Простые женщины

– Ты серьёзно?

– Пойдём! – свободной рукой подруга потянула меня на балкон. – Смотри! Илона решительно взмахнула оружием и нажала на курок.

***

После очередного телефонного разговора с Илоной я скисла. Меланхолии добавлял ливневый дождь – он не прекращался уже третий день. Квартирная соседка – пампушка Роксана – сновала по нашей пятиметровой кухне в распахнутом махровом халате. Его полы разлетались, цеплялись за шершавые ножки старой табуретки, на которой я, поджав одну ногу под себя, курила в приоткрытую створку окна.

–Мариана, ты дура?

Не знаю, как на такое реагировать. Соглашаться с её предположением совсем не хотелось, а рассыпаться в доказательствах обратного – умный человек точно не станет. «Может, её просто в жопу послать?» – пронеслась в моей голове дельная мысль.

–Кастанеда – это дизайнер человеческих душ! Ты просто послушай, я тебе немного зачитаю…

– Нет!

– Но это очень интересно!

– Я оккультизмом и мистикой не интересуюсь, Роксана.

– Мариана, ты дура? – повторила пампушка и нервно дёрнула халат на груди. Переложив книгу под мышку одной пухлой руки, а второй внушительно подбоченившись, она сильно дунула на непослушную прядь волос.

– Кастанеда – психолог и философ! Нет, я всё-таки тебе сейчас зачитаю! – Она снова схватила книжку, плюхнулась на стул, открыла рот, набрав в него побольше воздуха…

– Иди в жопу, Роксана! – выдохнула я клубами сигаретного дыма в форточку. На сердце было неспокойно, как бывает в дни тяжёлых предчувствий. Всё будет… хорошо? Моя школьная учительница русского языка и литературы вздрагивала, как от удара током, при слове «хорошо». «Хорошо – это никак! Безлико, относительно!» – доносила она криком… В тот мокрый осенний день я впервые подумала: «А может, и не будет… Ничего и никогда уже не будет хорошо».

***

Ситуация накалилась в начале зимы. Илона купила у своего недруга куртку. Не устояла перед именитым брендом. Война войной, а торговые отношения никто не отменял. Сговорились на трёх сотнях зелёных.

– Сколько?! – этот вопрос я задавала в двух тональностях. Первый слог звучал высоко и протяжно, второй – пренебрежительно обрывался на тихой ноте ля второй октавы.

– Да, Мариана! Триста баксов, – красотка, довольная, крутилась у зеркала в туалете.

– Не, ну выглядишь ты потрясно, конечно…

– Так теперь я буду выглядеть всегда! – Подруга мгновенно изобразила Людмилу Прокофьевну из «Служебного романа». Мы громко засмеялись.

– Хватит, всё! – вдруг серьёзно добавила Илона. – Нельзя уступать. Будем быстрее, выше, сильнее и прекраснее! А то мы слишком расслабились. – Подруга встала на носки, уперевшись бедрами в раковину, и нагнулась ближе к зеркальному полотну, подводя красным карандашом натянутые губы. Из крайней кабинки под шум стока воды показался внушительный корпус Инессы.

– О-о-о, у нас обновка? – ехидно заметила она. – Слушай, а тебе мужская куртка "нового русского" не нужна?

– С дырками от пуль? – хмыкнула Илона.

– Ну я не тебе предлагаю, а Мариане. Ты-то чем расплачиваться собралась? Расчёт получила уже?

– Не поняла… – Илона отлепилась от зеркала, опускаясь на шпильки лакированных туфель.

– Так уволили же тебя? – Инесса неуверенно взирала на коллегу.

– Откуда знаешь? – строго спросила я. – Галя сказала…

Пока подруга рыдала на моём плече, кто-то шепнул, что Галя в этом кадровом заговоре принимала активное участие. Воспользовалась старыми связями. И куртку она продала сопернице только из желания уменьшить бюджет моей товарки, который в условиях кризиса ещё непонятно когда пополнится. Я в это не верила, но Илона…

Я думаю, именно в тот момент пар её бессознательных чувств под большим давлением убеждений мощно хлынул на поршни локомотива с гордым названием «Месть».... Она замкнулась, отдалилась. От пережитого стресса заболела. Потом как-то на прогулке с собакой неудачно подвернула и сломала ногу. В телефонном разговоре со мной пыталась шутить о том, что не приходится брать больничный свободному человеку. Что наконец-то появилось время на сон и завтрак в постель… В подтверждение своего задорного настроения Илона отбивала на гипсовом панцире ритм какой-то весёлой песенки. Но чем больше она старалась держаться непринуждённо, тем тяжелее становилось моё предчувствие.

