Серебряные нити Шардена. Пепел и тис

Он. Как заноза в сердце – короткое слово, но сколько в нём противных, впивающихся щепок. Ни имени, ни роли, ни облика. Просто он. Может, это был преподаватель? Магистр, который оказался ближе, чем должен? Может причина её поступка кроется в банальной, неразделённой, девичьей любви? Прах, таких историй я слышала не раз – и чаще всего, они заканчиваются ой какой болью. Может, всё проще. Может, он разбил ей сердце. «Ой, прости, дорогая, между нами ничего не было, мы не можем быть вместе, и вообще – у меня есть невеста».

Я зло, по невоспитанному сплюнула на брусчатку, скрипнув зубами. Вспомнилось кое-что неприятное. Знакомая история. Плюнул, отвернулся, как делают это глупые мужчины, не ведающие, как больно бывает, когда твоими чувствами играют. Все проблемы – из-за мужчин! Ненавижу их.

Отбросив воспоминания, я задумалась дальше – а может – кто-то из нахальных студентов, тех, что вечно толпятся в холле вместо занятий, кидают взгляды, будто не учатся здесь, а пришли на охоту за юными девами. Как тот нахал из холла, который играл со мной в гляделки. А может, он – вообще не человек? И не любовник. И не враг. А что-то иное. Существо? Иллюзия? Призрак? Бог…?

Я задумчиво прижала ладони в перчатках к лицу вновь – размышления успокаивали. Ладно. Обсудим это все вместе вечером у Эврена. Итого мы имеем – Орнеллу, соседку Лианы, знание о том, что последние пару недель Лиана стала странной, имеем загадочного «его»… и что она никому не хотела доверять, кроме него.

– Чёрт побери, Лиана, – прошептала я, глядя на небо, сверкающее осенним солнцем. – Кем бы он ни был, он того не стоил, слышишь? Прах его побери.

И еще, по словам родителей, однажды она обмолвилась, что всё было у неё сложно. Какие у тебя могут быть сложности в семнадцать лет в самом лучшем городе Шардена, с богатыми родителями, в полной, любящей семье, дурочка?!

Зависть моего внутреннего ребёнка пробудилась и завыла злым волком. Я позавидовала. О, Этерна, как же я завидовала ей сейчас! Ей, которая могла бы сейчас спокойно жить свою жизнь, готовиться к экзаменам, а в конце года – уехать на каникулы в тёплый родительский дом, обнять маму, папу.... Я завидовала её глупости, её роскоши переживать, на её взгляд – невыносимое, но на самом деле – не пережив ничего по-настоящему.

Возможно, я не права, ведь я не знаю, что её довело до такого поступка, но… она ушла, потому что ей было сложно – но не невозможно. А кто-то…я...я бы отдала всё, чтобы прожить хотя бы день в её шкуре. Хотя бы утро – с мамой на кухне, с горячим хлебом, с материнской заботой. Ещё раз услышать её смех, увидеть, как папа целует её в щеку, прежде чем выйти из дома. Прах, да я бы душу вывернула, лишь бы увидеть свою мать ещё раз, услышать, как она произносит моё имя, пусть даже в гневе. Но она решила подвергнуть своих родителей такой страшной ноше, такому страшному горю – пережить собственное дитя. Потому что что-то пошло не так. Потому что… некий «он»…не сделал что-то важное. А мы теперь собираем по крупицам целую жизнь, которую она бросила столь небрежно, как бросают плащ на кресло.

Тихий стон злости сорвался с губ. Да что ж такое со мной! Разумеется, я знала, это неправильно – злиться на мёртвую. Я знала, что мои мысли – ненормальны. Я знала, что считаю неправильно, и что еще неизвестно, что случилось с Лианой на самом деле – может её вообще убили? Да, мёртвым полагается милость. Молчанье. Цветы. Но моя ярость всё ещё жила. Но всё-таки я не могла не злиться. Но больше – если всё-таки это самоубийство, я просто не могла понять, почему она это сделала?! Стоил ли этот «он» того? Пепел, может, я вообще уже не умею сочувствовать? Голова откинулась к двери, назад, больно стукнувшись о её железную, кованую петлю. Это немного отрезвило, пусть было и неприятно.

