Единственный

***

– Ты сегодня ночевал с Романовой, – хомяча любимую шоколадку, Идеалова начала внезапный диалог.

– Типа того.

– Наложал что ли? Раз у меня почти всю неделю проторчал.

– Наложал? – Влад в театральной задумчивости закатил глаза, – да вроде нет, справился на славу.

– В смысле?

После извинений Пустота чувствовал себя особенным. Он спал с преподавательницей истории! Такое всем остальным только снится. Он вдруг стал сам для себя героем, поп-звездой, идолом, богом – да кем только не стал – тем, кем остальные никогда быть не смогут. Абсолютно никогда. Она такого больше не допустит, а он в очередной раз останется единственным, ублажая собственное эго.

– Что там с твоим? – Влад закусил губу, боясь даже произносить преподавателем русского. Ему это казалось отвратительным. Казалось чересчур. И совсем неважно, что ситуация похожа на его собственную.

– М? – кубик шоколада откололся, падая на белоснежный стол, – всё нормально.

Сказала так, будто ничего не происходило. И нет, это не было маской, и нет, она не строила из себя прощение. Она забыла. Отпустила. Чересчур легко и наивно. Пустота в непонимании выгнул бровь, но промолчал. Идеалова взрослая девочка, сама разберётся.

– Какие у нас планы? – следующий вопрос, которым он постарался разбавить тишину.

– Понятия не имею, – Маша выкинула обёртку и потянулась к сумке. Оттуда показался хвостик чупа-чупса. Однозначно апельсинового. Иначе и быть не могло.

– Ты всегда столько ешь?

– Абсолютно, – ответ, раздавшийся сзади, ответ, от которого Идеалова поперхнулась и громко закашляла, покрываясь непрошеным румянцем.

– Демьян Иванович, – пролепетал Пустота, чересчур заинтересованно глядя на него снизу вверх, – здравствуйте.

– Сейчас на вокзал, оставим вещи в камере хранения. Нам осталось посетить только одно место: Подземный Севастополь.

***

– Это же настоящий бункер, – Ян, широко раскрыв рот, проходил дальше, глубже, в места темнее, чем были несколько минут назад.

– Не открывай рот, муха залетит, – Влад фыркнул. Этот юноша его уж очень раздражал. Порой хотелось надрать ему зад, но тот сдерживался, стараясь не видеть белобрысого перед глазами.

– Действительно, вдруг снова подавишься, – поддержал Демьян, проходя следом за студентами.

Несколько совсем небольших служебных отсеков-кабинетов отливали цветом советского времени. Мир здесь словно замер, погружая в атмосферу ядерной войны. Сколько здесь можно будет просидеть в случае катастрофы? Максимум три дня: система жизнеобеспечения здесь полностью отсутствует, не считая очистки воздуха. Пустые коридоры, операционные, помещения с противогазами, защитными костюмами – всё погружало в эту атмосферу. Атмосферу несуществования. Портрет Сталина, скрытый за грязным стеклом, слегка выцвел. Пыль находилась на всей раме, укрывая его покойным одеялом. В этом месте не хотелось шутить и разговаривать. Растения, сетки, знаки, старый ржавый колокол дежурного. Так они дошли до помещения, напоминавшего столовую.

Пол был сырым, даже мокрым. Сидения твердыми, сделанными из досок, покрытых слоем некогда белой краски. В следующих комнатах удалось отыскать маленькую библиотеку с пыльными, потертыми от времени книгами и фортепиано, наверняка, ещё рабочим. Здесь был маленький город, маленькая история, место, к которому не хотелось обращаться за помощью.

– Тебе сказали, в каком вагоне поедешь? – Идеалову нагнал Идар. Удивительно то, что со всеми остальными он нисколько не пытался найти общий язык. Даже больше: прямым текстом их посылал. Маша была другой ситуацией, почему-то выходящей за рамки его привычного поведения.

– В десятом. А ты?

– Он в двенадцатом, – ответ где-то сбоку, не от того, к кому она обращалась.

Демьян подхватил девушку под руку, уводя вперёд.

– Не заставляй меня ревновать, – прорычал у её уха так, чтобы никто больше не услышал.

– К нему то? – розовая вопросительно нахмурилась.

– К нему то, – ответ холодный, больше не предполагающий продолжения диалога на эту тему.

Апельсиновая хмыкнула, внутренне радуясь своей победе. Он её ревнует, и это давало ей такое благоговение, какое не могло дать ничто другое.

– Противоатомный бункер строили с 1953 по 1957 год. Предполагали, что в нем смогут укрыться до 2,5 тысячи человек. Входы в объект тщательно скрывали: один прятали за доской почета, а второй маскировали под дверь подсобного магазина, где продавали разливное пиво, – Романова слегка вводила студентов в курс дела.

– А магазин сохранился? – Влад сладко потянулся, изображая всемирную скуку.