Избавиться от навязчивой идеи можно только путём её полного воплощения. Иначе, если будете отмахиваться от неё, словно от назойливой мухи, в конце концов она плюхнется своим толстым брюхом в ваше тщательно приготовленное блюдо запланированных удовольствий. Но от некоторых идей лучше отречься. Навсегда.

***

В семь часов вечера полная луна уже отливала плотным розовым цветом. Ночное светило казалось тяжелее обычного и медленно ползло вдоль крыш соседних домов. Я возвращалась с работы. Ещё один ускользающий день. Так понедельник вдруг оборачивается пятницей, а выходные и вовсе пролетают незаметно. Считаю уже не неделями, рассуждаю сезонами: «Как быстро пролетело лето… Вот и осень… Опять зима».

Передо мной, по густо размазанной на асфальте пасте из бурого подтаявшего снега, скользил парень в летних кроссовках на резиновой подошве. Из-под его укороченных штанин выглядывали слегка прикрытые спортивными носками щиколотки. Между этих не по погоде одетых ног семенил французский бульдог в красном пуховичке. Собака едва поспевала за хозяином, бежала вприпрыжку, нелепо растопырив задние лапы, и смешно голосила. Её жалобные вопли напоминали крики голодной чайки. Пёс вызывал сочувствие и выглядел очень комично. Наконец ноги притормозили, к ним спустилась крупная костлявая рука и загребла бульдожку в охапку.

–Ты сама же хотела гулять, – ворчал хозяин. – Опять дома будешь куролесить…

У подъезда своего дома я задержалась. Вытянула руку. На ладонь опустилась невесомая снежинка. Я видела, как хрустальное тельце плавится от тепла моей плоти, но напрасно силилась ощутить этот процесс. Человеческая кожа слишком толстая и бесчувственная в мире маленькой льдинки.

Мой мобильный запищал, как только я захлопнула входную дверь своей квартиры. Обтекая талым снегом, я некоторое время стряхивала влагу с пальцев, чтобы не намочить новенькую «Нокиа 3310».

– Это у кого звонит? Это чей телефон? – в прихожей суетливо закружила пампушка.

– У меня звонит, Роксана! – устало рявкнула я, ответив на неизвестный номер.

Бархатный мужской голос из Следственного комитета приглашал меня на беседу в качестве свидетеля по делу об убийстве Дерябиной Галины Сергеевны.

– Кого? – я стянула ботинки и шагнула в комнату.

– Коллега ваша, Галина… Знаете такую?

Несущая стена почему-то поехала вправо. Я стала перемещать корпус в противоположном направлении, как при качке на пароме, пытаясь согнуть ноги в коленях для баланса, но они не слушались. В ухе как будто кто-то щёлкнул пальцами и все звуки накрыло куполом, а поверх наложился протяжный, нарастающий гул. Сердце бешено колотилось, на глаза навернулись слёзы.

***

В первое своё свидание с Петербургом, распахнув тяжёлые пыльные гардины в номере постсоветской гостиницы, я обнажила умопомрачительный вид из окна. Собор Александро-Невской лавры утопал крестами в плотном темно-сером желе из облаков. За его вековой оградой под лиственный занавес монастырского сада склоняли свои каменные головы могильные изваяния. Сюда меня всегда тянуло побродить. Я – атеист и не верю в блуждающие души. В иконах я вижу искусство, а в храмах – тихое место. Меня не пугают умершие. Но смерть страшит. Ужасает её неотвратимая внезапность…

– Нет. Илона не могла этого сделать. – Я часто мотала головой. Серёжка в ухе билась о корпус телефона.

– Ну так она сама и не делала, Мариана. Она послала Толика своего, – Инесса сдавленно шептала, как будто боялась кого-то разбудить.

– Может, он сам? Его девушку обидели, пошёл разобраться…

– Мариана, не могу поверить, что ты настолько наивна, – Инесса повысила голос. – Он знал, где она живёт, пришёл покупать её старую машину… Она сама открыла ему дверь! Понимаешь? Сама! А значит, Илона договорилась с ней заранее, иначе Галя с этим додиком даже говорить бы не стала! И пистолет… Откуда у этого нищеброда деньги на оружие? Это точно её! Ты знала?