– Прах. – выдохнула я и зажала переносицу пальцами. Кожа на краях пальцев перчаток ткнулась в глаза холодом. – Прости, Лиана. – сказала я, будто бы она могла меня слышать. Будто стояла рядом. – Это, конечно, не по-человечески. Прости меня, и не слушай. Да укроют мягкие ветви леса Мирас твою душу, Лиана Тарен.

Но всё равно… она должна была жить. Конечно, она должна была жить. Я решительно оттолкнулась от двери, решив больше от греха подальше не взаимодействовать со зданием колокольни и осмотрелась.

Ведь Лиана погибла именно здесь… конечно, лигаты уже всё обчистили, и, если были какие-то важные улики – забрали. Этим делом будет заниматься Лаэрк Рейлтан и архонтер лигатов. Под колокольней была мягкая, чуть пожухшая осенняя трава. Очень определённо примятая в одном месте, аккурат под тем окном, где я врала о своей истинной профессии родителям Лианы. Тут не было крови – только сухая трава, хрустящие листочки и ветер, который пришёл сюда самым первым узнать, кто умер.

Было бы здорово вызвать теневой отклик… Пусть тут и нет заклинаний, но, может, можно было бы как-то просветить пространство? Как Эврен сделал это в лавке Черниля и Мотыля. Моих знаний здесь не хватало, и я рисковала очень сильно привлечь внимание бездумным использованием Тени. Надо бы обсудить это с Эвреном вечером – может, получится как-то потом вновь пробраться в Академию, да посмотреть место?…Или, может, нас от Совета лично попросят осмотреть? Всё-таки не рядовая кража кристальных булочек, как никак.

Я по широкой дуге обошла место, где еще вчера лежала Лиана – всмотрелась в траву, помедлила, посмотрела и так, и эдак – ничего. Рыться глубоко не стала, чтобы не привлекать внимания – пока достаточно и этого. Тем более, я не владела мастерством Ириса собирать улики в качестве камешков, как он это сделал в лавке у Черниля и Мотыля… додумался же. Понял ведь, сопоставил факты, подметил, что мы бы принесли на подошве грязь, а камешек был сухой… еще и запомнил, что уборку они проводили накануне кражи. Гений, не меньше. Я так не умею – вот теневые отклики – моя тема!

Отходить от колокольни было тяжело. Как будто она держала, магнитом манила к себе. Как будто сама Лиана – не отпускала.

– Прости меня, дитя, – прошептала я, смотря на примятую траву. – За Розу. За ложь. За правду, которую придётся вытягивать клещами. – и пошла прочь.

Я вернулась в Академию и пристроилась на лавке в холле – на улице всё-таки было прохладно, а ждать Ирину-Эльсу мне надо было еще как минимум часа два – время близилось к часу дня, а делать мне уже нечего, ведь я узнала всё, что можно было узнать. К студентам решила с вопросами не приставать – это прерогатива подруги. Родители, думаю, колокольню уже не покинут и с Эльсой не пересекутся… тем более, сказали, что уже были у неё в комнате. Точно! Отправлю ей тенегласс – может, она тоже уже закончила?

Выудив из многочисленных внутренних кармашков своего объёмного плаща крохотную стеклянную бутылочку, откупорила её и быстро нашептала в неё свое местоположение и то, что птичка в клетке. Тенегласс, подхваченный моим тихим заклинанием, тотчас стремительно поплыл куда-то прочь на поиски Эльсы.

Академия Шардена. Сколько о тебе шептались в Круге. Кто-то восхищался, кто-то презирал, а кто-то – как мой наставник Райс – говорил с настороженной вежливостью. «Академия велика, да не всем великая». Тогда я не поняла этого, а вот теперь начинаю осознавать.