– Ты можешь думать о чем-то, кроме алкоголя? – Дарья Романовна нахмурилась, почти взбешенная его легкомысленностью. Он не понимал масштаба сооружения, не понимал его предназначения. Да даже не пытался понять.

– Да, – флиртующий взгляд, мягкая полуулыбка, – о тебе, например.

– Пустота.., – это заставило её даже остановиться. Сердце опустилось в пол. На тыперед другими? Она нервно обернулась, скрывая выражение лица под маской злости на мальчишечье непослушание, чтобы проверить, слышал ли это кто-либо ещё. Все смирно разглядывали экспонаты. Порывный облегченный выдох. Руки Дарьи налились свинцом: она не может его контролировать. Не может контролировать собственного ученика.

Позор.

***

Несколько часов спустя

– Боже! Я сейчас умру, – красная, словно спелый помидор, Иделова сидела на нижней полке, обдувая себя какой-то картонкой.

В вагоне совершенно не работал кондиционер. Воздуха не хватало. Проводник запретил открывать окна, уверяя, что прохлада скоро поступит – надо только подождать. Пассажиры же были уверены, что дождаться они смогут лишь потери сознания. Романова, застилающая кроватьнапротив, тоже была не в восторге. Половина её студентов, за которыми нужен тщательный присмотр, находились через вагон от неё. Брови опускались в тяжелой задумчивости. Напряжение от духоты росло, вызывая пока легкую головную боль. Демьян написал, что в двенадцатом ситуация с кондиционером немного лучше: он работает – уже многого стоит. Поэтому было решено идти спасаться именно туда.

И там действительно оказалось прохладнее. Студентов здесь было гораздо больше, чем в десятом. Поэтому хмурый усталый взгляд Демьяна Ивановича говорил сам за себя.

– Ну как тебе здесь? – вопрос с издевкой. Идеалова хитро улыбнулась, смотря на.. На кого? Кто он ей?

– В полном восторге, – ответ с таким же сарказмом, – жаль, тебя здесь нет.

– Действительно.

– Кто будет в карты?!

– Да тише ты..

– Она же нас..

Громкие голоса перешли на шепот. Совсем рядом стояла высокая фигура Романовой. Вряд ли она была бы за такие игры. И вряд ли простила бы такие выходки. Но глупо было верить, что данное предложение она не услышала. Нужно быть великим глухим, чтобы не понять, в чем дело. Дарья поджала губы и пошла в сторону уборной. Студенты проводили её удивленными глазами и, как только дверь закрылась, радостно загудели. Разрешение получено, хоть и в немой форме.

***

– Забираешь? – ухмылка за ухмылкой.

– Беру.

Компания ближе к ночи уменьшалась. Сейчас играли только пять человек: Демьян Иванович, Влад, Идар, Маша и Алекса. Как последнюю занесло на поезд из бара в Место? Девушка подалась лаборантом в их университет. Причём давно. И её сразу же приняли как бывшую студентку, закончившую с красным дипломом.

– Ну что, может.. Махнёмся на раздевание? – Пустота закинул ноги на чье-то спальное место. Его щёки покраснели от всё ещё стоящей в вагоне духоты.

– Пф, – Идеалова подвинула его толчком в бок, – ещё чего.

– Говоришь так, будто для тебя это проблема, – Алекса коварно улыбнулась, разваливаясь рядом с преподавателем русского.

И как только так получилось, что Маша сидит напротив него, а не рядом? Почему на её месте оказалась эта.. Девица? И что вообще она несет?

– Ты на что намекаешь? – Идеалова тасовала карты, проиграв в прошлом раунде.

– А то ты не знаешь, – её взгляд многозначительно упал на сидящего сбоку мужчину. Тот, совершенно не зацикливаясь на диалоге, открыл смартфон, что-то быстро печатая.

– Да ладно, Маш, – Влад выхватил карты, начиная раздавать, – она согласна.

– Ничего подобного.

Апельсиновая откинулась назад, складывая руки на груди. Под таким давлением розовая футболка слишком быстро помялась. В кои-то веке ей было всё равно на свой внешний вид.

– Ну чего ты начинаешь?

– Чего я начинаю? Серьёзно? – Идеалова подвинула Влада и, слегка задавив его ноги собой, вылезла к маленькому коридору.

Она уже не слышала, что ей говорят. Соблазн обернуться назад, зная, что Демьян наконец оторвался от телефона, душил все её кровеносные сосуды. Но она держалась. И с гордо поднятой головой ушла в уборную.

– Да-м, я как-то тоже перехотел, – Идар ушел следом.

Между оставшимися повисло долгое молчание. Оно прервалось только хлопком двери, шагами Маши, идущей назад в свой вагон. Пустота пустился следом. Ему отчего-то казалось, что она на него обиделась. Надо сказать, что виноватым он себя не чувствовал никогда. Но сейчас ему хотелось это обсудить, узнать, что творится в её голове и доказать, что она чересчур истерично реагирует на обычную игру в карты.