– Нет, – соврала я и замолчала.

– Она мне звонила. Подружка твоя. – На последнем слове Иннеса презрительно фыркнула – Просила твой новый номер. Я её предупредила, чтоб она забыла, как меня зовут… Будешь с ней говорить?

Я молча положила трубку. – Нет. Не буду, – твёрдо сказала сама себе и потянулась за сигаретами.

– Что не будешь? – рядом со мной неожиданно появилась Роксана, протягивая зажигалку.

***

Из материалов дела: « 20 декабря 2000 года около 23:00 в районе метро "Площадь Восстания" был задержан подозрительный мужчина с большой спортивной сумкой, в которой при досмотре обнаружены: женская шуба, золотые украшения… пистолет ТТ… Во время допроса мужчина признался в убийстве Дерябиной Галины Сергеевны и краже её имущества. Свою вину в содеянном Рожин Анатолий Васильевич полностью признал. Сговор отрицает. Задержанный, сожительствующий с Гезидиновой Илоной Владимировной, условившись о встрече с её коллегой по поводу покупки автомобиля, прибыл по месту проживания жертвы и после того, как она открыла дверь, выстрелил ей в лицо…"

У Галины остался маленький сын, которого она растила без мужа.

– Повезло ему, что он остался у бабушки – Выпучив глаза шипела Инесса любопытствующим знакомым.

Но мне не хотелось верить в случайный жребий судьбы. Отсутствие ребёнка в момент совершения вендетты – было особым условием Илоны. Последнего отголоска её разума, тонущего в океане боли, ненависти и бурлящего чувства отомщения… Я в этом уверена!

Глава 3 Лена

Не бойся! Я тебе его не оставлю! – с этими словами свекровь вскинула руку, вытянув её вперёд прямо перед моим носом.

– И вам здравствуйте, Римма Матвеевна, – саркастично улыбнулась я, скосив глаза в центр сухой морщинистой ладони.

Но улыбка мгновенно испарилась с моего лица, когда взгляд выцепил ещё одну пару ног рядом с дорожной сумкой.

– Я тебе его не оставлю! – с нажимом повторила старуха.

Теперь она указывала своим облупленным ногтем на светлую кудрявую голову ребенка. Её порыв убедить меня в том, о чём я даже ещё не успела подумать, породил крупномасштабную бурю тревожных мыслей.

Зачем она приехала? Почему с внуком? Где его мать?

– Она опять беременна, – позже, на кухне, неприятно швыркая чаем, удовлетворяла моё любопытство Римма. – Говорит:" У меня новая семья, забирайте своего выродка, он мне не нужен". А мне его куда?! – женщина возмущённо трясла гнездом из рыжих волос на макушке.

– А мне он зачем?

– Не тебе, а отцу! Родному, заметьте,– свекровь скривила рот в язвительной усмешке.

– Ваш сын сидит у меня на шее. Значит – мне. И вообще… Мы расходимся!

– Да заберу я его с собой, не бойся…

Я не боялась.

На следующий день Римма металась по моей двухкомнатной съёмной квартире, вырывая костлявыми пальцами из растрепанного гнезда клочья волос. Рассыпаясь в междометиях, она бессвязно лепетала о своей несчастной судьбе и тяжёлой доле. За тысячи километров от Санкт-Петербурга в районной больнице Алматинской области умирала от инсульта её старая мать. Странно, но наблюдая это душераздирающее зрелище, я не могла отыскать в глубине своей души хоть немного сочувствия к этой не посторонней мне женщине. Подобные истерики у неё случались часто, особенно когда я отказывала ей в деньгах. Сейчас она требовала от меня срочной ссуды на перелет и приют для её внука, за которым обещала вернуться сразу после похорон. Старуха отчаянно била себя крошечным кулачком в сморщенную грудь и клялась выполнить обязательства.

В тот день я видела её последний раз в жизни.

***

Мысли сдать мальчика в приют я отмела сразу. Такой совет друзья мне давали регулярно, рисуя незавидные перспективы одинокой матери с двумя детьми. Одни сочувствовали, по возможности помогали. Другие – зло подтрунивали

– Мариана, говорят, тебе детей можно подкидывать? Может, и наших возьмёшь?

– Может, и возьму. – обиженно бурчала я.