Пол – серая гладь, прорезанная россыпью инкрустаций в виде звёздных карт. Золото тонкими линиями соединяет точки – как будто кто-то когда-то пытался зафиксировать порядок в хаосе. Красиво. Интересно, холодный пол или согрет кудесниками Вейлана? Я наклонилась чуть ближе, провела пальцами. Холод камня пробрал до костей. Странно. Обычно стихийные маги согревали стены Академии.

От скуки, ожидая ответ Эльсы, начала рассматривать люстры – огромные, хрустальные, как сплетённые из инея паутинки. Свет их был приглушён, совсем тусклый, и я с удивлением поняла, что это мне по душе. Иначе было бы как в ловушке: всё сверкает, всё сияет, и некуда спрятаться. Интересно, в них действительно врезаны алмазы, как сплетничали в городе? Или очередная академическая сказка? Голова затекла от любования потолком, и я поморщилась, возвращая взор в обычное положение, и заметила – по бокам зала – колонны, обвитые живым плющом. Слишком симметрично, слишком ухоженно. В Круге, да и в целом в Иль-де-Виреле, плющ рос, куда хотел – обвивал двери, упрямо лез в окна, однажды даже пророс через крышу. А здесь – как причесанный зверь, которому подрезали когти. Даже природу тут пытаются подчинить регламенту. Придушенный плющ – как символ этого места.

У стен стояли всё еще стояли студентами розовыми стайками. Шёпотом, почти как в храме, переговаривались между собой. Кто-то держал в руках свитки, кто-то – цветы. Взгляд зацепился за одного парня, что-то требующего от напуганной девушки – мятый воротник, растрёпанные светлые волосы. Вот и она, щель в фасаде – беззастенчивая молодость. Академия, может, и учит дисциплине, но юноши остаются юношами… О, прах… Я подумала, куда бы смотаться отсюда, чтобы не начинать с ним диалог – это же тот, с которым я… и зачем я только с ним в гляделки играла! Сейчас же пристанет знакомиться!

Только я начала по-змеиному сползать со скамейки в поисках другого убежища, нахал словно почувствовал спиной мой взгляд, развернулся… и глаза юнца сверкнули в полумраке, когда он заметил меня. Пепел! Совращение малолетних сегодня не входит в мои планы! Пацан уже вразвалочку направлялся ко мне, бросив птенчика-девчушку, когда я увидела скорбно спускающуюся по лестнице мою спасительную Ирину-Эльсу.

– Ирина! – вскочила я с лавки, окликнув её ровно на той громкости, чтобы это было прилично в трауре, висящем в воздухе, но и так, чтобы она услышала.

Ирина-Эльса подняла взгляд, чуть заметно нахмурилась, заметив студента, который уже практически поравнялся со мной – и спасительным вихрем подскочила ко мне, выхватывая моё бренное тело буквально из-под носа нахального щегла. Тот недовольно застыл, буравя подругу взглядом, а я вцепилась в неё, как в спасательный круг. Мы двинулись к выходу, оставляя малолетку за спинами – я, конечно, понимаю, что хороших кобелей щенками разбирают, но сейчас было не место и не время.

Мы выскользнули вон из врат Академии почти бегом, как мыши из библиотеки. На улице по-прежнему светило яркое солнце, но ветер был по-осеннему хлёсткий, с привкусом мятого шалфея и дыма – кто-то неподалёку окуривал помещение, как того требовали обряды памяти в дань уважения усопшим. Свет лился на белокаменные стены Академии, рисуя на них золотые полосы и подчеркивая золотистые прожилки, заставляя их игриво поблёскивать в свете дня.

Я втянула носом ароматный воздух поглубже – и с непривычной остротой ощутила, как давно не чувствовала себя на свободе. Академия осталась позади, а золотые солнечные лучи продолжали мягко поглаживать вечно-зелёный плющ на крыше, словно успокаивая. Я никогда не училась там – только бы и не хотелось. Внутри всё казалось вылизанным, как палата для выздоравливающих. Чужим. Даже запах был как будто неестественным – пергамент, лак и что-то ещё, будто всё насквозь было пропитано попытками лишь создавать видимость истинной магии, а не действительно создавать её.

