уже много дней.

– Она была отравлена, – перебила ее женщина в доспехах. – Кто-то подсыпал ей в пищу яд. Не думаю, что эту смерть можно назвать естественной.

Она произнесла это издевательским тоном, как будто Миландра говорила ей о каких-то своих нелепых убеждениях, которые гостья не могла разделить.

Знахарка сложила ладони и прижала кончики пальцев к губам.

– Ваша светлость, я сожалею. Я не могу сделать то, о чем вы просите. Дело не в том, что я не хочу. Я не могу. У меня просто нет сил. – Она помолчала, словно размышляя, стоит ли продолжать, и добавила: – Я ни разу не смогла повторить то, что совершила во время Войны Волн. Не потому, что не пыталась. Мне очень жаль.

У дамы сделалось такое лицо, словно она собралась настаивать, а может быть, даже ударить старуху. Хелльвир было напряглась, но женщина лишь бросила взгляд на тело – и тут же отвернулась, словно ей больно было смотреть. Потом прикрыла лицо мертвой. Дернула головой, и двое солдат, стоявших у порога, подошли, чтобы взять носилки, на которых лежало тело. Дама вышла первой и придержала для них дверь.

Хелльвир смотрела им вслед, пока они шли к воротам. Миландра стояла рядом, скрестив руки на груди.

– Мы уезжаем, – отрывисто произнесла седовласая женщина, обращаясь к солдатам, ожидавшим на улице. – Возвращаемся в Рочидейн.

Слова сами собой вырвались у Хелльвир, она не успела ни обдумать их, ни прикусить язык. Просто неожиданно услышала собственный голос:

– Я могу это сделать.

Воины остановились, госпожа в доспехах обернулась, и край ее плаща взметнулся, поднимая пыль.

– Что ты сказала? – рявкнула она.

Хелльвир почувствовала, что не может пошевелиться; взгляд женщины приковал ее к месту, как булавка прикалывает бабочку к доске.

– Я могу это сделать, – повторила она громче.

Дама обошла носилки и зашагала к дому, положив руку на эфес меча. Миландра схватила Хелльвир за руку и толкнула ее назад с такой силой, что та споткнулась.

– Простите ее, ваша светлость, – быстро произнесла старуха. – Она сама не знает, что болтает.

И знахарка вонзила ногти в руку Хелльвир, давая ей знак молчать.

– Она сказала, что может это сделать, – ответила дама и пристально взглянула на Хелльвир. – Это правда?

– Я могу попытаться, – сказала та, подняв голову, и почувствовала жесткую хватку Миландры.

– Ты можешь это сделать или ты можешь попытаться? – переспросила женщина в доспехах.

– Я могу. Я знаю, у меня получится.

Госпожа смотрела на нее несколько секунд, плотно сжав губы. Потом повернулась и сделала знак своим людям внести носилки обратно.

– По крайней мере, ты готова помочь, – сказала она, заходя в дверь вслед за ними.

Эти слова были обращены к Миландре.

Старуха тем временем оттащила Хелльвир в сторону.

– Ты что задумала? – прошипела она, глядя на ученицу горящими глазами.

Хелльвир никогда не видела ее в таком гневе за все годы, что Миландра была ее наставницей, но решила не сдаваться.

– Я смогу, – упрямо произнесла она. – Я уже делала это прежде.

– Это ничего не значит, – возразила знахарка. – Если ты вернула человека однажды, ты не обязательно сможешь повторить это. Думаешь, я солгала, когда сказала, что пыталась сделать это сотню раз – и безуспешно? Это получается не всегда. А если и получится, взгляни, чего ты лишилась, когда воскресила свою маму. – Она подняла руку Хелльвир, на которой осталось всего четыре пальца. – Думаешь, сегодня платить не придется? Подумай, дитя, – продолжала она, – подумай, что будет, если ты вернешь жизнь этой девушке. Допустим, сделаешь это один раз; по-твоему, они позволят тебе спокойно жить дальше в глуши? Они увезут тебя отсюда и прикажут воскрешать всех подряд: своих знатных родичей, умерших от болезней, военачальников, павших в бою. У них есть власть, они могут тебя заставить. Не делай этого – ради себя!

Хелльвир знала, что знахарка говорит правду. Знала, что должна к ней прислушаться…

– Эта девушка – моя ровесница, – сказала она. – Ей рано умирать. – Хелльвир прикрыла здоровой рукой ладонь Миландры. – Я собираюсь попытаться. Ты не сможешь меня отговорить.

– Ты же даже не знаешь эту девушку. Зачем ты это делаешь?

– Потому что могу это сделать.

«Потому что хочу знать, смогу ли».

– Потому что чувствую: так надо.

«Потому что должна попробовать».

– Потому что могу спасти ей жизнь.

У Хелльвир было такое чувство, словно она стоит перед запертой дверью, которая ждет, пока кто-то повернет ключ в замке и распахнет ее. Сердце забилось чаще от странного волнения, как будто Хелльвир собиралась участвовать в соревновании и твердо знала, что сможет победить, если приложит достаточно усилий. Каждый день с той ночи, когда вернула к жизни мать, она чувствовала некую тягу к воскрешению живых существ и, затаив дыхание, ждала возможности выяснить, получится ли у нее повторить это. Но Хелльвир ничего не рассказывала Миландре, потому что не знала толком, как объяснить, описать это ощущение. Она просто знала, что должна это сделать, – как тогда, в зимнем лесу, когда прижимала к груди мертвую лисицу.