– Эй, подожди.

– Что?

Они стояли на проходе, собирая десятки чужих глаз. Маша поджала губы и отвернулась, решив поговорить где-то вне этого.

Двенадцатый вагон рядом с её местом был пуст. Тут оказалось жарче, намного жарче, чем в десятом. Идеалова уселась, доставая из сумки очередную конфету. Она не собиралась продолжать диалог, начинать говорить первой в принципе, даже если очень хотелось. Отчего-то ей всегда нравилось, когда о ней беспокоятся.

– Ну, что это было? – Влад не стал садиться, смотря на неё свысока, пытаясь поймать зеленые глаза своими. Но та упорно на него не смотрела, намеренно медленно снимая обертку с чупа-чупса.

– Я истеричка, – коротко и ясно.

– Я заметил, – на это она резко подняла взгляд, сурово впиваясь в его всё ещё красное лицо.

Сама сказала, что истеричка и сама же не одобрила его согласие на этот счет. Сможет ли Пустота когда-нибудь понять девушек? В этом он очень сомневается.

– Я не хочу это обсуждать, она почти назвала меня..

– Эй, она никак тебя не назвала, – Влад сел рядом, – ты и сама понимаешь, она в шутку намекала на.. Ты ведь спишь с преподавателем и..

– Заткнись! – она дернулась, скривившись так, будто он задел её за живое, задел крайности её личных границ, – я не.. Я ни разу с ним не спала, придурок. Я вообще ни разу..

Влад сконфуженно замолчал. Он только что понял, как могли прозвучать его слова. Слова, в которых он хотел выразить шутку, нечто подобное на легкий сарказм, легкий намек на её отношения с преподавателем, но.. Он всё сделал совсем не так. Идеалова смотрела на него с яростью, с грубым отвращением, с потерей доверия и понимания. В её зеленых глазах сквозила искра ненависти.

– Прости, я не совсем это хотел сказать, – он нервно, в своей давней привычке, начал кусать губы, – мы просто думали, что.. В общем, хотели перевести в шутку.

Маша резко моргнула, отворачиваясь к окну. Это нормально. Такая реакция нормальна. Она всегда бурно реагирует на подобное. Истерит, добивается того, чтобы тем, кто бросил, стала она. И возвращается. Возвращается, когда понимает, что сглупила, что повела себя неадекватно, даже если это было вполне соразмерно. Она не умеет нормально дружить, не умеет контролировать свою привязанность и страх. Она не понимает шуток и воспринимает всё чересчур серьёзно. Когда сознание приходит к данным выводам, девушке становится омерзительно от собственных чувств. А самое главное, во время бури в голове она совершенно не может думать. Эмоции берут верх, она не в состоянии себя контролировать. А не контролировать – значит ошибиться. Значит провалиться. Ведь вся её жизнь – контроль. Как себя, так и других.

Идеалова часто знала, о чем думают её знакомые. Идеалова – прекрасный советчик, отличный слушатель. И лишь потому что обладает безумной эмпатией. Жаль, что данная особенность идет ей же наперекор. Порой девушка желает всё бросить лишь для того, чтобы хоть раз ощутить себя нужной.

– Забей, – её голос прозвучал обрывно тихо, словно она пыталась что-то в нем скрыть, – я побешусь и успокоюсь. Сейчас всё равно тебя не пойму.

Сказала так, будто хотела, чтобы он ушел, всем сердцем желая совершенно обратного. Не уходи, останься, посиди рядом, попытайся поговорить – вот истинный смысл сказанного. Она почему-то думала, что каждый может читать её мысли так же, как и она мысли других. Но это очередная ошибка. Пустота тепло потрепал её по плечу и ушел, ведомый искреннем пониманием того, что ей хочется побыть одной. А на деле только раздавил её последнюю, слегка колыхавшуюся нить разумности. Маша оказалась разбита лишь из-за своих выводов.

Почему-то она ощущала себя грязной. Ощущала неприязнь, даже попросту представляя образ человека, к которому привязалась. Она не любила Демьяна. Точно знала, что не любила. Маша не знала, чем можно назвать их отношения. Какой-то маленькой шуткой? Ах, да.. У них даже отношений нет. Но почему-то его общение с другой доставляет ей такую невыносимую боль, что она готова зарыдать в голос. Идеалова не знала, почему грудь так сдавливает даже при мысли, что ему с кем-то, кроме неё, также хорошо. Так быть не должно. Она хотела быть единственной. Единственной, ненавязчивой, желанной, токсичной, страстной проблемой. Проблемой, которую он любить не будет. Проблемой, которая не будет любить его в ответ.

Сколько бы она об этом не думала.. Так и не нашла название. Не нашла ответ на вопрос:

Что это такое?

Глава 7. Судьбу твою вижу

Холодный