– Не думала, что ты всерьёз назовёшь меня Ириной, – буркнула Эльса, когда мы завернули за угол. Её голос вернулся от страдальческого голоса Ирины к обычному – сладкий, обволакивающий, как мёд с перцем. – У меня аж челюсть свело. Надеюсь, оно того стоило.

– Это был акт самосохранения, ты же сама видела. Мальчишка-студент решил, что сегодня я буду его добычей.

– Ой, петух самоуверенный, – фыркнула она. – Мужики все такие. Самоуверенные, как петухи – а ума – три пера.

Я усмехнулась, но смех вышел суховатым.

– Как успехи в целом? Удалось пробраться… – я воровато огляделась по сторонам. Малолюдно, но лучше не разглагольствовать во всёуслышание о важном. – Сама-знаешь-куда?

– О, да. Я очаровала её соседку, – усмехнулась Эльса, кокетливо поправляя серую шляпку. – Та оказалась на редкость болтливой и теперь уже одинокой. Я была с ней прелестна, даже слезу пустила. Ты бы видела. В итоге, пока она бегала за пирожными и успокоительным, я перевернула половину их комнатки. Нашла дневник под половицей у кровати девчонки. Почерк, конечно, как курица лапой, но разобрать можно.

Я хмыкнула, но внутри заныло. От дневников. От чужой боли. Оттого, что мы собираем крошки, по крупицам, в попытке понять, что случилось.

– И? – Я зябко запахнулась в плащ. Ветер цеплял волосы, вытаскивая их из-под капюшона и швыряя пепельные пряди в глаза.

– Упоминается некий он. Без имени. Много страничек о том, как он говорил, что она «особенная», что «у неё есть то, что нельзя рассказывать». Романтика, брызги эмоций, немного страха. И потом вдруг – всё резко обрывается. Тихий ужас. Фразы короткие. И последняя: «Он сказал, что встречаемся вечером там же, где обычно. Я не знаю, хочу ли я идти».

Я замерла на мгновение. Ветер сорвал с липы одинокий жёлтый лист и швырнул его к моим ногам, как попытку задобрить… или утешить меня.

– Мы должны это обсудить, – тихо сказала я. – Только не здесь.

Я огляделась. Мы находились на какой-то безлюдной улочке неподалёку от переулка Багровой Ивы – тишина, только траурные ленты да флаги хлопают на ветру. Эльса уже извлекла из кармана тонкую стеклянную колбочку, сжатый в кольцо серебряной оправы – тенегласс.

– Магистр, у нас есть кое-что для вас. Вопрос лишь в том: доверим ли мы этому свет вашего кабинета, или стоит дождаться сумерек? – выдохнула она, позволяя витиеватой нити собственной речи улечься в тенеглассе. Закупорила его и бесцеремонно швырнула по направлению к башне Совета – если бы у тенегласса были глаза, он бы определённо зло зыркнул на Эльсу, а если бы он умел говорить – то залихватски б ругнулся. А так – ему ничего не оставалось кроме того, чтобы лишь на мгновение зло завибрировать в воздухе и направиться к адресату.

– Вежливо, – кивнула я. – И как всегда – достаточно туманно вместо чёткой сути в лоб. Впечатлена.

– Я же актриса, детка, – шепнула она с ухмылкой. – Я даже на допросе буду говорить в стихах, если потребуется.

      —Теперь – чай, иначе я кого-нибудь укушу. И ты рискуешь стать моей первой жертвой. – зябко поёжилась я, попрыгав на месте, чтобы согреться.

Эльса вскинула палец – мол, подожди, подруга, минуту – что-то прошептала, щёлкнула пальчиками, красиво сверкнув магией – и вот передо мною уже не серая скорбь в лице Ирины, а вполне себе привычных цветов, красно-оранжевых, Эльса. Даже идеальный макияж на месте. Я восхищенно присвистнула.

– Ловко ты это! – я оглядела подругу, обходя её по кругу. Пощупала пальто – настоящее. – Серость была иллюзией?