Она высвободила руку из пальцев Миландры и вернулась в дом.

– Я сказала, что попробую, – обратилась Хелльвир к даме. – Но вы должны пообещать мне кое-что.

Та прищурилась и в задумчивости постучала тяжелым перстнем по рукояти меча.

– Если я выполню вашу просьбу, пообещайте, что не принудите меня повторять это. Ни вы, ни кто-либо другой из вашего двора. Вы позволите мне остаться здесь.

Госпожа наклонила голову.

– Отлично, – сказала она. – Договорились. А теперь пора от хвастовства переходить к делу.

Хелльвир прикусила губу. От этой женщины исходила угроза; находиться с ней в тесной комнате было так же тяжело, как стоять рядом с кузнечным горном, в котором пылает огонь. Ее взгляд прожигал насквозь.

– Как ее звали? – спросила Хелльвир.

– Салливейн, – сквозь зубы бросила дама.

Хелльвир знала это имя. Это подтверждало ее догадки; теперь она окончательно поняла, кто эта женщина-воин.

Она взглянула на Миландру.

– Мне нужно сейчас уснуть, – сказала Хелльвир.

Старуха кивнула и с видимой неохотой принялась готовить снотворное. Пока она собирала нужные травы и складывала их в чашу, Хелльвир вышла на улицу.

Она остановилась на дороге, глядя на плывущие мимо семена одуванчика. Все выглядело так же мирно и спокойно, и нельзя было подумать, что в десяти футах от нее, в доме, лежит разлагающееся тело убитой девушки. Хелльвир протянула руку и осторожно взяла двумя пальцами одно семечко. Потом поймала еще два, осмотрела их, убедилась в том, что они целы, и, держа их осторожно, чтобы не повредить, вернулась в дом. Положила семена под стеклянный колпак и села рядом с телом. Хелльвир старалась выглядеть спокойной, создать впечатление, будто знает, что делает, но чувствовала, как бешено стучит сердце. Ей казалось, что оно вот-вот вырвется у нее из груди. Какая-то часть ее сознания, внутренний голос, голос разума, кричал ей: «Что ты творишь? Зачем тебе возвращаться туда?» – «Потому что так надо. – Это было единственное, что могла ответить себе Хелльвир. – Я должна узнать, смогу ли сделать это. И еще я должна ее спасти, если получится».

– Пожалуйста, подождите снаружи вместе с солдатами, – обратилась она к даме.

– Зачем? – возмутилась та, когда знахарка попыталась выпроводить ее.

– Мне тоже было бы нелегко уснуть, когда в комнате столько народу, – резко ответила Миландра, потом, спохватившись, добавила: – Ваша светлость.

Люди с явной неохотой вышли. Миландра вытащила огниво и зажгла свечу.

– Ты уверена, что хочешь этого? – Она произнесла это сквозь зубы, но ее тон был просительным.

Хелльвир кивнула, хотя внезапно лишилась этой уверенности. Миландра подожгла травы в чаше, положила сверху вощеную ткань и подала Хелльвир трубочку, через которую нужно было вдыхать дым. Та поднесла трубку ко рту и сделала глубокий вдох. Веки отяжелели намного быстрее, чем Хелльвир ожидала, голова медленно опустилась на стол. Она обхватила рукой стеклянный колпак и позволила себе расслабиться. Последним, что она помнила, был жест Миландры, которая подкладывала ей под голову подушку.

Хелльвир знала, чего ждать, хотя в последний раз была здесь очень давно. За последние десять лет она не раз вспоминала свое путешествие, мысленно бродила по застывшему, безмолвному чужому лесу, повторяла про себя разговор с темным существом, прятавшимся за деревьями.

Снова этот странный тусклый свет, неестественная тишина, неподвижный воздух. Посуда и инструменты были разбросаны на большом столе в центре комнаты и на рабочих столах у стен, как будто человек, трудившийся здесь, внезапно вскочил и выбежал прочь. Неожиданный холод. По крайней мере, смертью в комнате больше не пахло. Парадокс, подумала Хелльвир.

Она встала со стула, взяла стеклянный сосуд. Скрип ножки стула по полу оглушил ее, и от этого звука волосы у нее на затылке встали дыбом. Она вышла из дома и, помедлив мгновение, чтобы собраться с силами, подняла голову и взглянула на небо.

Хотя Хелльвир знала, что́ увидит, это зрелище все равно вызвало у нее дрожь. Ее собственное далекое отражение смотрело на нее сверху, задрав голову; она видела дом Миландры и сад с высоты птичьего полета. Испытав приступ головокружения, Хелльвир не без труда подавила желание найти опору, ухватиться за что-нибудь, сесть на землю.

Слушая эхо собственных шагов, она пошла по дорожке, вымощенной плоскими камнями, толкнула калитку. Семена одуванчика неподвижно висели в воздухе, как нарисованные. Хелльвир коснулась пушистого хохолка кончиком пальца, но он проплыл совсем небольшое расстояние, прежде чем замереть снова. Она направилась в сторону леса, раздвигая руками белую завесу парящих семян и оставляя за собой туннель.

– Салливейн! – позвала она. – Салливейн!

Ничего. Только частый стук ее сердца. Хелльвир знала, что одна в этом мире. Одиночество было осязаемым.