Подкидыша звали Коля. Сводный брат моего Тимы был на два года старше его и, как мне казалось, совершенно на него не похож. Первое время ребёнок прятался под кухонным столом, судорожно вздрагивая от каждого звука. Когда я приближалась к границам, обозначенным его ранимым сознанием, Коля, как Маугли, рыча и скалясь, выскакивал из своего укрытия и впивался зубами в мою лодыжку.

Малыш был удивительно силён для пятилетки. Как-то раз он сломал Тиме нос – точно приложив свою пятку в центр физиономии моего незадачливого сына. А потом удивитительно спокойно наблюдал, как я, до приезда скорой, в панике меняла залитые кровью полотенца.

Коле был нужен психолог. А мне – моя прежняя жизнь, в которой я даже не мечтала о статусе «злая мачеха».

Из документов глупая старуха оставила только ксерокопию свидетельства о рождении. По вечерам, уложив детей спать и подпалив кончик дамской сигареты, я разглядывала этот мятый лист бумаги с вытянутым тонерным разводом вдоль левого края. Огромное серое пятно на половину стерло имена людей, которые дали мальчику жизнь, но по каким-то причинам не пожелали в ней оставаться.

Коля не улыбался. Довольным выглядел только когда, рисовал. В такие моменты было понятно, что никакой умственной отсталостью он не страдал. Мальчик проявлял безусловный талант. Я даже почти поверила, что душевная терапия найдена и вскоре она поможет ему справиться с предательством самых близких. Пока однажды случайно не стала свидетелем жуткой сцены. Коля застыл над рисунком, с отсутствующим взглядом. Потом переменился в лице. Зажал черный карандаш в кулаке и с размаху вонзил заточенный грифель в листок. Кроша стержень, с яростным нажимом, оставляя рваный след на бумаге, он отделил голову нарисованного человечка от его туловища. Разжав побелевшие пальцы, Коля поник плечами и плавными синхронными движениями долго водил ладонями по своей футболке, как будто вытирая их. Тогда мне впервые стало страшно.

Моё участие в жизни подкидыша уже сложилось в систему колебаний эффекта бабочки. Где незначительное влияние на детскую психику вначале может вызвать необратимые последствия в будущем. И предполагаемые масштабы этих последствий пугали меня так же, как и мысль однажды не проснуться от того, что в моей шее будет торчать, пробивший сонную артерию, корпус цветного карандаша.

Выход из сложившейся ситуации мне виделся один: найти заблудшую мать, по слухам родившую ещё одного несчастного, и вручить ей её творение – пусть сама решает его судьбу.

***

Мамой Лена стала очень рано – в семнадцать лет. За год до этого она вместе со своей нерадивой матерью снимала у Риммы комнату в её доме, где та проживала со старшим сыном Валерой. Не понятно, как две взрослые женщины смогли допустить роман маленькой девочки и двадцатипятилетнего парня, но спохватились уже поздно, на первом триместре беременности Лены. Возможно, из чувства вины за сына, совратившего малолетку, свекровь купила молодожёнам «однушку» на окраине города – вложила туда все свои сбережения с продажи дома.

Но через год девушка влюбилась в своего деверя и эта несвятая троица стала жить вместе. Лене с ребёнком и новообретённой любовью податься было некуда, а дарить счастливой паре своё единственное жильё обманутый муж не собирался. Несколько раз выместив злость на сопернике и приняв несправедливую реальность, Валера уступил влюбленным комнату в своём жилище, а сам обустроился на кухне.

– Живёт-то она теперь с Антоном, но в баню к нам ходит с Валерочкой, – делилась со мной интимными подробностями томных вечеров Оля – друг семьи и моя приятельница. Именно у неё дома, в один из таких "чистых" четвергов, я и познакомилась с Леной, Антоном и своим будущим мужем.

После этой встречи их тройничок раскололся, как печально известный «Титаник» от столкновения с айсбергом и пошёл ко дну. Лена какое-то время отчаянно боролась за внимание обоих своих мужчин, но ревность к основному любовнику взяла верх. И наши пары стали существовать независимо друг от друга.

Честно говоря, выбор партнера девушки сильно контрастировал с её красотой. Высокая, худая, с ровными рядами ослепительных зубов. Они каким-то образом оставались без налёта табачного дыма, в котором Лена утопала круглые сутки, прикуривая одну сигарету за другой.