– Конечно, ты что! Думала, я реально переоделась? Да у меня в гардеробе даже вещей такого цвета нет, – захихикала Верин. – И не забывай – я закончила Академию Шардена с отличием! Лучшая среди иллюзионистов Мирас! Целитель из меня так себе, а вот миражи создаю виртуозные.

Я уважительно поаплодировала, Верин поклонилась, и мы, преисполнившись чуть приподнявшегося настроения после этой маленькой сцены – поспешили в переулок Багровой Ивы, ждать ответа от Магистра и чаёвничать. Не знаю, чего мне хотелось больше после этих трёх унылых часов в Академии – поскорее разобраться в происходящем или всё-таки чаю с плачущей мятой? Или с чабрецом?..

Переулок Багровой Ивы – старый квартал, где чайно-кофейные заведения вьются, как змея на солнце. Фасады кое-где чуть облупленные, как будто стены устали быть зданиями и мечтают снова стать камнями. Здесь пахло кофе, выпечкой и кунжутом. Чайные, кофейни, кондитерские, джелатерии, кафе-мороженое… на любой вкус и цвет! Мы вновь помахали знакомому старичку, который снова вышел покормить ворон зёрнышками – тот добродушно улыбнулся, сидя под той самой, огромной багровой ивой, и помахав нам в ответ – чёрные вороны тоже приветственно каркнули, обернувшись в нашу сторону. Кажется, мы начинаем налаживать отношения с пернатыми.

Сегодня всегда алые бумажные фонарики, развешанные по всему переулку, заменили на чёрные. Видимо, иллюзия Майэ Секали коснулась и их тоже. Фонарики покачивались над головой, как траурные капли света – внутри них тлел слабый огонёк, но цвет… цвет не радовал. Мы шли под этими тенями, и я вдруг почувствовала себя не ведьмой, не недо-шпионкой и даже не самой собой, а просто кем-то, кто очень хочет горячего чая и понимания. Ой, ну и тяжёлое всё-таки выдалось утро. Утомительное и горькое.

– Тут где-то должно быть моё любимое местечко… – Эльса огляделась, покрутившись на каблучках туда-сюда, как будто нюхала воздух. – А, вот. Вот оно, милое логово.

«Чайная у Бессмертной Улитки» – гласила вывеска. Улитка выглядела как заведение, которое спряталось от времени и по сей день живёт по своим, забытым городом ритуалам. Фасад её был чуть облупленным, но не покинутым – словно старушка в кружевной шали, ухоженная, но уставшая. Над входом висела табличка: выцветшее дерево, на котором была выжжена улитка в короне – ой, такая важная, как императрица в отставке. Ниже – потёртая дощечка, где мелом витиевато значилось: «уютно, тихо, конффиденциально» – с одной лишней буквой, будто сама улитка писала.

Невысокая дверь была обшита старой тканью, видимо, чтобы не стучала при входе. Над ней, когда мы вошли, звякнули крошечные колокольчики, а сбоку – прошелестели сухие ветви лаванды, вплетённые в деревянную решётку. По обе стороны от входа —круглые фонари, глиняные, расписанные вручную: один с изображением луны, другой – с ярко-жёлтым солнышком.

– Ну, конечно, не лавка Лавра… – пробормотала я, осматривая интерьер. Но во всём этом было что-то… правильное. Знаете, забытые богами места иногда бывают даже приятнее тех, у которых по пять звёзд во всех туристических путеводителях.

Внутри царил приятный полумрак, как в тёплом ящике, куда прячут письма. Воздух – густой, словно настоявшийся на сушёной ромашке, старом дереве и медовых специях. Сразу за входом начинался лабиринт: низкие балки, изгибы коридоров, шёлковые ширмы и тонкие стеночки, разделяющие каждый столик. Эдакие кабинки для полной приватности и «конффиденциальности». Всё было освещено лишь мягкими светильниками в форме полураскрытых цветов и свечами, изящно парящими в воздухе. Красотища! Уют! Пол покрывали ковры, вытертые в местах, где чаще всего ступали ногами. Вдоль стен на мириадах маленьких полочек стояли глиняные фигурки улиток – каждая с разной короной: с кленовыми листьями, с перьями, даже с кусочком зеркала.

Каждая кабинка – маленький мир, отгороженный от других тонкой деревянной стенкой. Мы выбрали ближайшую у окна, юркнув туда, как в тайник – внутри были подушки, низкий, но удобный столик, керамическая посуда с резьбой. Очень вкусно пахло чаем, так, что рот наполнился слюной.

Наша кабинка – овальной формы, с низким столиком из красного дерева, выточенного, кажется, вручную. Стол был украшен круглыми пятнами от чашек – тут явно не стеснялись времени. Вокруг – подушки всех оттенков охры, золотисто-медовые, с вышивкой в виде спиралей – будто повторяя узор панциря улитки. В углу стояла чаша с ароматическими травами, а в глиняной нише у стены – жглась свеча, потрескивающая кристалликами соли и травами, обмотанная чёрной нитью. О, ведьмовские свечи на очистку помещения от негатива! Главное – чтобы она меня не выжгла отсюда. Свет от свечи был мягкий, колышущийся, словно дышащий.

Мы, сбросив плащи, сели друг напротив друга. Атмосфера «Бессмертной Улитки» располагала, и я с наслаждением скинула ботинки, забираясь с ногами на диванчик и укрываясь смешным пледом с кисточками, что так кстати лежал рядом со мной. Эльса последовала моему примеру, и не успели мы и обмолвиться парочкой слов – к нам в кабинку постучался, а затем – открыл дверцу… эльф?

Я поморгала, кинув взгляд на Верин – а та лишь заговорщически мне подмигнула. Эльфы не были редкостью в Шардене, мы вообще были государством интернациональным – эльфы часто приезжали к нам на заработки. Добрые, нереально красивые, смешные, весёлые, лёгкие на подъем… и страшно сексуальные – я сглотнула, рассматривая официанта. Красивый молодой мужчина в каком-то хитром эльфийском одеянии – мягкая ткань бежевой рубашки, струящаяся вдоль торса, подчёркивала всё, что должна была подчёркивать, и скрадывала лишнее с каким-то прямо природным, будто врождённым вкусом.

Русые волосы длиной чуть ниже подбородка небрежно уложены назад, пара прядей лениво свисает на лоб, будто он только что вышел из сада, где пил рассветную росу. Кожа – золотистая, чуть подсвеченная, будто он, как бы это сказать… светился изнутри? Или мне просто уже мерещится. А глаза… Боги, его глаза… чистая лазурь. Идеальная лазурь, как гладь весеннего, чистого озера, как самый звонкий ручеёк, манящий, свежий, холодный. Такие глаза, в которых можно утонуть. Или потеряться. Или обо всём забыть. Задорные золотые колечки в заострённых ушах качнулись в такт его наклону головы, когда мужчина наконец – Этерна, как же обворожительно! – улыбнулся. И не просто улыбнулся, а как-то по-настоящему, словно чуть искоса, с прищуром и этим опасным углом губ, будто знал все мои слабости и намеревался использовать каждую, а не видел меня впервые в жизни.

– Милые девы, – подмигнул он мне, и я почувствовала, как становлюсь цвета волос Эльсы. – Моё имя – Лиандор. Рад приветствовать вас в «Чайной у Бессмертной улитки». Ваше меню. – Он лично вручил нам в руки по книжечке, не забыв при этом как бы невзначай коснуться наших ладоней. Его пальцы были тёплые. Уверенные. Обволакивающие.

И это был самый эротичный контакт кожи с кожей за последние… сто лет. Я в сексуальной панике. Прах, а не воняют ли у меня ноги после ботинок?! А вдруг?! Надо было хотя бы глаза подкрасить…

– Как могу обращаться к вам, о, нежные?

– А…Айлин, – проблеяла я. Именно проблеяла. Великолепно. Просто вершина моей ведьмовской харизмы.