Этими зубами в середине 90-х она сверкала на городском рынке, продавала зубную пасту колгейт, призывно размахивая яркой упаковкой импортного средства. Торговцы, зачарованные белоснежной эмалью девушки, охотно скупали весь товар. После каждой сделки Лена довольно хрюкала и врала, что именно эта паста, а не удачный генетический код – спонсор её голливудской улыбки.

Крупные завитки русых волос Колиной мамы пружинили в такт её быстрым шагам, которые она мерила длинными стройными ногами. Миндалевидные карие глаза слегка щурились в поиске новых покупателей. Глубокий голос с хрипотцой внушал доверие, а небрежные манеры казались искренними. Насмешливое выражение её мордашки создавало иллюзию перманентной улыбки – даже если она была расстроена. А когда Лена плакала, её нос не краснел, не набухали веки, не морщился лоб и не ломалась изящная линия бровей. Просто тёмные глаза – блюдца на прекрасном лице девушки до краёв наполнялись влагой и пускали блестящие ручейки…

Вечером, утомленная рыночной беготней, она сгребала в охапку сына и садила его на изгиб своего угловатого бедра. Бережно придерживая маленького Колю одной рукой, второй щекотала его живот.

– Идёт коза рогатая… – Лена хмурила брови и склоняла голову вперёд, выставив пальцы рогаткой. – Забодает, забодает!

Коля звонко пищал, а Лена хохотала, встряхивая упругими локонами.

Я видела, как она любила сына. Я верила, что как только она увидит Колю вновь, материнское сердце дрогнет и не сможет больше отказаться от него.

***

За пару месяцев до начала 2000-года я стояла у окошка обмена валют в банке. Его интерьер сверкал новогодней мишурой и был наполнен кислыми рожами, озабоченными грядущим миллениумом. Весь мир готовился к глобальной катастрофе, а я решала в своей голове сложную математическую задачу. Как дожить до предстоящего конца света на 200 долларов. Те, что сейчас зажаты между моим жутким фото в паспорте и штампом под областной регистрацией на пронумерованной розовой странице. Протянув кассиру две бумажки с изображением Бенджамина Франклина, я уставилась взглядом в стену и продолжила свои расчёты. Курс, конечно здесь грабительский. За квартиру нужно сразу заплатить… Обувь детям… Я уже в этих нейлоновых ботинках до весны протяну…

В лотке показались шесть купюр. Я прижала их пальцами к гладкой металлической поверхности и потянула к себе, но они не поддавались. По ту сторону бронированного стекла мой недоуменный взгляд выхватил улыбающееся лицо кассира.

– Всё будет хорошо. – Спокойно сказало лицо, продолжая улыбаться, утвердительно кивнуло и отпустило купюры.

Эти слова бесцеремонно плюхнулись в переполненную чашу моего терпения и её содержимое брызнуло из глаз. В те времена мое нытье поднимало уровень воды в Неве, а мысли были такими же мрачными, как тяжёлое Питерское небо в сезон дождей. Злости на Лену уже не было. Поначалу она закипала глубоко в груди, горечью поднимаясь к пищеводу, но спустя год обречённо спустилась в область солнечного сплетения, составив компанию бессилию и отчаянию.

Весной следующего года я поддалась соблазну скинуть тяжёлый груз со своих плеч и проклиная обстоятельства, обратилась в дом малютки. Хотела убедиться, что за Леной останется право забрать сына в любой момент, как только она примет для себя это решение.

– А может быть вы этого ребёнка украли? – Строго мерила меня взглядом у себя в кабинете заведующая интернатом. Она подозрительно щурилась, склонив стойкий начёс из тончайшей паутины белесых волос, сквозь который отсвечивал, как через шапку созревшего одувана розовый скальп.

– А зачем? Зачем мне это?– Я растерянно развела руками.

– Ну это мне неизвестно… Но такие, как ваша истории только, знаете, в сериалах показывают или в этой… Как её … Передаче " жди меня". – Внезапно она смягчила тон и сочувственно добавила – Понимаете, не просто будет забрать потом ребёнка отсюда, если мы его примем.

– Даже родной матери?

– Особенно ей. – Вздохнула женщина – Доказывать придётся свою состоятельность.

– Ему ведь в школу скоро идти… – Я отрешенно уставилась в приоткрытое окно. Собиравшийся дождь прошел мимо, оставив немытыми пыльные стекла. Тончайший шлейф облаков временами разрывало лучами апрельское солнце. Тёплый воздух становился плотным от парящих батарей.