– Эльса. – хитро улыбнулась подруга, уже быстро листая меню, будто всё происходящее – обычный, рядовой день, а не вторжение ходячей женской грёзы к нашему уютному диванчику.

– Благодарю, Айлин, Эльса, за выбор нашей чайной. Надеюсь, вы останетесь довольны представленным для вас меню, но, если вам захочется чего-то, что там не представлено – сообщите, я постараюсь вам угодить. – Он поставил локти на наш столик, и его голос потёк по мне, как мёд по ложке – тягуче, сладко, чуть терпко на послевкусие.

Он склонился чуть ниже, непозволительно ниже, и его волосы качнулись вперёд. Один локон – упал прямо мне на руку. Мягкий, как шелк, с лёгким ароматом чего-то травяного, свежего, эльфийского – и совершенно невыносимого. Я даже не была уверена, он сделал это нарочно или это просто я уже вся в мерцании.

– Пока – оставляю вас на пять минут, чтобы вы могли спокойно выбрать, а после – вернусь. – С этими словами Лиандор выпрямился, ещё раз подмигнул мне и тихо испарился, закрыв за собой дверь нашей кабинки. Мягко. С достоинством. Он даже это сделал с обволакивающей, смертоносной сексуальностью!

Я выдохнула сквозь зубы. Вот это да! Какой красавец!

– Эльса, это, мать его, что такое? Вернее, кто?! – зашипела я, не то с восхищением, не то с ужасом, параллельно пытаясь унять красноту на щеках, которая, кажется, уже дошла до ушей.

– Это – Лиандор. – невозмутимо ответила подруга, просматривая чайную карту. – Я поэтому люблю «Бессмертную Улитку», потому что здесь всегда работают красавцы-эльфы, словно на подбор. А ещё – они жутко учтивые! Такие приятные! Я подумала, что это то, что нам нужно после такого тяжёлого утра, – восторженно вздохнула Верин, возводя глаза к потолку. – Вот бы все мужики такими были…

Я затрясла головой, соглашаясь и всё еще отходя от чудовищно сильной энергетики этого чудного Лиандора. Ох, я была дамой весьма самоуверенной и дерзкой, но красивые, харизматичные мужчины всегда были моей слабостью! Особенно те, для которых флирт – это как выпить стакан воды. А уж если флирт идёт в комплекте с пронзительным взглядом и голосом, от которого внизу живота тепло…

Но это, чёрт возьми, и правда пошло мне на пользу – мрачные мысли отступили, и я глупо хихикнула, пряча улыбку в плед и принявшись знакомиться с меню. Приятная книжечка из коричневой кожи, качественный пергамент – «Бессмертная Улитка» определённо не экономила на столь важных мелочах. Я выбрала себе чайничек чая с чабрецом, а на закуску – круассан с ветчиной и сыром, всё-таки время обеда. Эльса заказала чай с чёрным лотосом – тёмный, как воронье перо, с чуть уловимым цветочным послевкусием. И круассан с красной рыбой – она всегда питала слабость к лососю.

А я…я уже не столько про чай думала, сколько представляла, как Лиандор возвращается – и с какой интонацией произнесёт моё имя на этот раз.

И тут дверь в кабинку вновь мягко распахнулась, пропуская внутрь поток тёплого ванильного света из общего зала – и вместе с ним, словно на крыльях невесомого весеннего ветра, вернулся Лиандор. Он уже не просто улыбался – он смотрел в душу своими лазурными глазами. Прямо, без стеснения, с лёгкой ленцой и дразнящим весельем в уголках губ. Его походка – это была песня. Лениво-кошачья, текучая, будто он не шёл, а скользил, ни разу не потревожив воздух. Его рубашка цвета топлёного молока была чуть расстёгнута, обнажая линию ключиц и едва заметную, но чертовски вызывающую татуировку в виде стилизованной лилии, обвивающей яремную впадину. Он знал, что делает. А я тоже не пальцем деланная – поправила волосы, обворожительно улыбнулась, выдержав эту дуэль взглядов и озвучила свой заказ.