Я возвращалась домой к своему подкидышу с твердым убеждением, что у меня нет моральных прав на ещё одно предательство Коли. А значит, нужно было усилить поиски Лены.

– В передаче " жди меня", говорите… – Уже дома я решительно набирала номер горячей линии…

***

Во времена тотального дефицита люди рефлекторно вставали в хвост любой очереди, она же показатель товара повышенного спроса. Не суть важно какого – потом разберёмся. Главное, чтоб всем хватило.

А что, если очередь не стоит, а бежит? И мы все, подчиняясь стадному чувству несемся, глотая пыль из-под ног впереди бегущих, не в состоянии понять куда, без возможности разглядеть что-то, в животном страхе отстать…

Моя жизнь остановилась. Застыла тягучей жижей и я тонула в этом вонючем болоте.

Через три месяца со дня моего обращения в передачу "жди меня" ничего не изменилось. Красивой истории со слезливым сценарием и благополучным финалом не случилось. Не было ни сочувственных взглядов сердобольных ведущих, ни бурных аплодисментов достопочтенной публики, ни смущенных лиц главных героев. Вся эта счастливая картина разбилась о короткую емкую фразу оператора кол центра.

– У нас не благотворительная организация. Мы доставкой потерянных детей не занимаемся. Ваша заявка на рассмотрении, ожидайте или действуйте сами.

– Но у вас же особый статус, больше возможностей… – я не уверенно перебирала аргументы.

– Не больше ваших или любого другого человека. – Девушка бесцеремонно бросила трубку.

Тогда короткими телефонными гудками в моё сознание врезалось дерзкое решение.

Обозначив квадрат поиска госучреждениями социального учёта в городе Алмате, я, представляясь оператором известной передачи по поиску пропавших людей, выуживала у наивных сотрудников необходимую информацию о Колиной маме. Моя легенда о душещипательном проекте имела невероятный успех и и удивительное внушение. Не знаю, чем занимались реальные персонажи продюсерского отдела целых три месяца, но в моем распоряжении уже через неделю был пятизначный номер домашнего телефона Лены.

Я медленно тянула горький дым тонкой сигареты, прежде чем позвонить, мысленно выстраивая наш с ней разговор. В голове шелестели мысли о том, чтоб не спугнуть эту раненую птицу немым укором. Не позволить интонации осуждения выдать моё состояние крайнего отчаяния. Дать ей возможность исправить свою ошибку без необходимости признания таковой…

Лена не удивилась моему звонку. Не показала оправданий. Сухо согласилась принять ребёнка, если я его привезу.

***

Обитая на территории, густо застроенной громадинами с сотнями бликующих оконных глазниц, где в очерченном крышами небесном уголке наблюдаю лишь реки облаков, постепенно теряю в закромах памяти понимание, что живу в настоящем портовом городе. Тогда я собираюсь, как старая баржа, шелестя облупившейся ржавчиной на бортах и тащу свое тихоходное судно вдоль гранитных берегов мутной невской воды. Обволакиваю себя тинистым запахом, укутываю волнами, вспоминаю…

При попытке вывезти из страны чужого ребёнка без сопроводительных документов и настоящего свидетельства о рождении, я встретила сопротивление пограничников. И в тот момент то ли от накопившегося за эти годы стресса, то ли от ощущения последнего рубежа перед долгожданным финишем, у меня случилась истерика. События тех суток, как в тумане. Я помню только совершенно растерянный взгляд на суровом лице военного. Помню, как его рука отпустила приклад автомата и потянула за рукав напарника в сторону. Помню, как он тихо сказал: " Оставь её, пусть едет".

Спустя два дня от моей сигареты прикуривала  обветренными губами Лена. Она щурилась от дыма и её скулы покрывались тончайшей сеткой морщин. Под глазами красавицы легли темные круги,  волосы потускнели и свисали безжизненной паклей. Я смотрела на неё и думала: вот оно, моё избавление – в лице простой усталой женщины. Коля стоял возле её длиннющих ног, обхватив их обеими руками. На его лице сияла счастливая улыбка.

Проводив их, я долго плакала, снимая напряжение двух последних лет. Через неделю вернулась с сыном домой, а позже  узнала, что моего подкидыша его самый близкий и родной человек сдал в интернат.